Судная вечность

Полностью расслабляешь измученное тело, всецело отдаваясь мимолётному мгновению покоя. Относительного — как и всё в твоей новой жизни. За удивительно короткий промежуток времени в тебя умудряются воткнуть несколько шприцов и наложить с десяток швов. Игнорируя самую главную из твоих ран. Потому что грудину тебе всё равно распарывают. Вновь. Нет смысла проделывать работу дважды. Оставляя тебя, тем не менее, в сознании, хоть и под тонной местной анестезии. Ты более чем уверена, что подобные операции предполагают абсолютно бесчувственное состояние пациента. Только права голоса у тебя нет. Ощущение, хоть и отдалённое, как чужие руки копаются внутри твоего распотрошённого тела, нельзя назвать иначе как странными. Почти интимными. И ты не удерживаешься, выдавливая хриплое: — Кольцо на пальце мне положено ещё после первого раза. Ты имеешь полное право шутить. В случае чего просто спишешь свои выходки на помутнение рассудка, что недалеко от правды. Да и что тебе сделают — убьют? Тогда лишь окажут услугу — ведь ты станешь опытнее в этом деле. Вздрагиваешь, когда всё на мгновение замирает. Тихо шуршит одежда и над твоим лицом вдруг склоняется чужое. Всё так же сокрытое маской и линзами алых очков. — Может, было ошибкой тебя оставить, — слишком серьёзно молвит мужчина и возвращается к перекраиванию твоих внутренностей, вновь исчезая из виду. Ты совсем не уверена, что эта фраза относится именно к нынешней ситуации. Потому что человек, что держит на пульсе твою жизнь, может оборвать её в любой момент. По желанию — навсегда. И явно способен сделать сей процесс невыносимым. Не стоит забываться. Твой случай — скорее исключение, чем правило. Нужно быть аккуратнее с выражениями. Мерно дышишь, прикрывая глаза, стараясь сконцентрироваться на том, чтобы лишний раз не раздражить врачевателя. Время тянется безумно медленно. Уснуть не получается. Онемевшие конечности напоминают о себе отдалённой болью и слабыми судорогами — скорее от долгого пребывания в вынужденно обездвиженном положении. Компания собственных мыслей вкупе с гулом ламп и кляцаньем хирургических инструментов становится невыносимой, и ты срываешься снова: — Как там... Деймос? Слышишь усмешку и последующий треск — не иначе как одной из твоих костей, — что неприятно отдаётся по всему скелету. — Бросил курить. Уголки собственных губ ползут вверх, и ты сдерживаешься, чтобы не засмеяться — скорее от нервов. — Тогда после подобных манипуляций я должна бросить... жить. Очередной смешок. Каждый из которых ощущается как маленькая победа. Вдруг становится не до смеха. Хмуришься, ощущая... странное. Собственный пульс сбивается, хаотично стуча по перепонкам, на что мозг беснуется, посылая неразборчивые сигналы, подавляемые, однако, анестетиками. Содрогаешься всем существом, неосознанно изгибая спину — насколько позволяют непослушные мышцы, — пытаясь вырваться, избавиться от омерзительного, всепоглощающего чувства неправильности происходящего. На что тебя крепко вдавливают одной рукой обратно в стол, упираясь прямо в открытые рёбра, а второй резким движением вынимают нечто из твоего и так неполноценного организма, оставляя лишь физически ощутимую пустоту. Твоё лицо вдруг окропляет густой горячей кровью, и ты видишь сквозь пульсирующую пелену, как подносят ближе, словно хвастаясь, ещё бьющееся сердце. Очевидно, твоё собственное. Настолько небольшое, что оно с лёгкостью помещается в одну ладонь, сквозь сокрытые перчаткой пальцы которой просачивается почти бурая жидкость. Таращишься куда-то мимо, не зная, как реагировать, забывая, как дышать, и переводишь оцепенелый взор на хирурга. И замечаешь за красными линзами горящий взгляд. Словно у ребёнка, что гордится содеянным. Тебе точно не стоило шутить. И вообще когда-либо говорить. Собственная кровь капает на приоткрытый в немом испуге рот, просачиваясь на язык, расплываясь по полости горьким концентрированным вкусом железа, заставляя сдавленно поморщиться, на мгновение зажмуриваясь. Перепуганный рассудок вопит о том, что нельзя, ни в коем случае нельзя упускать угрозу из виду, и ты послушно поднимаешь трепещущие веки. Замечая, как на тебя смотрят. Лучше бы ты отключилась. Прямо сейчас. Лучше бы ты вообще не слушалась чёртовых инстинктов и продолжала лежать в блаженной темноте сомкнутых глаз. Потому что стало лишь хуже. И если бы ты до сих пор могла чувствовать собственный пульс, он бы точно оглушил тебя своим бешеным ритмом. Каждую клетку твоего парализованного тела заполнила абсолютная беспомощность. Разум подавлен осознанием полной зависимости от чужой воли. И ты тонешь. Тонешь в этом голодном, пожирающем взгляде, что прикован к твоим холодным окровавленным губам.