Эти чувства из прошлого иногда ко мне возвращаются.
Вместе с тогдашним шумом дождя, тогдашним запахом ветра...
Насилие так или иначе всё равно касается человека. Оставляет свой след: невидимый или видимый. Это может быть множество отпечатков в виде шрамов, которые с каждым годом бледнеют, пока не станут просто напоминанием. Или травма — на первый взгляд незаметная — нанесенная душе. С виду может казаться, что человек поборол травмирующий опыт, продолжая жить дальше. Но вопреки всему, порой собственные внутренние демоны терзают и берут верх. Накамура Кэтсуо, именуемый сейчас как Танака Кэтсуо, действительно попал из детского дома в самую бедную семью, какую только можно представить. Рваные тряпки вместо хорошей одежды, которая закрывала и согревала бы тело. Обветшалый дом с полуразрушенными стенами и крышей, холодный пол, от которого замерзали и болели пальцы ног, едва подвижная фусума, которую приходилось тянуть со всей силы, чтобы закрыть дверной проём. Сквозняки и никакого отопления, грязные футоны, множество нестиранных простыней и пододеяльников. Психически нестабильная мать, неспособная прокормить собственного ребенка, вступиться, дать отпор обидчику или сделать хотя бы элементарное замечание. Отец, работающий на стройке всё свое время, забывая дать семье несколько йен на покупку самого дешевого риса. Сейчас, направляясь на станцию Сибуя, Кэтсуо смотрел на людей с нескрываемым презрением. Обводил взглядом каждого пассажира, заостряя внимание на особо выделяющихся. Взрослые, уткнувшиеся в свои телефоны, вызывали отвращение. Их собственные, выдуманные правила, границы, представления о том, что им всё позволено — бить детей, заставлять делать их что-то против воли, снова бить и орать —пробуждали желание напомнить им о их слабости. Дети во всё горло визжали, топали ногами, выпрашивали еду, стучали игрушками. Подростки громко смеялись понятной лишь им одним шутке, изредка перешёптываясь. Снова шёпот. Ненавистный шёпот старательно пробирался по закоулком души, проникая в сознание. Невидимые демоны воссоздавали картины прошлого: как приёмная мать хриплым шёпотом называла его приторно-сладким «малыш», вглядываясь безумным взглядом в щёлочку двери. Она хотела его. Хотела быть рядом. — Ты не можешь съесть конфету прямо сейчас, — неодобрительно покачала головой женщина напротив Кэтсуо. Выныривая из воспоминаний в реальность, он посмотрел на мать и сына. Маленький мальчик протягивал ручки, пытаясь выхватить желанную конфету. — Но почему? — запротестовал сын, топая ножками. «Дрянная сука, — про себя злобно выпалил Кэтсуо. — У тебя что, пизда отвалится, если ты не дашь своему сопляку эту ебанную конфету?» Он сам не заметил, как его лицо исказилось от злобы. Морщины на лбу сложились в ровную линию, но когда он заметил, с каким страхом смотрит на него женщина, тут же расслабился. Напустил на себя вид спокойного, уравновешенного человека, улыбнулся маленькому ребенку, склонив голову на бок, и подмигнул. — Станция Сибуя, — проговорил механический женский голос в динамиках. — Пожалуйста, не задерживайтесь в дверях и будьте осторожней. Кэтсуо поднялся с места и украдкой взглянул на женщину, спешившей первой покинуть вагон. Незаметно протянул руку к раскрытому карману и вытащил мобильный телефон. Техника всегда ему нравилась. С помощью неё возможно было добиться многого, главное правильно использовать. Больше преимущества давали телефоны: снимки с путешествий, праздников, прогулок и чего-то более личного и важного. Большое количество контактов, банковских счетов, доступы ко всем социальным сетям — невообразимая мощь. Кэтсуо пользовался возможностью, поглощая технологии за технологиями, изучая множество мелких механизмов, чтобы применить их в будущем. Выйдя из подземки на улицу, Кэтсуо раскрыл свой зонт, натянул плотнее чёрную тканевую маску на лицо и зашагал в противоположную от метро сторону. Первая встреча с братом была для него шокирующей, фантастической. Смотреть на лицо, точь-в-точь похожее на то, что видишь в зеркале собственной ванной по утрам, в первые секунды было чем-то мистическим. Тэтсуо объявился на пороге его квартиры как ни в чём не бывало, протянул руку и представился. У них не было долгого разговора о том, как сложилось, что их разделили. Собственно, Тэтсуо и сам не владел значительной частью информации. — Я увидел документы в спальне матери, — заявил тогда Тэтсуо развязно, усаживая в кресло. — Там значилось два имени и то, что она родила близнецов. Видимо, они с отцом решили, что не потянут, и бросили тебя гнить… Где ты был? Кэтсуо незаинтересованно фыркнул. Даже если у него и была родная семья, сейчас это не имело никакого значения. Они его бросили, отдав на растерзание жизни, словно ненужного котёнка. Единственное, что радовало, и чего он нисколько не скрывал — это мысль, что у него теперь есть брат. Тэтсуо ни в чём не был виноват. Его не за что было винить и выгонять из квартиры, прося забыть дорогу сюда. Они родились в один день с разницей в несколько секунд, и лишь мать с отцом решили их судьбу. Шагая под проливным дождём, Кэтсуо раздумывал о том, не опасно ли им с братом видеться вне дома. Они никогда не покидали его территорию, на всякий случай тщательно запутывая следы, чтобы никто не мог отследить их передвижение. Кэтсуо не помнил, когда именно у них появилась эта договорённость. Или игра. Возможно, когда произошло первое убийство? С громким плеском опустив ногу в лужу, Кэтсуо выругался. Он дернул в воздухе ботинком, вытряхивая воду, и продолжил путь. Тёплый дождь стучал по крышам домов, асфальту, кронам деревьев, зелёной траве. Встречные девушки огибали его, неловко бормоча о том, какой красивый мужчина прошёл мимо. «Если бы вы знали, какой я на самом деле, вы бы верещали как раненные птицы», — рассуждал Кэтсуо, бросая на них мимолетные взгляды. Он остановился напротив небольшого бара с заметно сияющей вывеской. Внутри помещения было немного мрачно из-за тёмно-красных оттенков интерьера. Встроенные в потолок лампочки освещали пространство теплым светом, повсюду стояли светильники, напоминающие прямоугольные шляпы; за длинной барной стойкой из светлого дерева сидели толпы гостей. Бармен и несколько поваров позади него в спешке мельтешили, стремясь порадовать желудки посетителей. Кэтсуо свернул налево, поднялся по лестнице на второй этаж и оказался в отдельной кабинке, предназначенной только для двух человек. — Ты уверен, что это не опасно? — стянув маску, спросил Кэтсуо. Расположившись на мягком кожаном кресле, он потянулся к маленькой узкой чашке с чаем, исходившим ароматным паром с барбарисовыми нотками. Удивительно, как точно Тэтсуо попал в его слабость. — Это моё заведение. Здесь всё контролируется мной. Кроме того, камер видеонаблюдения пока нет. — Вальяжно рассевшись, Тэтсуо посмотрел на своего брата. — Ты передал послание Леви Аккерману? — Да, — сделав ещё глоток, ответил Кэтсуо. — Полагаю, они быстро его расшифруют. Ты оставил слишком легкую загадку. — Мне плевать, как быстро он её разгадает. Я хочу, чтобы Леви Аккерман стоял на коленях в луже собственной мочи и смотрел на меня снизу вверх. — Голос опустился на низкие тона: угроза, жгучее и властное желание. — Я хочу, чтобы он лишился того, кого любит, и смотрел на это, не в силах что-либо сделать. Кэтсуо немного подумал, представляя эту сцену, прежде чем озвучить свою мысль. Ему нравилось, как его брат подобно кукольнику разыгрывает спектакль, дёргая за нужные ниточки. Леви Аккерман носился за подсказками, пытаясь разгадать тайну и найти серийного убийцу. Что-то в этом даже вызывало у него зависть. Вероятнее всего то, что не он первый додумался до этого. Играть с жертвами это одно, а вовлечь в игру опытного полицейского — другое. — Так он убил кого-то из твоих близких? — капля чая стекла по подбородку Кэтсуо и он тут же промокнул её салфеткой. — Не он. — Поменяв положение ног, Тэтсуо продолжил: — Но тот, кто это сделал, уже давно гниёт в гробу. И поделом. Разве что жаль, что не я приложил к этому руку. Воцарилось молчание, от которого Кэтсуо пробрало дрожью. Молчание, тишина, шёпот — три составляющие, создававшие раскол в его разуме. Шум чашек и стук палочек о тарелки раздавались в воздухе. Каждый пребывал в своих мыслях, пока он решился снова заговорить. — Кого ты потерял? — спросил Кэтсуо. — А что произошло с тобой, что ты стал разделывать людей, как свиней? Оба смотрели друг на друга, будто вглядываясь в зеркало: у обоих бледные лица, короткие густые чёрные волосы, тёмные глаза, пронзительный взгляд которых проникал под кожу. Даже стрижка была одинаковой. По всей видимости, ученые были правы, и близнецы, несмотря на расстояние и осведомлённость друг о друге, могут синхронизировать свои действия. — Мои приёмные родители меня били, а потом я убил своего отца, — непринуждённо ответил Кэтсуо. Вся эта фраза была пропитана лёгкостью, без единой нотки сожаления. На лице Тэтсуо расплылась довольная улыбка. Он сложил руки в заинтересованном жесте и склонился чуть вперёд. — Я слушаю. В семь лет Кэтсуо впервые испытал на себе самую настоящую физическую боль. Отец порой возвращался с работы пьяным, абсолютно не отдавая отчёт в своих действиях. Однажды он избил мальчишку без всякой видимой причины: раздавал затрещины, взял ремень и хлестал его до кровавых полос на тонкой коже. Ребенок согнулся в позе эмбриона, прикрывая голову руками и тихо всхлипывая. Искусанные губы болели, а во рту был металлический привкус крови. — Ты не мой сын, ты должен заслужить право стать им, — выкрикивал мужчина в перерывах между ударами. — Так трудно достать несколько йен, чтобы заплатить за чашку риса своей сестре или матери? Хлесткий удар снова опустился на рассеченную спину. Крепкий кулачок вытер с глаз выступившую влагу. Покрытую потом и грязью спину жгло от ссадин, острая боль волнами растекалась по телу, скручивая мышцы. Кости будто трещали, когда удары наносились снова и снова. Уши заполнил крик с приказом быть лучше. Быть лучше. Но что значит это «быть лучше»? — Х-хорошо, хорошо, — дрожащим голосом ответил мальчишка. Руки подрагивали, прикрывая голову. Ногти посинели от холода. С тех пор Кэтсуо из кожи вон лез, чтобы подзаработать немного денег. Собирал мусор, скитался по дешевым рынкам, помогая перебирать мешки с рисом, начищал рыбу, нарезал и растирал овощи для стариков. Работал на полях, не зная, что такое перерыв и школа. Никто так и не отдал ребенка на учебу, осознав, что он может приносить пользу и деньги. Однажды, когда у Кэтсуо болел желудок и ноющие спазмы отдавались в районе пупка, он не мог взять в рот даже крошку. Тогда отец разозлился, опрокидывая с котацу все чашки и тарелки. Деревянные палочки откатились в сторону с глухим стуком. Посуда разбилась вдребезги, из-за чего отец пришел в ещё большую в ярость. Лицо раскраснелось от гнева, зубы исказились в злобном оскале. Мужчина поднял чудом уцелевшую тарелку с остатками еды и встал рядом с Кэтсуо. Мальчик замер, не в силах посмотреть на него. Повернуть голову и взглянуть в наполненные ненавистью глаза. — Мерзкий ублюдок, — прошипел отец. — Открывай рот. Кэтсуо медленно открыл рот. Он крепче сжал ноги, пальцами впился в колени, оставаясь всё в том же положении. Всё его тело пропиталось чувством страха. Он представил себя где-то далеко отсюда: этому мальчик научился ночью, когда мать в очередной раз пыталась пробраться в его комнату. Где-то там, на краю сознания он был один, на свободе. Никто не трогал его, не касался, не бил. Только он, принадлежавший самому себе, абсолютно неуязвимый. — Открывай. Свой. Рот. — Отчеканив каждое слово, мужчина отвесил ребенку звонкую пощечину. Звонкий удар оглушил его на одно ухо. — Живо. Кэтсуо резко раскрыл рот, щелкнув челюстью. Отец принялся палочками заталкивать в него еду, не соизволив даже дождаться, пока мальчик ее проглотит. Он пихал еду снова и снова, проталкивая куски в горло, пока женщина сидела рядом и смотрела в пол. Её пальцы теребили подол бледного платья. — Сука! — взревел отец. «Я убью тебя, — произнёс тогда про себя мальчик, продолжая сидеть в одиночестве на кухне. Остатки пережеванной еды засохли вокруг рта. — Ты умрешь самой мучительной смертью. Ты будешь молить о пощаде». Мальчик выплюнул остатки пищи, справляясь со спазмами рвоты. Тело подрагивало, из глаз бесшумно текли слезы, опускаясь к подбородку и капая на пол. Одежда взмокла от холодного пота, пробирающего прямо до костей. Поскольку Кэтсуо был ответственным ребенком и держал своё слово, он принялся за достижение своей цели. Однажды он неспешно отследил, каким путем отец добирается на работу, какой выбирает автобус и сколько минут едет туда и обратно. Тогда в первый раз в своей жизни он побывал на стройплощадке, наблюдая за возведением здания. Доносившиеся до него голоса говорили о том, что здесь строится будущий отель с тайными проходами, которые решили приспособить под пожарные выходы или короткие пути между этажами. Потребовался целый месяц, чтобы подобрать нужное время и место, чтобы никто не заподозрил неладное. В начале нового месяца Кэтсуо снова добрался до стройки. Была ночная смена, и отец должен был делать обходы и приглядывать за всеми материалами. Он был один на этой обширной перекопанной территории, что только играло Кэтсуо на руку. Незаметно обойдя несколько лежавших на земле инструментов, Кэтсуо решил, что использовать молоток и топоры крайне опасно. Но когда на глаза попался цемент, а после бетономешалка, принцип работы которой он видел не раз, в его голове подобно спичке вспыхнул план. Отец, как и положено, ровно через час снова приступил к обходу территории. Он меланхолично свистел, вертя фонарь в руке, и откусывал кусочек за кусочком от злакового батончика. Когда желание настолько сильное, когда хочется стать свободным и избавиться от боли, никакие риски и сомнения в собственной силе не мешают выполнять задуманное. Кэтсуо в свои семь лет не был сильным ребенком. Но он достаточно трудился, чтобы разом лишить сознания человека, ударив его по затылку. Резкий взмах молотка — и тело отца обмякло и мешком свалилось на землю. Мальчику хватило уверенности в своих силах, чтобы преодолеть с бесчувственным телом долгий путь до бетономешалки и еще не залитой части фундамента. Пот стекал по его волосам и лбу, собирался в подмышках и без того грязной вонючей одежды. — Я надеюсь, ты будешь гореть в аду, — со слезами на глазах проговорил Кэтсуо, перекидывая ослабевшее тело в глубь ямы. Строители не успели залить этот участок до конца смены, и еще днем Кэтсуо слышал, как строители просили его отца заняться этим во время ночной смены. В тот самый момент он понял, что должен делать. Это был его шанс стать свободным. Мужчина постепенно приходил в себя и пытался открыть глаза, начиная шевелить конечностями. Мальчик немного запаниковал, включая бетономешалку с предварительно насыпанным туда цементом. Он склонился над отцом и, прикладывая все силы, ударил его молотком по коленям, чтобы у того не было возможности резко подняться. Послышался хруст и следом болезненный крик, переходящий в шипение. — Мне тоже было больно, — выплюнул Кэтсуо, вставая на ноги. Он возвышался над приёмным отцом, чувствуя себя богом, вершившим судьбу. — Сестре тоже было больно, когда ты душил её, лишая воздуха. — Он потянулся к ручке бетономешалки, направляя загрузочное отверстие в нужную сторону. — Ты издевался надо мной, когда должен был любить. — Ты не сделаешь этого, — прошептал мужчина, сощурив глаза. И снова этот раздражающий блядский шёпот. — О, ты даже не представляешь, на что способен тот, кто отчаялся и разочаровался, — ядовито проговорил Кэтсуо. Потоки жидкого цемента лились наружу, плотным одеялом накрывая тело мужчины. Он кричал, карабкаясь в надежде вылезти наружу. Кэтсуо продолжал смотреть на него сверху вниз, держа в руках окровавленный молоток. — Умный ход, — потирая подборок, проговорил Тэтсуо. — И никто так и не нашел труп? — Я выровнял фундамент, убив на это больше часа. Потянул спину и провалялся в постели не один день, но сделал так, как просили этого ублюдка. Никто ничего не заподозрил, посчитав, что он выполнил свою работу, а после спился и, заблудившись, умер где-нибудь в лесу. — Кэтсуо жадно выпил сакэ, как бы стирая пережитую боль. — Мой брат гений, — с энтузиазмом подчеркнул Тэтсуо. — Стоило догадаться самому, когда я увидел тебя первый раз. Так значит, после этого твоей целью стали семейные пары. Что ж, это, пожалуй, логично. — Люди, не умеющие воспитывать детей, не достойны иметь семью и не имеют права жить. — Кэтсуо с минуту помолчал, облизывая губы и подбирая слова. — Те семьи, которые я убил… У них были дети, ещё совсем маленькие, и они подвергали малышей последствиям собственных ссор вместо того, чтобы дать воспитание. Семью. Почему? Почему дети должны терпеть ссоры родителей и их разводы? Почему взрослые решают, что могут заводить детей и подвергать насилию? — Ты прав. Я ненавидел родительские ссоры. Особенно, когда мать молчала и не могла возразить отцу, — процедил Тэтсуо, припоминая несколько моментов из жизни. — Такое ощущение, будто ей язык отрезали. Хотя вполне могла бы заступиться за — как она говорила — любимого сына. — Он закатил глаза и поднес чашку с сакэ к губам. — Матери зачастую думают лишь о себе. Посмотри на них: они поголовно в заботах и не имеют внутреннего стержня. — Кэтсуо засунул руку в карман, нащупывая украденный телефон. Неожиданно на душе стало легко. — Или выставляют себя богинями, которым дозволено всё в этом мире. — Смахнув невидимую пылинку с пиджака, он поднял взгляд. — Но почему мы всё обо мне? Что насчет тебя и этого мелкого Леви Аккермана? Накамура Тэтсуо никогда не испытывал на своей шкуре, что такое бедность. Он видел это слово лишь в утренних отцовских газетах, либо в школе на уроках социологии. Он жил в достатке. У него всегда были наряды на любой день, праздник, много разных и дорогих игрушек, подаренных знакомыми и родственниками. Он не знал, что такое лимит, разбрасывая деньги налево и направо, из-за чего все его друзья были лицемерами, стремящимися отхватить немного денег или исполнить другие прихоти. Девушки вешались к нему на шею, нисколько не стесняясь просить всё, что им хотелось. Тэтсуо был уважаем, любим, но при этом сам испытывал подобное только к одному человеку. Благоговейное отношение к близкому другу отца — Мори Кенто. Тэтсуо хотел быть им. Хотел, чтобы все люди, оказывающиеся с ним рядом, точно также, как перед Кенто, на дрожащих ногах подходили и готовы были целовать его богатую задницу. Чтобы он источал уверенность и порождал в еще неокрепших умах желание стать таким же, как он. Успешный бизнесмен, построивший собственную империю всего в восемнадцать. На всех приемах Кенто лучезарно улыбался, привлекая всеобщее внимание и вызывая ликование, интерес женщин, смешанный с желанием оказаться с ним в одной постели; в уголках его глаз собирались морщинки, делая его вид более доброжелательным. Всегда идеально выглаженные классические костюмы, вычищенные до блеска чёрные туфли и серебряные богатые часы на мощной руке, которые Тэтсуо носил до сих пор, как память. — Кенто, Кенто! — позвал семилетний Тэтсуо, подбегая к нему. — О, малыш. Как я по тебе скучал! — Мори поднял своего крестника на руки и обнял его. — Тебе нравится вечер, который устроил твой папочка? — Я бы лучше остался дома, — пробурчал Тэтсуо. Из общего зала доносились звуки музыки, весёлые разговоры и звон бокалов. — Весь в меня. Я тоже не любил шумные вечеринки. Они оба расхохотались, прежде чем Кенто отпустил его. Они беседовали отдельно ото всех, пока не пришло время расходиться. Кенто часто забирал Тэтсуо из школы, отправляясь с ним в маленькое путешествие. Маленькое путешествие — это было что-то их личное, что никто не мог понять, даже родители мальчика. Они разъезжали по магазинам или отправлялись в кино на новые фильмы. Тэтсуо так любил Кенто, что собирал все билеты с сеансов, общие наскоро сделанные фотографии, упаковки редких сладостей, и хранил всё под кроватью в маленькой коробке. И когда Кенто не мог побыть с ним, Тэтсуо пребывал в хандре целый день, ни с кем не разговаривая и отказываясь от еды. Мори Кенто абсолютно точно привязал к себе мальчика. Так сильно, что тот не видел своей жизни без него. Поэтому, когда на пороге их дома появился Кенни Аккерман с ордером на арест, Тэтсуо кричал громче всех. Он требовал, чтобы Кенто освободили, умолял, чтобы дело перепроверили. Потребовалось несколько слуг, чтобы за руки оттащить ребенка от Аккермана. Тэтсуо бил Кенни по рукам, ногам, огрызался. Казалось, если бы взрослые не оттащили его от полицейского, мальчик вгрызся бы полицейскому в глотку. В тот день семейный врач семейства Накамуры приехал по первой же просьбе. Он поставил укол, отправляя мальчика в сон. Тэтсуо приезжал к Кенто в тюрьму сам, не по воле отца. Такой же уверенный, как его близнец, он рвался к тому, чтобы освободить крестного, чтобы тот снова подвозил его из школы домой, чтобы они отправлялись в их маленькое путешествие. Но жизнь Тэтсуо закончилась в тот момент, когда судья вынес приговор: «Мори Кенто приговаривается к пожизненному заключению за растление несовершеннолетних». — Это брехня, — прорычал Тэтсуо, чувствуя, как алкоголь берет вверх над его разумом. — Мори Кенто никогда не совращал малолетних. Кенни Аккерман совершил ошибку. Но за эту ошибку поплатится его племянник.***
Леви было десять. Он ненавидел четвертый класс младшей школы Осаки, предпочитая на уроках рисовать дерущихся супергероев. Его одноклассники очень часто смеялись над ним из-за того, что он живет с двумя мужчинам, и Леви даже пару раз дал отпор точным ударом в нос противника. Кенни не раз говорил ему, что насилием ничего не решить. Однако Аккерман-младший считал, что пару раз дать в глаз не будет лишним — в профилактических целях, как оправдывал сам себя Леви. Помогая Ури на кухне, Леви тщательно мыл овощи, складывал их в порядке увеличения размера, а затем вытирал руки о фартук. Ожидая дальнейших указаний, он сел за котацу и оперся подбородком на руки. Бульон для том яма приятно щекотал ноздри, а желудок ещё громче урчал от голода. — Ури, сегодня утром у меня встал, — неожиданно выпалил Леви, зажмурив глаза. — Прости? — ошеломленно спросил Ури. Он повернулся в сторону Леви, крепко держа в руке нож. — Сегодня утром у меня встал, — повторил Леви, вздохнув. Его пальцы выводили незамысловатые узоры по столу. — И ладно, если бы случайно, но я посмотрел на картинку с мужчиной, и... — Такое случается, — подбирая слова, пояснил Ури. — Ты взрослеешь и твой организм взрослеет вместе с тобой. Это нормально, Ли. — Рейсс сел перед ним в позе лотоса, протянул руку и взъерошил мягкие волосы. — Не бойся реакций своего организма. НО в случае чего в первую очередь делись со мной, а не с Кенни. Леви помолчал, обдумывая слова, и все же твердо сказал: — Значит, я гей? — Необязательно, — рассмеялся Ури. — Тебе всего десять, а ты уже вешаешь на себя ярлык. Давай-ка ты лучше займешься уроками, иначе вы с Кенни снова будете допоздна решать примеры по математике. Рейсс поднялся с пола, убавил немного газ на плите и закинул овощи в кипящую воду. Леви все еще сидел на полу, смотря на мельтешащую перед ним спину. Ури был невысокого роста, но несмотря на это, был силён и умён. Мог разрядить ситуацию парой правильно подобранных слов или просто рассмеяться. Леви тайно восхищался им, мечтая стать таким же несгибаемым. — Да, ты прав. Решать с Кенни математику полный отстой. И как ты его только терпишь? — Терпит кого? — раздался знакомый голос. Фусума открылась и в проёме показался Аккерман-старший. — Вы опять секретничаете? Чёрная шляпа перекочевала на голову Леви, опускаясь до самых бровей. Аккерман-младший поправил её, стягивая на затылок. Став свидетелем поцелуя Кенни и Ури, он почувствовал, как его щёки заалели от вспыхнувшего румянца. Кенни приходилось немного сгибаться, чтобы дотянуть до виска Рейсса. Всякий раз, когда Леви видел такую идиллию, он улыбался, мечтая о таком же будущем. — Ты сегодня поздно, — подметил Ури, гремя кастрюлями и тарелками. — Что-то случилось? Леви подобрался поближе. Когда Кенни приходил домой поздно, это всегда означало, что у него было непростое дело. После этого всегда шел рассказ о том, кого Кенни смог посадить за решетку. С особым любопытством Леви интересовался и выпытывал всё, что можно было вытащить из Кенни. Но тот не прогибался, оставляя всё самое интересное при себе. Отчасти Леви было его жаль: столько плохого хранить в себе, не имея возможности поделиться и освободиться. — Поймали наконец-то преступника за растление малолетних, — прокуренным голосом ответил Аккерман-старший. — Этот сукин сын пытался откупиться. Подсовывал взятки через своего адвоката, но поскольку доказательства были не в его пользу, это не сработало. Только добавило ему проблем. Ури потрясено слушал, пододвигая тарелки с горячим к Кенни и Леви. — В его втором доме на самом краю Осаки мы нашли множество детских вещей, а он всё отрицал. Но пальчики... Пальчики на месте преступления и кровь со следами точно принадлежали ему. — Кенни хотел продолжить, но вовремя остановился. — Ну, как бы то ни было, теперь на одного негодяя — это я ещё мягко выражаюсь — меньше. — Кенни, ты герой! — воскликнул Леви, игнорируя горячую чашку с любимым блюдом. — Когда я вырасту, то обязательно стану таким, как ты. — Не мели языком, сопляк, а ешь, — приказным тоном скомандовал Кенни. — Не дай бог тебе еще за мою работу расплачиваться. — Ури несильно ткнул Аккермана-старшего в бок, пока Леви прихлебывал бульон. — Нам ещё с тобой математику делать. Леви подавился, заслышав последнюю фразу. На его лице отразилось глубокое отчаяние. — Да, опять математика, опять с Кенни.