***
Бурлящий класс Джисока, оставшийся на время без учителя, бурлил, неспокойными волнами плескаясь, жужжал. При появлении Джисока все замолкли, и он только забрал свою школьную сумку, прежде чем молча уйти, махнув рукой на прощанье. Он со всеми имел хорошие отношения, но друзей среди одноклассников у него не было. Джисок шёл по коридору, сквозь окна классов мельком видя проходящие уроки, и несложно было заметить, что далеко не все были настроены на учёбу: многие казались погруженными в собственные мысли. Когда он проходил мимо, за его шевелюру по ту сторону стекла обязательно цеплялись несколько пар глаз, а то и весь класс. Джисок колебался минуту, а потом пошёл не к лестнице, а за поворот, пройдя намеренно мимо класса Джуёна и собрав на себе ещё добрую полсотню взглядов. У его кабинета он замедлил шаг, мельком вглядываясь: парта Джуёна у окна была пуста. Опоздал. Или может проспал. В конце концов ему всегда было тяжело просыпаться. Может было и к лучшему, что он весь этот бред проспит. Джисок не торопясь, переобулся, вновь накинул кофту, на этот раз не прикрывая волосы капюшоном, и шёл уже в школьных воротах, разминувшись с небольшой группой явно официальных лиц: тех самых спонсоров школы и людей из министерства образования. У Джисока даже для них была подготовлена небольшая речь, но он вовсе не расстроился, что не пришлось вываливать на них эти литры воды и скрытой лести. На секунду взгляд его пересёкся со взглядом невысокого мужчины с сухим жёстким лицом и прилизанными чёрными волосами. Глаза мужчины чуть округлились, а после меж бровей прошла едва заметная складочка. Джисок почувствовал, что тот смотрел на него дольше простого случайного взгляда, что цеплялся глазами за его образ. Джисок легко кивнул головой и улыбнулся. Мужчина тут же отвернулся, а Джисок вышел за ворота школы, ощущая как прохладный ветер треплет его пушащиеся волосы. В груди его была пустота.***
В квартире Джисока встретила ожидаемая пустота и холод: родители, наслушавшись новостей о взорвавшихся во время отсутствия хозяев квартиры обогревателях и последующих пожарах, всегда выключали его, когда уходили на работу. Джисок, иногда первым возвращавшийся домой, всегда заходил в тёмную, пустую и холодную квартиру, сразу надевал еще одну пару носков, тапочки и тёплую толстовку, включая обогреватель и ожидая, пока небольшая квартирка прогреется. С началом осени заметно похолодало, но не до дрожи в теле, однако Джисок всё равно щёлкнул обогревателем, завалившись прямо в школьном пиджаке на кровать. Мать бы его за такое убила: сказала бы, что он тащит грязь с улицы, и вообще пиджак помялся, опять надо будет гладить. Он вздохнул, прикрыв глаза с пониманием того, что в ближайшие шесть часов его точно никто не побеспокоит. Джисок пролежал так минут двадцать, просто смотря в потолок, пока наконец не собрал себя в кучу и не нашёл силы переодеться в гораздо более удобную домашнюю одежду, а после вновь завалился на уже примятые им ранее простыни и вырубился. Проснулся Джисок только в третьем часу дня, не осознавая который сейчас год и век. Ему казалось, что он по крайней мере проспал целые сутки, отсыпаясь за бессонные ночи в обнимку с учебниками и постоянные недосыпы из-за школы. Медленно, очень медленно он всё же приподнялся с кровати, лениво моргая и ощущая во всем теле тяжесть. Голова до сих пор чесалась от краски, и он просто надеялся, что его первое домашнее окрашивание не вызвало никакой аллергии. Что бы там не думали его классная с директором, покрасился он сам можно сказать практически ночью, а утром с родителями Джисок просто не пересекался, вот и не знали они ещё ничего: ни о новом цвете волос собственного сына, ни о скором звонке зауча и вызове в школу. Могут ли его вообще за такое исключить? Джисок слепо нашарил ступнями домашние тапочки и зашагнул в них, выйдя на идеально чистую кухню. В животе неутешительно урчало, и он заглянул в холодильник. Его мама была ярой сторонницей правильного питания, очень беспокоилась о том, как выглядела она и её семейство, поэтому тщательно следила за их рационом. Она запрещала Джисоку есть всякую «дрянь» в виде фастфуда, газировок и снеков, говорила отказываться, даже если одноклассники будут предлагать, и водила его в Макдональс только по большим праздникам, в том числе и на его день рождения, ужасно этому не радуясь и показательно морщась, когда Джисок с наслаждением вгрызался в сочный бургер, ел картошку фри и запивал всё это колой. Она хмурилась, отворачивалась, находя такую еду не только вредной, но и мерзкой, низкой. Мать всё увещевала Джисока, говоря, чтобы он подумал, из каких продуктов и как именно всё это готовится. Напоминала ему о количестве сахара в одном стаканчике газировки и не забывала вспомнить парочку омерзительных историй с отравлениями и тараканами на кухнях общепита. Джисок делал вид, что внимательно выслушивал её, а сам чуть не подрагивал от сочного вкуса жареной котлеты и кетчупа, марающего губы и подбородок. С появлением Джуёна в его жизни, Джисок стал чаще баловать себя такими заклятыми врагами его матери, как солёным арахисом, чипсами и бутылочкой газировки. Именно этим его обычно подкармливал Джуён на большой перемене, когда они зависали на крыше каждый со своим обедом. Ну точнее у Джисока было аккуратное бенто словно из аниме, приготовленное заранее его матерью и максимально сбалансированное. Джуёну мать никогда не готовила, он сам мог быстро перекусить с утра, но чаще всего времени у него на это не было, потому что Джуён очень тяжело вставал. Именно поэтому он зачастую просто хватал какой-нибудь снек из заначек или покупал что-то по дороге в школу. Что-то совершенно не сбалансированное и не богатое витаминами. Что-то такое, как например дынная булочка или пачка Лейс. Джисок, заметив впервые такое питание Джуёна, решил начать его подкармливать, в шутку говоря, что овощи полезны для роста. Джисок вот толком так и не вырос, даже на правильном питании с достаточным количеством белка и клетчатки. Из всего этого почти всегда выходило, что они просто обменивались своими школьными обедами, и Джисок хрустел чипсами, принимая от Джуёна время от времени кусочек собственного ланча, который тот с удовольствием уплетал. Дома его всё равно ждал такой же прекрасно рассчитанный ужин с порцией в чётко выверенную граммовку с дефицитом калорий. Поэтому и сейчас он очевидно не нашёл в холодильнике ничего заманчивого, кроме овощей, фруктов, замороженного мяса, завалявшейся пачки лапши с рисом и греческого йогурта на перекус. Джисок со вздохом прикрыл холодильник, осев на стул и заказав быструю доставку на дом из забегаловки через улицу. Уже через двадцать минут нежная булка бургера таяла на зубах, и Джисок жмурился от удовольствия, почти по-детски болтая ногами и утирая кетчуп со щеки. По руке потёк соус от мяса и овощей, но он не сильно обращал на это внимание, облизав каждый палец и сыто отвалившись на стул. Возможно со всеми рассчитанными диетами матери для его желудка это было слишком каждый раз. Он с удовольствием ловил послевкусие и тяжесть в животе, вновь глядя в потолок и проверяя телефон на наличие сообщений. Ничего. Джисок завалился на диван в маленькой гостиной, переключая каналы один за другим. До прихода родителей оставалось ещё три часа. Примерно столько он должен был бы провести ещё в школе, будь там сейчас. По телевизору не вещали ничего интересного, и Джисок оставил какой-то музыкальный канал, чтобы хоть как-то заполнить тишину. Он медленно с ужасом осознавал, что ему совершенно нечем себя занять, стоило только исключить учёбу из его жизни. Джисок мягко сполз с дивана, вышел в коридор и замер у чуть покосившейся семейной фотографии, сделанной прошлым летом во время совместного отпуска в Чеджу. Прошёлся взглядом по идеальным отточенным улыбкам, создающим впечатление счастья, а потом заметил, что на этой фотографии, несмотря на очевидно жаркую погоду и раскалённое солнце, он был в кофте. Джисок поморщился от воспоминаний той поездки, неосознанно касаясь запястья, которое кольнуло фантомной болью, и по привычке поправил фотографию, тут же одёргивая себя — точно так же почти каждый день делала его мать, будучи страшной перфекционисткой. Джисок поскорее отошёл от фотографии, неуверенно выйдя на балкон и достав оттуда старую расстроенную гитару, которую Квак-старшая уже давно хотела выкинуть вместе с остальным ненужным хламом по ее мнению. Он засел в своей комнате, зажимая аккорды по механической памяти с тех лет, что играл в школьной музыкальной группе в начале средней школы. Мама ещё в детстве отдала его в музыкальную школу, и так радовалась, что её сын неплохо осваивал вокал и музыкальные инструменты, что была не против этой его небольшой дерзости, когда он заявил, что хочет играть в школьной группе. Длилось это от силы года полтора-два, а потом гитару отобрали, убрали в самый дальний угол и сказали забыть о музыке. Перед Джисоком тогда неожиданно выросла кипа учебников и часы, которые раньше были заняты музыкальными репетициями, теперь заполняли занятия с репетирторами по математике и английскому — надо было готовиться к итоговым экзаменам по окончанию средней школы. Мама хоть и была в восторге от его умения играть на гитаре и петь, больше всего она всё-таки мечтала о том, чтобы её сын учился в одной из лучших старших школ Сеула. Это была её этакая маленькая мечта с детства, ядовитое желание быть выше в глазах других, видеть восхищение и уважение в лицах соседей и знакомых, стоило им узнать, где именно учился Джисок. Или это было уже в прошлом: кто знал, чем в итоге могла обернуться его выходка... Гитара выла и скулила как побитая собака под его пальцами, прежде чем Джисок смог её на слух настроить. Он снова стёр в мозоли пальцы, оторвавшись на нескольких песнях Джастина Бибера, что учил года два или три назад. Вспомнил что-то более классическое, а потом отложил гитару и вновь улёгся на этот раз на пол. Близилось шесть часов вечера, вот-вот должна была вернуться сначала мать, а потом и отец ещё через полчаса. Он зарылся пальцами в свои суховатые после окрашивания волосы, которые настырно пушились, но не могли не радовать его своим цветом. Джисок вздрогнул при звуке ключа, вставляемого в замочную скважину. Три поворота, щелчок, хлопок дверью и стук каблуков у порога. Всего несколько движений и секунд, отделяющих его, валяющегося на полу вместе со старой гитарой, от матери. Квак-старшая зашла в гостиную: Джисок не отводя взгляда от стены, чувствовал её настроение. Она была в бешенстве.***
Утро этого дня началось для Джуёна с панической мыслью о том, что он проспал. Уже третий раз за этот месяц. Классная просто убьёт его, прежде оттаскав за уши либо за длинные отросшие волосы, что никак не давали ей покоя: не по уставу. Она всё грозилась взяться за ножницы и устроить самолично Джуёну стрижку, но в самый последний момент за ножницы брался он, вставая вечером перед зеркалом в тускло освещённой ванной и насмотревшись видео, подстригал себя сам. Иногда делал по тиктокам себе чёлку, которая признаться, не всегда удавалась. Летом так вообще он стригся покороче, особенно в сезон дождей, устав от потеющей шеи и тяжести влажных волос. Так подумать, то Джуёну уже вполне мог открывать собственную парикмахерскую, которая была бы успешнее, чем у их учительницы. По крайней мере он уже стриг не только себя, но и Джисока. Просьба того была совсем неожиданной, но у Джуёна определенно загорелись глаза при этой идее. Подстригал он Джисока аккуратно, бережно и даже почти боязливо, буквально чуть укоротив длину — не хотелось портить ему причёску. Себе-то было плевать, проходит Джуён такой криво подстриженный пару недель, а потом всё снова отрастёт и приобретёт небрежную лохматость, которая к счастью ему шла. А вот с Джисоком так бы не прокатило, его он слишком любил и не хотел портить чужие волосы. Джисок правда совершенно не разделял такие взгляды, и нашёптывал не иначе как змей-искуситель, прося то ли маллет, то ли ещё что-то. Слушать его в этот момент совершенно нельзя было, за полтора года их дружбы Джуён это понял, вот и не слушал. Получилось в тот раз даже вполне прилично, вот только похоже родителей Джисока не устроила новая домашняя стрижка их сына, и на следующий день тот пришёл с короткими волосами, явно гораздо аккуратнее стриженными и даже уложенными. Он лишь сказал тогда, что Джуён стрижет лучше и всё вертел меж пальцев непривычно короткие пряди. Джуён в ту пору ещё не знал, что у того ахуеть какие родители, даже врагу таких не пожелаешь, но уже начинал что-то подозревать. Так вот, кошмарное утро Ли Джуёна началось с того, что он проспал. Проспал в один из ответственных дней, когда школу должны были навестить местные спонсоры и люди из министерства образования. В такие дни, если проспал или опаздываешь, то лучше вообще не заявляться. Классная руководительница так им и сказала вчера после уроков, а потом смерив всех строгим взглядом (в особенности Джуёна), заявила, что надеется, что никаких опозданий не будет вообще и все встанут ровно по будильнику. Джуён активно закивал головой и поставил себе семь будильников, каждый из которых благополучно проигнорировал сегодня утром. Возможно, пришло время повышать их количество до восьми. Он сполз с кровати, проверил время на телефоне, убедившись, что проспал окончательно и бесповоротно, и что первый урок уже шёл вовсю, так что даже не было смысла пытаться. Джуён обратно заполз под одеяло, уткнувшись лицом в подушки и решив добирать часы сна. За такое его, конечно, никто по головке не погладит, но других адекватных вариантов не было. Прямо вообще. Проснулся он окончательно только к полудню, неторопливо завтракая и проверяя классный чат: там точно должны были написать что-то по поводу сегодняшних гостей. От Джисока сообщений не было, даже пресловутого спама для того, чтобы Джуён проснулся. Но оно и было понятно: день не абы какой, так Джисок сегодня ещё должен был говорить с этими самыми дядечками-спонсорами о чём-то. В общем, у того дел явно по горло. Классный же чат уже пестрил парой сотен сообщений. Джуён лениво уставился на это количество и закрыл чат: скорее всего просто заспамили какой-нибудь хернёй и стикерами, лучше уже вечером почитать. Этот день Джуён провёл, играя на гитаре и разучивая очередную песню 5SOS. Один аккорд у него всё никак не получался, и он мысленно отметил про себя, что надо будет обязательно попросить Джисока научить его — тот хоть и говорил, что позабыл, как играть на гитаре, делал это умело, с прирождёнными склонностями. Джуён порадовался, что соседей сейчас не было дома, все разбежались работать, так что он пел громко, в полную силу голоса, сам наслаждаясь своим звучанием. За это Джисок любил его иногда в шутку поддразнить, но Джуён же видел, всё видел: как тот внимательно слушал его пение, как выстукивал ритм на первых попавшихся под руку предметах и на припевах даже подхватывал, приводя самого Джуёна в щенячий восторг. Он просто обожал такие моменты: срывать совместно глотки так, что потом Джисок всякий раз откашливался, прежде чем чуть сиплым голосом дать ответ на вопрос учителя. Джуён успел немного прогуляться с наушниками, закупаясь продуктами, чтобы приготовить ужин к приходу матери: она вернётся уставшая и немного раздраженная, потому что, ну конечно же ей уже сообщили о прогуле Джуёна. Он, однако, был слишком опытным для таких ситуации и знал, как максимально сгладить весь негатив и дать ему просто рассеяться. Через полчаса пришла и сама Ли-старшая с явным желанием немного оттаскать его за отросшие волосы, но Джуён тут же накрыл на стол горячий ужин. За волосы его так и не оттаскали, только поворчали слегка, он перевёл всё в шутку и наконец-то после всего нашёл время проверить чат класса: там добавилась ещё одна сотня сообщений. Джисок до сих пор ничего не написал. Странно. Джуён начал вчитываться, пролистывая короткие сообщения и всё изобилие стикеров, прежде чем добраться до парочки фотографий и коротких видео, сделанных за пару минут до первого урока. Смазано откуда-то со спины был снять парень с ярко выкрашенными волосами. Джуён про себя хихикнув, решив пролистать переписку дальше и выяснить, кто такой сумасшедший и отчаянный. А может быть просто тупой. Джуён нажал на короткое видео, снятое подрагивающей рукой. На видео парня окликнули, и он обернулся, смотря прямо в камеру. У Джуёна сжалось сердце — это был Джисок. Он сразу же написал ему пару сообщений, но тот не был в сети с самого утра, поэтому Джуён просто набрал его номер телефона. Долгие, бесконечно выматывающие гудки. Сброс. Джуён набрал ещё раз и ещё и его сердце в миллионы раз теперь опережало по частоте эти грудки, сжимаясь где-то под горлом, живот неприятно холодел, скручивался. Но всё было тщетно: Джисок не брал трубку. Что-то внутри Джуёна тогда оборвалось и рухнуло. Он чувствовал, чувствовал всем своим нутром что что-то ужасно не так, что случилось что-то нехорошее и его всего переёбывало как ненормального от этого ощущения и чувства собственной бесполезности. Чтобы добраться до Джисока на другом конце города требовалось как минимум полчаса и две автобусные остановки. Джуён просидел десять панических, дёрганных минут, обгрызая все ногти в кровь, что он растил почти месяц, стараясь избавиться от этой привычки, прежде чем обуться и схватить кофту с вешалки, сказав матери, что он гулять. Откровенная ложь, но она промолчала, лишь кивнув головой: всё равно Джуёна в такие моменты было не удержать. Абсолютно бесполезно и бессмысленно — это же Ли Джуён.***
Джуён был дома у Джисока всего пару раз — это было стремление самого Джисока. Не то чтобы тот стеснялся своей квартиры и легкого хаоса в комнате (которого почти никогда не было из-за Квак-старшей). Просто родители Джисока не особо были рады присутствию Джуёна, а уж когда они вдвоём в комнате начинали сходить с ума, смеялись и горланили любимые песни, мать Джисока их проклинала и через пару минут уже настойчиво стучалась в комнату с просьбой быть потише. Именно поэтому они довольно часто гуляли, ведь на улице никто не возражал, для всех они были самыми что не на есть обычными подростками с придурковатыми шутками и громким смехом. Мать самого Джуёна была на порядок лояльнее и более понимающей. Порой она могла как-нибудь ненавязчиво вступить в их разговор и сказануть что-нибудь такое, после чего они заливались в истеричном хохоте уже втроем, и она тоже морщилась в смехе, лицо её расцветало и приятно розовело. Что уж говорить, мать Джуёна, святая женщина, иногда украдкой похихикивала и с их пошлых, грубоватых шуток, стреляющих в разговоре редко, но метко. В общем, мировая женщина. И хотя да, дома у Джисока он был от силы два раза в год, адрес он помнил отлично, особенно сейчас. Джуён, трясясь в метро, не переставал набирать, хотя уже десять минут как длинные гудки сменились на короткие, отрывистые, указывающие на то, что телефон Джисока скорее всего выключен. Или номер Джуёна попросту заблокировали. Он побил все рекорды и ворвался в приличный, состоятельный спальный квартал со сбитым дыханием и в одной накинутой тонкой толстовке поверх домашней одежды. Дом он определил не сразу, но когда нашёл, чуть не сбил с ног какую-то старушку с собачкой. Он не ждал лифта и взмыл на седьмой этаж по лестнице, под конец просто навалившись на нужную дверь и начав биться совсем забыв про звонок. Джисок до сих пор не брал. «Ну же, — лихорадочно думал Джуён, перебирая в уме молитвы и припоминая всех богов, всё так же продолжая стучать в дверь. Они должны были быть дома, они же не могли никуда уйти. Джуён хотел верить в это. — Ну же, черт возьми, откройте!» Он выдохся и оперся на колени, приводя дыхание в порядок. Легкие горели, сердце ухало, а всего его мелко потрясывало. Джуён был на грани того, чтобы взвыть, стать очень верующим или даже принять новую религию. Он молил, сам не зная кого, быть может весь пантеон сразу, или рок судьбы, но на коленях готов был ползать и биться лбом об пол. Лишь бы только Джисок был в порядке. Дверь всё так же оставалась жестоко холодной и неприветливой, но Джуён неожиданно уловил за ней какой-то шорох: проверяли, ушёл ли Джуён? Это придало ему новый толчок и больше рвения. И если они не хотели играть по хорошему и выдать ему Джисока живого и здорового, то Джуён был слишком отчаен — мама научила быть взрослым и самостоятельным мальчиком ещё в детстве, да и как не быть, если воспитывался он почти что сам по себе, да добрыми тётушками и дядюшками с их улицы, ставшими почти родными. Джуён в своё время был общим ребёнком их маленькой ветхой улицы и каждый считал своим долгом занять маленького Джуёна разговорами или чем-нибудь ещё, когда видели, как он проводил чуть ли не целые сутки в одиночестве, от которой сбегал на улицу, просто зависая часами и не возвращаясь в дом. Старики, кряхтя, рассказывали Джуёну истории своей молодости, учили жизни, пока старушки просили помочь донести тяжёлые пакеты с продуктами до квартиры, а потом выходили во двор и вместе с ним кормили бездомных кошек и кидали крошки старого хлеба голубям. И Джуён ни разу не посчитал за всю свою жизнь, что вышел плохим, недостойным человеком. Он был неравнодушным и упорным, и это было, самое необходимое для сложившейся сейчас ситуации. — Я вызову полицию, если вы не откроете мне дверь, — заявил он низким, чуть рычащим голосом, в котором полнилась тупая решительность и упрямство. Он ведь и правда мог сделать это. Звуки за дверью притихли и наступила звенящая тишина. Джуён чувствовал, что она вот-вот могла разразиться щелчком в замочной скважине, однако кто-то по ту сторону всё никак не решался, и он решил придать этому человеку «спасительного пинка», как любила выражаться его мама. — Если не хотите по хорошему, то я уже звоню, — что, что, а громко говорить Джуён умел и сейчас это очень пригодилось: надо было создать максимальные неудобства и шумиху вокруг жильцов квартиры, в которую он ломился. Того гляди и растревоженные соседи высыпятся на лестничную площадку. Шорох, волнительное покалывание сердца и наконец долгожданный звук. Скрип и дверь неохотно приотворилась — из-за неё выступила недовольная мать семейства Квак. — Зачем пришёл? — она скрестила руки на груди, хмурясь и недовольно ведя плечом. Очевидно для неё Джуён был не больше надоедливого комара сейчас, и она желала поскорее от него избавиться. Эта женщина всегда была для Джуёна будто бы из другого мира: с правильными, эталонными чертами лица в выглаженной и всегда опрятной одежде. Часто недовольная, смотрящая свысока на многих и очень консервативная. С ней никогда нельзя было быть на одной волне и Квак-старшая была не чем иным, как кошмарной тёткой для подростковой жизни, которая одним лишь взглядом выказывала разницу в возрасте и статусе, и ты начинал чувствовать себя ничтожеством. Многие её боялись и Джуён не был исключением, но сейчас не время было трусить. Джуён набрал побольше воздуха в грудь и выпалил: — Можете позвать Джисока? При имени сына она поморщилась и цыкнула, закатив глаза. Потом выглянула за дверь и позвала его. Джисок выскользнул на лестничную площадку так быстро, будто только этого и ждал последние пару минут. Джуён тут же жадно впился взглядом в его лицо, изучая, пытаясь найти следы грубости, но глаза то и дело цеплялись за растрёпанные крашеные волосы. — Ты не отвечал на звонки, — Джуён позволил себе коснуться чужой розовой пряди, несмотря на то, что мать Джисока так и стояла рядом со входной дверью, недовольно смотря на них. Для них тактильность была привычной, она вплелась уже давно в их взаимоотношения крепкой лозой, пустила корни глубоко, но вот для неё это похоже было чем-то не таким. Чем-то плохим. Джисок. Джисок стоял прямо перед ним взлохмаченный, в тёплой бесконечной толстовке, обнимая себя за плечи и то и дело скашивая взгляд на свою мать, чуть переступая с ноги на ногу в одних носках: он вышел даже не обувшись. Этот Джисок казался не более чем видением — слишком нереальный. — Мобильник разрядился, пока я досыпал свои положенные часы дневного сна. Ну ты же знаешь, ночной мне даже и не сниться в мечтах, — Джисок коротко и сухо рассмеялся со своего каламбура, облизав губы. Он вёл себя почти так же, как и всегда: шутил глупые шутки, сам же с них и смеялся, игриво смотрел на Джуёна и улыбался часто-часто, пуча глаза свои большие. Джисок, что носил почти круглый год тёплые вещи, постоянно мёрз и не выносил систему корейского образования, являясь при этом лучшим учеником школы. Что-то из разряда, если не можешь идти против, тогда возглавь. Всё было почти как всегда, вот только всё равно что-то не давало Джуёну покоя. — Ну ты и паникёр конечно: весь дом на уши поставил. На меня же потом убийственные взгляды целую неделю будет бросать соседка. Мне и так хватает: ещё чуть-чуть и точно решу, что она моя тайная фанатка, — Джисок понизил голос до шутливого шёпота. Он прижал одну руку к груди, растирая запястье, и опять оглянувшись на мать, сначала ушёл от очередного касания Джуёна, а потом резким порывом подался вперёд, как-то коротко и поверхностно обняв его, хлопнув механически пару раз по плечу и отстранившись. — Извини, в гости сегодня пригласить не могу: занят очень. Так что до завтра, потом спишемся. Джуёну это всё очень не нравилось, но поделать он ничего не мог. Не мог напроситься в чужую квартиру, насильно остаться там на ближайшую неделю, чтобы буря окончательно не стихла. Джуён в конце концов был слишком беспомощен перед взрослыми и окружающим его миром, чтобы вырвать Джисока из этой квартиры, крепко-крепко к себе прижать и спрятать от всего плохого, спасти. В конце концов Джуён оказался полностью бессильным, даже очутившись у чужого порога и сумев выманить хозяев квартиры за дверь. Он опять остался с пустыми руками, последний раз проходясь кончиками пальцев по мягкой ткани чужой толстовки, которая ускользала будто нехотя, отстраняясь. Джисок махнул ему, как-то ломанно улыбнувшись, и скрылся за дверью вместе с матерью. Три поворота ключа в замочной скважине звучали оглушающей барабанной дробью перед самым страшным в подъездной тишине. Джуён постоял ещё пару минут, прислушиваясь, но ничего не было, поэтому оставалось только спуститься вниз и выйти в прохладный вечер. Уже петляя где-то между переулками на полпути к собственному дому, Джуён не сдержался и от отчаяния пнул мусорный бак. Раздался характерный металлический гул, боль при неудачном ударе прострелила ногу. От беспомощности хотелось выть и уродливо плакать. Джуён крепко сжимал в руке телефон с набранным десять минут назад сообщением «как ты?», и всё понимал, прекрасно догадывался почему Джисок не отвечал. Они все втроём, стоя тогда в подъезде, прекрасно знали, что произойдёт, стоит двери одной квартиры на восьмом этаже закрыться. И именно это Джуён ненавидел больше всего — злую, молчаливую и совершенно неизбежную предрешённость. В глазах матери Джисока читалась холодная уверенность, а у Джуёна подрагивали колени и пальцы, сердце диким зверем металось, билось о клетку рёбер, ныло. Однако Ничего. Поделать. Было. Нельзя.***
На следующий день Джисок не пришёл в школу. Джуён так и не дождался тем треклятым вечером ответного сообщения и только под утро ему пришёл кривляющийся смайлик от Джисока с поднятым вверх пальцем. Джуён, с присущим ему глубоким сном, Джуён, не просыпающийся даже от трёх будильников, спал неожиданно беспокойным сном и почти подскочил от звука уведомления. А когда просмотрел сообщение, отложил телефон в сторону, уткнувшись лицом в подушку, укрывшись одеялом с головой и сжавшись в позе эмбриона. Внутри всё болезненно перекручивалось, вилось в тугие злые узлы. Джуён опять чуть не проспал первый урок, так и не заснув нормально после того сообщения. Однако он торопился: надеялся застать Джисока в школе. Однако Джисока не было. Его парта одиноко пустовала в первых рядах, очень выделяясь. Джисока сильно не хватало: Джуён и не мог припомнить толком дни, когда тот пропускал занятия. Лишь по болезни, но даже больным всё равно умудрялся посещать школу. Дурак. Джуён попытался поговорить с его одноклассниками, но те ничего не знали. Они лишь всё трещали про вчерашнее утро, про оценивание школы, да про цвет волос Джисока. Всё это волновало Джуёна в последнюю очередь, поэтому он задал тот же вопрос классной руководительнице. Она раздражённо и нехотя упоминала имя Джисока, что-то невнятно пробормотав про то, что звонила его мать, а потом отправила Джуёна куда подальше, заявив, что вот-вот начнётся следующий урок. Джуён всё понял и больше не доставал никого. Это было непривычно: проживать без Джисока целый учебный день. Сидеть на переменах в одиночку, не делить ни с кем обед. Ходить на занятия по футболу без Джисока (пускай даже на этих занятиях Джисок был не более чем зрителем и самым ярым болельщиком), шутить над очередным комментарием их биолога без Джисока, возвращаться домой, идя самыми длинными дорогами, но заявляя, что это самый короткий путь, без Джисока. Жить без Джисока. Этот предлог ко всему сегодняшнему дню убивал Джуёна, гнил в мясорубке грудной клетки невысказанными словами, неисполнеными обещаниями. Кто, по вашему, теперь посмеётся с тупой и откровенной неудачной шуткой Джуёна? Кто оценит его очередной кавер на 5SOS и даже подхватит припев? Кто в конце концов составит ему значительную часть жизни, если не Джисок? С тренировки по футболу Джуён в этот день ушёл пораньше, сославшись на невыносимую головную боль. Ему даже немного посочувствовали и при первых же жалобах почти сразу отправили домой. Джуён порадовался своим покладистым сокомандникам, а возможно, они просто устали от его жалоб и нытья, прекрасно зная, во что это может превратиться. В любом случае Джуёна нисколько не корила совесть за его наглое, грубое вранье, и только он очутился один в раздевалке, с лица тут же спала страдальческая гримаса, и он начал поспешно стягивать с себя спортивную форму, отыскивая небрежно скинутые в кучу школьные вещи. Ему надо было, просто жизненно необходимо к Джисоку. Прямо сейчас, пока у всех остальных клубные занятия будут длиться ещё полтора часа. Прямо сейчас, пока мать Джисока будет ещё целый час на работе.***
Джуён потратил почти двадцать минут на то, чтобы добраться до дома Джисока, проклиная всех на свете. Автобус сегодня шёл удивительно медленно, водитель будто был сонным, а пешеходы переходили дорогу как-то заторможенно. Джуён весь извёлся в том душном автобусе, забитом под завязку. Он нервно дёргал ногой, схватившись за поручень и постоянно проверял время. Нервозность не оценили старушки рядом и периодически недовольно поглядывали на него, ворча что-то насчёт современной молодёжи. Джуёну было плевать. Абсолютно. На нужной остановке он из автобуса буквально выскочил, ныряя во дворы и направляясь к нужному дому — погода неожиданно испортилась и начался крупный дождь. В домофон звонить не пришлось: дверь изнутри открыл какой-то взрослый мужчина, припустивший под дождём до своей машины, а благодарный Джуён нырнул в подъезд. Школьная сумка уже отбила ему весь правый бок, щёки чуть зарумянились от бега, а кончики волос намокли, завившись, когда он оказался у чужого порога, постучавшись. Джисок открыл только спустя полторы минуты как-то неуверенно и даже не показываясь, а лишь выдавливая из себя что-то вроде: «Что ты здесь делаешь? У тебя ведь сейчас тренировка...». Джуён не слушал его. Джуён поступил как всегда очень по-джуёновски: проскользнул тут же в приоткрытую дверь, оказавшись в чужой квартире прямо перед закутанным в тёмную толстовку с капюшоном Джисоком. Сам Джисок всего через мгновение оказался в его объятиях, тут же бросив всю эту затею с бессмысленными разговорами и попытками вразумить. Джуён может и не очень хорошо ладил со школьными предметами, но зато Джисока знал как облупленного, и чутко чувствовал его настрой и расположение. Сегодня Джисок был разбит, морально уничтожен и почти рухнул, Джуён едва успел его подхватить крепко сжимая. А Джисок цеплялся, дышал часто, но не влажно, не шмыгал пока носом, не утирал слёзы. Он всё никак не хотел отстраняться, не давал Джуёну взглянуть на себе, поэтому тот пока не рыпался, уложив голову на чужое плечо. Влага с его волос капала на джисокову толстовку, оставляя тёмное пятно. У самого Джуёна на языке вертелся вопрос «как ты?», но он не решался его озвучить, ещё даже не видя лицо Джисока, но догадываясь — ничего хорошего определённо. — Тебе надо уйти, — выдохнул Джисок, поудобнее перехватывая руки в объятиях и нисколько не отстраняясь. Он не выгонял — лишь озвучил никому не нужный факт. Факт в том, что Джуёну тут быть вообще не следовало. Что Квак-старшая должна была заявиться домой через полчаса. И никто из них не хотел, чтобы Джуён в самом деле уходил. — Я не уйду, — тут же сказал Джуён, ощущая на своей влажной шее чужое горячее дыхание. Прямо сейчас он чувствовал, что эти слова как никогда раньше были нужны Джисоку. Тот выпутался из его объятий и тут же отвернулся, бормоча: — Ты весь мокрый, тебе нужно полотенце... Джуён остановил его, поймав несильно за запястье, и Джисок замер, будто бы даже не дыша. Джуён осторожным движением снял с его головы капюшон под громкий вздох, принадлежавший кому-то из них двоих. Джисок весь как-то сгорбился и опустил плечи, а Джуён не сдержался и обнял его со спины, уткнувшись мокрым носом куда-то в чужую шею. Волосы на голове Джисока были грубо коротко и неравномерно обстрижены, хотя ещё и сохраняли слабый цветной пигмент. Хотелось рыдать. Джуён знал, что Джисок разделял его чувства, но отчего-то держался, не выказывал внутреннюю дрожь и сломленность и лишь тихо сказал: — Тебе надо переодеться, а то простынешь, — и они оказались в комнате, залитой тусклым серым светом из-за пасмурной погоды, и очертания её скрадывала мягкая полутьма. Джуён уже переоделся в одну из чужих толстовок, а Джисок сидел на кровати позади и мягко вытирал его влажные волосы полотенцем, суша. В какой-то момент Джуён не выдержал этого осевшего на всей поверхности кожи молчания и завалился на застеленную кровать, утягивая Джисока с полотенцем вместе с собой. Простыни были уже сбиты и ещё сохраняли чужое тепло, а неподалеку валялись наушники, и всё это указывало на то, что хозяин комнаты почти весь день не вставал с постели. Джуён повернул голову и впервые увидел полностью лицо Джисока: с обрубками растрёпанных волос, большими тусклыми глазами и пухлыми сухими губами тот выглядел года на три моложе своих шестнадцати. Казался отчего-то крошечным, хотя они были одного роста, уязвимым и полностью разбитым. Было страшно коснуться его лишний раз, и сердце Джуёна наполнилось острой щемящей болью, ядом отравляющей всё тело. — Всё так плохо? — Джисок выдавил из себя смешок и улыбнулся так, что хотелось рыдать. Внутри у него явно что-то надтреснуло, но он упорно делал вид, что ничего не изменилось. — Я просто в зеркало ещё сегодня не сморелся, но надеялся, что всё будет получше. Он вновь попытался рассмеяться, но Джуён словил его за холодную ладонь, несильно сжав. Ему было больно. Очень. — Не надо, — шёпот Джуёна звучал почти умоляюще. И похоже это добило Джисока, потому что он замер, задохнувшись от всей боли внутри себя, его нижняя губа дрогнула, он моргнул, а потом сломался, и глаза мгновенно заблестели от влаги. Джисок ещё пытался этому сопротивляться, стараясь выровнять дыхание и сморгнуть влагу, но Джуён притянул его к себе, крепко обняв, и это окончательно разрушило чужую стену. Джисок рыдал в его объятиях, крупно дрожал, хватал судорожно ртом воздух, задыхался в накатывающих приступах боли и марал слезами ткань толстовки на чужих плечах. Джуёну хотелось сжать до боли его, обнять, выразить все свои чувства, но он не мог ничего другого, кроме как осторожно поглаживать чужую макушку и дрожащую спину. Хотя Джуён и хотел показаться в этой ситуации крепкой опорой, ему самому едва исполнилось шестнадцать, было до жути страшно, больно, и он совершенно не знал, что делать. Он мог только шептать бесконечно чужое имя с каждым вздохом, говорить что-то бессвязно-обещающее и ждать. А когда Джисок наконец поднял на него свои красные мокрые от слёз глаза, Джуён уже совершенно ничего не мог думать, ни единой секунды, ни единой мысли, и все его чувства нашли выход в неумелом поцелуе, на который Джисок отчаянно ответил дрожащими солёными губами, всё так же продолжая захлёбываться и жаться влажным жаром, вжимаясь в Джуёна, путая их конечности, хватая его за капюшон толстовки сильно, цепко, тяня на себя. А дождь всё постукивал слабо по стеклу, серый полумрак комнаты скрадывал их, укрывая от всего мира словно одеялом. Джуён сам не заметил, когда его щёки стали мокрыми от собственных слёз, но они лежали на смятой постели близко-близко, деля вдохи-выдохи одни на двоих, и бесконечность, казалось, принадлежала только им. — Мама скоро придёт, — сказал Джисок шмыгнув и всё так же оставаясь неподвижным, лёжа на груди Джуёна и ощущая, как его рёбра поднималась, наполняя воздухом, как работали его лёгкие, как сердце чуть учащённо билось, перегоняя кровь. Он не хотел двигаться, не хотел, чтобы Джуён уходил. Они оба не хотели. Но Джисок помимо всего прочего слишком хорошо знал свою мать, поэтому почти вытолкнул Джуёна с кровати, проверяя время: она должна была прийти с минуты на минуту. Он бросил мокрое полотенце в стирку, оправил простынь на кровати, и впихнул Джуёну в руки его мокрую толстовку, сказав, что он джисоковскую может не возвращать. Подумав немного, отдал старый зонт отца, уже подрагивая в нервном ожидании прихода матери, и Джуён молча украл у него поцелуй на пороге квартиры, стоя в полутьме маленькой прихожей со всё ещё мокрыми кончиками волос и чужим зонтом в руках. А потом обнял и выскользнул за дверь нехотя: оставлять Джисока одного в этой тёмной холодной квартире казалось невозможным. Однако он сделал это, спустился долгими шагами до первого этажа и открыл подъездную дверь, выходя и сталкиваясь с кем-то, кто как раз собирался с помощью ключа войти. Это была мать Джисока. Они встретились на секунду взглядами, прежде чем разойтись, и за её спиной захлопнулась дверь. Джуён сделал пару шагов и застыл посреди улицы прямо под моросящим дождём, даже не открыв зонт. Ему было плохо, очень. Но ещё хуже, наверно, сейчас было Джисоку. Одинокому поникшему Джисоку с короткими обрубками волос — Квак-старшая беспощадно расправлялась с тем, что, как она считала, разлагало безупречность её сына.***
Джуён уже полчаса поджидал на автобусной остановке, чтобы не мокнуть под дождём — целую неделю, не прекращаясь, шли дожди. Ждал он вовсе не автобуса, и то и дело поглядывая на серую хмарь улицы позади остановки, где располагался супермаркет. На улицы людей почти не было, но раз в десять минут в магазин забегала парочка покупателей, прикрывая головы капюшонами и сумками. Он болтал ногами на скрипучей лавке и снова оглянулся: под козырьком магазина появилась невысокая фигура с пакетом из магазина, постоянно оглядывающаяся по сторонам. Джуён тут же подскочил со скамейки и вышел из-под защитной крыши автобусной остановки, подлетев к одинокой фигуре. Джисок. Улыбка невольно растянулась на его губах, когда он схватил Джисока за ладонь и увлёк в ближайший переулок, мягко прижимая к стене. Козырьки домов едва прикрывали их от дождя, когда они столкнулись губами, неловко ударяясь носами. Чужие зубы случайно прикусили нижнюю губу Джуёна, и она закровоточила. Джисок бормотал какие-то невнятные извинения-приветствия в поцелуй и слизывал с его губ кровь. У Джуёна в голове опять не было ни единой мысли: только Джисок, Джисок, Джисок... Надышавшись, нацеловавшись с Джисоком, он резко отстранился, вглядываясь в чужие, искрящиеся глаза, а после осторожно стянул с головы Джисока капюшон, проводя ладонью по чуть отросшим с их последней встречи волосам, теперь полностью чёрными из-за окрашивания в натуральный цвет, которое заставила его сделать Квак-старшая, чтобы окончательно избавиться от розового и голубого пигментов. Джисок всё ещё был со впалыми щеками, тёмными кругами под глазами и выглядел на тринадцать из-за коротких волос, но он улыбался, игриво щурясь. Джуён держался на одной силе воли, чтобы от зудящего, разрывающего внутренности чувства снова не наброситься на него. — Хватит смотреть на меня щенячьими глазами, — Джисок шутливо остранил лицо Джуёна от своего и снова неосознанно коснулся огорчающе-коротких прядей. — Проводи меня, у нас есть ещё пять минут, — с намокшей от дождя чёлки Джисока капнула холодная капля дождя, упав на его губы. Джуён моргнул, а потом одёрнул себя и схватил руку Джисока, спрятав в собственном кармане, ко всему прочему ещё отобрав у него пакет с покупками, за которыми его послала мать. Пока они шли до двора Джисока, тот успел в шутку похвастаться своим новым телефоном — какой-то кнопочной развалюхой со змейкой в играх: телефон самого Джисока у него сразу же отобрали после того случая, чтобы он не мог переписываться с Джуёном, однако это не то, чтобы сильно повлияло на их общение — у Джисока была слишком хорошая память на номера телефонов, а после каждой переписки, он удалял все сообщения, чтобы мать ничего не прознала. Это была их первая встреча с того раза, как Джуён побывал у него в квартире. Джисок уже неделю не ходил в школу — мать не пускала, заверяя учителей, что это всё по семейным обстоятельствам. Те подозревали об истинных причинах, но лишь молча кивали. Завтра должен был быть первый переводной экзамен, на котором Джисок просто обязан был появиться. Скорее всего он не будет ходить в школу до самых каникул, до которых оставалось всего полторы недели, являясь только на переводные. А дальше... А дальше всё зависело лишь от Квак-старшей, и Джуён боялся думать о будущем, поэтому настоящим приходилось наслаждаться лишь здесь и сейчас. Во двор Джисока они не заходили: появление Джуёна в возможном поле зрения Квак-старшей было опасным, она вполне могла вновь запереть на неделю сына в квартире, не выпуская даже на короткие прогулки до магазина. Джисок забрал обратно свой пакет с продуктами и поправил задравшийся рукав куртки, почёсывая запястье — взгляд Джуёна зацепился за желтеющий синяк на чужой бледной коже, но он ничего не сказал, почувствовав, как холодок прошёлся по всем внутренностям. Джисок как ни в чём не бывало снова улыбнулся, поймал его в объятия, взял ладонь Джуёна, и нащупав на чужом запястье резинку для волос, стащил её, надев на своё. Домой Джуён вернулся только через час, безбожно пропустив свою электричку и почти полчаса прождав следующую. Волосы его были мокрые от дождя, на запястье не было привычной резинки для волос, поэтому он пробрался в спальню матери, одолжив у неё одну. Ли-старшая засекла его за этим занятием, выперев Джуёна за промокший капюшон толстовки в коридор и вновь отругав, что он вернулся так поздно, так ещё и промок до последней нитки. Джуён ушёл в свою комнату, быстро переодевшись в толстовку, которая явно принадлежала не ему. Щёки до сих пор пылали жаром от холода ли или от мыслей о Джисоке — непонятно. Он лишь очень-очень хотел наступления завтрашнего дня.***
Джуён едва выседел весь переводной экзамен по математике на одном месте — он не особо смыслил в этом предмете, к тому же ожидаемая встреча заполняла целиком и полностью его разум. По истечению времени он самым первым вылетел из кабинета под недовольные взгляды преподавателей и направился в мужской туалет на третьем этаже, где они договорились встретиться. Хлопнула дверь, и Джисок, споласкивающий руки, вздрогнул, прежде чем мгновенно расслабиться и заулыбаться при виде Джуёна. Тот буквально светился от счастья — сегодня у них было почти полчаса. — Как всё прошло? — едва успел спросить Джисок, когда его втянули в туалетную кабинку, заперевшись. Он рассмеялся и, опустив крышку унитаза, рухнул на него вместе с весом тянущей к полу школьной сумки. Джуён поймал его лицо в ладони, заметив, что Джисок слегка поморщился. Что-то тут было не так: он нахмурился. Джуён провёл осторожно вновь пальцем по чужой щеке, и Джисок вяло попытался ускользнуть от этого касания, однако это не скрыло того факта, что на подушечке пальца Джуёна остался отпечаток тональника, а на чужой щеке стала проглядываться синева. Он даже не стал пытаться выпытывать ответ, а прямо выдохнул на грани с отчаянием: — Тебя бьёт мать. Джисок отвёл взгляд: он не любил говорить о своих проблемах вообще, ненавидел эту лишнюю жалость. Тем более не хотелось во всё это впутывать Джуёна, а видеть боль в его глазах — последнее дело. Поэтому он слабо усмехнулся: — Я просто поздоровался с полом: мама всегда меня учила быть вежливым мальчиком. Джуён покачал головой, отнимая ладони от чужого лица: — Не говори так, это не шутки. Лицо Джисока сразу потухло, он перестал корчить из себя весельчака и устало запрокинул лицо к потолку, прикрыв глаза. Слепо нащупал руку Джуёна, сжав её в своей: — Я знаю, я, блять, всё знаю, но мне ещё как минимум года два учиться, не могу же я всё это время бомжевать. Просто как-то перетерпеть эти два года, чтобы хотя бы восемнадцать исполнилось, а там... А там куда-то, куда угодно, только бы подальше отсюда, можно даже в Антарктиду. А два года пустяки, я же как-то до этого дожил до шестнадцать лет... — его голос дрогнул. Джуён чувствовал: Джисок был уже на пределе и вряд ли бы осилил ещё два года, ещё семьсот тридцать дней такой жизни, не удавившись. — А твой отец? Он ей ничего не говорит? — Джуён кинул свою школьную сумку на пол и уселся прямо на холодную кафельную плитку у ног Джисока верной псиной, всё так же не отпуская его руку. На все эти мелочи было уже как-то плевать, а вот на человека перед ним — вовсе нет. Джисок фыркнул: — Он дома-то не появляется: всё в командировках да якобы допоздна засиживается на работе. Ему и самому особо дома не хочется задерживаться, и так постоянно слышит нападки за какие-то мелочи, до меня ему уже просто нет ни дела, ни сил, — судрожный вздох. — Не понимаю, почему он до сих пор не подал на развод, у него ведь явно есть любовница или целая семья на стороне, к которой он мотается во время своих «командировок» — подумаешь в первый раз игра в семью не выгорела, на это можно забить и попытать удачу во второй раз, — Джисок подтянул ноги, обнимая себя за колени и затихая. Джуён ждал, пока ему полегчает, облокотив голову на чужую лодыжку: Джисок не всегда хорошо реагировал на касания в уязвимые для себя моменты, и обнимать его стоило лишь тогда, когда он сам к этому тянулся. Они оба вздрогнули, когда входная дверь в уборную скрипнула и кто-то зашёл внутрь. Джуён отодвинул свою школьную сумку подальше от двери кабинки — ему было плевать, что подумал бы этот некто, заметив, его сидящим на полу и запершимся в туалетной кабинки, но сейчас нельзя было, чтобы их кто-то тревожил. Раздался шум воды из крана, чей-то громкий вздох, а потом снова шаги и скрип двери. Джуён расслабился, вновь ловя чужую ладонь, поглаживая её, заскальзывая выше по запястью под рукав школьного пиджака и обнаруживая там свою резинку для волос, обхватывающую бледную кожу. Уголки губ едва заметно приподнялись. Он коснулся кончиком носа чужих костяшек, выражая всё, что толком сказать не мог словами. — Ты когда-нибудь думал о том, чтобы обратиться в полицию? — тихо спросил он, оглаживая заживающие синяки на запястьях. Джисок вздрогнул и наконец отнял лицо от тощих колен, посмотрев на него своими бездонными глубокими глазами: — Мне страшно, — шёпотом ответил он. — Не думаю, что полиция может что-то сделать, и... Я не могу, Джуён, она моя мама. Я помню, как она запаковывала вместе со мной подарки на Рождество, как подкладывала мелочь под подушку, когда у меня в детстве выпадал зуб, — он шмыгнул. — Иногда мне кажется, что я даже вспоминаю слова колыбельной, которые она пела, когда я ещё ходить толком не мог. Я... Я не знаю, это так глупо, но я не могу, понимаешь?! У Джуёна все внутри скрутило от двойственного чувства: он понимал чужую привязанность к матери, но никак не мог осознать того, как она могла причинять боль Джисоку. Джисок... Он же вообще самый лучший, самый прекрасный, смешной, добрый с мягкими губами и вечно холодными руками. Как вообще его можно было не любить такого? Джисок притих, вновь сжимаясь в комочек, обнимая себя, подтягивая колени к груди и пряча лицо. Джуён за всеми своими мыслями даже не сразу заметил, что он плакал: тихо, почти беззвучно, лишь вздрагивая плечами и иногда сглатывая солёные слёзы, умывающие лицо. Даже непонятно было, что больнее: то, как он рыдал почти навзрыд, в тот раз, когда они лежали на кровати, или сейчас тихий, болезненный слом в кабинке туалете на третьем этаже после экзамена — у Джисока похоже попросту не было сил на ещё один истерический припадок. Джуён обхватил ладонью чужую оголившуюся лодыжку из-за задравшеся штанины брюк, нежно оглаживая и давая понять, что он рядом, всегда будет рядом без всяких громких обещаний и слов: они не герои какого-нибудь подросткового сериала с драмой на каждом углу, они всего лишь напуганные усталые дети, которые не в силах разобраться с тем, как жить эту жизнь, а не выживать. Он прикрыл глаза, мягко боднув головой чужое бедро: — Пойдём ко мне, поедим наггетсы, а? Джисок перестал так сильно вздрагивать, и, шмыгнув, попытался успокоиться, утирая слёзы и роясь в карманах в поисках платка. Он старался отвернуться, чтобы никто не видел его таким разбитым, но Джуён и так не смотрел — всё прекрасно понимал. Он открыл глаза лишь тогда, когда Джисок слез с унитаза и встал напротив него, слабо улыбаясь глазами и уголками губ. А потом протянул руку, помогая подняться: — Пойдём. Тональный крем с его лица смылся из-за слёз. На скуле Джисока расцветал не просто синяк — гематома.***
Первым делом после школы они направились в небольшую забегаловку для студентов и школьников с дешёвыми ценами, но божественными наггетсами. Джуён просто заедал стресс, чувствуя, как потихоньку все негативные эмоции сходят на нет, а Джисок сидел напротив него с грязными из-за соуса пальцами и был похож на самого счастливого человека на земле. Он был в чуть приспущенной на подбородок маске, которую надел тут же, едва они вышли из туалета: не хотел привлекать лишнего внимания горящим пятном гематомы на коже. Джуёну очень не вовремя пришла глупая мысль, что это могло бы считаться свиданием: не то чтобы они ни разу не ели вот так вот вместе, но обычно это удавалось очень редко. Тем более тогда Джуён не смел коснуться чужой руки, сжать её и спрятать в свой карман. Джуён не мог красть у Джисока поцелуи, улыбки и все его взгляды. Джуён вообще не имел право воровать у отбитой матери Джисока его самого, но сейчас он это сделал без зазрения совести, и нет, ему не было стыдно. Джисок шутил. Он постоянно так делал, особенно в моменты, когда его херовило. Он вспоминал какие-то совсем уж бородатые анекдоты и сам же с них смеялся заливисто, громко, почти снова до очередной истерики. Джуён не выдержал и улыбнулся — слишком заразительно, даже если и больно. С тяжёлыми животами они пошли по сумрачным из-за пасмурной погоды улицам до дома Джуёна — там Джисока знал и любил каждый и каждый не забыл им привественно махнуть рукой, отмечая, что Джисока уже давно не было видно. Джисок лишь улыбался и коротко кивал. Он часто оглядывался, и было видно, что страх пробивался сквозь его натянутые улыбки и бегающие огромные глаза — он опасался встретить здесь свою мать, которая уже наверняка потеряла его. В маленькой квартирке Ли-старшей ещё не было, поэтому они сразу проскользнули в комнату Джуёна уже такую привычную и родную. Джисок тут же плюхнулся на чужую кровать, прикрыв глаза, и через секунду почувствовал, как матрас рядом прогнулся под чужим весом. Он расслабился — ему здесь очень нравилось. Комната Джуёна была меньше, чем его собственная, но Джисоку здесь полюбилась каждая фигурка покемона на полке, мягкая игрушка в виде осьминога почти с него ростом, куча наклеек на всех поверхностях, плакаты с 5SOS, занимающие целую стену, и даже небрежный склад одежды на спинке стула. В комнате Джуёна пахло Джуёном, и этот запах стал ассоциироваться ни с чем иным, как с уютом и безопасностью. Джисок повернулся на бок и открыл глаза, столкнувшись с чужим взглядом, и захотелось рассмеяться — тот слишком походил на верного пса, почти что самый настоящий Хатико. В тёмных зрачках Джуёна почти нельзя было уловить поток мыслей в голове, но его глазами на Джисока смотрели все брошенные бездомные псы под дождём. Именно поэтому он кинул в него подушку-осьминога. — Дай мне какую-нибудь футболку и штаны, хочу переодеться. Джуён поднялся с кровати и кинул в Джисока осьминога обратно, открыв захламлённый шкаф. Тут был полный бардак. — Мои старые вещи подойдут? — спросил Джуён, вытаскивая откуда-то футболку с черепом и принюхиваясь: вроде чистая. Он кинул её вместе с домашними шортами Джисоку. — Нет, я хотел вещи твоей матери, — Джисок хихикнул и стащил с себя пиджак с галстуком, осторожно пристроив их тоже на спинке стула. А потом принялся за пуговицы на рукавах рубашки и вперил взгляд в Джуёна, замерев: — Отвернись. Или вообще выйди. Джуён отвис и схватил со стула свои домашние растянутые вещи, с игривым поддразниванием заметив: — А что, ты ещё успел и татушку сделать, не только волосы покрасить? Лучшему другу мог бы и показать. — Ага, портак набил на жопе, — фыркнул Джисок, а потом дверь за Джуёном закрылась. Не то чтобы он раньше настолько долго задерживался в чужой квартире, чтобы заимствовать вещи хозяина — обычно максимум это было два часа после школы, в которые он клятвенно заверял мать, что делал домашку. Он даже ни разу не оставался у Джуёна с ночевкой, как бы не уговаривал родителей: они обвиняли его в желании сбежать из дома и нелюбви к ним. Возможно, частично это и впрямь было правдой. Вещи Джуёна были в самый раз — лёгкая домашняя мешковатость скользила удобно по коже из-за того, что они были почти одинаковой комплекции. Поэтому Джисок с радостью вытряхнул себя из всего школьного облегающего и поспешил слиться с комнатой Джуёна, стать одним целым со здешним уютом: он аккуратно устроил свои вещи где-то на том самом стуле, прежде чем вернуться к огромному мягкому осьминогу и почти утонуть в подушках. Джуён зашел спустя пару минут без стука — он всегда был таким простым и без задней мысли, чем жутко располагал к тебе. — Посмотрим аниме? — он потеснил Джисока к стене, а потом и вовсе отобрал у него одну из подушек. — Давай, — Джисок притих в этой уютной зажатости между стеной и теплом чужого тела, пока Джуён нашёл что-то мрачновато-детективное из новинок на телефоне, и задрал его над их головами, держа. — Устанешь ведь так держать, — заметил Джисок, и каждую серию они с тех пор начали меняться. Дождь за окном брякал по стёклам, пасмурный полумрак опять скрадывал их поверхностное неглубокое дыхание, острые углы, резкие очертания. Он дымкой накрывал и сознание Джисока, погружая убаюкивающей колыбелью в сон, так что он и впрямь чуть не задремал, пригревшись к чужому теплу, когда почувствовал, как что-то жёстко приземлилось на его лицо. — Чёрт! — он смахнул со своего лица телефон, который Джуён очень неудачно выронил. — Ты специально? — Нет, — очень подозрительно ответил Джуён, а потом на его лице пробилась улыбка, сдавая его с потрахами. Джисок, не долго думая, начал избивать его мягким осьминогом — раньше надо было думать, а не тогда, когда телефон со всего маху приземлился прямо на синяк на его скуле, так что выть захотелось. Джуён смеялся, избиению подвергаться не хотел и начал отбиваться какой-то мягкой подушкой в виде Пикачу. Они своротили все простыни, половину подушек вывалилось на пол, даже телефон Джуёна отправился в том же направлении, когда они услышили характерный удар, но это остановило их лишь на пару мгновений. Джисок искренне страдал от острых коленок Джуёна, которые то ли случайно, то ли специально тыкались ему в живот и рёбра. Джисок согнулся пополам от смеха над почти сверженным Джуёном, когда тот в растерянности нащупал в складках простыней что-то первое попавшееся и запустил в Джисока. Это был носок не самой первой свежести. Спустя секунду осознания всей ситуации их пробило на слёзы истеричного хохота, на который непременно бы пожаловалась даже мировая Ли-старшая, будь сейчас дома. Джисок задыхался от смеха, а потом задохнулся от того, как Джуён дёрнул его за руку, надавил на плечи и заставил завалить на спину, быстро меняя их положениями. — Остановись и подумай ещё раз: вряд ли тут завалялся только один твой вонючий носок, — Джисок резко сделал серёзное лицо, понизив голос, и направил сложенные в виде пистолета пальцы Джуёну в грудь. — Эй, я стираю носки, — Джуён скорчил лицо униженного и оскорблённого, устроив свою широкую ладонь с паучьими пальцами на чужое согнутое колено, а потом неожиданно чуть нахмурился, приблизившись: — У тебя что-то на лице. — Где? — Джисок скинул с себя наигранный образ и утёр ладонью скулу. — Тут?.. — Ага, — это Джуён выдохнул ему в губы, прежде чем мягко накрыть их своими. Джисок мгновенно расслабился, шумный выдох вырвался из его горла, когда чужие отросшие волосы заскользили щекотяще по щекам, и он поймал их, пропуская сквозь пальцы и заправляя Джуёну за уши. Это не помогло — они тут же выскользнули обратно, ограждая Джисока от всего остального мира, от дождя за окнами, от тяжести на сердце и постоянно маячащей где-то в мыслях матери. В груди защекотало, запорхало, заползало, и Джисок вновь зарылся пальцами в чужие волосы чуть оттягивая вплоть до неловкого полустона, сорвавшегося с губ Джуёна в поцелуй. Чужая рука скользнула с колена Джисока ниже по бедру до сползшего края шорт, и это движение прошлось по нервам неожиданно приятно-сильно. Джуён отстранился, стараясь побольше вдохнуть, и прижался лбом ко лбу Джисока, пытаясь заглянуть в его глаза своими почти трепещуще-осторожными: — Можно? — он мягко надавил рукой на живот Джисока рядом с резинкой шорт, дождавшись короткого, едва заметного кивка, и его ладонь аккуратно скользнула под футболку. Джисок же поймал касаниями чужую шею и пересчитал все позвонки и рёбра Джуёна, перекатывающиеся редкие мышцы — тот был тощим до ужаса, сколько бы не ел. Он вовлёк его в новый поцелуй, чувствуя как какое-то приятное ожидание скрутило чуть ниже пупка, а потом болезненно выдохнул, когда ладонь Джуёна коснулась нижнего ребра. Тот тут же остановился, отстраняясь, несмотря на немые протесты Джисока. Ну вот зачем, зачем? Джисок понимал — приятной сказке настал конец и вновь пришло время возвращаться в реальность. Он не хотел. Джуён даже в такие моменты был Джуёном, поэтому без предупреждения задрал футболку Джисока до солнечного сплетения и выдохнул. Джисок прекрасно знал, как выглядел — россыпь синяков-звёзд на обтянутом бледной кожей теле. Именно поэтому он скинул чужую руку со своего колена и подтянулся ближе к изголовью кровати, садясь и одёргивая край футболки. — Прости, — Джуён сгорбился как виноватая псина и посмотрел извиняющееся. — Всё нормально, — не то чтобы Джисок вообще мог на него сердиться хоть когда-нибудь. Он подполз, усевшись близко-близко, так что плечом к плечу, посмотрел прямо в чужие тёмные глаза, а потом положил ладонь на затылок Джуёна, мягко надавливая и заставляя наклониться для поцелуя. Частые вздохи снова были ни к чёрту. В коридоре послышались звуки поворачивающегося в замочной скважине ключа. Для Джисока они были оглушительно громкими, но ведь это была не его мать — всего лишь Ли-старшая. Джуёну правда и этого было достаточно, чтобы в миг оторваться от Джисока и подскочить с кровати: — Чёрт, я забыл вытащить курицу из морозилки, — он подтянул на тощих бёдрах спадающие шорты, пригладил взъерошенные волосы и чуть не упал, споткнувшись на полу об собственную школьную сумку. Джисок прикрыл рот ладонью, хихикая, когда заметил, что помимо прочего у Джуёна были горяще-красные и припухлые от поцелуев губы. Джуён похоже тоже это понял, потому что выпалил: — Ты разбил мне губу, когда мы в шутку дрались. — Конечно, — Джисок кивнул, кусая губы, чтобы совсем уж не заржать: не очень прилично, тем более когда мать Джуёна даже не знала, что он пользуется гостеприимством их квартиры. Сам Джуён после этого вылетел в коридор. Послышался его разговор с матерью сквозь прикрытую дверь, когда Джисок сполз ниже, вновь проваливаясь в подушки и касаясь своих горячих губ. Сердце его настойчиво пыталось вырваться из груди и провалиться куда-то в желудок. Он был просто до ужаса влюблён.