Это могла бы быть история со счастливым концом: мужчина, явившийся из непонятного куба, и юноша, которого потрясла смерть единственного родственника. Их отношения были неоформленными, как зарисовка на холсте, где были видны лишь силуэты. Они были просто соседями, не обязанными и не связанными ни чем. Тайна куба, которая длилась четыре сотни лет, так и осталась бы закрытой, если бы не…
Впрочем, сейчас не об этом. Сейчас утро, Юджи только встает с постели, предвосхищая тяжелый разговор на долгое время, потягивается и надевает домашние флисовые штаны, потому что начинает холодать, а отопление еще не включили. Шлепает босыми ногами по татами, почесывая низ живота, и включает чайник, доставая кружки на двоих. Он уверен, что его сосед дома: дубликат ключей лежит на тумбочке. Юноша размеренно готовит утренний воздушный омлет, щедро посыпая его сахарозаменителем, потому что ну «Годжо-сан, невозможно есть столько сладкого!» и мурлычет себе под нос. Кухня заполняется прекрасным ароматом свеженарезанного салата в который он добавил кубики тофу; рис уже был практически готов, залит рисовым уксусом и соевым соусом — совсем чуть-чуть — дабы добавить контраста вкусу, когда юноша решает позвать соседа на завтрак и разговор. Юджи откладывает лопатку, недолго собираясь с духом, протирает пальцы салфетками и, громко оповещая о своих намерениях, топает; он останавливается у сёдзи в комнату Годжо, немного прокашливается и говорит: — Завтрак почти готов, вы уже встали? — а в ответ тишина, — Годжо-сан, всё хорошо? — снова тишина. Юджи недоуменно поднимает брови: его сосед вылетал, стоило ему оказаться у комнаты, а сейчас молчит и не выходит. Юноша было подумал, что тот обиделся за вчерашнее, но Годжо, за то время, что они жили вместе, был не из обидчивых или быстро отходил, раскрывая руки в объятия, в которые Юджи не шел, ловко уворачиваясь от конечностей. Он еще раз проверил ключи, глянул на оставленный пиджак, висящий на вешалке прихожей, и, в конце-концов, обратил внимание на отсутствие обуви. Сердце упало в пятки и Юджи рванул в комнату соседа с силой открывая дверь. Пусто. Только пыль летает, освещаемая светом из окна. Постель расстелена и разбросаны по комнате вещи, словно кто-то что-то искал перед спешным уходом. Юноша рванул в свою комнату за мобильным, спешно набирая номер, но тот был недоступен. Он снова возвращается в комнату Годжо, пытаясь, как детектив, вычислить куда делся его сосед, но находит лишь несколько смятых листов бумаги, на которых спешно накарябано его имя, а после уже добирается до конечного результата: аккуратно сложенный лист. Итадори берет его в руки и дрожащими пальцами раскрывает. «Юджи-кун» — читает он. «Извини что не попрощался у меня не было времени. Честно говоря я уже и так здесь задержался, нужно было уйти раньше пока я не привязался к тебе пока ты не привязался ко мне (ха-ха). Возможно я немного трус (не немного), но ты — другой. Не такой каким я тебя знаю и помню. Я лелеял надежду будто ты посмотришь на меня снова, как тогда в…» — здесь запись прерывается, яро зачеркнутая, едва не прорезавшая бумагу ручкой, — «Но нет. Ты — не он. Ты старше мудрее и самостоятельнее (хотя куда больше?) и не любишь мужчин (вот ирония!). Я ухожу и тебе (если вдруг надумаешь ха-ха) не нужно меня искать, я не здесь. Мы вряд ли когда-либо увидимся еще а потому я хотел сказать что люблю тебя, Итадори Юджи. В любой из вселенных, в любом мире. Не в любом мире ты любишь меня — прискорбно, но правда. Пуска…» Письмо оборвалось, впрочем, как и дыхание Итадори. Он сел на пол, упираясь спиной в кровать, положил руки на колени и опустил голову. А потом его охватила злость: он порвал письмо, поскидывал с подоконника цветочные горшки и сорвал постельное белье с кровати. Он не любит мужчин, — ха! — да он ни кого не любит! — Эгоист! — в пустоту зарычал Итадори, — Мать твою, эгоист!***
— Нет, Мегуми, — глянул исподлобья на мужчину Итадори. — Не «нет», а «да», — отзеркалил взгляд Фушигуро. Они стояли так еще с полминуты, прежде чем Итадори вздохнул и сдался. — Ну не еще же одного! Я свыкся с тем белым бедствием, а теперь ты предлагаешь взять домой еще и… это? — он указал ладонью на щенка. Мегуми сложил руки на груди, прижимая черного щенка и наклонил голову, взглядом сообщая, что разговоры не принимаются, решение уже принято. Юджи отвернулся, постучал пальцем по губам, и снова повернулся. — Ладно! — всплеснул он руками, — Хорошо! — Вот и славно, — кивнул Мегуми, улыбаясь одними уголками губ, — Пойдем, ему нужна шлейка, удавка и лежанка. Миски где-то были дома, — мужчина спрятал черного щенка под такого же цвета пальто, второй ладонью обхватывая мужа за предплечье. Смеркалось. Пока мужчины шли до дома, накупив практически всё, что было можно, щедро потратившись, обсуждали что им сегодня ждать от белой. Съест она их зарядные устройства или новые кроссовки от Марко Поло. Они строили планы, которые не обязательно должны были сбыться — просто им очень нравилось мечтать о том, куда они поедут этим летом. У Мегуми на работе был завал, потому что ему привели сразу три малинуа для дрессировки, а Юджи мог вырваться в любой момент: катмен нужен не каждый день, хоть он и добился своей популярности в узких кругах боксеров. — Привет, Юджи-кун, — возникла перед лицом Итадори широкая улыбка. Мужчину прошибло током. Он резко остановился, неверяще глядя перед собой, и сделал пару шагов назад, утягивая Мегуми следом. — Годжо…сан, — собрался Итадори, деланно вежливо кивнув, — Какими судьбами? Сатору выглядел так, будто они не виделись всего день. Ни морщинки на его лице, ни тени прошедших лет. — Да вот, захотелось повидаться, — легкомысленно начал Годжо, нервно прикусывая губу, будто врал и не желал говорить правду, а после кинул взгляд на Фушигуро, — О, Мегуми, отлично выглядишь! — Мы знакомы? — скептически покосился Мегуми, успокаивая зарычавшего щенка под пальто. — О, не важно, — махнул рукой он, — Слушай, Юджи-кун, — начал было Сатору, но его прервал резкий и глубокий голос Итадори. — Нет, Сатору, — сфамильярничал он, — Уходи. Возвращайся туда, откуда пришел. Тебя не было десять лет и ты не можешь просто так заявляться ко мне и говорить, будто мы не виделись всего неделю. — Оу… — отступил на шаг Годжо, — Целых десять прошло. А ты все такой же! — сделал он неловкий комплимент. Они стояли в треугольнике, смотря друг на друга, когда Мегуми отпустил мужчину и сделал небольшой шаг вбок, заглядывая в лицо Итадори: — Иди, — кивнул он, — Иди, я знаю, что ты хочешь. Юджи смотрел на Фушигуро глазами, будто впервые видит его, мотая головой, пока Годжо молча ковырял землю взглядом. — Нет, Мегуми, — отрезал Итадори, — Он ушел и не дал мне выбора, прямо как сейчас. — Это уже не важно… — Нет, важно! — рявкнул Юджи, глядя на мужчину, а после перевел взгляд на макушку Годжо, — Ты, — указал он пальцем, — Уходи. Я не желаю знать абсолютно ничего! Отпусти и забудь, иди прыгай дальше по… как ты это называешь, я не знаю, ищи другого меня, — его прервал Сатору. — Но… — Заткнись! Заткнись и не смей трогать меня. Цедил он слова сквозь зубы, пугая Мегуми, который никогда не видел своего партнера таким, и щенка, который не понимал как ему реагировать. Сатору стоял гордо подняв голову, высокомерно возвышаясь над Итадори. — Возможно, тогда я бы и смог тебя полюбить, но ты не дал мне этой возможности, — отступил Юджи, подхватывая под предплечье Фушигуро. — Дал, — возразил Годжо, — Давал много раз, но ты не видел ничего, не хотел видеть, упиваясь своей болью потери и желанием заработать все деньги мира, пока тебе не стукнет тридцать! Юджи отшатнулся и, сильно сжав локоть Фушигуро, развернулся на пятках, давая понять, что разговор окончен.Это правда могла бы быть история со счастливым концом, но люди не всегда готовы идти на уступки друг другу, а некоторые и вовсе не хотят видеть, хотя смотрят очень внимательно. Иногда чувства, которые пронесли сквозь года, так и остаются там — внутри, в угоду личному и чужому счастью. Любовь не может пережить всё, любовь — лишь направление в котором стоит двигаться. Выбор всегда остается за вами: любить и быть любимым там или быть счастливым здесь. А тайна куба… Тайна куба когда-нибудь откроется Итадори-младшему. Когда-нибудь.