***
Микки и Йен сидят на ворсистом ковре внутри «Чпокивагена» — Йен настоял на том, чтобы так назвать его, несмотря на поджатые губы и закатившиеся глаза Микки, — вместе пьют пиво и осматривают огромную оранжевую капсулу времени. Микки всё ещё не оправился от своего стремительного падения вниз, в сторону и снова вверх, но это не мешает ему восхищаться тем, что они делают. Несмотря на то, что, скорее всего, с фургоном что-то не так механически, внутри всё безупречно и так в стиле 70-х. Жгуче-оранжевое ковровое покрытие во всю стену — буквально ковёр на стенах, передние сиденья из мятого бархата, встроенная морозильная камера, и люк в крыше, ярко-оранжевыми занавески из полиэстера, а сиденье-скамейка, тоже из мятого бархата, прижато к боковой стенке, оставляя много места на полу, фургон — это место, о котором забыло время. В комплект также входят четыре подушки с леопардовым принтом, которые Йен обожает, а Микки говорит, что они слишком гейские, и ненавидит, но в тайне они ему очень нравятся. В фургоне тепло, уютно и очень располагает к общению, всё это создало условия для того, чтобы они сидели очень близко друг к другу на полу, флиртуя и одаривая застенчивыми улыбками. — Это потрясающе, Мик, — говорит Йен, в двадцатый раз обводя взглядом интерьер. Его голова перекатывается с одного конца фургона на другой, а затем он смотрит вниз, в улыбающиеся голубые глаза Микки, и одаривает его хихикающей усмешкой. — Я действительно счастлив, — говорит Йен и почти сразу же его глаза расширяются, как будто он сам удивлён, и выражение страха мелькает на его лице. — В чём дело? — Микки сдвигается, чтобы смотреть прямо в лицо рыжего. — Что случилось, Йен? — Микки кладёт руку тому на плечо и сжимает его. Йен смотрит вниз и качает головой, и, кажется, не может подобрать слов. — Эй, всё в порядке, — шепчет Микки и наклоняется, пытаясь встретиться взглядом с Йеном. — Просто… — Йен замолкает и, наконец, садится, прислонившись спиной к сиденьям, подтягивает колени к груди, и обхватывает их руками. — Я не помню, когда в последний раз так говорил. Не помню, когда в последний раз действительно чувствовал что-то подобное. Вот так. Йен наконец поднимает голову и встречается взглядом с Микки. На глазах Йена застыли слёзы, и Микки ничего так не хочет, как прогнать эти солёные капли или, по крайней мере, убрать их, когда они прольются. — Счастлив? — Интересуется Микки приглушённым голосом. — Да, — Йен пытается улыбнуться, хватает Микки за руку и переплетает их пальцы. — Я не знаю, чувствовал ли я себя когда-нибудь по-настоящему счастливым, за исключением… — Он выдыхает, и Микки уверен, что знает, что Йен собирается сказать. — За исключением тех случаев, когда я был с тобой. Особенно в те выходные, — Йен смотрит на колени и шепчет: — До того, как всё случилось. — Микки чувствует, как напрягается, а его желудок сжимается в кулак. Он не знает, что делать или говорить, но хочет, чтобы Йен остановился и в то же время также отчаянно хочет, чтобы тот продолжал говорить, открылся. Йен кладёт подбородок на колени и тяжело вздыхает. — И я боюсь, что всё это у меня отнимут. Точно так же, как… — Йен останавливается, как будто его губы запнулись на каком-то слове и он не может закончить предложение. — Как? — шепчет Микки, но Йен не смотрит на него, пока, наконец, он не протягивает руку и не хватает Йена за подбородок, поворачивая его лицо к себе так, что тому приходится посмотреть Микки в глаза, — Ты можешь сказать, Йен. Не бойся говорить из-за меня. Я устал от этого дерьма, контролирующего мою жизнь. Я не хочу, чтобы оно контролировало и твою. Просто скажи. Йен делает глубокий вдох и смотрит на Микки, его глаза ещё больше слезятся и уже покраснели. — Я боюсь, что у меня это отнимут, как в прошлый раз, — говорит Йен почти монотонным голосом, его глаза на мгновение становятся мёртвыми. Это пугает Микки, потому что кажется, что Йен куда-то ушёл. — Это не так. Этого не будет, — говорит Микки, касаясь ладонью лица Йена, как будто пытается вернуть его к жизни. — Ты этого не знаешь. Не можешь обещать, — говорит Йен с чуть большим количеством эмоций в голосе. — То, что случилось… то, что сделал твой отец… — он медленно качает головой, снова отводя взгляд от Микки. — Я знаю, что у меня биполярное расстройство, и это может быть причиной всякого дерьма в моей жизни, но ты не единственный, на кого повлияло то, что произошло, Микки. Йен отворачивается, но по-прежнему не смотрит Микки в глаза, он начинает плакать, глаза красные, слёзы мягко текут по его щекам. — Прости. Это звучит жёстче, чем я имел в виду. Я знаю, мне не пришлось проходить через то, через что тебе пришлось пройти с отцом; мне не пришлось жить с этим больным ублюдком. Но у меня был свой набор дерьма, с которым приходилось иметь дело. Я всегда носил это с собой и я всегда так боялся. Всякий раз, когда я начинал чувствовать себя счастливым, я просто так пугался и не мог удержать это чувство. Из-за этого депрессивные эпизоды только усугублялись и учащались. Поэтому, когда я впадал в маниакальное состояние и чувствовал себя хорошо, чувствовал себя непобедимым, я не хотел принимать стабилизаторы настроения. Я хотел оставаться на высоте, даже если это было нереально. На самом деле я не был счастлив. И… и… — Йену трудно, и Микки это видит, но он не думает, что действительно может помочь Йену словами; он знает, что Йен должен найти их сам. — И… Я… Я так боялся полюбить кого-то ещё из-за этого…— тихое рыдание вырывается из горла Йена. — Но у тебя были парни, — предлагает Микки, но как только произносит вслух, ему кажется, что это было глупо. Йен отпускает руку Микки и опускается на колени, выглядя почти сердитым, но всё ещё грустным, и вроде как он не может поверить, что Микки этого не понимает. — Я не любил никого из них, Микки. Я никогда никого не любил, кроме тебя. Я не просто боялся полюбить кого-то ещё, я просто не мог, не хотел. Я должен был верить, что однажды мы будем вместе. Либо это, либо у меня никогда больше не будет любви, — слёзы текут быстрее, и Микки застыл, не зная, как утешить Йена. Сейчас он так во многом не уверен, что чувствует себя беспомощным. — Это стало больше походить на то, к чему всё шло, особенно после… — Йен снова замолкает и, кажется, борется с чем-то, выглядя так, словно вот-вот лопнет. — Особенно после чего? — спрашивает Микки, начиная чувствовать нарастающее беспокойство. Йен делает ещё один глубокий вдох. — Особенно после того, как я узнал о тебе и Дилане, — быстро говорит Йен. — Причём здесь я и Дилан? — Микки чувствует себя сбитым с толку и действительно не знает, к чему всё это. — Когда я узнал, что после всего, что произошло между нами, и того, что случилось с твоим отцом, и ты, блять, избил меня, и остальное… Но когда я узнал, что ты выбрал быть с кем-то, и это не я… — Йен закрыл лицо руками. — Прости, Микки, я никогда не хотел говорить тебе всего этого, но мне так больно. Вдобавок ко всему ты попал в тюрьму. Я знаю, что это иррационально, но ты отправился в тюрьму за то, что защищал парня, с которым был вместе. Ты пытался забить Терри до смерти… Я знаю, что это нелогично, но я не могу не ревновать, что ты не смог сделать этого для меня… для нас, — Йен дрожит, а его рыдания разрывают сердце. — Я был уверен, что больше никогда не смогу полюбить. Микки ошеломлён. Он хочет утешить Йена, но противоречивые эмоции переплетаются друг с другом в его сознании. Печаль, гнев, страх… Внутри него идёт внутренняя борьба и он не знает, как их разделить. — Я не любил его, — наконец выдавливает Микки, почти задыхаясь. — И я не выбирал его вместо тебя. Мы с тобой не могли быть вместе так, как ты бы хотел, как хотел бы я. У тебя была хорошая работа, лучшая жизнь. Я был не нужен тебе рядом. — Чушь собачья, — Йен наконец поднимает голову, глаза пылают, а щёки мокрые. — Ты понятия не имеешь, нужен ли ты мне был рядом. Тебе просто легче поверить в это, — на долю секунды в голосе Йена появляется злость, и Микки не может его винить, потому что он прав. — Ты всегда был мне нужен, — говорит Йен более мягким голосом с нежным писком. — Прости, Йен… — Микки чувствует, как слёзы начинают рваться наружу, но ему всё равно, потому что эти слёзы говорят правду, которую по какой-то причине так трудно сформулировать. — Эй, — Микки поднимается и становится на колени рядом с Йеном, хватая его за затылок и притягивая его голову к своей груди, — Мне жаль, — он целует Йена в макушку и обнимает его, крепко прижимая к себе. Йен медленно протягивает руку и обнимает Микки за талию. — Я думал, что никогда не смогу любить, потому что никогда больше не буду с тобой. Я не мог полюбить никого, кроме тебя, — Микки чувствует, как Йен всхлипывает, прижимаясь, и поток эмоций, исходящий от них обоих, угрожает захлестнуть его, но он знает, что должен держать себя в руках. Ради Йена. Ради них. — Знаешь, раньше мне снились кошмары о том дне, — говорит Йен, отстраняясь и устанавливая зрительный контакт, теперь по и лицу Микки текут тихие слёзы, и у обоих мужчин красные, мокрые глаза. — Мне годами снились кошмары. Я смотрел, как они избивают тебя. Боль, которую я испытывал, ни черта не значила для меня из-за того, что я видел, как они делали это с тобой. Каждый раз, когда они приближались к тебе, я кричал на них, пытался привлечь их внимание, но это не входило в их план, не так ли? Я не мог просто позвать их, да? — Нет, — шепчет Микки, садясь, перекидывая одну ногу через Йена и наклоняя голову вниз. — Они хотели, чтобы мы смотрели. — Да, — Йен кивает, втягивая воздух носом и вытирая глаза тыльной стороной ладони. — Терри сделал так, чтобы мы пережили боль того, что больно другому, и мы не можем ничего с этим поделать. Он хотел вбить это дерьмо в наши головы. И это сработало. Дерьмо сработало. А когда всё закончилось, я помню, как лежал там, прямо перед тем, как твой кузен вырубил меня в последний раз, думая, что всё кончено. Что я больше никогда тебя не увижу, потому что один из нас, или мы оба, точно умрём, — Йен закусывает нижнюю губу и потирает большим пальцем чуть ниже. — Я думал, ты мёртв, — говорит Микки, на минуту закрывая глаза, и в его голове проносится воспоминание о том, как они выносят Йена из комнаты. — Я тоже так думал, — говорит Йен, не шутя, и от этого у Микки перехватывает дыхание. — Когда я проснулся… Ну… На самом деле я бы так это не назвал. Я думал, что я мёртв или что я, по крайней мере, умираю, — Йен пожимает плечами. — Так и было. — Что? — Микки поднимает широко раскрытые и испуганные глаза. — Я проснулся и почувствовал, что задыхаюсь, всё вокруг было чёрным, и я не мог пошевелиться, — он смотрит на Микки и тот видит в глазах Йена то, чего никогда не захочет увидеть снова: ужас, печаль и боль, так много боли, которая пугает Микки, потрясает его до глубины души. — Всё вокруг померкло, но потом на меня что-то упало и заставило очнуться. Оказалось, что это какие-то ёбанутые твикеры, копающиеся в мусорном баке, — Йен издаёт смешок, который, возможно, искренний. — Моими героями были пара наркоманов, которые искали какую-то херню, чтобы обставить свой притон или, возможно, продать, — он качает головой с сардонической улыбкой. — Ты был в мусорном контейнере? — говорит Микки, задыхаясь от ужаса и чувствуя, как начинает гореть грудь. — Да. Почти уверен, что твой отец хотел, чтобы я отправился с мусором, возможно, чтобы меня раздавило в мусоровозе, — Йен выпячивает подбородок и закрывает глаза. Микки чувствует волну тошноты и не уверен, сможет ли на самом деле слушать дальше. Он сожалеет, что попросил Йена рассказать о том, что происходило, но он также знает, что это правильно. С того дня он не задумывался о том, что носил с собой Йен. Не думал о том, какая боль всё ещё жила в нём. Оказалось, что её было много, слушать было действительно чертовски трудно, но он чувствовал, что должен, что ему нужно дать ему продолжить. — Меня завернули в ковёр, голым. Я попал в больницу, но никто даже не знал, кто я. Никто меня не искал. Моя грёбаная семья… — Йен качает головой, и Микки понимает, что это первый раз, когда он слышит, чтобы Йен сказал что-то плохое о своей семье. Он мог говорить всякое дерьмо о Фрэнке, жаловаться и плакать из-за Моники, но он никогда не жаловался на клан Галлагер в целом. — Они даже не искали меня, Мик, — Он смотрит на Микки, сильно нахмурив брови. — Я сказал Липу, что буду с Мэнди, но меня не было почти пять дней, прежде чем они начали искать и им понадобилось ещё два, чтобы найти. К тому моменту я уже несколько дней пролежал в больнице, думаю. Не знаю точно, сколько времени я пролежал в мусорном баке и сколько времени пробыл в больнице. Большую часть времени был без сознания. Когда я наконец проснулся, то отказался говорить с кем-либо об этом, о том, где был и кто меня избил. Я ни хрена не сказал. Фиона мучала меня каждый день. Однажды медсестре пришлось выгнать её, потому что она так сильно меня доводила. Я знаю, что ей было не всё равно. По крайней мере, в тот момент ей было не всё равно, но это было слишком. Я просто не мог с этим справиться, — Йен фыркает и смотрит на Микки. Он успокоился и больше не плачет, но Микки всё ещё тяжело смотреть на страдания, оставшиеся на его лице. — Почему ты им не сказал? — спрашивает Микки, его голос срывается, а в горле пересыхает. — Потому что я боялся, что он убьёт тебя, если ты ещё не был мёртв, или придёт за моей семьёй. Он наговорил так много ебанутых сумасшедших вещей, когда выбивал из нас дерьмо. Я не знал, что было настоящим, был так напуган. Всё то продолжало проигрываться снова и снова в моей голове. Всё. Я не мог это остановить. Половину времени им приходилось давать мне успокоительные, потому что я кричал и пытался наброситься на людей. Я так долго пробыл в больнице. Не уверен точно, но, может быть, шесть недель, не знаю. Мы никогда не говорили об этом после того, как я вернулся домой. Несколько раз Фиона пыталась снова поднять эту тему — пыталась выпытать у меня, кто это сделал, но Лип заставил её отвалить. В остальном мы никогда не говорили об этом. Липу пришлось смириться с тем, что мне снятся кошмары и думаю, он понял, что произошло, только благодаря этому — Ты серьёзно? — Микки говорит почти шёпотом, почему-то он шокирован. — Да, я просыпался, выкрикивая твоё имя слишком много раз, и ему пришлось выслушивать мои мольбы о сохранении наших жизней во сне чаще, чем я даже хочу думать. — Пиздец… — Микки чувствует огромное давление в груди, когда думает о пятнадцатилетнем Йене, кричащем по ночам о нём, и ему кажется, что его сердце разрывается, желая, чтобы семнадцатилетний Микки был рядом, обнимал его и успокаивал, прогонял кошмары, но в то время ему самому снились кошмары. — Знаешь, в конце концов я начал терапию то тут, то там. На самом деле это было из-за симптомов моего биполярного расстройства, но это не означало, что то дерьмо не было его частью. Я рассказал об этом психиатру, когда однажды попал в больницу, и он поставил мне диагноз ПТСР. У меня было несколько терапевтов, с которыми я работала над этим. Вся терапия сложилась воедино за последние девять лет, а кое-что действительно помогало, особенно последние несколько лет — даже в тюрьме, — Йен смотрит на Микки и пожимает плечами. — Мне стало лучше. Всё ещё не идеально, но кошмары прошли, и мне больше не нужны таблетки, чтобы заснуть. Я начал стараться лучше заботиться о себе. Я перестал быть таким бдительным, нервным… — Йен смотрит в глаза Микки, и его голос становится очень низким, почти слишком низким, чтобы его можно было расслышать, и говорит: — Но я никогда не мог избавиться от страха, что ты больше никогда не будешь со мной, никогда не полюблю тебя вновь. Это никогда не проходило, — Йен опускает голову, как будто ему стыдно. Микки должен обдумать всё, что сказал Йен. Он должен усвоить и принять то, что произнесено — Йен страдал, активно переживал травму, ему потребовались годы, чтобы оправиться, что… Что с ним обошлись как с мусором, выбросили в переулок. Избавились и оставили умирать. Это было то, чего он никогда бы не смог представить, о чём не хотел думать. Его переполняет чувство вины, и тот факт, что он избил его в тот грёбаный день семь лет назад, также вызывает у него отвращение. — Мне так жаль, Йен, — шепчет Микки. — Это не твоя вина, — Йен перестал плакать, но его голос хриплый и усталый. — Я никогда не думал о том, что ты чувствовал. Никогда не задумывался. Не знаю почему. Может быть, потому, что увидел тебя с Мэнди несколько месяцев спустя, и хотя ты выглядел дерьмово, ты казался нормальным. Я подумал, что с тобой должно быть всё в порядке, иначе зачем бы ты тусовался с моей сестрой. — Я был нужен ей, Микки. Ты это знаешь. Я любил твою сестру, но это также был способ быть ближе к тебе. — Знаю. Теперь я понимаю, но в то время это просто заставило меня подумать, что, возможно, тебе было всё равно, что ты смирился. — Микки глубоко вздыхает. — Должен был знать, что это глупо. Я просто никогда по-настоящему не задумывался о том, как это повлияло на тебя. Должен был. Прости. — Не надо. Ты пытался выжить, — Йен слабо улыбается ему. — И в последнее время… Тебе пришлось разбираться со своим собственным дерьмом. Мы просто справлялись разными способами. Я постоянно жил этим, а ты запихивал подальше, пока оно не закипело. И в этом была моя вина. — Нет, — Микки качает головой. — Так и было, — Йен почти смеётся над попыткой Микки принять вину на себя. — Может, в конце концов, ты и добился своего, но я пытался силой пробиться обратно? Наверное, я не думал о том, как ты справляешься. Или не справляешься. Никогда не думал, что ты подавляешь воспоминания или будешь отрицать, что знаешь меня, чтобы всё облегчить. Не думал, что ты пережил это по-другому. — Похоже, ни один из нас на самом деле не понимал, что чувствовал другой. — Похоже на то, — Йен кивает. Теперь они оба спокойны, и Йен достаёт из кармана засаленную тряпку, чтобы высморкаться, а затем смеётся, глядя на Микки. Он вытер сопли, но остался жир, отчего на его веснушчатом носу образовалась тёмная полоса. Микки хихикает, проводя большим пальцем по маслу и вытирает его о штанину своего комбинезона. Он снова встаёт на колени и приподнимает голову Йена, чтобы встретиться с ним взглядом. — Послушай, — говорит Микки, — Я не хочу, чтобы это было тем, кто мы есть. Я не хочу, чтобы он был здесь, между нами. Я не хочу, чтобы это определяло наши отношения. С нами случилось нечто ужасное. Как вместе, так и порознь. И нам пришлось разбираться с этим самостоятельно. Наши жизни не будут прежними. Но, Йен, нам нужно, чтобы всё было по-другому сейчас. Этому дерьму нет места в нашей жизни, и я не хочу быть его пленником. Это полная чушь. Те испорченные, изголодавшие по любви дети — больше не мы. Особенно больно, что всё случилось с теми детьми, потому что они были вместе. Они, — Микки делает большой глоток воздуха, — занимались любовью, потому что тот четырнадцатилетний придурок любил шестнадцатилетнего засранца, а он отвечал ему взаимностью. Вот что произошло, вот что важно. У Йена перехватывает дыхание, и Микки перекидывает одну ногу через колени Йена, нависая над ним, проводя рукой по затылку Йена и его волосам. — Я сказал это, потому что это правда. Они любили друг друга, и у них это отняли как раз тогда, когда они наконец осознали, сделали всё реальным. И с ними произошла ужасная вещь. И я знаю, что эти дети — мы, и с нами произошла та ужасная вещь, но такое чувство, что это был кто-то другой, потому что они больше не мы. Больше нет, — Микки медленно качает головой. — Мы не можем дать ему больше власти. Мы не можем дать больше власти Терри. Мы должны заново узнать друг друга. Мы изменились. Наши мозги, наши эмоции… Наши тела — Микки опускается на колени Йена и пристально смотрит на него. Внезапно он чувствует, как Йен твердеет под ним. Глаза горят, а Микки задаётся вопросом, что так возбудило Йена, и на самом деле это заставляет его хотеть рассмеяться так же сильно, как и заводит. Йен оттягивает его нижнюю губу и с улыбкой проводит по ней зубами. — Да, это точно, — Он кладёт руки на бёдра Микки, впиваясь пальцами ровно настолько, чтобы вызвать лёгкую боль, от которой у Микки сводит живот. Микки обвивает руками шею Йена и полностью садится, упираясь в него и крепко сжимая своими сильными бёдрами. Он оставляет мягкий, но долгий поцелуй на его губах. — Йен, я хочу, чтобы ты снова полюбил. И я тоже хочу того же. Мы должны снова влюбиться и не позволять этому дерьму определять нас. Мы больше не двое испорченных детей, над которыми издевались и обращались как с мусором. Мы можем быть кем-то другим. Мы можем быть кем угодно. — Можем мы быть просто Йеном и Микки? — спрашивает Йен, его голос срывается, а на глаза вновь наворачиваются слёзы. Микки думает, глядя в глаза Йена, которые стали карими из-за отражения ретро-оранжевых стен, и он хочет понять, что это значит. Что значит быть Йеном и Микки? Если это не значит быть неуклюжими, напуганными и травмированными подростками, тогда что? Кем был Йен? Кем был Микки? Чёрт. Существует ли такая вещь, как экзистенциальный кризис пары? Потому что если есть, то это может быть он. Итак, он не уверен, кто они такие и что значит быть Йеном и Микки, но знает, что они разберутся, поэтому говорит: — Да. Мы можем быть кем угодно, — затем он наклоняется, чтобы соединить их губы, скользит языком по языку Йена и чувствует, как случайно сталкиваются зубы. И, чёрт возьми, это так приятно. Действительно приятно. Похоже на то, что он должен был чувствовать все эти годы и ему интересно, думает ли так же Йен. — Я хочу снова влюбиться, — говорит Йен хриплым шёпотом, и его глаза расширяются, как будто он боится того, что Микки может подумать о его словах. Микки снова сближает их рты и прикусывает нижнюю губу Йена. Он отстраняется и криво улыбается. — Да. Я тоже. Слова, такие простые и маленькие, но становятся огромными, когда слетают с губ Микки. Они разрастаются на глазах и охватывают их. Всё, о чём они говорили, всё, что они только что пережили заново, всё, что они чувствуют, собрано воедино и покрыто этими словами. Йен хочет снова влюбиться. Микки тоже. Они завёрнуты в одеяло из слов, и оно кажется тяжёлым, но не в плохом смысле. Ощущение защиты и тепла. Живот Микки делает сальто, он крепче прижимается к Йену, и чувствует, что тело Йена отвечает ему тем же. — Блять, Микки, — Йен хватает Микки за затылок и прижимает их лица, языки переплетаются, делая губы скользкими. Рты открыты и жаждут друг друга, низкий стон вырывается из горла Йена, что вызывает у Микки прилив желания — возможно, потребности — и он запускает пальцы в рыжие пряди, дёргает, оттягивая голову Йена назад, обнажая шею. Микки оставляет дорожку влажных поцелуев под челюстью Йена и вниз по его шее, а затем возвращается к тому месту, с которого начал, и проводит зубами по мокрому следу. Йен ахает и наклоняется, кладёт руки на задницу Микки и сжимает его ягодицы, разминая их в ладонях. Действие кажется жадным, и заставляет Микки стонать у шеи Йена. Он начинает сосать кожу Йена и знает, что оставляет следы, но ему просто, блять, всё равно, и Йену, похоже, тоже. Микки хочет чувствовать его во рту — кусать, сосать, пожирать. Сделать его частью себя. Он хочет, чтобы Йен был частью его во многих отношениях. Микки спускается поцелуями по горлу Йена, останавливаясь, чтобы прикусить кадык, отчего по спине Йена пробегает заметная дрожь. Затем Микки переходит к его груди и сжимает грудные мышцы Йена, оставляя сосущие укусы прямо над вырезом белой майки, которую носит Йен. Микки решает, что она была на нём достаточно долго, и тянется к подолу. Йен без колебаний поднимает руки, позволяя Микки раздеть его. Они останавливаются на мгновение и смотрят друг на друга, оба дьявольски улыбаются, и Микки снова бросается вперёд, чтобы крепко поцеловать Йена. Его руки возвращаются к груди Йена, и он запускает пальцы во вьющиеся волосы, покрывающие её. Даже по прошествии нескольких недель Микки всё ещё полностью поражён участками волос, покрывающими грудь Йена, которая была такой гладкой и обнажённой, когда они были подростками, что казалось было недавно, но также ощущалось далёким прошлым. Сейчас ему определённо нравится больше, но всё равно удивляет, и он улыбается в губы Йена, нежно перебирая их между пальцами. Они продолжают целовать друг друга, пока Микки щиплет и покручивает один из сосков Йена, отчего у того на мгновение перехватывает дыхание, а пальцы сильнее сжимают задницу Микки. В ответ он, садится на колени Йена и перемещает рот вниз к другому соску, который зажимает зубами, слегка прикусывая, а затем посасывая нежную кожу. Влажно и грубо, короткие стоны начинают вырываться из горла Йена, когда одна рука поднимается к рубашке Микки сзади, чтобы погладить гладкую кожу, а другая проскальзывает под брюки Микки, чтобы почувствовать идеальную округлость задницы. Микки начинает двигаться назад, целуя и покусывая Йена всё ниже по груди и животу. Он снова и снова впивается зубами в пресс Йена, пока тот не превращается в ноющее месиво. Микки проводит языком по следам укусов и поднимает взгляд, его глаза темнеют и прищуриваются. — Йен, — говорит Микки дрожащим и надломленным голосом. Названный открывает глаза и смотрит вниз, чтобы увидеть голубоглазого мужчину, которого он гладит по голове и нежно дёргает за волосы. Йен не говорит, не может говорить. Может только тяжело дышать и кусать нижнюю губу. Микки откидывается назад, упираясь в его колени, и тянется вперёд, чтобы схватить застёжку молнии на комбинезоне Йена, показывая, что планирует снять его до конца. — Да, — яростно кивает Йен и приподнимает задницу, чтобы Микки спустил его до колен, затем он проводит своими затупленными ногтями по белоснежным бёдрам Йена. Пальцы Микки танцуют под боксерами Йена, а большие пальцы давят на места, где бёдра переходят в таз, заставляя Йена наклониться вперёд, почти ударяя Микки по губам своим обтянутым тканью членом, который наполовину встал и твердеет с каждой секундой. Микки издаёт звук, похожий на хихиканье, если Микки Милкович умеет хихикать, но, возможно, прямо сейчас он так и делает, и наклоняется вперёд, чтобы жадно впиться зубами в чувствительную кожу прямо под пупком Йена. — Боже мой, Мик,— Йен сжимает плечи Микки и пытается успокоить дыхание, но с треском проваливается. Микки поднимает взгляд, не впуская изо рта покрасневшую кожу, и ухмыляется. Затем отпускает её и смотрит на Йена с выражением, которое сочится похотью, и говорит: — Я собираюсь отсосать тебе, Галлагер. — Что? — глаза Йена распахиваются, и он смотрит вниз, чтобы встретиться взглядом с Микки.— Ты не… — Заткнись нахуй, — говорит ему Микки, снова усаживаясь на колени Йена и кладя ладони ему на бёдра. — Если только ты не хочешь, — Микки смотрит в сторону и пожимает плечами, явно поддразнивая, что, кажется, заставляет Йена полностью затвердеть. — Хм, похоже, ты хочешь. — Я-я хочу, — голова Йена качается вверх-вниз как у маленького ребёнка и Микки не может удержаться от смеха. — Хорошо, — говорит Микки, затем хватается за пояс боксеров Йена и стягивает их без колебаний и почти без борьбы. Эрекция Йена вырывается наружу, и Микки, не теряя времени, обхватывает рукой основание его члена и немедленно проводит языком по пульсирующему кончику, пробуя солёный предэякулят, заставляя Йена громко стонать. Он притягивает Йена к себе губами и с силой посасывает головку, начиная двигать рукой вверх-вниз. Рот Микки издаёт самые мерзкие чмокающие звуки, продолжая сосать головку, а Йен тянется вниз, чтобы ещё раз запутаться пальцами в чёрных локонах Микки. Он отстраняется только для того, чтобы вылизать толстую полоску у основания члена Йена, а затем без предупреждения втягивает его внутрь, заполняя рот. — Ух… Чёрт… — Йен откидывает голову назад и сжимает волосы Микки в кулаке. Микки чувствует гладкость ствола и жар плоти Йена у себя во рту, и от этого его собственный член становится твёрже. Он хочет этого. Давно хотел, но что-то сдерживало. Микки больше не хочет сдерживаться. Он хочет попробовать Йена на вкус, хочет почувствовать, как тот пульсирует у него во рту и касается задней стенки его горла. Хочет прикрыть нижние зубы языком и смазать своей слюной полную эрекцию, чтобы он мог легко скользить по стволу Йена своим кулаком, работая в одном ритме со своим ртом. Микки хочет втянуть щёки и брать его всё глубже и глубже, пока не почувствует сердцебиение Йена на своём языке. Хочет видеть, как сжимается живот Йена, когда тот извивается, пыхтит и задыхается при произнесении имени Микки, пока он заливает его рот и хнычет, и наконец оттягивает голову Микки назад, потому что он слишком чувствителен, чтобы находиться во рту Микки. Он хочет этого, и именно это он и получает. — Чёрт возьми, Микки, — Йен откидывает голову Микки назад и тут же засовывает руки ему подмышки и сажает обратно к себе на колени. Глаза Микки расширяются. Он несколько поражён внезапным движением, но больше он восхищён силой Йена и его способностью так легко обращаться с Микки. Он думает, что ему это действительно нравится. Рыжий обхватывает затылок Микки и прикусывает его нижнюю губу, посасывая её, прежде чем полностью накрыть губы Микки своими, целуя глубоко и крепко. Он хватает Микки за талию и притягивает ближе. Брюнет не может сдержать улыбки, когда Йен целует его, поднимает обе руки и обвивает его шею. — М-м-м, — мычит Йен в рот Микки, а затем отстраняется, их носы всё ещё соприкасаются. — Если ты пытаешься заставить меня снова влюбиться, то это действительно очень хорошее начало. — Заткнись нахуй,— Микки не может удержаться от смеха, притягивая Йена ближе к себе и снова целуя. Они остаются в объятиях, лениво сплетая языки, улыбаясь друг другу, покусывая губы и потираясь носами. Нежные вздохи и тихое хихиканье, а также стоны и поскуливание в объятиях. А ещё «м-м-м» и «ах» с обращениями к любому богу, которого можно побеспокоить в это время ночи, от двух мужчин в большом оранжевом фургоне 1970-х годов, которые обнимают друг друга, и которые действительно хотят снова любить и, вероятно, уже в процессе.***
— Чёрт, — говорит Микки себе под нос у дверей бара Одри, внезапно останавливаясь и заставляя Йена врезаться в его спину. — Давай, Микки, ты можешь это сделать. Мы можем это сделать, — говорит Йен, положив руку на его поясницу. Микки хочет, но не отстраняется от прикосновения, хотя они в общественном месте, потому что оно успокаивает, а Микки это нужно прямо сейчас. Нужен Йен. Нужен комфорт. Микки чувствует, как в груди зарождается тревога и он чертовски нервничает. Они идут в бар, встретиться с Одри и Ритой-Мэй, чтобы поговорить о Chevelle, поговорить о правилах. И хотя в ту ночь он общался с Одри, а она старалась быть понимающей и прощающей, в ней было что-то такое, от чего у него в животе завязался узел, потому что это было на неё не похоже. Они недолго пробыли вместе, и, хотя он ушёл, думая, что у них всё в порядке, с тех пор они не разговаривали, и его охватила тревога. Когда Рита-Мэй сказала, что они собираются встретиться и ему нужно взять Йена, он подумал, что его может стошнить, и у него случился небольшой приступ паники, с которым, казалось, он хорошо справился. Микки поднялся в комнату и плеснул водой себе в лицо. Найдя фланелевую рубашку Йена — которую ему удавалось прятать от него все эти недели, потому что он не хотел с ней расставаться — он поднёс её к лицу и сделал глубокий вдох, слыша слабые нотки Йена. Он подумал, что это немного странно, но ему также всё равно, потому что она давала ему утешение, когда Йена не было рядом, а это важнее. Может быть, он в конце концов вернёт ему эту рубашку. Или, может быть, заставит его поносить её, а затем украдёт обратно. В глубине души он знал, что дело не только в том, как она пахнет или что принадлежит Йену. Он знал, что дело в том, что это — по крайней мере, какая-то частичка — символизировала и напоминала ему, что Йен ухаживал за ним и поддерживал, даже при том, что обстоятельства вокруг были хреновыми, она всё равно напоминала, что Йен заботился и хотел обеспечить его безопасность. А это было то, что он не мог заменить. Его новое странное — а может, и не странное — изобретение сработало, и он смог успокоиться настолько, чтобы вернуться к работе, а затем рассказать Йену о навязанных им планах. Итак, они были у бара, Одри и Рита-Мэй по другую сторону двери, Микки пытается успокоить дыхание, а Йен стоит рядом. — Всё будет хорошо, Микки, — Йен нежно улыбнулся, что действительно помогло. — Вероятно, всё будет действительно хорошо. Ты можешь это сделать. Мы можем сделать, — повторяет Йен, пытаясь подчеркнуть, что они в этом вместе. Йен прав. Микки не хочет говорить ему об этом, но он прав. Они могут это сделать, и, действительно, это нужно сделать. Микки кивает и открывает дверь. Темнота и запах несвежего пива сильно поражают Микки, как будто он здесь впервые, но не понимает почему. Он замечает двух женщин в нескольких кабинках от него и чувствует, как Йен легонько подталкивает его вперёд, в чём он определённо нуждался. Они сидят бок о бок, спиной к Йену и Микки, рука Риты-Мэй обнимает Одри за плечи. Так по-гейски, размышляет Микки про себя, и это, кажется, снимает его тревогу. Микки слышит их разговор, пока они медленно приближаются, всё ещё не подозревая о присутствии Микки и Йена. — Да, но в них есть стандартные двигатели Mopar или у них есть усовершенствования после выхода на вторичный рынок? — Рита-Мэй спрашивает Одри. — Боже, мне нравится, когда ты так сексуально говоришь, — отвечает Одри и прижимается губами к Рите-Мэй. Теперь Микки может видеть профиль Риты-Мэй и то, что её глаза расширяются, но затем они закрываются, разглаживая её брови и придавая ей вид мягкой и податливой, на что Микки вроде как трудно смотреть, но потом он думает о том, сколько силы и любви, должно быть, требуется, чтобы заставить кого-то такого свирепого вот так растаять. Йен прочищает горло, и это пугает Микки, который очарован тем, чему он является свидетелем. Рита-Мэй отстраняется, и её глаза снова расширяются, она выглядит смущённой. Одри поворачивается к ним, и кажется, что пытается улыбнуться, но улыбки нет в её глазах, и это ударяет Микки в живот. — Привет, — говорит она, её приветствие звучит дружелюбно, но Микки просто не чувствует этого. — Привет, — Микки неловко машет рукой и проскальзывает в кабинку напротив Риты-Мэй, а Йен следует за ним. Он чувствует руку Йена на своём бедре, и сразу расслабляется, становясь благодарным за то, что он с ним. — Чего вы, ребята, хотите? — Одри жестом указывает на свой напиток, вставая из-за стола. — Как обычно? — Говорит она, указывая на Микки. — Да, спасибо, — Микки кивает, явно нервничая, но пытаясь улыбнуться. — Что насчёт тебя? — Одри поджала губы, глядя на Йена. — Я пойду с тобой, — Йен вскакивает из-за стола и направляется к бару вместе с Одри. — Успокойся, Милкович, — Рита-Мэй закатывает глаза и допивает пиво. Микки прерывисто вздыхает и грубо проводит рукой по лицу. — Я пытаюсь. Ничего не могу поделать. Рита-Мэй раздражённо вздыхает и закатывает глаза как раз в тот момент, когда Одри и Йен возвращаются к столу. Микки поворачивается, чтобы посмотреть на Йена, который одаривает его широкой и ослепительной улыбкой. Он возвращает руку на бедро Микки, когда садится. Он сразу же опрокидывает свою порцию виски и делает глоток пива. Когда он ставит бутылку на стол, то поднимает глаза и понимает, что все смотрят на него с совершенно разными выражениями. Губы Риты-Мэй поджаты, а одна из её бровей приподнята, очевидно, она думает, что его быстрое распитие слишком драматично. У Одри слегка удивлённое, но всё же несколько грустное выражение лица, а Йен смотрит на него с обожанием, как влюблённый щенок. Последний Микки нравится больше всего. — Что? — Микки чувствует, что этого достаточно и не думает, что ему нужно говорить больше. — Ладно, ты же знаешь, я не из тех, кто ходит вокруг да около, — Одри сразу вступает в диалог, а Микки чувствует, как в животе у него появляется камень. — Возможно, поначалу будет неловко, но к чёрту. Мне не интересно говорить о том, что произошло — мы все знаем, что произошло. Это больше никогда не повторится, — Одри смотрит на Микки глазами, которые говорят ему, что этого не произойдёт, потому что, если это произойдёт, она определённо надерёт ему задницу. — Мы пришли сюда, чтобы поговорить о завершении работы над Chevelle, так что давайте поговорим о завершении ёбаной работы над Chevelle. — Ты… ты всё ещё хочешь, чтобы я закончил работу? — интересуется Микки тихим голосом, звучащим очень робко и непохоже на него. — Возьми себя в руки, Микки, — прямо говорит ему Одри. — Знаю, мы не разговаривали с той ночи, но всё, что я сказала, остаётся в силе. Я всё ещё не оправилась. Не собираюсь лгать, но я готова начать преодолевать это. Я полагаю, единственный способ, которым мы можем это сделать — вернуться к работе над машиной. Микки кивает и смотрит вниз, где он начал отковыривать этикетку со своей бутылки пива. — Да. Хорошо. — Но будут правила, — говорит Одри, переводя взгляд с Микки на Йена. Микки снова кивает, а на его лице появляется едва заметная улыбка. Он ожидал, что будут правила, если они когда-нибудь вернут Chevelle обратно в гараж, и был искренне благодарен за них, чувствуя, что если покажет Одри и Рите-Мэй, что сможет следовать правилам, то будет на шаг ближе к тому, чтобы вернуть их доверие и своего друга. Конечно, он никогда бы не подумал, что будет благодарен за правила, но, тем не менее, он благодарен. Одри смотрит на Риту-Мэй, толкает её плечом и одаривает быстрой, кокетливой улыбкой, на что Рита-Мэй качает головой, явно пытаясь не улыбнуться в ответ. — Хорошо, — Рита-Мэй кладёт обе ладони на стол и начинает излагать, как они собираются действовать в сложившейся ситуации. — Chevelle вернётся в мастерскую в понедельник, но ты не будешь работать над ней ни до, ни после работы, если меня там нет. — Хорошо, — нетерпеливо говорит Микки. — Ты будешь работать над машиной в рабочее время и по расписанию, как и над всеми другими автомобилями, поступающими в мастерскую, — Рита-Мэй делает паузу, чтобы узнать, есть ли какие-либо вопросы. — Из-за этого ты будете получать стандартную оплату рабочего времени вместо повышенной ставки, которая была, когда ты работал над ней в нерабочее время. Это понятно? — Да-да, — Микки всё ещё нервничает, но реальность того, что Chevelle скоро вернётся в его жизнь, также наполняет его волнением. — Я бы хотела, чтобы ты продолжал искать запчасти, — говорит Одри, — и, если ты найдёшь что-нибудь, что мы сможем использовать, и что сэкономит деньги, я заплачу тебе за поиск. — Ты не обязана это делать, — Микки качает головой. — Я не обязана, но я хочу, и думаю, так будет справедливо, — Одри одаривает его искренней улыбкой. — И кто знает, Микки, если всё пойдёт хорошо, может быть, мы снова поедем на поиски каких-нибудь деталей, а? Микки понимает, что это. Предложение мира. Или потенциальный дар отпущения грехов. Определённо послание от Одри Микки, в котором говорится: «скорее всего, всё будет хорошо», что «скоро мы снова станем друзьями», и, вероятно, «я не могу дождаться, когда испачкаюсь с тобой на ржавой свалке, полной столбняка, и надежд». Он не уверен, но думает, что так оно и есть. — Да, — Микки улыбается в ответ. — Было бы действительно здорово. Есть ли какие-нибудь другие правила? — Да, ещё раз облажаешься, и я надеру тебе задницу в два счёта в воскресенье, — говорит Одри и затем делает глоток пива. — А ещё тебя уволят, — без тени юмора добавляет Рита-Мэй. — Понял, — Микки смотрит вниз и чувствует, что его лицо краснеет. Вероятно, он смотрит вниз слишком долго, потому что Йен тычет его в бок. — Оу, какого хрена, Галлагер? — Это было не больно, — Йен закатывает глаза и берёт своё пиво. Микки поднимает голову и видит, что глаза Одри стали добрыми. — Послушай, — говорит она. — Всё будет хорошо. Я верю в тебя, — говорит Одри, а Микки верит, отчего его сердце переполняется. То, что она верит в него, значит больше, чем он когда-либо себе представлял, и, конечно, больше, чем почти всё остальное, что у него когда-либо было в жизни. Это расслабляет и заставляет чувствовать себя лучше, причём не только в отношении ситуации, но и самого себя. — К тому же, мне сказали, что у тебя есть рыжеволосый дурачок, который всё время следует за тобой по пятам и не спускает с тебя глаз, — Одри приподнимает бровь и ухмыляется. От этого заявления Рита-Мэй начинает смеяться так, как он ещё никогда не видел, и краснеет от смущения. — Подождите. Я что, выгляжу глупо? — Протестует Йен, указывая на себя. — Это какой-то другой рыжий. Ты его не знаешь. Ничего особенного, — поддразнит Микки. Йен зажимает голову Микки в замок, а он в ответ впивается костяшками пальцев в рёбра Йена, пока тот не взвоет, а после отпускает его. Они оба посмеиваются, когда Йен протягивает руку и поправляет волосы Микки на место, улыбаясь ему сверху вниз большими сердечными глазами. — Итак, ты… Хочешь объясниться? — Одри жестом указывает на Микки и Йена, наклоняя голову набок. И она, и Рита-Мэй смотрят на Йена и Микки с любопытством, ожидая ответа. — Нет. — Да, — одновременно говорят Микки и Йен соответственно. Микки резко откидывается назад, выдыхая весь воздух из лёгких и почёсывая бровь большим пальцем. — Ты молодец, малыш, — говорит Одри Йену с широко раскрытыми глазами и улыбкой. Рита-Мэй тоже откидывается на спинку, глядя в потолок, как будто на самом деле не хочет участвовать в разговоре, но в то же время хочет. — Эм… ну… — Йен разводит руками и делает глоток пива, нервно проглатывая его. Ноль хладнокровия Галлагера. Микки закатывает глаза и скрещивает руки на груди. — Я не знаю, как много Микки рассказал тебе… — Почти ни хрена, — говорит Одри, заставляя Йена слегка поморщиться. — Разве вы, психотерапевты, не должны уважать процесс общения людей и всё такое прочее? — спрашивает её Микки, издавая ворчливое «пфф» и хмурясь. — Да, что ж, уважение к твоему процессу в прошлый раз, похоже, не сработало, не так ли? — Одри огрызается, а Микки снова закатывает глаза и делает глоток пива. Сегодня она не даст ему спуску, и он считает, что заслуживает этого хотя бы немного. — Хорошо, — Йен, кажется, приходит в себя и выпрямляется, становясь немного выше. — Ну, мы были вместе, когда были детьми-подростками. И случилось что-то действительно дерьмовое, что разлучило нас. Затем… — Не приукрашивай, если собираешься рассказывать историю, Мэри Поппинс, — перебивает Микки, а затем смотрит на Одри и Риту-Мэй. — Йену было четырнадцать, а мне шестнадцать. Мы трахались около шести месяцев и провели один уик-энд, когда поняли, что… действительно увлечены друг другом… — Микки быстро смотрит на Йена, а затем снова поворачивается к женщинам перед ними. — Мой отец застукал нас трахающимися в моей комнате и чуть не забил нас обоих до смерти на глазах друг у друга. Несколько месяцев я думал, что Йен мёртв. Отец угрожал убить его у меня на глазах, если я когда-нибудь снова увижусь с ним. Так что я его избегал. Микки пожимает плечами, и все трое смотрят на него так, словно у него на шее выросла вторая голова, и он, кажется, немного удивлён, что смог выпалить всё с такой лёгкостью, но на самом деле он просто немного устал от этой истории. Устал от того, что это их реальность и от того, с чего они начали. Как он сказал Йену несколькими днями ранее, он не хочет отдавать этому дерьму власть, которая и так была у него так долго. Забыть о случившемся, танцы вокруг, и страх произнесённых вслух слов были частью проблемы все эти годы. Микки просто больше не нуждается в этом, чтобы оставаться внутри себя, и если они захотели узнать правду, то могут узнать всю правду… ну, по крайней мере, большую часть. — Да, ну, однажды я попытался надавить на него несколько лет спустя, и он выбил из меня всё дерьмо, так что и это тоже, — говорит Йен, хватая сигарету из пачки Микки. — Да, — Микки указывает на Йена, — это. — Так как, чёрт возьми, ты оказался в мастерской? — Наконец вмешивается Рита-Мэй. — Забавная история… — Микки накрывает губу указательным пальцем, наполовину изображая фальшивую улыбку. — Он преследовал меня и флиртовал, чтобы устроиться на работу и снова заполучить меня. — Микки на самом деле смеётся в этот момент, а Йен сильно пихает его в рёбра. — Ой, ублюдок. Перестань так делать. — Это ты преследовал меня, — Йен смотрит на него, выпячивая подбородок. — Неважно. — Микки закатывает глаза, и потирает рёбра, хмурясь на Йена. — Я… — Йен смотрит в своё пиво, как будто собирается в чём-то признаться, и Микки становится не по себе, потому что он выглядит таким серьёзным и не уверен, что собирается сказать. — Я никогда не переставал испытывать к нему те же чувства, что и раньше, и когда я вышел из тюрьмы, мне захотелось попытаться ещё раз быть с ним, — признание милое, но и немного ошеломляющее, когда он слышит, как это говорят кому-то другому. Микки смотрит вниз на татуировки на своих пальцах и думает, что сейчас было бы самое подходящее время сосредоточиться на чём-нибудь. Йен поднимает взгляд на Риту-Мэй и Одри. — Итак, да, я выяснил, где он был, и когда меня освободили, я… Флиртовал, чтобы получить эту работу. — Я думал, он трахает Вилли, — Микки насмешливо поджимает губы и морщит нос. — Что? Подожди. Как ты вообще догадался это сделать? — интересуется Одри. — Знаешь, я, к сожалению, многое делал, когда был моложе, чтобы выжить, поэтому я знаю… — Нет, я не спрашиваю, откуда ты знаешь, как это делать. Твои особые навыки неудивительны. Я имею в виду, парень, не пойми неправильно, но твои демографические данные, тот факт, что ты гей, и место, где ты вырос, твой послужной список… Я имею в виду, посмотри на себя. Мы можем предположить, что ты научился с этим работать. — Одри обводит его рукой, заставляя Микки скорчить гримасу, а Йена рассмеяться. — Я спросила, как ты узнал, как это сделать. Как ты догадался пофлиртовать с Вилли и попытаться очаровать его гейскую задницу, чтобы получить там работу? Микки поворачивается всем телом, чтобы полностью видеть лицо Йена. — Да, как ты догадался это сделать? — Э-э… — Йен неловко ёрзает. — Ну, я попросил кое-кого поспрашивать о мастерской и владельце, и они случайно узнали, что знают кого-то, кто работал там много лет назад, кто был другом двоюродного брата друга или что-то в этом роде, и они сказали, что Вилли гей. Итак, я… — Йен пожимает плечами, но по-прежнему не смотрит на Микки. — Кого, блять, ты тут расспрашивал, кто мог знать кого-то, кто был кузеном друга какого-то мудака, работавшего в мастерской? Кого ты мог спросить, кто вообще знал, где я… — Микки обрывает себя и откидывается на спинку с открытым ртом. — Ты разговаривал с Игги, — говорит Микки с пересохшим ртом и залпом допивает пиво. — Я знал, что между вами что-то не так. Ты разговаривал с Игги, пока был в тюрьме, не так ли? — Микки откидывает голову назад и смотрит на Йена. — Я… — Йен, кажется, не знает, что ответить, поэтому просто кивает и смотрит себе на колени. — Кто, чёрт возьми, такой Игги? — Микки удивлён, что Рита-Мэй вмешивается в разговор, но представляет, что прямо сейчас они что-то вроде мыльной оперы, и это должно быть хотя бы немного занимательно. — Мой грёбанный старший брат, с которым я не разговаривал с тех пор, как попал за решётку, — Микки выдыхает и качает головой. — Ты, очевидно, шокирован, — говорит Одри. — Да, это чертовски шокирует, — затем Микки поворачивается, чтобы посмотреть на Йена. — Я могу придумать около сотни причин, по которым тебе не следовало разговаривать с Игги — почему ты даже не захотел бы — например, я просто не могу поверить, что ты это сделал. — Ты злишься? — спрашивает Йен, и его голос звучит как у семилетнего ребёнка, которого только что поймали за попыткой спрятать тарелку, которую он разбил. — Я не знаю, что я чувствую, — честно говорит Микки, но его взгляд смягчается. — Я не хочу злиться. Но я также не хочу говорить об этом сейчас. Мы поговорим об этом позже, — Микки расширяет глаза, и становится очевидно, что Микки говорит Йену, а не спрашивает его. Йен кивает, и затем они оба болезненно осознают свою аудиторию. — Это вас развлекает? — Микки смотрит на обеих женщин напротив, его брови выгибаются дугой на лбу. — Ну, это немного похоже на консультирование семейных пар, чем я, блять, всегда ненавидела заниматься, но, по крайней мере, теперь я лучше разбираюсь в таком дерьме, — говорит им Одри. — Да, вам двоим нужно кое с чем разобраться, — Рита-Мэй издаёт тихий смешок и отпивает немного пива. — Но теперь я понимаю приступы тревоги. Особенно, если ты думал, что он трахает Вилли. Достаточно того, что ты флиртовал с ним, Галлагер. — Не позорь его. Он просто пытался удовлетворить свои потребности, — говорит Одри, заставляя Риту-Мэй снова закатить глаза и пожать плечами. Микки не может сказать, саркастична ли Одри или она говорит серьёзно, но он соглашается с тем, что, вероятно, это и то, и другое. — Подожди… — Одри поднимает руку и запрокидывает голову, как будто ищет слова на потолке. Микки видит, как в голове Одри крутятся колёсики, и он беспокоится о том, какую блестяще несмешную чушь она собирается выплеснуть. — Итак, твой отец избил и чуть не убил тебя и твоего любовника-подростка, кем был Йен? — Да, Одри, — Микки кажется раздражённым, он теряет терпение в разговоре. — А потом ты увидел, как твой новый отец пытается трахнуть твоего прошлого любовника, кем был Йен? — Одри двигает пальцем взад-вперед, как будто пытается отследить разговор, который она в основном ведёт сама с собой. — Чёрт возьми, Одри, да, — ворчит Микки. — Блин, у Фрейда был бы отличный день с этим дерьмом, — Одри откидывается на спинку, довольная собой, а Йен громко смеётся, запрокидывая голову, заставляя всех в маленьком, тёмном баре посмотреть на них. — Над чем ты смеёшься? — Микки смотрит на Йена, слегка рыча. — Было забавно. — Откуда ты знаешь о Фрейде? — Микки спрашивает его. — Как ты можешь не знать о Фрейде? — отвечает Йен, звуча чертовски самоуверенно. — Не аргумент, — Микки качает головой, глядя на Йена. — Ну, если бы это было так, он бы просто выиграл это, — говорит Одри и смотрит на Микки с сардонической улыбкой. — Чувак, вам двоим точно есть над чем поработать, — повторяет Рита-Мэй и получает лёгкий толчок в плечо от Одри. — К чёрту всё. Давайте напьёмся, — Микки допивает свой напиток и поднимает его, чтобы сказать бармену, дабы тот приготовил им порцию шотов и пива. — Эй, — Одри привлекает внимание Микки. — Я рада, что вы рассказали нам, и я рада, что с вами всё в порядке. Вы, ребята, очевидно, заботитесь друг о друге, и я счастлива, что вы снова нашли друг друга, даже если чертовски жутко, что Йен такой большой сталкер, — Одри хихикает, поддразнивая Йена, который смеётся вместе с ней. Микки и Рита-Мэй лишь качают головами, и оба отводят глаза к стене, возможно, побив рекорд закатывания глаз за один разговор. Настроение продолжает улучшаться, и они вчетвером приступают к серьёзной выпивке. В какой-то момент Микки нежно касается локтя Йена и смотрит вниз на его напиток. — Ты в порядке? — шепчет, зная, что лично он чертовски возбуждён. Йен кивает и улыбается. — Всего лишь второе пиво. Я в порядке. — Я просто хочу, чтобы ты был осторожен, — Микки не может удержаться от того, чтобы не засмотреться на веснушки на щеках Йена, и ему так хочется поцеловать его, хочется прижаться к его лицу и ощутить вкус пива, никотина и едва уловимую сладость рта Йена. — Всё в порядке. Я выпью ещё только одну. Обещаю, — Йен протягивает руку и обхватывает щеку Микки. — Я собираюсь поцеловать тебя, — говорит Йен, но движется вперёд так медленно, что у Микки есть время отстраниться или остановить его, но он этого не делает. Не останавливает, хотя голос в его голове говорит ему, что он на людях, и все будут знать, что он педик и кричит, что это опасно. Целовать Йена в общественных местах опасно. Но Микки не останавливает его, потому что ему насрать на этот голос. Он просто хочет, чтобы Йен, блядь, поцеловал его. Он хочет поцеловать Йена. И он это делает.***
Они вваливаются в дверь Микки в два часа ночи, сцепив губы, руки блуждают, и они чуть не падают на пол. Мужчины смеются, улыбаются и смотрят друг на друга с обожанием. И Микки это так чертовски приятно, что его сердце начинает биться сильнее в груди. Они набросились друг на друга в баре, и Микки уверен, что по крайней мере частично попытка Йена поглотить его прямо сейчас объясняется тем, что Микки не только принимал его ухаживания на публике, но и открыто отвечал взаимностью. И, действительно, это немного вышло из-под контроля, заставив Одри взвыть от восторга, а других посетителей отвернуться с хмурым видом или открыто пялиться широко раскрытыми глазами. Всё, что это сделало с Ритой-Мэй — заставило её сильно раздражаться и настаивать на том, чтобы отвезти их обратно к Микки. Казалось, что она настаивала, потому что они были явно пьяны, но она также вполне трезво заявила, что это потому, что они оба были нужны ей живыми для работы в понедельник утром. Предметы одежды начинают слетать с них, но они отрывают губы только тогда, когда им это просто необходимо, и они очень стараются этого не делать. Микки становится жарко, как будто его плоть горит, и он не может достаточно быстро снять с себя одежду, не может достаточно быстро снять с Йена грёбаную одежду. Они валяются на кровати в своей наготе и наваливаются друг на друга, целуясь, облизывая, дёргая, покусывая и посасывая везде, где только могут, испытывая восторг и кайф. Микки не может оторваться от Йена. Всего Йена. Каждой частички Йена. И вот он уже лежит между раздвинутых ног Йена, опускаясь на рыжего, который превратился в извивающуюся кучу стонов и вздохов. Микки берёт его глубоко в своё горло, ощущая на своём языке и скользя губами по его стволу. Проводя руками по бёдрам Йена, он поднимает глаза и видит его сияющее лицо, голову, полную оранжевых кудрей, которым он в последнее время всё чаще позволяет быть естественными. Микки почти уверен, что это из-за того, что однажды утром они проснулись, а у Йена были только что вымытые волосы со вчерашнего вечера, без средства или возможности сушки феном, только естественные кудри, которые закручены вокруг его головы после того, как Микки всю ночь их сжимал в кулаке. Микки запустил пальцы в локоны Йена, издал звук «М-м-м» и сказал: «Чёрт возьми, Галлагер, твои волосы такие сексуальные в таком виде. Их легче схватить и всё такое». Казалось, этого было достаточно, и в те ночи, когда он был почти уверен, что останется ночевать или когда они ходили на то, что Йен настаивал называть свиданиями, у него волшебным образом появлялась копна кудрей, которые мягко спадали ему на лоб и уши. Микки они нравились, и, по его собственному признанию, они заставляли его член подёргиваться каждый раз, когда Йен снимал кепку после работы. Сейчас Йен откидывает назад те же рыжие кудри, его рот приоткрывается в беззвучном крике, и это заставляет Микки хотеть Йена ещё больше, чем когда они ввалились в комнату Микки. Он так чертовски красив, что Микки начинает чувствовать жужжание в груди и тепло, разливающееся внутри. Он сильнее засасывает Йена, одна рука любовно покоится прямо над пахом Йена, а другая впивается в его бедро. От этого по телу Йена пробегает дрожь, и Микки чувствует, что вот-вот потеряет контроль. Он так сильно хочет Йена в этот момент. Чёрт. Хочет его сейчас. Микки с хлопком откидывает голову назад и начинает ползти вверх по телу рыжего здоровяка, который теперь тяжело дышит и издаёт что-то, похожее на скулёж. Микки садится верхом на Йена и влажно шепчет ему на ухо: — Я хочу тебя. Хочу, чтобы ты был внутри меня. Йен стонет, и Микки чувствует, как Йен начинает двигать бёдрами, посасывая плечо Микки. Микки тянется к своему ящику, доставая смазку и презервативы, когда чувствует, что Йен замер. Он оборачивается, чтобы посмотреть на него, и видит, что исполненное похоти выражение, которое так великолепно отражалось на его лице, сменилось выражением беспокойства в широко раскрытых глазах. Микки приподнимается, прижимается губами к губам Йена и начинает целовать его, Йен с готовностью отвечает на поцелуй, проводит руками по спине Микки, но затем снова отстраняется. — Нет, Микки. Прекрати, — говорит Йен. — Что? — Микки смотрит на него с тревогой, продолжая лежать на нём сверху. — Я не думаю, что мы должны это делать, — говорит ему Йен. — Что? Почему? — Микки садится, всё ещё оседлав живот Йена. — Не так. — Йен качает головой и садится, поглаживая Микки по волосам. — О чём ты, блять, говоришь? — Микки недоверчив и чувствует себя оскорблённым. Чувствует себя задетым. — Мы пьяны. — Мы не настолько пьяны. — Достаточно пьяны, чтобы не делать этого, — Йен мягко пытается оттолкнуть Микки от себя. — Чушь собачья, Йен, — Микки полностью встаёт с кровати, хватает свои боксеры и надевает их так быстро, что чуть не падает. — Нет, это не так, — Йен качает головой. — Мы едва могли идти по прямой. Ты знаешь, мне не нужно много времени, чтобы напиться от всех лекарств, которые я принимаю. — Ты сказал, что с тобой всё в порядке, — парирует Микки. — Ну… — Йен выглядит озадаченным. — Я солгал. — Пошёл ты, — Микки отмахивается от Йена, хватает сигарету и закуривает. — Да ладно, Микки, — скулит Йен. — Знаешь что? — Микки смотрит на него, подняв брови. — Ты можешь отвалить. Убирайся нахуй! — кричит Микки. Он чувствует себя раненым, отвергнутым и просто не хочет больше смотреть на Йена. — Я никуда не уйду, — говорит Йен, вызывающе скрещивая руки на груди. Микки поднимает боксеры Йена и швыряет их Йену в лицо. — Я сказал, убирайся нахуй. — Я никуда не уйду, — Йен одним быстрым движением надевает боксеры. — Ты пьян, и в прошлый раз… — Йен делает глубокий вдох через нос и опускает плечи, глядя в пол. — Отвали, Галлагер. Если я тебе нахрен не нужен, тогда убирайся нахуй отсюда, — кричит Микки Йену, который смотрит на него с шоком и замешательством на веснушчатом лице. — Что? — Спрашивает Йен. — Ты не… — Дыхание Микки прерывается, и слова застревают у него в горле. Он чувствует, как горячая слеза пробивается сквозь защиту Микки и скатывается по его щеке, прежде чем он тушит сигарету, не в силах продолжать курить. — Эй, — говорит Йен, протягивая руку и хватая Микки за запястье, который сначала сопротивляется. Йен отказывается отпускать его и притягивает Микки обратно к себе. — Ты думаешь, я не хочу быть с тобой? Трахнуть тебя? Микки прерывисто вздыхает и отказывается встречаться взглядом с Йеном. — Микки, я хочу тебя. Хочу тебя всеми доступными мне способами, но не так. Микки смотрит на него сверху вниз, нахмурив брови и вдавливая в рот пальцами верхнюю губу. — Я не хочу, чтобы наш первый раз был пьяным, — застенчиво говорит Йен и опускает глаза. — Это у нас не в первый раз, — Говорит Микки, изо всех сил стараясь продолжать чувствовать себя отвергнутым и уязвлённым. — Ты знаешь, что я имею в виду, — Йен смотрит в глаза Микки, и выглядит таким печальным, что Микки чувствует, как у него сдавливает грудь. Йен притягивает Микки ближе, раздвигая ноги, чтобы Микки мог стоять как можно ближе. — Прошло столько времени, я думал об этом и хочу этого, но это слишком много значит для меня, чтобы это была какая-то пьяная ночь, которая может не запомниться до конца. Я так не хочу. Микки наклоняется, кладёт ладони на лицо Йена, заглядывая в грустные глаза, в которых смешиваются страх и печаль, но также любовь и желание. Микки знает, что он прав, и ненавидит эту его правоту, но он также знает, что, если они будут пьяны, когда Йен впервые войдёт в него после девяти лет разлуки и душевной боли, они оба пожалеют об этом. Он целомудренно целует его в губы, а затем чмокает в каждую скулу, позволяя лёгкой улыбке сказать Йену, что он понимает. Йен издаёт сдавленный вздох, который грозит перерасти в рыдание, и обнимает Микки за талию, кладя голову ему на грудь. — Мы скоро будем готовы, Микки, — говорит ему Йен и крепко прижимает Микки к себе. — Я знаю, — Микки кивает, хотя Йен его не видит, и целует его в макушку, обнимая Йена обеими руками. — Мы можем просто полежать? — Спрашивает Йен, и это самая милая просьба, которая заставляет Микки почувствовать себя виноватым. — Мне жаль, Йен, — голос Микки срывается, и он понимает, что вот-вот расплачется по-настоящему. Йен отстраняется, кладёт руки на бёдра Микки и смотрит на него снизу вверх. — Ты не должен этого говорить. Не говори так, — Йен оставляет поцелуй на груди Микки. — Пожалуйста, не извиняйся. Ты не сделал ничего плохого. Микки кивает, потому что не может говорить, даже не уверен, какие слова сказал бы, если бы мог, и обхватывает ладонями лицо Йена, который утыкается в него носом. Они возвращаются в постель, ложатся рядом друг с другом, Микки кладёт голову на вытянутую руку Йена, а тот проводит кончиком пальца по чертам лица Микки, задерживаясь на его губах. Микки прижимается к Йену, они нежно и осторожно целуются, прижимаясь друг к другу и вздыхая при каждом прикосновении. Микки засыпает, благодарный за то, что Йен остановил их, благодарный за то, что тот не ушёл, когда он сказал ему, благодарный за то, что сейчас в его постели, и благодарный за то, что они скоро будут готовы. Йен знает, что они будут готовы, и Микки тоже.