Призрак леди Солсбери

      — Лилит, так и будешь стоять? — Жозефина в нетерпении теребила мизинец, скрытый перчаткой. Осенний Тотспел был суров и требовал одеваться так, чтобы погода причиняла минимальные страдания. Селена перевела до того потерянный взгляд на двух женщин: хозяйку отеля, заметно похудевшую за последние дни, и молодую вдову, в противовес своей компаньонке пышущую здоровьем. Глаза Мэри поблёскивали как-то нездорово; помнится, в академии будущему проектировщику мостов рассказывали, что дамы в позапрошлом веке любили закапывать белладонну, чтобы расширять зрачки. Втроём им предстоял последний променад по лавкам: перфекционизм Жозефины явно должен был свести ту в могилу, но старая дева упрямо сопротивлялась данному утверждению и готовила все детали предстоящего праздника с таким тщанием, на которое только была способна.       — Не гневайся, девочка ещё не до конца оправилась, — Мэри уколола словом подругу, отчего та отвернулась к двери. Будь Селена в другом расположении, она бы поблагодарила за заступничество, но узел, затягивавшийся на шее, мешал. Солсбери замешаны в пропаже людей, Мэри, пусть и держится особняком, явно в курсе: служанка несколько раз слышала, как она зовёт на ещё не случившийся, но уже набивший оскомину, вечер жителей города. Ещё Берт… художник почти не показывался, а если и являлся на чай, то в масляных пятнах на руках. Портрет Роба был уже окончен, а теперь стоял в мастерской, пока краска окончательно не застынет. Мужественное светлое лицо, выступающее из темноты за спиной.       Троица покинула особняк. Тучи угрюмо нависали над головой, но ветер не поднимался; до дождя должны были успеть. Служанка плелась позади, то и дело укладывая в корзинку пёструю гирлянду, мешочек специй или другую мелочь. Диалог двух дам впереди едва касался ушей: сон не шёл из головы, да и сон ли это? Жозефина зашла в новую контору, оставив Селену с Мэри прогуливаться вдвоём. Спустя пару минут в очередной лавке, куда забредали скорее от безделья, чем по необходимости, они столкнулись с Амели. Она как раз рассматривала броши, прикладывая их к лифу одну за другой.       — Доброе утро! — Мэри обняла знакомую.       — Доброе утро! Как поживаешь? — завязался новый непримечательный разговор, напоминавший скорее дежурный обмен любезностями, чем искреннее общение. В один момент аристократка повернулась к продавцу, протягивая ему понравившийся экземпляр с рубином. — Пожалуй, я возьму это. Лесли, кошелёк.       Звон покатившихся по полу монет заставил Селену отвлечься. Прислуга Амели сжалась, переводя взгляд то на упавший кошель, то на багровеющую в тон шляпке хозяйку, не понимая, посыпать голову пеплом или же начинать собирать утерянные деньги. Бывшая сотрудница Селены с яростью сняла перчатку, замахиваясь так, что замша явно должна была намертво впечататься в испуганное лицо.       — Постой. — Мэри участливо положила ладонь на чужое предплечье. — Ты же от неё уже живого места не оставишь, вся трясётся. Лесли, прибери. — Примирительная улыбка обезоружила Амели, неловко дёрнувшей уголками губ и уже опустившей своё оружие. — Держите, пожалуйста, — вдова Браун протянула несколько золотых торговцу, — пусть это будет моим тебе подарком на Алистера.       — О, благодарю тебя… — аристократка окончательно сменила гнев на милость, только искоса поглядывая на бедную девушку, что на коленях ползала по грязному полу, возвращая монеты обратно. — Право, не стоило. — Бархатная коробочка скрылась в поясном мешочке.       — Пустое, дорогая. Ты же придёшь завтра?       — Как я могу не прийти…       Селена поборола порыв помочь Лесли, ведь в самом деле поднять стоило всего две или три золотых. Поистине Амели слишком сильно давила на свою служанку, едва сдерживавшую слёзы, не верящую в то, что так легко отделалась.       Лавку покинули с согласным взаимным прощанием. Амели уже затерялась в веренице заметно более дёшево одетых людей, когда Селена спросила:       — Почему ты её остановила?       — Знаешь, — улыбка сползла с лица Мэри так, будто её щёки свело от изображения дружелюбия, — до замужества я была в не менее неприглядном положении, где каждый мог вытирать о меня ноги, — вдова обернулась к собеседнице, — и меня тошнит, когда приходится смотреть на кого-то столь ничтожного. Я просто не хотела снова видеть, как Лесли лишается чувств.       — А если приходится смотреть на таких, как Амели? — Селена вдруг ощутила неприязнь. Когда-то она могла себе позволить и большее, правда, не опускаясь ниже словесных оскорблений.       — О, дорогая, — веер щёлкнул, привычно скрывая нижнюю часть смуглого лица, — на них смотреть одно удовольствие. Унижение слабого не делает их сильными, лишь выставляет всю внутреннюю грязь напоказ.       Жозефина подошла со спины, окликая спутниц. В её руках нашла место любовно связанная стопка писем.       — Держи, — хозяйка отеля вложила в ладонь Селены монеты, — можешь выбрать что-нибудь в подарок. В честь праздника. — Женщина шумно выдохнула, выдавая усталость. — Мэри, заглянешь на чай? Если у тебя не осталось дел, мы можем идти.       — Конечно…       Селена растерянно смотрела на деньги. Удалившиеся женщины не удостоили ответами так и не заданные вопросы. Выбирать подарки? Да завтра случится что-то ужасное, то, от чего хотелось убежать, забаррикадироваться, а не праздновать приближение этого «чего-то». Девушка даже не сразу обратила внимание, как кто-то дёргал её за рукав.       –…мне.       — Что? — служанка неуклюже завертела головой, стремясь найти источник звука.       — Говорю, если тебе они не нужны, можешь отдать их мне, — Прима ещё раз тряхнула за манжету, отчего металл звякнул в руке. Чтобы отыскать её пришлось опустить взгляд вниз. — Я найду им применение, — девочка состроила ехидную гримасу, подначивая Селену.       — Ещё чего! — девушка притянула ладонь к груди, пряча золотые от любопытных глаз.       — Ты даже не знаешь, что с ними делать, — Прима закатила глаза. — Купишь подарок Лиаму? Или как обычно себе?       Селена уставилась на эту маленькую занозу. Как обычно она появлялась из ниоткуда, но в этот раз надо было сделать так, чтобы она никуда не исчезла.       — «Как обычно»?       — Не поднимай так бровь, я тебя боюсь. Да, ты каждый раз покупала на Святого Алистера подарок себе. Ещё приговаривала: «Надо радовать тех, кого любишь». А все знают, что Лилит любит только себя.       — Правда?       — Правда. Даже ни разу не потратилась мне на сладости.       — Тебя в прошлом году тут не было.       — За-ну-да.       Девочка развернулась на пятках, но остановилась, чувствуя, как натягивается воротник. Селена схватила её в последний момент, прерывая такой естественный побег. Десятилетка попыталась освободиться, затопала ногами, но сдалась, поняв, что сопротивление бесполезно: её держали за шкирку как разбаловавшегося котёнка.       — Прима.       — Что?       Селена разжала пальцы, позволяя девчонке обернуться. Впервые за всё время, что девушка её встречала, Прима выглядела по-настоящему серьёзной. Видимо, тон служанки не оставлял манёвров для того, чтобы продолжать смеяться или артачиться.       — Будь осторожнее.       — О, Лилит, за меня не беспокойся. Меня завтра здесь уже не будет.       — Куда ты собираешься? — Селена двинулась с места, стремясь не привлекать внимания. Прима последовала за ней, идя сбоку, так, что со стороны они казались прогуливающимися в преддверии праздника сёстрами.       — Куда-нибудь. Работа с садом окончена, не вижу смысла задерживаться. Спасибо этому дому, пойдём к другому. О! Смотри! Твоё зеркальце. — Служанка повернула голову в сторону, следуя указке девочки. На витрине ломбарда в красивом витом обрамлении и правда было зеркало, уже не новое, но по-хорошему антикварное, с чернением по бокам. — Возьми его с собой.       — Зачем?       — Пригодится.       Селена не привыкла действовать по чужой указке. Но на этот раз поспешила послушаться. Кто знает, возможно, этот артефакт и вправду зачем-то понадобится. «И в какой момент мной стала помыкать эта мелюзга? Впрочем, неважно, на что тратить деньги, скорее всего, послезавтра они уже не будут иметь никакого значения». Почему-то судьба Примы после ухода от Солсбери Селену не пугала. Очевидно, малышке везде будет безопаснее, чем в мрачном особняке. Факт, что чертовка выпутается откуда угодно, не попадёт под дурное влияние и не окончит жизнь в канаве, казалось, неоспорим. Слишком дерзко она смотрела на мир, заточивший в себе без малого несколько сотен человек, словно была действительно вольна приходить в него и уходить без чье-либо разрешения. Ростовщик упаковал покупку. Можно было выдвигаться домой.              Селена проснулась разбитой. Вечером всё решится. Рука сама собой потянулась к зеркальцу, но в отражении не нашлось ничего примечательного, кроме синяков под глазами. Программа «Минимум» на день состояла в том, чтобы выжить, максимума же она достигала в том, чтобы перестать казаться затравленным зверем. Даже если все вокруг были против, у Селены, как обычно, был главный и единственный союзник — она сама. Неважно, что придумал Роб, творится в семье Солсбери какая-то чертовщина или нет, но, если эти две стороны схлестнутся в схватке, то простая служанка не встанет у них на пути, прикрывая кого-либо грудью, и постарается освободиться малой кровью. Сердце кольнуло при воспоминании о Лиаме. Разум твердил о том, что он и есть главный кукловод: всё же слово мужчины полтора века от современности было камнем, в то время как мнение Жозефины при обычных условиях можно было сравнить с пером. Но все дикие анахронизмы, логические неувязки и, впрочем, остальной пережитый в Тотспеле опыт буквально кричали о бесполезности приводить увиденное к адекватному знаменателю. Выжить, выжить и ещё раз выжить. Потеряться в работе, ещё раз отдраить полы, перемыть посуду, поправить гирлянды. Наполировать откуда-то привезённый в просторную залу рояль, в общем, устать настолько, чтобы не мучить себя тревогами. Бежать некуда. Селена оказалась своими ногами в центре идеального шторма, выход из которого находился в самой середине. Лишь бы этот вихрь или ураган не подхватил в иное место, в несколько раз хуже. Хотя, куда уж.       Перед встречей гостей служанка причесалась, уложив волосы крепко и надёжно: излишне пышные кудри могли стать помехой в случае немедленного побега или, не приведи судьба, схватки. Селена — не боец, не воин и ни в коем случае не спаситель слабых. Она — сама по себе. И пускай даже Лиаму удастся переубедить её в чём-то, не было гарантий, что завершение этой эпопеи не станет последней встречей. Стресс сближает, но, когда он заканчивается, люди способны открываться с другой стороны. Доброта, нежность, теплота… Хватит. В другой жизни.       Усталость Жозефины куда-то делась. Несмотря на приставшую худобу, её лицо украсил румянец, гармонирующий с прекрасным тёмно-бордовым платьем, шёлком обнимающим очень тонкую для её возраста талию. Даже седина сейчас не старила, сливаясь с яркими серебряными серьгами, явно оберегаемыми для самых важных дней в году. Хозяйка отеля смотрелась яркой луной на небосводе, где Селене в её двадцать семь оставалась участь безымянной звезды. Женщина порхала по зале, от выставленного на самом видном месте портрета Роба и до рояля, не спешившая, но живая, словно не было пропасти лет между сном её служанки о делах минувших дней, когда девице Солсбери было около двадцати, и сегодня. Глаза горели, как у счастливой невесты. Подобное зрелище заставило руки Селены, затянутые в синие перчатки, покрыться мурашками. Пройди между её первым появлением в Тотспеле и Святым Алистером не месяц, а неделя, служанка бы не узнала в такой красавице свою сварливую госпожу. «Нет, не мою. Я ей не принадлежала, в отличие от Лилит».       Первые гости стали прибывать небольшими группами, не теряясь в омуте светского этикета. Светившееся при свечах шампанское легко качалось в поднимаемых бокалах. Мэри выбрала бархат, Берт остался верен чёрной рубашке, Амели, Алиссия, ещё несколько знатных дам приходили во всё более роскошных туалетах. Вереница незнакомых людей, в которой едва была заметна напряжённая спина Роба, не умевшего принимать комплименты насчёт своей внешности, а потому как чёрт ладана сторонившегося собственного портрета. Мужчина то и дело проверял что-то за пазухой, раздражался из-за толпы, вновь и вновь отступая к самому краю. Кто-то заговаривал с Селеной, вежливо пытался что-то спросить, но, видимо, созданное Лилит реноме отпугивало всех, кроме самых отчаянных, хотя и те не задерживались. Один мужчина почти начал в извинениях лобызать ей руки, но девушка умело вывернулась из неловкой ситуации, соврав, что конечно всё ему прощает. Что именно? Неважно. Лиам не появлялся, не спасал положения, как обычно это делал: Селене, стыдно признать, не хватало его кратких пояснений, кто, зачем и почему к ней приближается. Даже мелькнула шальная мысль, что, когда к ней относились как к прокажённой, это было более приятно.       Служанка вынырнула из начинавшего душить зала. Жозефина на правах дающей бал хозяйки приветствовала людей, уже редеющим потоком стекавшихся на праздник. Женщина даже сменила перчатки: на прежних уже осталось пятно от вереницы стремившихся запечатлеть поцелуй мужчин. Их внимание явно было ей приятно, но прежняя брезгливость требовала выглядеть безупречно. Селена отвернулась от двери. Лиам стоял на лестнице, задумчиво разглядывая картины. Почти всю иллюминацию перенесли к месту будущих танцев, а потому компанию ему составляли лишь несколько канделябров, неспособных полностью развеять полумрак. Юноша прислонился спиной к периллам, едва видимый и полупрозрачный, как призрак. Только приближение служанки отвлекло молодого человека. Он улыбнулся.       — Здравствуй.       — Здравствуй, — Селена осторожно встала рядом. Решение раз и навсегда вырваться наружу не предполагало прятаться от финального акта дурацкой пьесы, где она поневоле стала главной героиней, но отойти на безопасное расстояние ничего не запрещало. Если она понадобится Робу, то должна успеть вернуться в зал. Но раз празднование только начиналось, то ничего не запрещало оставшееся до кульминации время провести чуть дальше. — Я не видела тебя сегодня.       — Последние заботы. Не могу же я сваливать всё на сестрицу, — тонкие ладони упёрлись в дерево за его спиной. Молодой человек вернул взгляд на рамы, скользя по каждой из них. — Я ещё не придумал, куда повесить портрет господина Штицхена. — В зале уже которую минуту звучал полонез.       — Разве это настолько необходимо? — Селена попыталась не выдать сквозящего в словах подтекста. Хотя, даже если он посчитает, что она всё вспомнила, у него будет не так много возможностей её проверить.       — На самом деле нет. Не думаю, что в этом будет какой-то смысл. — В отличие от своей кузины, Лиам выглядел скорее подавленным, хоть и старался бодриться рядом с Лилит. — Как считаешь?       — Не знаю…       Настроение молодого человека понемногу стало передаваться и Селене. Она уже не была так уверена в своём боевом настрое на победу. Словно этот город, это семейство только за два дня окончательно её сломали. «Никогда!». Девушка набрала полную грудь воздуха. Последняя решимость должна сыграть, обойдя мучителей в партии. Она — не лошадь, для которой загон есть единственно подходящее место.       — Тогда неважно. — Лиам медленно выпрямился, протягивая спутнице руку. — Удостоишь меня танцем?       В подтверждение его предложения музыка в зале сменилась. Приглашённые скрипачи начинали выводить какую-то иную мелодию, приглашая присоединиться к веселью. Селена вложила свою ладонь в чуть подрагивающие пальцы. Юноша спускался на две ступени впереди, поддерживая доверившуюся ему партнёршу. Они едва успели занять позицию на танцевальной площадке, когда помещение наполнили аккорды вальса.       Их руки соединились. Лиам уверенно закружил Селену по залу, улыбаясь по-прежнему тепло и открыто. В светло-голубых глазах отражались свечи, но даже они не могли затмить какую-то странную тоску во взгляде, невидимую до того в коридоре. Молодой человек вновь и вновь менял направление шагов, под которые на удивление было легко подстроиться, продумывал каждое движение, механическое, как если бы мысль его была далеко. На деле она находилась совсем рядом, в его руках, но он будто специально отгонял от себя порывы прижаться или сделать что-то выбивающееся. А потому вёл в танце, охватывая вниманием необычно покорную девушку, плывущую за ним по зале. Поворот. За левым плечом мелькнула фигура Жозефины, ответившей Берту согласием на первый вальс. Она сосредоточенно подсчитывала в голове шаги и была словно далеко от ведущего мужчины, что слабо вязалось с недавно увиденным в её комнате. Селена как ни пыталась, не могла раствориться в звучании скрипок и отпустить тревогу, но рядом с Лиамом чувствовала себя несравненно лучше. Что-то произойдёт, однако не тогда, когда его ладони держат затянутую в корсет талию, согревая. Ей ещё нужно сделать ему последний подарок. Все знают, что Лилит любит только себя, но Селена, что бы ни случилось, была благодарна этому юноше. Пожалуй, без него можно было бы также причислить себя к фамилии Солсбери: не по крови, а по безумию, сто процентов одолевшему бы её во враждебной атмосфере Тотспела. Эти пшеничные волосы и голубые глаза были практически единственным светлым пятном во мгле выпавшего испытания. Возможно, то зеркальце позже действительно ему пригодится. Последние аккорды потонули в аплодисментах. Жозефина без тени присущего влюблённым смущения отошла от Берта, поклонившегося ей. Лиам на секунду остановился, повторяя его действие. Селена положила руку на его предплечье, отметив то, каким напряженным он стал теперь. Улыбка больше не украшала бледное лицо, плечи скруглились, словно он нёс на себе тяжёлый камень.       — Ты не против отойти ненадолго? — помещение действовало странно. Тени в углах будто бы стали гуще, а непривычное к энергозатратному танцу тело заставляло голову кружиться. Более того, в воздухе пахло шампанским с какой-то примесью, делавшим атмосферу тяжёлой, оседающей в лёгких. Толпа выжигала кислород своим дыханием, не замечая этого. Смех, раздававшийся в отдалении, становился громче.       — Нет. Более того, мне есть что тебе отдать.       Потратив пару минут на взаимные приветствия гостей и хозяина, пара смогла выйти. Селена оставила зеркальце у себя в комнате: нужно было подняться, чтобы вручить его. Бальные платья, лишенные карманов, не позволяли спрятать увесистое стекло. Лиам терпеливо подождал снаружи, пока служанка возьмёт небольшой свёрток. Ещё утром она вернула упаковку на место: слишком старался хозяин ломбарда, подбирая ленточку нужного оттенка.       — Это?.. — молодой человек осторожно принял зеркальце, по форме догадываясь, что скрывает украшенная чернильными звездами обёрточная бумага.       — Да.       Лиам ссутулился сильнее. Осторожно развернул подарок, задержав взгляд на собственном отражении, размывавшимся из-за тремора. Оттуда на него смотрело худое лицо, слишком тёмное даже в полумраке. Он на мгновение зажмурился, прогоняя наваждение.       — У меня тоже есть кое-что для тебя.       Путь к его комнате был краток. Молодой человек отпер дверь, оставив ключ в замке: видимо, задерживаться они не собирались. Прямо на сукне ждала коробка: не перевязанная, наспех закрытая, как если бы её собирали в последний момент. Селена остановилась напротив стола, не решаясь к ней прикоснуться: в конце концов, это могло быть и нечто другое. Лиам бережно положил зеркальце рядом с чернильницей, избегая бросать взгляд в серебряную гладь. Он осторожно взял Селену за плечи, мягкой силой заставив развернуться к себе.       — Здесь деньги и некоторые вещи, — молодой человек заговорил полушёпотом, сдавленно, будто к его горлу приставили нож, — ничего не говори. Пожалуйста, я прошу тебя, — голос Лиама задрожал. — Что бы ни случилось, Берт предупреждён, он придёт за тобой утром.       — Что это зна…       — Лилит, моя милая Лилит, — пальцы переместились на скулы, нежно оглаживая их, — я не хочу, чтобы это так продолжалось, — юноша сглотнул подкативший ком, смотря в испуганные глаза перед собой, — не могу, просто не могу. Это нужно прекратить.       — О чём ты, чёрт подери, говоришь?! — Селена вскрикнула, угодив слабым кулаком по пуговице на жилете. Она была готова заплакать от бессилия: для чего всё это? Что он собирается делать?       — Лилит… — в следующий миг Лиам впился в её губы солёным поцелуем, жарким, таким, будто от него зависели их жизни. Держал Селену некрепко, так, чтобы она могла оттолкнуть его в любой момент, но, кто угодно свидетель, это ранило бы его глубже любого ножа. Девушка не отстранялась, мысли в голове путались в непонимании: стоит ли ответить на ласку или броситься прочь. Молодой человек дрожал как от лихорадки, вымещая в этом поцелуе всё своё отчаяние, все невысказанные с детства слова. Лилит изменилась, настолько, что он не знал, вспыхивали ли в ней картины далёкого прошлого или же она похоронила их на самом дне души, прежде чёрной, той, где только Лиам мог разглядеть проблески света. Он отстранился резко, путаясь в ногах; так невовремя отступивший тремор позволил быстро захлопнуть дверь, для надёжности запираемую под крик опешившей девушки. Юноша бежал без оглядки, боясь, что эмоции заставят его отступить от намеченной цели.       Селена барабанила руками и ногами по дубовому косяку, откалывая столетние декоративные элементы, бранясь и ругаясь последними словами. Вот сейчас Роб должен уже быть в опасности, а её закрыли, и не абы кто — Лиам, единственный человек, из-за которого она отметала мысли сдаться и дожить свой век в Тотспеле. Оставил ей какие-то деньги, поцеловал, но так и не сумел нормально… Попрощаться? Ведь прощание чудилось ей в жестах, когда он просил её не двигаться во время ярмарки. Пытался запомнить этот момент.       Лиам слышал её до тех пор, пока не оказался на лестнице. Окно, ведущее в сад, явило ему три фигуры. Жозефину, Мэри и господина Штицхена. Ритуал начинался. Юноша нырнул в альков, извлекая из его теней тяжёлый прямоугольник.              Селена осела на пол.       — Чёрт, чёрт, чёрт! — растрепавшиеся волосы лезли в глаза, намокали и рвались, отбрасываемые в ярости на саму себя. Что теперь делать? Как убегать? Зачем Лиам так с ней поступил? Девушка отшвырнула от себя какой-то свёрток, звякнувший металлом, откуда к её ногам выпал испачканный мастихин. Даже сейчас судьба решила ей напомнить о трижды проклятых картинах!       Замок щёлкнул. До утра было ещё далеко, служанка едва ли провела так десяток минут, и всё же подорвалась, резко распахивая дверь, готовая броситься с боем на любого, кто бы перед ней не предстал. На неё смотрели знакомые светлые глаза, так похожие на Лиама, но более округлые, женственные. Уже знакомая Селене леди неподвижно стояла перед ней, ничего не опасаясь, лишь заслоняя проход. Кудри, по-прежнему завитые буклями. Накрахмаленное платье. Невесомые движения. Жестом она остановила порыв девушки броситься наружу, твёрдой рукой указывая куда-то за девичью спину.       — Возьми его, Селена.       — Пустите!       — Возьми, пожалуйста.       Наполняемая гневом девушка шагнула к столу, не понимая, чего от неё хотели. Обращение по настоящему имени отрезвляло, но не позволило с первого раза догадаться. Наконец, пальцы Селены легли на серебряную оправу зеркала. «Прима, что же ты знаешь?». Она подняла его, заглядывая в собственные глаза.              — Это неправда! Пустите меня, — девушка чувствовала себя совсем маленькой перед высоким седым мужчиной, которого она ранее никогда не видела.       — Лилит, тебе нельзя. Лиам совсем плох, тебе не нужно смотреть!       — Дядя! — зрение было размыто, щеки, покрытые чем-то сырым, щипало от ветра. Селена стояла на улице возле будущего отеля, а дорогу ей преграждали, не давая войти внутрь. Откуда-то из дома раздался крик.              — Она отравила и себя, и мужа, и сына! И брата с женой не пожалела! Даже я, кха-кха, — голос за дверью звучал приглушённо. Девушка всем телом прислонилась к косяку, стремясь разобрать хоть какие-то слова. Кто-то по ту сторону давился кашлем; голос принадлежал мужчине и уже встречался в недавнем сне.       — Генри, она объяснила, почему это сделала? — дядя Лилит терпеливо переждал, пока его друг не придёт в себя от спазма в груди.       — Она твердила, что хотела очистить нашу кровь! Что вышла за чужака, ошиблась, и потому хотела, чтобы и он, и другие, снова получили благословение Святого Алистера. Что изгонит из их тел зло! Всё началось с её матери! Моя дочь, Аннетт, своей рукой подлила какой-то отвар сначала мужу, а потом и остальным. Беременная, понимаешь? Хотела очистить от грехов нерождённое дитя! Безумная! Я выпил случайно и совсем чуть-чуть, это меня спасло. Я нашёл моего ангела в луже крови, как некогда её мать, Лиам плакал, пока его едва мог держать отец. Потом и мальчик свалился.       — Солсбери, успокойся! Чем мы можем помочь?       — Я не знаю. Врачи говорят, ему осталось недолго. Аннетт повезло, что она выпила слишком много: не мучилась, равно как и её брат с женой. Муж при смерти, уже одной ногой в могиле, а Лиам, если и выкарабкается, останется калекой. Не знаю, как сказать Жозефине, благо она не здесь. Лучше бы он умер поскорее.       — Дети не должны расплачиваться за твои грехи!       — Они уже расплатились! — мужчина за дверью зарыдал. Дядя Лилит ещё какое-то время пытался его успокоить, пока картина вновь не переменилась.              Лиам как мог осторожно выводил мазки по холсту. Руки едва слушались, но мечта стать художником была сильнее любых преград. Он снова был в видении подростком, отравление осталось пятном в памяти, но перенесённый ужас оставил свои отпечатки. Он писал потрет деда, изо всех сил преодолевая дрожь, доставшуюся ему из-за ошибки матери. Старший Солсбери подошёл со спины: последние годы он не расставался с тростью, потому что боль в суставах с той страшной ночи не отпускала ни на час.       — Тебе нужно учиться, но помни о том, что ты должен заботиться о сестре. — Утверждение звенело сталью. Спорить с ним никто не собирался. — Как только меня не станет, ты бросишь маяться этой дурью. — Старик покосился на Лилит, невовремя заставшую их во время этой сцены.       — Конечно, дедушка. Погляди…              Селена вздрогнула. Чужое прошлое оставило неприятный осадок, горечь такую, будто это её отравили. Она чуть не выронила зеркало, когда чужая рука удержала её собственную. Нелепое чувство причастности пригвоздило к полу.       — Ещё не всё, — мать Лиама указала на отражение.              Повзрослевшая Жозефина едва приходила в себя. Бледная и измождённая, она лежала, уже не сопротивляясь тому, как её насильно поили. Трясущимися руками Лиам вытер уголок её губ, в то время как Лилит ждала, прислонившись к стене, непричастная. Вид друзей детства был одновременно неприятен и щемил в груди что-то, от чего она за долгие годы пыталась отказаться. Выжить. Ей нужно выжить, и для этого она будет потворствовать даже таким безумствам.       — Что, если перенести её внимание? Она так зациклилась на чистоте крови, что достала рецепт тёти Аннетт.       — Не говори так громко, — Лиам утянул служанку подальше, чтобы кузина ничего не услышала из-за закрытой двери.       — Это религиозный бред, ничего больше. Хочешь, чтобы она в следующий раз убила и тебя, и себя? — девушка гордо вздёрнула подбородок. — Если ей нужны чужаки, виновные во всех грехах, надо, чтобы они появлялись, а она не искала их отголоски в вашей крови. Жозефина столько раз глядела на тот портрет, ища в себе черты твоей матери, что это может быть ключом. Нам нужно быть сильнее и отважиться испачкать руки.       — Ради Жозефины.       Лилит не решилась сказать, что хотела. «Ради тебя», — промелькнуло в голове. Она возьмёт на себя грязную работу: город не будет протестовать под страхом смерти. Пусть ненавидят её, но не тех, кто остался верен ей.              Селена тяжело дышала. Аннетт по-матерински гладила её по голове, нежно, совсем как собственного ребёнка. Призраки прошлого рассеивались нехотя, сердце колотилось бешеным молотом, наковальня грудной клетки со скрипом справлялась с таким напором. Селена посмотрела на женщину. Она улыбалась, растворяясь в воздухе. В этот раз девушка успела это заметить. Испуг застыл, отказываясь приближаться.       — Позаботиться о них?..              Селена бросилась наружу. Дверь в зал была распахнута так, что даже с лестницы она уловила удушливый запах. Девушка озиралась, стоя на пороге шикарной комнаты: люди носились, кричали и смеялись, половина из них уже была обнажена. Кто-то с яростью срывал тряпки с Алиссии, усевшейся прямо на клавиши рояля. Ни Роба, ни кого бы то ни было из Солсбери увидеть не удалось. Только Берт сидел, схватившись за голову, как если бы пытался сам себе её расколоть. Он качался из стороны в сторону, не замечая происходившей вокруг себя вакханалии, и даже когда Селена начала трясти его за плечо, никак не отреагировал. Девушка волоком потянула его на воздух, благодаря за то, что он хотя бы способен идти. «Так вот, к чему вы все стремились, святоши». Стоило художнику возле лестницы вдохнуть полной грудью, он без чувств повалился перед её ногами, и только вовремя подставленная рука служанки огородила его висок от удара о ближайшую ступеньку. Перед парадной дверью было пусто; Селена кинулась к чёрному ходу, попутно едва не толкнув плечом какого-то мужчину, практически пролетев сквозь него. Он остался безмолвен; лицо смутно кого-то напоминало.              — Посмотри на себя, — Жозефина сидела по правую руку от Роба. Он заторможенно водил головой из стороны в сторону, избегая смотреть на свой портрет, выставленный перед ним, стоявшим на испачканных коленях в середине заднего двора. Лиам возился неподалёку, устанавливая какую-то другую конструкцию, нервно оглядываясь на сестру. Она, казалось, совсем не интересовалась происходившим буквально в паре метров от неё. Тёмно-бордовое платье запылилось, но это мало волновало хозяйку, прежде до тошноты педантичную. Жозефина нашёптывала Робу нечто, от чего на спине выступил холодный пот. — Ты жалок, ты ничтожен. Всевышний уже осудил тебя.       — Всевышний уже осудил меня, — Штицхен скрипуче повторил чужие слова.       — Ты оставил святость.       — Я оставил святость.       Мэри задумчиво разглядывала собственные ногти, как если бы прямо перед ней не творилось ничего странного. Её туалет смялся, она явно помогала приводить тяжелого мужчину сюда, но теперь спокойно стояла в стороне от действа. Непричастная наблюдательница. Она практически пропустила появление Селены.       — Ты каешься в этом.       — Я каюсь в этом, — голос Роба обрёл уверенность. Теперь он упрямо глядел в глаза плоского двойника, загипнотизированный собственным взглядом с портрета.       — В твоём теле лишь тьма.       — В моём…       — Хватит! — Селена прокричала это на пределе своих связок. Роб мотнул головой, но снова уставился на холст, уже не повторяя за Жозефиной.       — Не так быстро, — Мэри фурией метнулась к служанке, удерживая ту на месте.       — Зачем ты им помогаешь? — девушка прорычала вслед несколько ругательств.       — Я не мешаю грязи выходить наружу, — вдова оказалась сильнее, чем можно было сказать со стороны. Её пальцы впились в волосы, окончательно руша причёску, руки пытались оттащить Селену к каменной кладке в недвусмысленном позыве ударить её о стену, только бы она замолчала. Служанка изо всех сил старалась бороться, постепенно проигрывая шаг за шагом. Лиам ускорил движения.              — В твоём теле лишь тьма.       — В моём теле лишь тьма.       — Дух твой чист и вечен.       — Дух мой чист…              Селена дёрнулась, вырываясь. Мэри упала на вымостку, силясь схватить ту за лодыжки. Взвизгнула, оцарапав локти.       — Лиам, задержи её!              Роба затрясло. Жозефина любовно взяла в руки странной формы кинжал, готовая в любой момент передать его мужчине.       — Ты оставляешь весь свой свет иконе…       — Я жалок и ничтожен! — Лиам упал на колени перед другой картиной. Жозефина в недоумении развернулась в его сторону, только сейчас осознавшая, что ритуал идёт не по плану. — Всевышний уже осудил меня! — трясущиеся руки даже не дали юноше полностью сбросить ткань с полотна. Издалека Селена могла разобрать только то, что в черноте там белели будто бы две фигуры.       — Лиам…       — Лилит, уходи. — Твёрдость, с которой молодой человек это произнёс, напомнила, что он потомок своего деда. — Я позабочусь о сестре. Я оставил святость, — он в упор смотрел на парный потрет перед собой. Жозефина отбросила от себя нож, подбирая юбки побежала к кузену. Её лицо было обескуражено, но не настолько, чтобы помешать. Казалось, ей было всё равно, кому сейчас умирать: совсем незнакомому постояльцу отеля или двоюродному брату, сжимавшему в руках большой осколок стекла, уже рассёкший ему ладонь. — Жозефина, мы оставили святость.       — Мы оставили святость… — Женщина приобняла брата, уставившись перед собой. Она была в предвкушении, приоткрыла рот, ловила языком сладость момента. Поистине лишённая рассудка.       — Интересно… — Мэри поднялась. Сцена явно её развеселила, в тот момент как Селена же поспешила подойти ближе. На портрете действительно красовалось двое, но написаны они были по-разному. С правой стороны отчётливо виднелся почерк Берта: лицо Жозефины сохраняло присущее ей спокойное выражение, художник даже польстил ей, убрав несколько особенно глубоких морщин на переносье и в уголках губ. Левее от неё более резкими и прерывающимися линиями застыл облик Лиама, мрачный и подавленный: изображавший явно не стремился выделить красоту. Напротив, синяки под глазами, сжавшийся в тонкую линию рот. Художник не любил того, кого писал, вернее, Лиам не любил самого себя, а потому его творение скорее напоминало карикатуру.       — Мы каемся в этом, — хор из двух голосов прорезал тишину. Жозефина, захваченная действом, прожигала взглядом своё изображение. Лицо Лиама затвердело, подобно каменной маске. Внезапно хозяйка отеля начала коситься в сторону. Беззвучно губами спросила: «Ты пришёл?». Служанка, уже находившаяся рядом, заметила уголком глаз того же мужчину, на которого она налетела в особняке. Тот улыбался Жозефине, но весь его облик дрожал на ветру.       — Перестаньте, — Селена отвернулась от нежданного визитёра и грохнулась на камень, в бессмысленном порыве схватилась за руку, облачённую рукавом рубашки, но Лиам отбросил её.       — В наших телах лишь тьма…              — Вашу мать! — Роб упал на спину, отползая от портрета. Рука нашарила что-то за пазухой.       — Дух наш чист и вечен.       — Не надо! — Селена проследила за действиями бывшего полицейского. Он уже неровно прицеливался, сжимая револьвер.       — Лилит, отойди! — дуло плясало в воздухе.       — Нет!              Хлопок выстрела отрезал остальные звуки. Низ живота почему-то промок, и Селена обнаружила, что рефлекторно бросилась вперёд, загораживая Солсбери. Своего Лиама. Поистине, не боец. «Дура…». Успела только ахнуть, прежде чем повалиться набок.       — Лилит! — Жозефина вышла из оцепенения первой. Она неприлично скоро собралась и теперь старалась зажать рану на теле подруги детства. Кровь пачкала перчатки, сливалась с тёмно-бордовым шёлком.       — Селена, не закрывай глаза, — Лиам помогал как мог. Он балансировал между тем, чтобы придерживать бледнеющую служанку, оказавшуюся в его руках, и отрывать ненужные рюши с её бального платья, чтобы закрыть кровоточащую дыру. — Только не закрывай глаза, пожалуйста!              Металл звякнул в отдалении. Это господин Штицхен выронил оружие.       — Нет, пожалуйста, нет… — Лиам прижался губами к холодеющим щекам, тряс Селену, что скорее походило на мерные укачивания. — Не закрывай глаза, прошу тебя… — надрывный шёпот обжигал ухо. Непонятно, кому сейчас было больнее.       — Я…       — Чш-ш-ш, береги силы, — Жозефина нажимала на пулевое отверстие, больше причиняя страдание, чем по-настоящему останавливая утекающую жизнь.       — Я… п-позаботилась о вас?       — Конечно, Селена, конечно, только не закрывай глаза… Не закрывайте…крывайте…              — Открывайте глаза, Селена. Во-о-о-от так, — нечёткий силуэт едва ли собирался по кусочкам. Белый потолок ослепил, заставляя опять зажмуриться.       — Она очнулась? — знакомый голос. Бизнес-леди дёрнулась, ощущая боль в животе. По правде сказать, терпимую. Рука была привязана к больничной койке, а потому даже при желании Селена не могла вытащить катетер с капельницей.       — Скорее да, чем нет. Будет у вас соседка по палате. — Темноволосый доктор перекинул через голову стетоскоп, скрываясь из поля зрения.              Несколько дней Селена скорее спала, чем бодрствовала. Спустя половину недели, когда девушка уже могла находиться в реальности дольше двух часов подряд, ей сообщили, что задержание варщика обернулось суетой и паникой, в которой она схлопотала пулю. Пострадало ещё несколько человек, например, молодого хозяина антикварной лавки обдало градом разбившегося стекла, повредив руки. Именно он занимал соседнюю койку. Светлые глаза незнакомца наминали Селене о чём-то, чего она не могла вспомнить. Вскоре к ним начали приходить посетители: в Роба Штицхена полетел принесённый в качестве извинения букет, который чуть не задел тётю невольного компаньона по ранению вместе с сыном, входивших в двери пунктуально в начале обозначенного расписанием больницы часа.              — Я Лиам, — молодой человек по привычке протянул руку, забыв, что ту всё ещё покрывали бинты, и неловко убрал её за спину. Ранее они не виделись: двухместную палату разделяла плотная ширма.       — Селена. — Девушка сдержанно кивнула. Губы сами собой расплылись в приветливой улыбке. Она было одёрнула себя, но вместо этого смутилась, не опуская уголков губ.       — Тетя Жозефина попросила передать свои извинения. Говорит, вы не очень хорошо встретились на ярмарке, — Лиам мило покраснел от неловкости за родственницу, явно догадываясь, что могло произойти, учитывая её характер.       — Неважно. — Селена поднялась. Давящая повязка позволяла принимать положение полулёжа, а вчера бизнес-леди даже обрадовали возможностью скорой выписки. Это придавало сил, учитывая, что компания находилась в состоянии перехода из одного бухгалтерского периода в другой. Её детище должно было предоставить ворох документов, на Амели рассчитывать в этом вопросе глупо. — Я не в обиде.       — Возможно, художник из меня теперь никакой, но с кофемашиной должен справиться. — Лиам задумчиво посмотрел в окно, прежде чем продолжить. Светлые волосы искрились на солнце. — После случившегося с тётушкой я обязан вас угостить. Попробуете?       — Почему бы и нет. — Селена хмыкнула. Возможно, не стоит отказываться от подобных предложений. Особенно, если судьба сама толкает к этому. В конце концов, когда ты могла вот-вот умереть, остаётся только жить.