Пустота

Солнечные лучи падают сквозь витражи в окне, разноцветными отсветами ложатся на бледное лицо Астольфо и теряются в его глазах. Шарль слушает его доклад вполуха: задание прошло без эксцессов и не особо нуждается в его внимании. После ссоры с Роландом проходит сначала неделя, затем месяц. Астольфо далеко не так быстро, как хотелось бы Шарлю, но все же возвращается к выполнению заданий. Привычно посещает мессы. Привычно каждую свободную минуту проводит на тренировочной площадке. Только взгляд у него теперь совсем пустой — и приходит он почти из каждого боя раненым. Вот и сейчас Астольфо говорит, а глаза Шарля то и дело скользят в сторону распоротого над левым локтем рукава сутаны. Он колеблется всего мгновение, затем останавливает Астольфо коротким жестом. — Подойди, — слово отдается эхом под высокими каменными сводами. Астольфо послушно делает шаг вперед, замирает совсем вплотную к кровати, и Шарль медленно приподнимается. — Тебя снова ранили, — он протягивает руку, касаясь разорванной когтем вампира или чем-то таким же острым ткани, и хмурится. С первого задания после ссоры Астольфо приносят на носилках, едва живого и всего в крови, и Мира, отчитываясь позже, говорит, что шансов на то, что он придет в себя, было крайне мало. В последующие разы столь явно убиться о вампиров Астольфо больше не пытается, но то, как мало его новая пешка ценит собственную жизнь, все же Шарля не устраивает. Он имеет на Астольфо более серьезные планы, чем дать тому сложить голову в бою с каким-то рядовым вампиром. — Не забудь потом заглянуть в лазарет, — начинает Шарль, отворачивает ткань, чтобы посмотреть, насколько серьезная рана — и останавливается. Под темным сукном, чуть выше длинного косого пореза, на котором уже успела подсохнуть корка крови, виднеется метка. Шарль чувствует, как пересыхает в горле, и невольно облизывает губы. О том, что часть меток так и не сошла, ему говорит Мира пять лет назад, еще до того, как Астольфо приходит в себя — однако своими глазами Шарль видит их впервые. Изящная розетка виноградных листьев в венке лозы приковывает взгляд и заставляет сердце биться глухо и неровно. Бывшие жертвы вампиров среди охотников есть, но тех, кого когда-то пометили, меньшинство. И раньше единственным, у кого метка так и не сошла после гибели вампира, оставался Шарль. У Астольфо их целых пять. Шарль проглатывает клубок, вставший поперек горла. В груди растет странное чувство, тень которого он ловил, когда разговаривал с мальчиком в старой часовне — какая-то сладкая слабость, поселившаяся ниже сердца, где-то у солнечного сплетения. Похоже, он слишком долго держит руку: Астольфо скользит взглядом на его пальцы и резко бледнеет. Вырывает локоть, делает шаг назад, закрывает метку правой — а в его глазах читается страх. Кажется, еще мгновение — и он выбежит из кельи, и Шарль с удивлением ловит себя на том, что этого не хочет. Он быстро тянется пальцами к пуговицам халата, расстегивает их ниже ключиц и отворачивает высокий воротник. Взгляд Астольфо меняется: растерянность, страх, но иной — не отвержения, а, скорее, за самого Шарля, еще что-то, что не удается прочитать. Кажется, Астольфо видит метку на ком-то другом впервые. — Мы похожи, — Шарль не дает ему прийти в себя: наклоняется, мягко ловит за ладонь и прижимает пальцами к тому месту, где на коже навеки клеймом запечатлелась багряная лилия. — Видишь? Я такой же. Астольфо смотрит на него широко распахнутыми глазами и больше не вырывает руку. Сладкая слабость закручивается в животе тугим клубком и замирает. До следующей встречи Шарль успевает все обдумать и принять решение. Он отсылает Найма, обычно тенью ждущего у двери, слушает Астольфо куда более внимательно и старательно расспрашивает об успехах. Раз за разом ловит погасший безразличный взгляд и мягко, одними уголками губ улыбается. — Как твоя рана? — спрашивает между прочим, протягивает руку и касается того же места над локтем. — Уже зажила? Астольфо напрягается, но на этот раз не пытается сбежать. — Все хорошо, монсеньор, — он отводит взгляд, смотрит в пол. — Это была всего лишь царапина. — Рад это слышать, — с улыбкой отвечает Шарль, но руку не убирает. Ласково проводит от плеча до локтя, и от осознания, что там, под сутаной, клеймом на коже темнеет метка, кончики пальцев покалывает. Хочется прикоснуться к ней — а потом и к другим, но Шарль гасит в себе это желание. Рано. — Знаешь, я волнуюсь, — он поднимает руку выше и легко касается скулы Астольфо; заправляет за ухо прядь волос, кончиками пальцев гладит по щеке. — Ты уже сейчас один из самых талантливых паладинов Ордена, в будущем, возможно, станешь вообще лучшим. Не хотелось бы, чтобы ты погиб или покалечился. Шарль надеется, что слова помогут отвлечь внимание, но это не срабатывает: Астольфо подбирается, между его бровями залегает тревожная морщинка. Взгляд скользит в сторону двери и обратно. Шарль знает: прямо Астольфо с ним спорить не будет, тем более, не станет хамить — так, как еще ребенком легко хамил Гано, несколько раз Шарль видел это забавное зрелище собственными глазами. Но попытаться сбежать все же может — а это совсем не то, что Шарлю нужно. Значит, действовать надо более грубо. Свободной рукой он ловит Астольфо за запястье. — Я понимаю, тебе, наверное, страшно, — говорит мягко, глядя снизу вверх. — Ты боишься, что тебя снова оттолкнут, как только ты доверишься. Не представляю, как тебе было больно, когда Роланд тебя бросил. Астольфо цепенеет. Его лицо становится белым, словно мел, рука в пальцах Шарля мелко дрожит. Тот еле сдерживает вздох: все-таки, Астольфо слишком легко читать. Слишком легко им манипулировать. Его счастье, что вампиры, на которых он охотится, пытаются его убить, а не пользуются более тонкими методами — тогда у Астольфо не было бы никаких шансов. Шарль снова гладит его по лицу, уже увереннее. — Всего лишь одна ошибка — и Роланд так легко перечеркнул все те годы, которые вы провели вместе, — ему совсем не нужно, чтобы Астольфо, поддавшись слабости, попытался снова найти защиту под крылом у Роланда. — Которые ты обожал его, шел за ним, пытался добиться его признания и любви. Так, словно ничего и не было. Так, словно ты ничего для него не значил. Невольно закрадывается мысль: а не относился ли он так всегда, если уйти для него оказалось столь легко? С каждым словом рука Астольфо дрожит все сильнее, а дыхание становится все более рваным. На мгновение Шарлю кажется, что сейчас он заплачет, таким полным отчаяния, затопленным болью становится его взгляд. Шарль крепче сжимает запястье — на случай, если Астольфо все же попытается вырваться, — и тянет на себя. Свободная рука Астольфо упирается в постель совсем рядом. — Но я другой, — шепчет Шарль ласково. — Я такой же, как ты: грязный, запятнанный, оскверненный, ты сам видел, ты сам прикасался к моей метке. Остальные отличаются от нас с тобой, они не поймут, они отвернутся, они покинут тебя — как тот же Роланд. Но я не отвернусь и не покину никогда. Рука Астольфо слабеет, дыхание становится совсем тихим и судорожным. Он дрожит, низко опускает голову, и пряди волос прячут лицо. Шарль снова гладит его по плечу — на этот раз задерживая руку над меткой, — и Астольфо больше не вырывается. — Не бойся, — улыбается Шарль. — Я не сделаю тебе больно. Несколько следующих встреч Шарль не позволяет себе заходить дальше. Так же мягко улыбается, невесомо гладит по плечу, заправляет волосы за ухо — у Астольфо красивый овал лица, зря он его прячет, догоняет однажды мысль. Шарль ее пока отметает: сказать Астольфо поменять прическу можно будет и потом, когда их связь будет не столь хрупкой. Астольфо медленно привыкает к его прикосновениям и прекращает шарахаться. Иногда бросает на Шарля короткие взгляды и немедленно отводит глаза. В третий раз Шарль успевает увидеть в них страх и… надежду? Нетерпеливость, которую Шарль старательно пытается усыплять, в который раз поднимает свою голову и скребется в груди: в своем воображении он уже давно делает с Астольфо куда больше, чем позволяет на самом деле. А потом Астольфо снова возвращается с задания раненным — на этот раз в правое плечо, — и Шарль понимает, что это слишком хороший шанс, чтобы его упускать. Когда Астольфо приходит ему отчитываться — после лазарета, без плаща и ремней с амуницией, но в привычно застегнутой под самое горло сутане — Шарль, как всегда, внимательно его выслушивает. Что-то спрашивает, что-то уточняет, улыбается и то и дело ловит взгляд. Хвалит — коротко, несколькими словами, но добавляет в голос тепла, и на мгновение на лице Астольфо отражается болезненная гримаса. Так, словно он вспоминает, как его — таким же голосом, с таким же взглядом — хвалил другой. — Мира сказала, тебя снова ранили, — говорит Шарль под конец разговора, и Астольфо морщится. — Покажи, пожалуйста. Астольфо смотрит в сторону, складка между его бровями становится глубже. — Это мелочи, — его взгляд темный и мрачный. — Не стоит вашего внимания, монсеньор. Неделя — и я снова смогу вернуться к охоте. Шарль склоняет голову к правому плечу, протягивает руку. Мягко подхватывает Астольфо под локоть, тянет к себе. — Сядь, пожалуйста, — Астольфо вскидывает на него встревоженный взгляд, какой-то миг сомневается, но все же слушает и осторожно опускается на край кровати. Шарль отпускает локоть, тянется дальше и касается пальцами щеки. — Знаешь, я действительно волнуюсь, — смотрит в глаза, ловя малейшие изменения во взгляде. — Это ведь уже не в первый раз. Я хотел бы сам убедиться, что рана не такая серьезная. Астольфо замирает. Он колеблется — это явно видно по его лицу, — и Шарль решает рискнуть. — Конечно, если тебе столь обременительны мои внимание и забота, я больше не буду навязываться, — говорит он вкрадчивым тоном и убирает руку, разрывая контакт. — Мы можем вернуться к тому общению, которое было раньше. Просто двое охотников из Ордена, командир и подчиненный. Астольфо молчит, но то, как меняется его взгляд, дает достаточный ответ. Все-таки, мальчик переживает ссору с Роландом слишком тяжело, а от того слуги, которого Шарль наконец-то пускает в катакомбы, пользы оказывается не так уж много. Это мешает планам, которые у Шарля были раньше, но неожиданно играет на руку сейчас. — Позволишь? — спрашивает Шарль — и наклоняется вперед. С каждой расстегнутой пуговицей дыхание Астольфо становится все тише. Опущенный вниз взгляд стекленеет, а плечи напрягаются. Шарль стягивает сутану до локтей, затем касается пальцами подбородка, заставляя Астольфо поднять голову. — Ты боишься? — заглядывает в глаза. — Не надо бояться. Я ведь не делаю тебе больно, правда? Не отпуская подбородок, не давая разорвать зрительный контакт, свободной рукой он медленно спускает с плеч подтяжки, берется за рубашку. Когда пальцы касаются больше ничем не защищенной кожи, Астольфо сжимается, и Шарль ласково гладит его по щеке. — Тихо, тихо, все хорошо, — шепчет, мягко улыбаясь. — Видишь? Это совсем не страшно. Он опускает руку, проводит пальцами сначала по левому плечу — вслед за линиями узора, который рисуют солнечные лучи, падая сквозь витражи. — Не бойся, — повторяет снова, стягивая рубашку вниз. — Да, метка вампира делает тебя грязным и оскверненным — но я такой же, ты ведь помнишь. Я не отвернусь от тебя и не оттолкну. Для надежности он расстегивает свой воротник — как тогда, в первый разговор, — берет в свою руку ладонь Астольфо и снова прижимает его пальцы к собственной шее. Астольфо рвано выдыхает, и в этот момент Шарль наконец, спустя столько времени позволяет себе коснуться правого плеча. Белая ткань сползает складками вниз, обнажая перебинтованную ключицу. Шарль скользит по повязкам одними ногтями, но его взгляд прикован к багряному узору справа от них: тонкая рыба с хищными острыми плавниками и шипом на хвосте свернулась кольцом посреди капель воды. Сердце на миг замирает, и Шарль чувствует, как в паху разливается давно забытый жар. В следующий раз он зовет Астольфо, когда повязки снимают. Снова говорит, что волнуется, что хотел бы убедиться, что рана хорошо зажила. На этот раз Астольфо садится куда послушнее; снимает четки и расстегивает сутану и рубашку сам, и Шарль впивается жадным взглядом в его правое плечо. От раны остается тонкая полоска нежно-розовой, совсем свежей кожи, и Шарль поначалу тянется к ней. — Шрама не будет? — гладит вдоль ключицы, только в самом начале касаясь метки. Астольфо на миг морщится — Шарль уже успевает выучить, что тот не любит, когда его жалеют из-за ран. — Все нормально, на мне все зарастает, как на собаке, — он смотрит в сторону, на витражи. Шарль знает: шрама не осталось даже тогда, когда десятилетний Астольфо попытался пойти против воли Божьей и покончить жизнь самоубийством. Кожа на его шее гладкая и чистая, на ней не видно даже малейшего следа, тем более, его не оставит такая ерундовая царапина, как в этот раз — но сейчас, пока Астольфо ему еще не окончательно доверился, любая забота не будет лишней. — Это не значит, что я не волнуюсь, — он наклоняется совсем близко и ставит левую руку на кровать по другую сторону от Астольфо, аккуратно перекрывая ему путь. — Или что не стоит помочь заживлению маленьким благословением. И, не давая Астольфо обдумать его слова, Шарль наклоняет голову и коротко касается губами полоски свежей кожи. Астольфо шарахается в следующее мгновение — но позади него лишь кровать, и убегать ему особо некуда. Шарль все еще перекрывает ему путь. Знает: Астольфо не решится оттолкнуть его руку. До ссоры он легко спорил с Роландом или Оливье, никогда не соблюдал субординацию с Гано — однако с Шарлем все иначе. Как и тогда, пять лет назад в старой часовне, Астольфо все еще не может ему прямо возразить. — Тебе нечего бояться, — Шарль смотрит в его полные почти детского испуга глаза. — Разве тебе неприятно? Нет. Это нормально. Нормально вот так проявлять заботу и внимание. Ты ведь должен знать: Бог есть Любовь. Это — тоже любовь. Астольфо не отвечает и, кажется, даже не дышит. Шарль гладит его по плечу — от метки и вниз, до самого локтя. Заглядывает в лицо снизу вверх. — Видишь, все хорошо, — говорит вкрадчиво. — Это приятно и мне, и тебе — если ты прислушиваешься к себе, тоже это поймешь. Ты же не оттолкнешь меня из-за предубеждений — как я не оттолкнул тебя? Ты ведь не такой, как Роланд, верно? Астольфо не отвечает, и Шарль снова наклоняется, целуя его в ключицу. В первый раз он использует только пальцы. Доводит Астольфо до конца раз, затем во второй. Хочет в третий — но после последнего оргазма Астольфо опасно балансирует на самой грани истерики, и Шарль останавливается. Остается сидеть рядом, долго гладит по голове, пропуская тонкие волосы сквозь пальцы, и раз за разом повторяет, что все хорошо. А еще — слово за словом постепенно вкладывает, что первый шаг уже сделан, и назад больше не повернуть. Для того чтобы встать, одеться и уйти, Астольфо более-менее успокаивается лишь через полчаса. Шарль провожает его взглядом и улыбается одними уголками губ. Он никуда не торопится и будет приручать мальчика постепенно. К первому полноценному сексу Шарль готовит Астольфо старательно и выверенно: охотники могут покалечиться на любом задании, а ему совсем не нужно, чтобы в лазарете обратили внимание на неожиданные следы. Он обнимает Астольфо, гладит по спине, целует и ласкает, долго растягивает пальцами, щедро смазанными специально заготовленным маслом, доводя почти до предела. И все равно, когда он входит впервые, Астольфо пугается: замирает, судорожно вцепившись пальцами в простыню, напряженный так сильно, что Шарлю становится больно. — Не надо… — шепчет оборванно и хрипло. — Нет. Пожалуйста… Шарль шумно выдыхает, наклоняется к нему, обнимает, чувствуя пальцами, как дрожит у Астольфо живот. — Ну, ну, ты чего, все хорошо, — говорит ласково, целуя плечо, шею под самым затылком, спину между лопатками — он уже успел выучить, что там у Астольфо особенно чувствительные места. — Тебе понравится. — Н-нет, не на… — Астольфо дергается — так, словно хочет вырваться из-под Шарля, и тот накрывает его руки своими. — Тш-ш-ш, все будет в порядке, — он двигает бедрами — осторожно, плавно, совсем чуть-чуть, и Астольфо сдавленно всхлипывает. — Попробуй расслабиться, и сразу станет приятно. Астольфо рвано вдыхает, словно хочет возразить, но Шарль двигается снова, и еще, и еще — с каждым разом немного сильнее и глубже. Одной рукой он продолжает сжимать запястья Астольфо, другой скользит вниз к паху. То, что под ним подросток, только играет Шарлю на руку: юное тело быстро и легко откликается на самые простые ласки. Астольфо почти сразу прекращает сопротивляться, а в какой-то момент, кажется, наконец забывает, где он находится, и Шарль позволяет себе немного расслабиться. Он наклоняется, мажет губами по мокрому от пота плечу, там, где на бледной коже клеймом темнеет метка. Шарль закрывает глаза, вслушивается в чужое загнанное дыхание и представляет: Астольфо — раздетый, взмокший, с румянцем, переползающим с лица на шею и уши — в руках у вампира. Острые клыки впиваются в плечо, и он прогибается, подается навстречу — как сейчас подается Шарлю, против собственной воли, подчиненный и опороченный нечеловеческой силой, прекрасный в своей оскверненности. Оргазм приходит так быстро, что Шарль оказывается к нему не готов. Он падает на кровать, увлекая за собой Астольфо, сладкая дрожь проходит по телу волна за волной. Астольфо — похоже, замерев в нескольких шагах от разрядки, — бездумно толкается пахом ему в руку, сперма стекает по его ногам, пачкая внутреннюю сторону бедер, и от этого зрелища Шарля почти накрывает второй раз. Он обнимает Астольфо за талию и заканчивает все несколькими резкими движениями — а потом крепко прижимает к себе и долго лежит так, не в состоянии оторвать взгляд от метки на плече. Теперь Шарль окончательно уверяется: его ставка была правильной. Он быстро приучает Астольфо, что руки должны быть связаны: тот слишком часто пытается бессознательно закрыть метки, и это раздражает и сбивает все настроение. Теперь каждая встреча начинается с того, что Астольфо становится на колени и складывает ладони, словно для молитвы, а Шарль крепко связывает его запястья шелковой веревкой. В первый раз он попытался использовать фасцию, но та оказалась слишком широкой, и к следующему Шарль готовится лучше. Брать кого-то оказывается совсем иначе, чем когда берут его — еще несколько лет назад, впервые почувствовав после разговора в часовне пустоту в груди, Шарль приказывает послушному Найму разделить с ним кровать. Его тело до сих пор хорошо помнит грубое прикосновение тяжелых мозолистых ладоней на бедрах. Вес массивного, словно из камня высеченного тела, вдавливавшего в пуховые перины. Широкие узловатые пальцы — Найму приходилось готовить Шарля не менее получаса и начинать всего лишь с одного. Толстый короткий член, к которому каждый раз приходилось привыкать заново. Найм был усердным и внимательным — идеальный заместитель оказался таким же совершенным и в постели. Он выполнял все указания Шарля, запоминал мельчайшие замечания и ни разу не ошибался дважды. Шарль стонал под ним в полный голос, кусал подушку или собственные пальцы и сыпал богохульствами и проклятиями — и все же… И все же это было не так. Насколько бы грубым, подчиняясь его приказу, ни был Найм, сколько бы Шарль не кончал под ним, пачкая семенем смятые простыни и собственный живот, это все было не то, чего он хотел. Проснувшаяся в груди пустота так и не заполнилась, и в какой-то момент Шарль решил прекратить. Сейчас он то и дело возвращается к мысли, что хотел бы попробовать, как это — быть одновременно в обеих ролях. Брать Астольфо — и чтобы в то же время брали его. Подчиняться и подчинять. Шарль представляет это, когда остается в одиночестве: покрытое неровным румянцем лицо Астольфо, его рваное дыхание, связанные запястья — и грубые ладони Найма на талии, упирающийся между ягодицами толстый твердый член, ощущение предельной, почти болезненной заполненности. Представляет и сразу отметает эту мысль: слишком хорошо понимает, что прогнуть Астольфо на подобное не удастся. Терять же самого Астольфо Шарль не собирается. Не после того, как наконец, спустя столько лет получил то, к чему так давно стремился. Ему нравится долго держать Астольфо на краю, не давая разрядки, все больше и больше оттягивая момент оргазма. Астольфо оказывается тихим в постели, и это, пожалуй, становится главным разочарованием Шарля. Сначала он думает, что это от недостатка опыта, но время проходит, а заставить Астольфо стонать в голос у него так и не получается. Зато он досконально изучает малейшие реакции, находит мельчайшие чувствительные места. Учится доводить Астольфо до того, чтобы самое легкое прикосновение словно било током. Ловит каждый судорожный, похожий на всхлипывание вдох, целует в метку на плече, гладит ту, что на левом локте — и жадно всматривается, как пальцы Астольфо бессильно сминают простыню. Шарль двигается немного медленнее, чем нужно, чтобы наконец довести Астольфо до оргазма. Царапает метку на правом боку, спускается к бедру — а потом скользит ладонью внутрь, к паху. Дразнится — легко, невесомо, лишь кончиками ногтей, и Астольфо прогибается, тщетно пытаясь получить то, что Шарль ему пока не хочет давать. Шарль прикрывает глаза, представляет, как руки с длинными когтями хватают Астольфо за волосы, наматывая шелковистые пряди на кулак, как заставляют задрать голову, открывая беззащитную шею… — Пожалуйста… — бессознательно шепчет в реальности Астольфо. — Пожалуйста… Я больше не… …«Пожалуйста, я больше не могу, — умоляет подросток-Шарль, когда клыки вампира оставляют его шею. — Пожалуйста, еще…» Внизу живота горячо, так невыносимо горячо, что, кажется, еще немного — и этот жар его проглотит. На губах вампира появляется кривая ухмылка. Он снова наклоняется, сверкают в полумраке острые клыки — а в следующий миг Шарль захлебывается сладким стоном. По телу волна за волной проходит болезненно-щемящая дрожь, Шарль упирается затвердевшим пахом в чужую штанину, судорожно трется — и наконец изливается, пачкая потертую ткань… Оргазм накрывает Шарля с такой силой, что на несколько секунд он слепнет. Сердце бешено колотится в груди, перед глазами вспыхивают и гаснут разноцветные искры. Кажется, он падает на перины и тянет за собой Астольфо — точно Шарль не может сказать: мир утопает в хаосе. Он сам, его сознание, все его естество тонет, и Шарлю кажется, что он весь — разноцветные искры, что он рассыпается, разлетается мириадом блестящих огоньков. В сознание ему удается прийти далеко не сразу. Реальность становится на место постепенно и неохотно. Шарль чувствует смятую ткань под щекой. Видит перед собой спутанные волосы Астольфо. Слышит его рваное судорожное дыхание — Астольфо никак не удается его выровнять. Его взгляд затянут туманом, в глазах стоят слезы — Шарль когда-то слышал, что иногда они могут быть реакцией на оргазм. Он привстает на локте, чтобы рассмотреть поближе, осторожно отводит волосы с лица — дрожащий, покрытый неровным румянцем, со слезами в глазах, Астольфо так сладко напоминает жертву, которую только что выпустил из лап вампир… Взгляд приковывает красное, и Шарль замирает: через живот Астольфо тянутся совсем свежие царапины. Дьявол. Он всегда старательно следит за тем, чтобы не оставлять на теле Астольфо никаких следов. Насколько бы сильно ему этого ни хотелось, Шарль прекрасно понимает: малейшая огласка — и ему вряд ли удастся удержать Астольфо при себе. От привычки получать раны на заданиях тот так окончательно и не избавляется и в лазарете появляется регулярно, а Мире будет достаточно одного взгляда, чтобы все понять. И все же в этот раз он не сдерживается. Дьявол. Шарль натягивает одеяло Астольфо на плечо и приобнимает за талию. Стоит пересмотреть назначения двенадцатого отряда и убрать его из всех заданий вне катакомб на ближайшие несколько дней. Раны на Астольфо заживают хорошо, но от некоторых шрамы все же остаются. Один, тонкий, идущий наискось, тянется через правое плечо совсем рядом с меткой, и Шарль невольно задевает его, когда целует свернутую в кольцо рыбу с шипастым хвостом. Ему самому шрамы безразличны: охотника без них найти сложно, в их жизни они давно стали обыденностью. А вот метки остаются все еще только у них двоих. Орден едва ли не каждый месяц спасает детей от вампиров — те все же слишком легкая и лакомая добыча, — но все они не запятнаны вампирским клеймом. Шарль все чаще возвращается к мысли: ему повезло, что у Астольфо осталось целых пять. За первые недели он изучает их так досконально, что знает, где находится каждая мельчайшая черточка или завиток. Метка на бедре — цветок осота с двумя листьями — его любимая: от одной мысли о том, как там когда-то впивались клыки вампира, внизу живота затягивается сладкий клубок. Шарль облизывает пересохшие губы, нежно проводит пальцами снизу вверх. Что еще делали с двумя беззащитными детьми вампиры всю ту неделю, которую они бесновались в разоренном поместье Гранатумов, если один из следов оказался на таком месте? Когда же Астольфо долго задерживается на задании или едет в один из форпостов Ордена по делам, и пустота снова начинает разъедать грудь, Шарль сожалеет, что их осталось так мало. Сколько их было сначала? Тринадцать? Больше двадцати? Он уже не помнит, но от одной мысли о гроздьях меток на бледной коже по телу проходит сладкая волна дрожи. Интересно, думает он, вампиры ставили их каждый по очереди? Или в распятое безжалостными руками детское тело одновременно впивался десяток клыков? Шарль закусывает губу, прикрывает глаза, представляя — и пальцы сами скользят к напряженному, горячему паху. Однажды Шарль едва все не рушит. Стоит поздний вечер — меньше часа до отбоя. Астольфо лежит в его объятиях, уткнувшись лбом в ключицу и постепенно выравнивая дыхание, забытые документы валяются на тумбочке у кровати — он пришел с каким-то отчетом, но Шарлю было слишком лениво слушать. Время течет медленно и плавно. Шарль слушает тишину, расслабленно поглаживая кончиками пальцев спину Астольфо, по телу растекается приятная слабость. Он упускает момент, когда тот поднимает голову. Приходит в себя только тогда, когда Астольфо все еще связанными руками робко касается его подбородка. Ловит непривычно не скрытый длинными ресницами взгляд. Глаза Астольфо широко распахнуты, огоньки ламп отражаются в них крохотными искрами. Какой-то миг он колеблется — а потом тянется вперед, губами к губам. Шарль отстраняется раньше, чем успевает подумать — резко, слишком резко, это не спишешь на случайность — и Астольфо замирает. Его плечи каменеют, зрачки расширяются, а губы белеют. Взгляд становится отчужденным и враждебным, и Шарль понимает: все, что он старательно строил столько времени, сейчас висит на волоске. Астольфо наивный, доверчивый и легко ведется на манипуляции, но даже он не настолько глуп, чтобы не понять, что должен означать отказ в поцелуе. Он немного сильнее проводит рукой по спине — уже всей ладонью, а не кончиками пальцев. Наклоняется, целует Астольфо в шею, в ключицу, в плечо. Приобнимает крепче, гладит и ласкает, шепчет что-то нежное и бессмысленное на ухо. Ему удается исправить ситуацию: пусть и не сразу, но Астольфо постепенно расслабляется и начинает откликаться на его прикосновения. Его дыхание учащается, и Шарль успокаивается. Ни в их последующую встречу, ни позже Астольфо больше не пытается его поцеловать. Шарлю удается держать его рядом месяц за месяцем. Он внимательно следит, чтобы Астольфо не был обделен в постели. Он нежен и заботлив, всегда ласково улыбается — и все равно бывают дни, в которые Астольфо словно выстраивает невидимую стену. Смотрит пусто, медленно отвечает на ласки, а после окончания не пытается прильнуть к Шарлю и спрятаться в его объятиях. Лишь в такие дни Шарль позволяет себе гладить его по голове. От первого же прикосновения Астольфо замирает. Смотрит широко распахнутыми глазами в никуда, а на лице проступает такой знакомый отпечаток боли. Шарль никогда не видел этого сам, но уверен: так же когда-то гладил Астольфо по голове Роланд. Он не позволяет себе злоупотреблять этим прикосновением — не хочет, чтобы то перестало быть для Астольфо особенным, чтобы потеряло свое почти магическое воздействие. Но в такие вечера Шарль все же остается сидеть рядом и долго и ласково перебирает шелковистые пряди волос. А еще говорит: о том, как он любит Астольфо, как он его ценит. Как он — единственный из всех — его понимает и всегда будет на его стороне. Никогда не предаст. Никогда не бросит. Потому что их таких только двое, и друг без друга они будут совсем одинокими. Отвергнутыми всеми. Изгнанниками. Никому не нужными чужаками среди обычных людей. Умолкает он лишь тогда, когда губы у Астольфо начинают дрожать. Наклоняется, целует в висок. Ждет, что Астольфо заплачет — но так ни разу и не видит слез. Когда Астольфо собирается и уходит, Шарль провожает его взглядом и улыбается. Он знает, что мальчик вернется к нему снова. Сердце яростно колотится в ушах. Оргазм волнами проходит по телу, Шарль крепче прижимает к себе Астольфо — и чувствует, как того тоже накрывает. На долгое сладкое мгновение они словно сливаются в экстазе в единое целое, а затем Астольфо первым обмякает. Шарль шумно выдыхает ему в шею, выпрямляется и видит, что Астольфо плачет. Слезы у того — частая реакция на оргазм, и Шарль наклоняется, одна за другой сцеловывая их с бледных щек. Гладит по вспотевшему плечу, черкая ногтями по узору метки. Наверное, так же Астольфо плакал, тщетно пытаясь вырваться из рук вампиров, проносится в голове. Шарль представляет себе залитое слезами лицо мальчика, которого впервые увидел в старой часовне, грязную разорванную рубашку и следы укусов по всему телу под ней, крики и мольбы отпустить — и чувствует, как внизу живота снова становится горячо. Рука сама скользит Астольфо на спину, и тот содрогается, словно его бьет током. — Н-нет, не надо… — шепчет тихо и жалобно, и Шарль мягко гладит его между напряженными лопатками. — Все хорошо, — говорит ласково, сцеловывая еще одну слезу со щеки. Затем заставляет Астольфо снова перевернуться и стать на колени. — Не на… — судорожно начинает тот — и умолкает: пальцы Шарля снова входят внутрь. Подростковому телу нужно совсем немного, чтобы возбудиться, и уже через минуту Астольфо тихо всхлипывает в такт медленным движениям. Шарль не торопится: ему хочется подольше растянуть второй раз. Он гладит Астольфо по дрожащему животу, наклоняется и целует метку на плече, накрывает его ладони своей — и на пальцы падает слеза: Астольфо все еще плачет. Когда он наконец позволяет Астольфо закончить во второй раз, тот падает, захлебываясь воздухом, и, кажется, на несколько секунд отключается. Он мелко дрожит, из глаз текут на смятую простыню слезы, и Шарль обнимает его, аккуратно укрывая одеялом. Тянется к связанным запястьям, гладит их, затем медленно начинает развязывать веревку. Астольфо невольно вздрагивает от каждого его прикосновения, и Шарль даже задумывается, не повторить ли еще раз — но в конце концов отметает эту мысль: Астольфо выглядит болезненно чувствительным. Чтобы отойти и начать собираться, Астольфо требуется больше времени, чем обычно. Со своего места Шарль наблюдает, как тот медленно застегивает рубашку, как заправляет ее в штаны и поправляет подтяжки. От того, что метки снова прячутся за тканью, в груди покалывает глухое раздражение. Черная сутана обтягивает плечи — менее получаса назад Шарль покрывал их легкими поцелуями. Астольфо завязывает фасцию, затем берет с тумбы сережки. Заводит волосы за левое ухо — плавным, текучим движением, и Шарль любуется тем, какие у него красивые запястья. Длинные ресницы Астольфо до сих пор мокрые от слез, и Шарль ловит себя на мысли, что это тоже красиво. Астольфо успевает натянуть перчатки, застегнуть ремни с амуницией на груди и взять гранатовые четки, когда в дверь стучат, а потом на пороге появляется Роланд. — Монсеньор, вы хотели меня видеть, — он делает несколько шагов внутрь — и замирает, увидев Астольфо. В воздухе повисает напряженная тишина. Астольфо бледнеет, четки выскальзывают из его пальцев и с болезненным звоном падают наземь. Роланд переводит взгляд с него на Шарля и обратно, между его бровями медленно залегает тревожная морщинка. Шарль мрачнеет: Роланд слишком наблюдательный, он не мог не увидеть заплаканные глаза Астольфо. Только еще не хватало, чтобы он снова начал совать всюду свой нос. Молчание затягивается. Астольфо так и продолжает стоять, оцепеневший и бледный, словно мертвец, его руки мелко дрожат, в широко распахнутых глазах стоит всеобъемлющий ужас. Он до смерти боится, вдруг понимает Шарль: что Роланд узнает, что не простит, что осудит и снова отвернется. В глазах Астольфо Роланд все еще светлый и безгрешный, а связь самого Астольфо с Шарлем — еще одна «грязь», которую больше не смыть. От последней мысли внизу живота становится так сладко, что Шарль с трудом сдерживает улыбку. На мгновение он от всего сердца сожалеет, что взять Астольфо на глазах у Роланда, заставить его захлебываться воздухом, умолять о продолжении и кончать еще и еще прямо перед своим идеалом — несбыточная мечта. Роланд делает шаг вперед, наклоняется и поднимает с пола четки. На минуту замирает, затем неуверенно протягивает их Астольфо — и тот шарахается так, словно его замахнулись ударить. Его дыхание отрывистое и поверхностное, взгляд совсем слепнет от паники. Роланд хмурится еще больше, открывает рот, чтобы что-то сказать, но Шарль успевает первым: — Астольфо. Тот резко оборачивается, но его глаза фокусируются лишь через несколько секунд. — Ты можешь идти, — мягко говорит Шарль и кивает на дверь. Какой-то миг Астольфо смотрит на него, затем наконец понимает, что было сказано. Склоняет голову в поклоне — пряди волос прячут до сих пор бледное лицо, — бормочет что-то неразборчивое, что можно было бы принять за прощание. Затем судорожно выхватывает свои четки из рук Роланда и быстрым нервным шагом выходит. Роланд провожает его долгим взглядом, его глаза темные от тревоги. Шарль выдерживает нужную паузу, затем вздыхает. — Меня печалит, что Астольфо стал так часто калечиться на заданиях, — говорит до того, как Роланд успевает хоть что-то спросить. — Раньше такого не было. Роланд оборачивается, медленно кивает. Смотрит вниз, хмуро и взволнованно. Мало, понимает Шарль, поэтому добавляет вкрадчивым мягким голосом: — Как думаешь, что могло стать причиной? Взгляд Роланда цепенеет, на его лице на мгновение отражается боль. Он почти сразу берет себя в руки, но Шарль успевает заметить, сколько муки проносится в его глазах. — Надеюсь, сегодняшний разговор поможет, — он расслабленно откидывается на подушки, наблюдая за Роландом из-под опущенных ресниц. — Астольфо немного переволновался, но, думаю, ему все-таки пойдет на пользу. Я бы не хотел, чтобы один из самых талантливых паладинов Ордена непоправимо покалечился или погиб. Роланд снова кивает, и Шарль с удовольствием наблюдает, как дрожат его сжатые кулаки. — Собственно, я позвал тебя не ради Астольфо — я уважаю твое решение прекратить быть его наставником, — продолжает Шарль, когда становится понятно, что Роланд больше ничего не будет спрашивать. — Со следующей недели к занятиям приступает новый набор рекрутов, и я хотел доверить тебе первые две недели их тренировок. Роланд кивает в третий раз. Цветастые отсветы, отброшенные солнечными лучами сквозь витражи, рисуют безразличные узоры на его бледном лице.