Судная вечность

Ты совсем запуталась. Ты никогда не поймёшь. Ни одного из них. Ни единого их мотива. А есть ли цели у тебя самой? Чего хочешь ты? Нет, нет, нет... Строить будущее — табу. Иначе можно разочароваться. В который раз. Ну почему, почему твоё отсутствующее сердце неровно бьётся к тому, кто решил у тебя сей поэтичный орган украсть? Во всех возможных смыслах. Кажется, он лишь на миллиметр подался вперёд. И тут же отпрянул назад, не успевая, однако, сбежать вновь. От прошлого — не осталось и следа. Будущее — держит на прицеле. И ты хватаешься за настоящее. Из последних сил вскидываешь холодные руки, вцепляясь одной ладонью в причину своих тревог за портки — слишком слабо, что удержать насильно, но всё равно жадно, жалобно тянешь ближе, и зажмуриваешься — потому что боишься того, что творишь, — второй же слепо отодвигая чёртову преграду в виде маски вниз. И с ужасом осознаёшь, что на твои грубые уговоры поддаются — хищно примыкая к твоим истерзанным губам. Лишь на мгновение, что длится бесконечно долго и заканчивается слишком быстро, слишком внезапно, и ты почти скулишь, едва ли не воешь от того, что тебе оказалось мало. От тебя отстраняются, словно обжёгшись, и ты судорожно вздыхаешь, отворачивая тяжёлую голову, так и не открыв глаза. Не желаешь смотреть, не можешь заставить себя встретиться с последствиями собственных действий. Да и понимаешь — не нужно, не готова не только ты. Слышишь, как рядом гремят лихорадочно перебираемые инструменты. И вздрагиваешь, совсем, однако, не удивляясь, когда чувствуешь характерную колющую боль — прямо в шею — сменяемую знакомым жжением в месте инъекции. И расплываешься в робкой, едва заметной улыбке — в последний миг перед тем, как погрузиться в блаженное забытье, которому и не пытаешься сопротивляться. Пробуждаешься, что удивительно, в кромешной тьме и приятной прохладе. Не на металлическом столе — что уже хорошо. Однако спина всё равно ноет от твёрдой поверхности, пусть и сокрытой тонким слоем ткани. Каждый сантиметр твоего изувеченного тела оплетён болью. Но ты уже и не воспринимаешь её как помеху. Скорее — как верного компаньона. Пытаешься собраться с силами и прислушиваешься. Встречая лишь гробовую тишину, надрываемую собственным дыханием. Вздрагиваешь, когда темноту вдруг разрывает свечение. Экрана чёртовых часов. Которого хватает, чтобы понять, что ты оказалась в самом подходящем для твоего состояния месте. Небольшая глухая камера, в которой достаточно места, чтобы спокойно лежать, но невозможно даже сесть. Однако тем, кто сюда попадает, такие неудобства и не грозят. С удивлением отмечаешь, что у тебя хотя бы есть пульс. Судорожно вдыхаешь и подносишь запястье ближе к лицу, щурясь от непривычно яркого света. "Делай, что умеешь" Вымученно усмехаешься и едва не скулишь, откидывая слабую руку назад на твёрдую поверхность. Ты умеешь разве что умирать. Проводишь ладонью по шее, ключицам, останавливаясь на грудине. Испещрённой мелкими и огромными шрамами, из которых торчат нитки и сочится сукровица. Ещё бы. Провалялась ты здесь недолго. Радоваться или плакать от этой информации — вопрос. Вариантов у тебя нет. Извиваешься, едва перебирая затёкшими конечностями, и пинаешь дверцу, что удивительно легко поддаётся, словно она была намеренно приоткрыта. Выбираешься, морщась от резкой смены освещения, и тяжело дышишь от притока свежего, хоть и пыльного воздуха. Осматриваешь себя, ужасаясь количеству засохшей крови, что покрывает твоё искромсанное тело и неприятно стягивает кожу при малейшем движении. Бегло оглядываешь помещение — проржавевшие столы с характерными стоками, пара стройных рядов морозильных камер, встроенных в стену, и несколько медицинских шкафов, содержимое которых хаотично разбросано по полу. Обвалившаяся штукатурка вперемешку с мусором неприятно режет стопы, ситуацию не улучшает и всякое отсутствие одежды. Эксгибиционизмом ты не отличаешься и потому принимаешься за поиски тряпок. И где же они могли оказаться, если не в одной из ячеек? На изувеченном трупе. Схожей с тобой комплекции. От чьей головы остались лишь шматки гнилого мяса, что наводит на определённые воспоминания. По загривку пробегают мурашки, но ты делаешь, что должна, и, знатно потрудившись, всё же стягиваешь униформу. Бедолаге она уже не нужна. Ты даже немного завидуешь. Хотя, как ты уже поняла, из сих мест нет выхода. Даже через смерть. Ткань неприятно задевает свежие струпья, тревожа пульсирующие раны. Однако они всё равно приносят меньше боли, чем должны. Должна ли ты быть благодарна? Наводишь финальный штрих, завязывая шнурки непослушными пальцами, и поднимаешь взгляд к морозильным камерам, металлическая поверхность которых позволяет увидеть собственный силуэт, пусть и размытый. Тебе совсем не нравится то, что в новом одеянии ты походишь на тех, чьи неисчисляемые трупы ты встречала на протяжении всех своих похождений.