Поклонник

Короткий. Мощный импульс. Вкрученный в небольшой разрез дренаж. И попытка запустить легкие. Потом боль. Быстрое сердцебиение. Затрудненное дыхание. И сломанные ребра. Что там они говорили? Влюбленность — это про бабочек в животе? Фейерверк? Вихрь? Что-то до ужаса красивое? Вроде трассирующей пули, что рассекает падающую на небо ночь. Слезающая от температуры кожа у показателя в сорок градусов, когда забыл запить жар болеутоляющим и теперь ничего не работает, потому что ртутный столбик термометра зашкаливает, как будто его поместили в кипящую воду. Визуальный хаос с отягощающими последствиями ценофобии по всему телу. В каждой сплетенной друг с другом венке. Ресентимент на кончике стрелки сломанного компаса. Или пепел. Остатки термоядерной бомбы. И правда. До ужаса красивое чувство, с которым ты застрял на третьем этаже цитадели Алькатраса. У опасных разломов в земной коре. В кристаллах красной киновари. Невесомости. Черных дырах. На кончиках колец Сатурна. В спиральном рукаве галактики. Или где-то на отлете. В космических нотах. Выдуманных словах. Предложениях. Эпилогах до невозможности противоречивых историй. До ужаса красивых… — Мисс Грейнджер, вы меня слушаете? Томас выжидающе смотрел на нее, оттягивая свой галстук, развязывая и выкручивая узел. Пятна на этом чертовом кусочке материи мешали сосредоточиться, потому что рассеивались перед глазами, превращаясь в плавающие на поверхности воды капли дешевых красок, которые она стирала рукавом своего пиджака. — Мисс Грейнджер? — откашлявшись, повторил мужчина, бросив хвостик болтающегося галстука себе за спину. — Да, — на каком-то автопилоте ответила девушка, сложив руки перед собой, — я слушаю, — неестественно тихо, чтобы бессилие ускользнуло от пытливых глаз Томаса, уничтоживших за несколько встреч уверенность, ровную осанку и способность говорить. — Хорошо, — слишком радостно прозвучало для ситуации, в которой она оказалась, — тогда начнем. На стол упала желтого цвета бумажная папка с прикрепленными к ней рапортами и колдо. Множество печатей и проставленных палочкой подписей. Некоторые из них она помнила, другие видела вскользь. — Мы делаем все от нас зависящее, — начал Томас по тому же шаблону, что использует при каждой встрече. Сколько их там уже было? Пять? — это дело оказалось сложнее, чем мы думали, — он снял свои очки, устало вздохнул и потёр переносицу пальцами, — мистер Гаррисон, предположительно, видел печать… Гермиона отстраненно слушала, приглаживая пальцем выбившуюся из рукава нитку. Обыкновенную, заурядную. Которая не должна была разорвать шов и выбраться наружу. Но как это обычно бывает, чем больше ты противишься, тем меньше у тебя остается шансов выжить. — У него не имеется доказательств, чтобы утверждать, что… — Сколько вам понадобится времени? — как можно спокойнее спросила девушка, проследив за тем, как быстро поднялись его брови вверх. Гермиона не могла понять, что в Томасе раздражало ее больше всего. Его безупречно выглаженный костюм с вертикальными кривыми линиями на нем, как будто их небрежно высекли лезвием бритвы или манера разговаривать. Без пауз. С придыханием. Кретин. — Сложно сказать, — Томас нахмурился, облизал указательный палец и принялся листать дело, жуя свою щеку изнутри, — мне нужно больше деталей, — Гермиона была уверена в том, что он помнил каждое предложение наизусть, но продолжал листать протоколы взад и вперед, чтобы хоть как-то унять неловкость, усталость, какое-то чувство, что заставляло его не отвечать на ее прозрачные колкости, — вы меня понимаете? Конечно. Только то, что она попала в замкнутый круг, обшитый огненными кинжалами, что надвигался на нее с такой же скоростью, словно боинг, стремительно летящий в здание. — Они незаконно вторглись в мою частную жизнь, — Томас отрицательно покачал головой, пробурчав что-то нечленораздельное под нос, — я имею право сохранить то, что осталось за пределами Министерства. — Имели бы, — подчеркнул мужчина, продольным огнем слов стирая ее в порошок за один выстрел. Он ее расплющит, но не так сильно, как должен. Если тебя растоптали один раз, второй будет менее болезненным. Подставляй вторую щеку, ведь так? — Однако ваша должность не предполагает того, что случилось. — Любая конфиденциальная информация, которая включает в себя письма, сообщения, разговоры через котел, является… — Вы не понимаете, — Томас стукнул по уголку стола своей ладонью, громко выругавшись. — Это не просто интрижка. Визенгамот настроен серьезно, — теперь он тычил в нее пальцем, как будто знал, что где-то под ребром, куда он сейчас указывал, прячется состав преступления без смягчающих обстоятельств. — Ваши заслуги десять лет назад никак не влияют на то, что произошло. И если вы не поделитесь со мной, я не смогу помочь вам. — В какой момент Визенгамот на законных основаниях нарушает свой же договор? — теперь была ее очередь вспылить, раскинуть руки и поморщиться от боли, сразу же вернув их на место. — Если магический суд Британии способен пойти на такое, я обращусь в международный. — Да к черту ваш суд! И вашу Британию, — еще раз ладонь об угол, и в центре, по коже, расплывается розовая метка, запечатанная в рамке бледного ореола, — вы хоть представляете, что это три года? — он выставил пальцы, продемонстрировав цифру три, как будто она его не понимала. И действительно, она не понимала, каким образом своими собственными руками притащила на плацдарм горючее, заблаговременно подготовив бревна. — Три года! Никаких исключений. Ничего! Вас не спасет ни золотое трио. Ни почетное звание «героиня войны». У Томаса была странная привычка: бить рукой по предметам, широко раздувая ноздри. Она скажет ему спасибо за то, что в этот раз было сильнее. Громче. — Попробуйте еще раз. — Что, простите? — переспросил Томас, склонившись над столом, будто и правда не расслышал, что она сказала. — Отправьте им письмо на запрет обыска моего дома еще раз, — уверенность все еще существовала в ней, но не потому что оно так чувствовалось, а потому что она не хотела отдать себя на растерзание полностью. Мужчина выдержал паузу, качнулся на стуле и надменно выставил ногу для баланса, задев ее щиколотку. Гермиона прикрыла глаза в раздражении. Прекрасно. То, что нужно. Ненавидеть. Потому что плакать больше не хотелось, а он как раз подходил для того, чтобы быть рубильником на щитке медленно подступающей истерики. — Обжалуйте решение, — пусть это условие будет каплей горьких духов на кончике языка, вкус которой невозможно запить водой, — в этом случае я смогу пойти им навстречу. — Вы шутите, да? — он нервно хохотнул. — Скажите, что вы шутите. Гермиона сжала губы. Они хотели сделать из нее посмешище, выставить жертвой и бросить за решетку. А она хотела защитить себя. Какой-то кусочек тайны, которая не существовала в ее доме, а застыла где-то в растерянности, позволив тревоге обтекать холодным потом по коже. Девушка заерзала на стуле, перекинув ногу за ногу в попытке успокоиться. Прищурилась, как будто что-то разглядывала. Потом потеряла устойчивость. Щелкнула каблуком по гладкому, натертому паркету. Осмотрелась вокруг, чтобы остановиться на запотевших очках Томаса, по которым хлестали лучи солнца, разглаживая квадратной формы стекла, и фыркнула. Нет. Больше нет. — С меня хватит! Либо вы говорите со мной, либо я прекращаю работу, и плевать я хотел на то, что ваш друг Гарри Поттер, — мужчина скрутил папку в трубочку, размахивая ей, как будто не знал, куда деть идеальную находку для бульварного романа, название которого превратилось в пошлое «ГрейнджерГейт» или что-то вроде, — никто не посмотрит на ваш закон, если в деле фигурирует хоть какой-то намек на государственную тайну. Вы ведь и сами прекрасно знаете это? Томас встал, спокойно, с хладнокровием, она даже не слышала, как проехались ножки стула по паркету, но отчетливо ощущала стук тонкого каблука туфли, который отдавался в натянутую мышцу, куда-то в голень. Она так отчаянно хотела спастись, что не заметила, как ее затянуло в воздушный винт, и теперь скорость падения приблизилась к скорости света. К черту. Подавись. — Что конкретно вы хотите узнать? — как над ней все это время висел нож, легкий и невесомый, а она почему-то думала, что это муляж. Томас на секунду замер, согласившись с собой в немом кивке, говоря себе, что это сработало. Гордость обычно не стоит на твёрдых ногах у входа в преисподнюю, даже если задираешь высоко подбородок. — Все. Гермиона протерла рукой лицо, надавив пальцами на веки, которые сами собой закрывались под тяжеловесным грузом усталости. Еще одна встреча с Боггартом. — Хорошо, — согласилась девушка, еле заметно улыбнувшись. Ее личный Боггарт знал толк в разрушениях. До ужаса красивых разрушениях, — тогда…с чего мне… — Давайте с самого начала, мисс Грейнджер. Томас вернулся на место, пошарил в кармане своего серого пиджака и достал небольшого размера диктофон, положив его рядом с ее рукой. Он нажал на красную кнопку старта, усевшись поудобнее. Маленький экран загорелся, закрутив импровизированную цифровую ленту внутри, и время принялось записывать кусочек истории на поднимающиеся от дыхания столбики динамика.