Призрак леди Солсбери

      Сознание путалось. Селена обнаружила себя лежащей на боку. Ступни свешивались с последней ступеньки лестницы — упасть удалось вперёд, а не назад. Рядом — ни души, только чьи-то торопливые шаги с левой стороны, уже достаточно удалившиеся. Судя по всему, иллюстрация кровавых слёз и впрямь была порождением собственного разума — тело девушки ещё не сбросило с себя адреналинового кокона, заставляющего сердце подскакивать, в то время как глаза выхватывали никак не изменившиеся детали происходящего, успокаивающие рассудок. Та же морось за окном, тот же стук капель. Шаги стали приближаться, быстрее — нет, оказалось, что это спешили уже две пары ног.       — Лилит, что ты? — Жозефина, которую буквально тащила за руку Прима, остановилась возле служанки. Невзирая на природную брезгливость, женщина опустилась на колени рядом, касаясь платьем пола — его, как помнила Селена, не мыли вот уже несколько дней — неслыханно для мисс Солсбери. Беглый осмотр подтвердил следующие слова девушки:       — Я в порядке. Просто голова закружилась, — дрожавшие руки едва смогли оторвать корпус от пола. Селена замерла на минуту, взирая на ковровую дорожку в попытке справиться с головокружением.       — Тебе ещё нездоровится, надо больше отдыхать, — Жозефина участливо коснулась чужого локтя. Селена села, сбрасывая тонкую ладонь и без какого-либо страха вглядываясь в серые глаза. Вот опять. Предполагаемое возмездие так близко, а получить его невозможно — пространство кружилось, и сфокусироваться даже на двух светящихся зрачках в центре бесцветного лица получалось с трудом, хотя девушка заставляла себя это делать. Не покажет слабости. Даже обещанное Лиаму прощение его сестры не должно остановить; скорее всего, Селена просто не станет его в это впутывать. И волновать.       — Стоит напомнить, почему мне нездоровится?       Тонкие губы сжались в линию, практически пропав. Выражение это было лишено привычного гнева, скорее, смотрелось…совестливо?       — Смерть тебе не угрожала.       — Правда? — насмешка в голосе не проявилась в должной мере.       — Надо вставать, простудишься. — Жозефина подобрала подол платья, поднимаясь на ноги. Сопротивление помощи она встретила поистине железной хваткой: женщина без слов тянула на себя Селену, заставляя подчиняться непропорционально внешнему виду сильным рукам. Перед глазами на секунду потемнело, после чего зрение восстановилось. Мельтешившая Прима поддержала служанку с другой стороны, помогая дойти до спальни.       «Почему всё всегда заканчивается комнатой? Будто меня и без этого не заперли в этом городе, а потому нужно найти тюремную камеру поменьше».       — Я не желаю тебе зла, — Жозефина не спешила уходить даже после того, как они преодолели порог. Селена с силой вытянула из причёски какую-то шпильку, ощущая, как кровь разлилась по коже головы, до того стянутой, возможно, и вызвавшей тупую боль в затылке. — Я просто хочу, чтобы всё стало, как прежде. Твои выдумки не должны этому мешать.       — Предлагаю нейтралитет, — Селена выпрямилась, разворачиваясь, и теперь стояла с Жозефиной почти нос к носу. Оказывается, хозяйка была чуть ниже своей служанки, но проводимая до того между ними грань и постоянная дистанция не позволяли этого предположить. — Я не мешаю тебе своими «выдумками», а ты не трогаешь меня. Никак.       Жозефина нервно сжала и расправила пальцы несколько раз. Терпела. Обычно за такую наглость служанок высекали или отправляли искать другого работодателя, но тонкая ниточка, идущая из юности, не давала этого сделать. Подле шла и иная нить, но уже тянувшаяся от другого человека, незримой тенью присутствующего во всяком диалоге этих двоих.       — Хорошо.       Снизу хлопнула входная дверь. Прима умчалась, видимо, ожидая, что её просьбу о миндале в сахаре Лиам непременно исполнил. Короткое соглашение женщины закрепили кивком. Худой мир обещал стать каким-никаким затишьем.              Приближалось воскресенье. Осень с каждым днём всё ярче сменяла серость на яркие краски, радуя солнцем. Лиам постоянно отлучался, приходя лишь к ужину, Селена постепенно возвращалась к работе, а Берт не показывался, отшельником засев в мастерской. Жозефина каждый вечер рассказывала о том, что удавалось сделать для подготовки ко дню Святого Алистера: о заказанном вине для причастий, новых шторах, нанятых кухарках, уже готовивших прототипы блюд для праздника «на пробу». Роб регулярно посещал художника, отправлял какие-то письма, и, хоть с того самого разговора со служанкой больше речи не заводил, но многозначительно кивал на немые вопросы. Прима, подобно ветру, врывалась ненадолго, щебеча о приближении ярмарки.       — Святой Алистер говорил о том, что труд должен оканчиваться результатом, и радость от него есть благословение Всевышнего, — Жозефина взяла чистую ложку, после окунула самый кончик в густой соус, пахнувший смесью горчицы и чего-то цитрусового. Попробовала, отложив прибор на специальный поднос с испачканной посудой. — Прекрасно. Думаю, отлично подойдёт. — Дородная женщина улыбнулась, возвращаясь к своему делу — крепкие руки со знанием ремесла потрошили рыбу. Селена скривила губы, заранее отказываясь пробовать потенциальный кулинарный изыск. — Лилит, как помоешь посуду, можешь быть свободна.       Служанка взяла поднос, неприятно оттянувший руки. Чтобы ни одна тарелка или вилка не соскользнули, приходилось заново изобретать баланс. Блюдца опустились в корыто, куда заботливо налили помимо сырой холодной воды ещё пару половников кипятка и натёрли немного мыла. Совать туда руки, тем не менее, хотелось мало.       Щетка тёрла фарфоровые бока, счищая остатки соуса и какие-то крошки, плавающие теперь на поверхности. Селена пыталась отвлечься от мысли, что это там прикасалось к пальцам, скрытым на глубине корыта. Алгоритм простой — положить в воду, вымыть, переложить в соседнее ведро, где чистая вода должна была смыть остатки мыла. Тарелка, соусник, вилка. Ложка, блюдце, чашка.       — Ты хорошо справляешься. — Фигура будто возникла из ниоткуда перед Селеной, заставив вздрогнуть. Ни шага, ни движения воздуха.       — Спасибо? — Служанка подняла глаза. Красиво одетая женщина не предлагала помощи, просто смотрела. Светлые волосы, завитые буклями, выглядывали из-под кружевного чепца. Манжеты накрахмаленного голубого платья наполовину скрывали сцепленные на уровне живота ладони, изящные, с чуть покрасневшими суставами, будто незнакомка только что пришла в жаркое помещение с прохладной улицы.       — Надо сказать, чтобы тебе подняли жалование. Как тебя зовут?       — Селена. — Девушка с плеском обронила поднятую в воздух щётку. У неё получилось произнести это! Сколько бы она ни пыталась, с самого появления в Тотспеле звуки не складывались в отличное от «Лилит», а теперь! Неужели она смогла побороть это? Покрытые мылом и жиром руки едва не зажали рот от удивления. Служанка опустила глаза, агрессивно соображая. Конец уже близок! Этот чёртов город должен остаться позади, и гори синим пламенем Роб, Мэри и все остальные! Хозяйка, девчонка и, может быть, Лиам.       — Позаботься о них, Селена.       Девушка резко вскинула голову, справившись с мыслями. Вопросы крутились на языке, а новый порыв сбежать наполнил всё её существо. С именем должно получиться! Движение глаз вверх вышло почти болезненным, но перед ней никого не оказалось. Служанка неловко оглянулась. Шкворчащее масло на сковородке, идущий из-под крышек пар, стук ножа о разделочную доску — обилие действий и звуков вокруг не мешало вглядываться в каждый уголок залитой светом кухни. Никого, кто бы походил на эту женщину, не находилось посреди занятых готовкой женщин; какую из них ни возьми, пришлось бы поделить пополам, чтобы получилась представшая пару мгновений назад фигура. К мытью посуды возвращаться было пощёчиной самой себе, и Селена проглотила это чувство, как горькую пилюлю. То кровь на полотне, то это. Спасибо в обморок не упала, хотя предпосылок к этому не виделось уже давно.       Закончив с посудой, Селена покинула кухню. Последние приготовления к празднику отнимали силы, но, по крайней мере, сегодня получится прогуляться. В ярмарочный день даже служанок отпускали раньше, чтобы они смогли насладиться плодом труда, занявшего весну, лето и частичку осени. Рачительные хозяйки уже заканчивали свои заготовки, ремесленники и крестьяне приходили на торжище за деньгами и весельем. Каким — девушка не представляла. Последнее организованное ею мероприятие, как и сотня до него, несло за собой работу, а не отдых. Роб — не этот, а другой — вообще едва не сорвал проект, явившись задерживать варщика. Если бы его пуля кого-то задела, весь предшествующий месяц можно было считать пропавшим зря. Зря пропал и следующий: местный календарь ясно говорил о том, что Селена застряла в Тотспеле уже на четвёртую неделю. Рабочее платье пропахло едой, а потому сменить его оказалось приятно. Мэри обещала зайти сегодня, чтобы вместе отправиться на Ярмарку: как поняла Селена, представители знатных семейств предпочитали здесь общество друг друга. И пусть Браун она была лишь по мужу, статус передался вдове, не стеснявшейся этим пользоваться и водить дружбу с кузенами Солсбери, Амели и иными.       Лиаму пришлось наклониться, чтобы Прима смогла вставить бутоньерку в специальную петельку на полочке его жилета. Голова девочки была украшена теми же голубыми цветами, что она стремилась прикрепить к наряду молодого человека. Жозефина буднично оправляла перчатки; складывалось впечатление, что все только и делали, что ждали спускавшуюся Селену, будто были декорациями в её истории. Это мнимое ощущение развеялось, стоило дверному кольцу стукнуться о металлическую полусферу: прибыла Мэри со служанкой, за спиной которой уже стоял Берт.       Путь к ярмарке занял каких-то десять минут: её масштабы затронули практически весь Тотспел, похорошевший настолько, что даже серая масса жителей начала приобретать краски. Вдалеке смеялись дети, возле прилавка с яблоками негромко спорили молодые, но уже лишившиеся красоты из-за постоянного упорного труда женщины, зазывала расхваливал иностранные ткани и подошедших к нему потенциальных покупателей. Лиам держал под руку Приму, явно чувствовавшую себя в этот миг очень взрослой. Лицо девочки застыло в ухмылке, тогда как юноша рядом с ней шёл со спокойным выражением, иногда отвлекаясь на разговор. Беседовал с Мэри и Жозефиной Берт, периодически отвешивая каждой достаточно простые, но действенные комплименты. Селена вдруг почувствовала себя лишней. Каждый был занят, имел сейчас своё маленькое общество, в то время как служанка молчала, уставшая разглядывать снующих людей и пейзажи. Наверняка Лилит бы себя так не ощущала, втягивая кого-нибудь в очередную авантюру.       — Лиам! Мы отойдём, необходимо договориться о гирляндах, — Жозефина окликнула брата, уже через минуту теряясь в толпе людей вместе с Мэри. Оставшийся без их участия Берт поравнялся с Селеной, возможно, желая продолжить прогулку вместе с ней, но не спеша заводить разговор, по крайней мере, первую полсотню шагов.              — Здесь продаются и картины, — неловкое молчание давило, отчего девушка выпалила что-то первой, только бы его прекратить.       — И их никто не покупает.       — Твои бы покупали.       — Думаешь? — смешок в голосе выдавал, что предстоящий диалог не претендовал на серьёзность ни в одной из плоскостей.       — Почему нет? Я слышала, ими интересовались.       — Интересное другим зачастую неинтересно мне. Плодить то, что будет походить на всё предыдущее, мне кажется бессмысленным. Ну закажет человек пейзаж — и захочет непременно вид на лиман. Увидит эту работу его друг, и захочет себе такой же. Людей много — лиман один. И после этого писать одно и то же раз за разом?       — Потому ты пишешь в основном портреты?       — Отчасти. Каждый человек уникален, но не все способны это увидеть. Я стремлюсь изобразить то, что вижу именно я. С поправками заказчика.       — Например?       — Например, сделать глаза чуть больше, а губы — пухлее. Уменьшить щеки, укрупнить камень в перстне.       — Не заметила такого среди твоих работ. Все люди смотрятся достаточно… натурально.       — Какой заказчик — такие и правки. Портреты остаются у Лиама, а потому делать что-то по просьбам тех, кто выступает моделью, смысла нет. За всё время мне пожелали только писать с тёмным фоном. Жозефина говорит, это гармонирует с обоями. Оттенок позади не столь важен, как выражение лица, а оно у всех разное.       — Берт всегда это чувствовал лучше других на курсе, — сдержанная похвала от подошедшего Лиама заставила его друга улыбнуться. Без насмешки или самодовольства — искренне. — Там, — светловолосый молодой человек указал куда-то в сторону, — проходит выставка лошадей. Говорят, привезли новую породу.       — Это без меня, — Берт примирительно поднял руки, — анимализм точно не моё.       — Лилит? — Лиам посмотрел на служанку, ожидая ответа. Прима глядела без интереса, исподлобья, возможно, даже надеясь на отказ. Селена не могла его разочаровать, а потому согласилась, не реагируя на украдкой показанный язык.       Постепенно шум ярмарки стихал. Последние палатки, залатанные, явно старше новеньких сестёр из центра, почти не получали внимания: в одной из них Лиам купил с десяток зелёных яблок прямо с корзинкой. Сухой старик сбивчиво благодарил целых пять минут, пытаясь параллельно всучить несколько медных монет сдачи, но «господин Солсбери» вежливо отказался. Ноша тянула, а потому молодой человек неловко косил плечи всю последующую дорогу, чем огорчал Приму, что уже не могла держаться за него, как за своего кавалера. Предвкушение встречи с лошадьми, тем не менее, внушало девочке воодушевление, и она в нетерпении обогнала двоих взрослых. Последние узкие улочки сменились простором: небо над лугом взлетало ещё выше и глубже, а тонкие облака нежно оборачивали солнце, оставляя его свет, но позволяя не щуриться. Показалось несколько светлых недавно сколоченных заборов: их Селена не помнила в день своего побега. Вдоль них на привязи стояли несколько лошадей, лоснившихся и ухоженных, которым периодически бесцеремонно раздвигали губы, чтобы оценить состояние зубов. Несколько седоков объезжали молодых меринов, пуская их рысцой.       — Смотри, какая хорошая, — Лиам поставил корзину на землю и протянул руку к сильной шее. Серая кобыла не дёргалась, позволяя пальцам зарываться в гриву, а другой ладони нежно огладить морду. — Лилит, подай яблоко, пожалуйста. — Молодой человек достал из кармана небольшой складной ножик, уверенным движением разделил фрукт пополам. Лошадь с аппетитом захрустела угощением, отчего часть сока полилась с нижней губы прямо на землю. Услышав запах яблок, ещё несколько животных подошли к забору. Лиам залюбовался на них, едва успевая нарезать крупные плоды на дольки. — Лилит, держи, угости кого-нибудь.       Селена с недоверием положила сочный кусочек на ладонь, будто взвешивая. Вот так протянуть руку и дать лакомство лошади в ситуации, когда она ни на что не могла повлиять, казалось глупым. Утром в ней поселили надежду на избавление, отняли, остаток дня проходил на фоне общего веселья, а теперь ей предлагали ещё и принять в нём участие. Как если она забыла обо всём и наслаждалась жизнью. Девушка не заметила, что стоит так уже продолжительное время. Видя, что девушка замкнулась в себе, Лиам вытер руки о платок и подошёл сзади. Пальцы легли на каменные плечи, которые в ответ на контакт дрогнули, но Селена не вырвалась. Молодой человек осторожно подвёл её к забору, после чего взял за запястье с тыльной стороны. Бережно баюкая женскую руку в своей ладони, он протянул её вперёд. Служанка всё так же не выказывала сопротивления. Тогда он сделал движение вверх, позволяя лошади взять губами злосчастную дольку яблока.       — Не страшно?       — Нет… — Селена не хотела признаваться, что стала чуть менее напряжённой. Кобыла ткнулась большим носом в её ладонь, таким тёплым и приятным, что прикосновение захотелось продлить. Теперь девушка сама подошла ближе, ощупывая мягкую короткую шерсть на морде, рассматривая умные тёмные глаза животного, казалось, полностью её понимающего. Ещё несколько меринов также получили свою порцию ласки. Они подходили, принимая поглаживания Лиама и Селены, хрустели лакомством и совершенно не беспокоились. Шум города был далеко, чтобы не пугать, люди разговаривали достаточно тихо, никто не мешал коням передвигаться. Только забор останавливал их, оставлял в неволе, которой, впрочем, они могли быть и рады. Прима умчалась с парой яблок к другой части забора, и вскоре лошадей уже было нечем угощать. Селена сделала шаг назад, оборачиваясь. Лиам, оказавшийся слишком близко, придержал её за предплечья, чтобы она не упала от неожиданности. Застыл, не глядя ей в лицо. Понимая, что она вот-вот отойдёт, тихо сказал:       — Пожалуйста, постой так ещё чуть-чуть.       Девушка не пошевелилась. Ткань понемногу впитывала сердечность простого жеста, согревая кожу там, где лежали ладони. Они были тонкими, с покрасневшими суставами, такие знакомые и непривычные одновременно. Селена прикрыла глаза. Ни звуков, ни шорохов. Простое прикосновение, к которому нельзя тянуться, потому что за ним — неясность и опасности этого составленного на коленке мира. Она сейчас практически жалела, что была вынуждена бежать от теплоты навстречу работе, квартире, привычкам и статусу, с одним желанием — выбраться и остаться живой. Хотя если Мэри и Жозефину бросить здесь хотелось, то Лиаму лучше бы было остаться лишь картинкой, такой же декорацией, как все остальные, но он тянулся навстречу, был живее прочих, застрявший в серости Тотспела, как и она. Молодой человек отошёл первым, всё также не стремясь смотреть на девушку, что так разнилось с его обычной открытостью и готовностью говорить. Слова о том, то помнить необязательно, главнее чувствовать, любые благодарные речи остались непроизнесёнными. Пожалуй, именно сейчас тишина не мешала. Подоспевшая Прима нарушила её, делясь своими впечатлениями, но также замолкла, очевидно, уловив, что двое спутников не были настроены к диалогу. Она лишь перехватила корзину и теперь увлечённо рассматривала переплетение крепкой ручки, представляя, как бы красиво в ней смотрелись выращенные в саду цветы.       Селена поднялась к себе. Много думать было плохой идеей, а потому она отвлекалась, считая шаги до комнаты, как делала всегда, когда не понимала, что конкретно ей следует чувствовать. Тревогу? Сомнения? Какие-то иные ощущения? Дверь скрипнула, заглушив удивлённый вздох, когда она увидела, что её ждали.       Роб фамильярно набросил пиджак на кованое изножье кровати, сидя на табурете и в нетерпении качая ногой. Ключ щёлкнул в замке, когда Селена вышла из оцепенения, готовая к новому этапу переговоров.       — Здравствуй. Нужно кое-что обсудить. — Девушка приветственно кивнула и устроилась на кровати, понимая: разговор будет долгим и отлагательств не предлагающим. — Я многое узнал, в основном за сегодня. Кажется, наша проблема куда серьёзнее, чем мы думали.       — Говори.       — Во-первых, пропажа людей здесь — дело не новое. Я насчитал пятерых, включая маму, когда проводил расследование дома. Мне удалось выяснить часть имен тех, чьи портреты висят в коридоре — в реальности их минимум восемь. Во-вторых, я виделся с Фредериком Роузеном. Слышала что-то о нём?       — Видела письмо, они общаются с Жозефиной. Роузен — юрист.       — Роузен — напуганный до полусмерти мужчина, больше походящий на старика. И боится он в этом городе только наших уважаемых хозяев и почему-то тебя. Не говори, что не помнишь, это неважно, враг моего врага — уже мой друг. — Роб достал из-за пазухи трубку, но, получив неодобрительный взгляд, убрал назад. — А о Солсбери… Он выражался спутанно, будто и сам не в себе, твердил что-то о каре Всевышнего и прочее. Из реально важного — все в курсе о том, что происходит, включая него. Я видел письма констеблей, они лежал у него на столе нераспечатанными, но я герб управления и с закрытыми глазами узнаю. Их ровно столько, сколько висит рам.       — Что он говорил о каре? — Неприятные предчувствия подтверждались. В голове Селены толстым корневищем угнездилась и иная зацепка, и неясно, хотела она её подтверждения или опровержения сильнее.       — О том, что Тотспел основали переселенцы, главой которых двести лет назад был некто Уильям Солсбери. Вместе с ним на корабле плыл некий монах Алистер, но умер по дороге. Позднее его канонизировали, и это имя прочно переплелось с этим семейством. Понимаешь, они двести лет управляли городом, но ты видела, чтобы Лиам кому-то указывал, что и как делать?       — Жозефина помогает церкви.       — Естественно. Поддерживает культ, который насадили в том числе её предки. Ты знала, при каких обстоятельствах эти двое лишились родителей?       — Нет… слышала только что-то о проклятии, как и ты, но не более.       — Я расскажу. Официальная версия в том, что они отравились чем-то, более того, пострадали и дети, и их дед, который был тогдашней главой семейства, но эти трое выжили, а среднее поколение — нет. Я видел могилы, родителей Лиама и Жозефины похоронили по всем обрядам в ограде кладбища, это точно не самоубийство. Роузен назвал это случайностью, но жена главы семейства умерла за десять лет до этого при схожих обстоятельствах. Молния не бьёт в одно место дважды.       — Хочешь сказать…       — Хочу сказать, что смерти в этой семье, городе и твоё отравление — одного поля ягоды. Боюсь представить, что случилось с теми, чьи лица смотрят на нас с лестницы, если они не щадят своих же.       По спине пробежал холодок. Не может же быть такого, чтобы Жозефина отравила своих отца и мать, а заодно и родителей Лиама. Кроме того…       — Когда это случилось? С Солсбери.       — Почти двадцать лет назад.       Нет, пусть Жозефина и выглядела старше своих лет и могла нанести вред, будучи девушкой на выданье, то для причастности к смерти бабушки она точно была ещё слишком мала. Между полушарий пульсировало встреченное в дневнике мистера Солсбери слово «безумие», многократно повторяющееся на пожелтевших страницах.       — По стечению обстоятельств, всё происходило осенью. Нам нужно быть осторожнее.       «Канун Святого Алистера!».       — Что ты планируешь делать?       — Я уже написал всем, кому мог. Если не стану отвечать хотя бы раз в три дня, сюда приедут те, кто получил мои послания. Я должен с этим покончить. — Селена вздрогнула. — Но пока у них есть время меня разубедить. Один процент вероятности, но чувствую, что мы оба правы.              Роб оставил её. Селена смотрела в одну точку. Как могло случиться, что единственный, кто не вызвал отторжения, но и на словах не являлся союзником, был причастен ко всему этому кошмару? Девушка откинулась на кровать. Думать было настолько тяжело, что она спустя час уснула.              Крыльцо дома выглядело чуть иначе. Кованые перила блестели чистотой, тут и там в саду суетились слуги, на которых двое — мужчина в возрасте и совсем подросток лет тринадцати — не обращали внимания. Старший сдавленно шипел на юнца, а после схватил того за руку и во всю прыть, которую позволяли показывать дрожащие колени, потащил куда-то в дом, стуча по каменному полу дорого отделанной тростью. Следующим кадром Селена видела, как тот же самый мальчик свернулся калачиком, уложив голову на её колени. Она гладила спутавшиеся светлые волосы, пока он не прекратил всхлипывать и не уснул. Сердце защемило — это была не та боль, которую было привычно испытывать, она принадлежала кому-то другому. Утром Лиам выглядел уже старше своих лет, синяки под глазами сделали его взрослее, а черты словно заострились, выдавая молодого, но мужчину, в глазах которого уже не было прежней — служанка почему-то знала, что ему принадлежало — лучистости. Руки беспрестанно дрожали, но он прятал это за широкими манжетами — Лиам и сейчас их носил. Вошедшая Жозефина приветливо протянула руки. Её платье было светло-голубым в тон глазам, лицо — гладким и свежим, как если бы она едва отпраздновала двадцатилетие. Юноша ответил сдержанным объятием.       — Ты знаешь, что я никогда тебя не брошу?       — Мы — семья, Лиам, — кузина на миг перестала улыбаться, заглядывая в глаза Селене, — и мы никогда друг друга не бросим.       Сцена вновь переменилась. Уже повзрослевшая Жозефина вышивала, сидя у камина. Она всё ещё была младше, чем служанка помнила, но несколько морщинок уже залегли на высоком лбу. Палец привычно был без обручального кольца — скорее всего, хозяйка отеля так и не была замужем. Из её глаз катились слёзы, мешая обзору, отчего, в очередной раз продевая иглу через полотнище, она уколола палец. Это окончательно выбило её из колеи, и она зарыдала, утыкаясь покрасневшим носом в неоконченное шитьё. Лиам наклонился сзади, обнимая её за плечи, привычно уговаривающим тоном успокаивая. Его губы прижались к блестящим, не тронутым сединой каштановым волосам на макушке.       — Я тебя не оставлю. Я обещал.       — Но Лиам...       — Не тревожься, сестрица. Лилит кое-что придумала...