The Love Hypothesis

Если честно, Стайлз немного сомневался насчет всей этой идеи с аспирантурой. Не потому что, ему по каким-то причинам могла не нравиться наука. (Наоборот, Стайлз обожал все что с ней связано). И не из-за каких-то личных или духовных проблем. Правда. Он прекрасно понимал что неблагодарный и безвозмездный труд в течение восьмидесяти часов в неделю на протяжении нескольких лет, вряд ли будет полезен для его ментального здоровья. Ведь каждую ночь засыпая вместе с Бунзеном, чтобы получить хоть малую долю той информации, что ему нужно, не сделает его счастливым. И посвящать свою душу и тело научным исследованиям, с коротковременами перерывами на воровство пончиков из кафетерия, вряд ли можно назвать хорошим решением. Он прекрасно все понимал, но увы его это не капли не тревожило. Ладно, может немного, но он справится с этим. Всегда справлялся. От пучины одиночества и жизни с кучей кошек его сдерживало кое-что другое. Сдерживало, пока его не пригласили на кафедру по биологии в Стенфорде, где он встретился с Тем Самым. Парнем, чье имя он так и не узнал. Парнем, которого он встретил в первом чертовом туалете, что нашел наощупь. Парень, что спросил его: — Позволь поинтересоваться, есть ли существенная причина по которой вы плачете именно в моем туалете? Стайлз пискнул, и почти что смог открыть залитыми слезами глаза. Все в поле зрения было размытым, и высмотреть, смог только расплывчатый образ — кого-то очень высокого, темноволосого, мускулинного… ого. Ну прицепи и все. — Я… это не общественный туалет? — промямлил неуверенно он, в ответ. Пауза. Тишина. А потом: — Нет, — у него был низкий голос. И глубокий. Очень глубокий. До невозможности. — Вы уверены?.. — Да. — Прям точно уверены? — Безусловно, это туалет моей лаборатории. Чтож. Это было достаточно убедительно. — Я очень извиняюсь! Вам наверное нужно… — Стайлз махнул рукой в сторону кабинок или по крайней мере, по его мнению, где они должны были быть. Глаза жутко пекли, даже когда он просто закрывал их, пришлось зажмуриться дабы хоть как-то заглушить пекущую боль. Он попытался вытереть рукавом щеки, но как оказалась, ткань, была слишком тонкой, чтобы впитать хоть что-то. Дай бог здоровья тому секонду, где он урвал эту рубашку. — Мне нужно просто вылить реагент в канализацию, — сказал парень. Стайлз не почувствовал движение вперед (да хоть куда-то). Наверное он загораживал раковину собой. Или, потому что, он показался ему слишком странным и теперь поджидает момента, чтобы позвонить в университетскую полицию. Что наверное положило бы край всем его мечтам про докторскую ступень. — Мы не пользуемся этим помещением как туалетом, лишь утилизируем отходы и моем аппаратуру. — Ох ты ж. Простите. Я не думал… — он просто не думал. Или плохо подумал, что было его привычкой и проклятьем. — С вами все в порядке? Он наверное очень высокий. И не то чтобы Стайлз был низким. Нет. Но почему-то его голос, казалось, слышен с высоты где-то трех метров. — Да. Почему вы спрашиваете? — звучало немного заносчиво. — Потому что вы плачете. В моем туалете, — ответил мужчина, и это было что-то между высокомерием и моральной очевидности. — Я не плачу. То есть, да, плачу, но это просто слезы, а не нечто большее. Понимаете? — Нет, не понимаю. Стайлз тяжело вздохнул, прижимаясь к кафелю стены. — Это все мои контактные линзы. У них кончился срок годности, они конечно и с самого начала не были достаточно качественными. Поэтому и вызывали раздражение глаз. Я их снял, но… — он пожал плечами. И надеялся что, сделал это в правильном направлении, потому что хер знает, где этот парень вообще стоит. — Через несколько минут все будет хорошо. — Вы одели просроченные линзы? — показалось, что он принял это на свой счет. — Они просрочены совсем немножечко. — Насколько «немножечко»? — Не знаю. Пару лет может? — в голове звучало более безобидно. — Что? — Согласные он выговаривал четко и правильно. Идеально. Приятно. — Но не намного. — Не на много лет? — Та ничего страшного. Срок годности для слабаков. Резкий звук — похожий на порхание. — Срок годности нужен для того, чтобы мне не приходилось смотреть, как вы плачете в углу моего санузла. Если этот чувак не мистер Стенфорд собственной персоной, то ему серьезно нужно прекратить называть этот ебучий туалет своим. — Все супер, — он махнул рукой. И если бы не так сильно пекли глаза, то наверное даже попробовал бы закатить их. — Обычно эта боль продолжается несколько секунд. — Хотите сказать, что делаете это не в первый раз? Он нахмурился. — Что делаю? — Пользовались просроченными контактными линзами. — Конечно. Они не дешевые между прочим. — Ваши глаза тоже. Что ж. Интересная мысль. И абсолютно бесполезная как для человека работающего в стар-бакс. — Хей, а мы с вами знакомы вообще? Мы не виделись, например, вчера, на вечере для потенциальных аспирантов? — Нет. — Вас там не было? — Не моего типа встречи. — Но… бесплатная еда? — Не стоит здешних светских бесед. Он наверное, придерживался диеты, потому что какой аспирант такое скажет? А Стайлз был уверен, что он был именно аспирантом — самоуверенная и поблажная манера общения, открывала его с ног до головы. Аспиранты всегда такие: считают себя лучшим за других только потому, что получают сомнительные привилегии убивать плодовых мошек ради науки и получать 90 центов за час. В хмуром и темном аду научного общества, аспиранты были на нисшей ступени, поэтому прилагали много сил, чтобы показать свою индивидуальность. Хоть он и не был психологом, но, по его мнению это было что-то вроде защитного механизма. — Вы были на собеседовании для аспирантов? — спросил неизвестный. — Да. На кафедру биологии в следующем году, — боже как же пекли его глаза. — А что насчет вас? — Меня? — Вы тут давно? — Тут? — пауза. — Шесть лет. Приблизительно. — О. То есть выпуск уже скоро? — Я… — неловкое молчание. Стайлз заметил его нерешительность и сразу же почувствовал небольшой укол совести. — Подождите, не нужно ничего говорить. Первое правило аспирантуры — не спрашивать аспиранта про состояние его диссертации. Секунда. Две. — Точно. — Простите, — он бы очень хотел сейчас видеть его лицо. — Я не хотел пересказывать реплики ваших родителей на День благодарение. Мужчина тихо посмеялся: — У вас бы не получилось. — О! — легкая улыбка поразила лицо. — Надоедливые родители? — И еще ужаснейшие Дни благодарения. — Это вам, Американцам, покарание за выход из Содружества, — он протянул руку в направлении, где, как ему казалось, стоял парень. — Я Стайлз, кстати. И заранее скажу. Реальное имя тебе лучше не слышать. Он уже начал беспокоиться что попробовал познакомиться с раковиной, но потом услышал, как парень делает шаг вперед. Рука, что пожала его ладонь, была сухой, и теплой, и такой большой, что в ней мог бы поместиться его кулак. Все намекало на то, что мужчина и правда был очень большим. Рост, пальцы, голос. И это было немного смущающим. Ну совсем немного. Ладно, хорошо, его маленький внутренний бисексуал заверещал как маленькая четырнадцатилетняя девочка. — А вы не американец? — Я из Канады. Слушай, если тебе прийдется разговаривать с кем-то из комиссии, можешь не вспоминать эту историю с линзами? А то я буду выглядеть как самый настоящий дурак. — Вы так думаете? — мужчина не сдвинулся даже на дюйм. Если бы Стайлз мог, то испепелил бы взглядом этого умника. И похоже, у него вышло что-то очень похожее на это, потому что парень засмеялся. И этот смех звучал очень приятно. Мужчина (боже, да как же его зовут?) отпустил руку, и Стайлз понял что все это время держал его за пальцы. Ой. — Планируете поступить в аспирантуру? Стайлз нерешительно пожал плечами. — Меня могут и не пригласить. Но даже так, у него получилось познакомиться с удивительной женщиной, ее звали Мелисса Маккол, она профессорша, что проводила собеседование. Ближе к концу, он даже запинаться меньше стал. Что было большой редкостью в его жизни. И еще, он получил почти идеальные балы с GRE и GRA. Иногда удобно не иметь личной жизни. — В таком случае, вы планируете поступать если получите приглашение? Отказаться от такого шанса было бы безумием. Впрочем, это был Стенфорд — где программа с биологии одна из лучших. По крайни менее так говорил себе он сам, стараясь не смотреть правде в глаза. Вообще у него были не абы какие сомнения насчет всей этой авантюры с аспирантурой. — Я… наверное. Хочу пометить, что сейчас пути блистательной карьеры и критической ошибкой очень и очень размыты. — И походу вы сейчас склоняетесь больше к ошибке, — усмешка читалась в его голосе. — Нет. Точнее… слушайте я просто… — Вы просто? Он прикусил губу. — Что, если я просто очередной неудачник? — не сдержался он, и зачем, боже, зачем он только говорит все это незнакомцу в чертовом туалете, про свой самый главный страх. Это же просто невъебичиски тупо. Зачем он вообще про это вспомнил? Каждый раз когда он вспоминал что-то подобное перед своими близкими друзьями — все твердили в одно лицо «Все будет хорошо» «Ты справишься» «Я в тебя верю!». Этот парень не будет исключением. Скоро. В любую секунду. Уже сейчас… — И зачем оно тебе? А? — Мне, что? — Получение ступени докторской философии. Зачем оно вам? Стайлз прочистил горло. — Я всегда был любознательным, поэтому аспирантура показалась мне идеальным местом, чтобы возрастить мой интеллект. Таким образом я получу важные мне профессиональные навыки. Парень фыркнул. Он непонимающе нахмурился. — Что не так? — А если не цитировать учебник с подготовки к собеседованию. Зачем аспирантура именно вам? — Но это правда, — настаивал он очень уверенно. — Я хочу довести до совершенства свои навыки в… — Потому что вам больше нечем заняться? — Нет. — Потому что вы не нашли комфортную душе работу где-то у себя в городе? — Нет, — я даже не искал ее. — Хм, — мужчина развернулся, его огромные размытые формы прошли мимо и что-то вылили в раковину. Стайлз почувствовал запах эвгенола, стиральный порошок и очень сладкий лосьен для бритья. Очень приятная комбинация. — Там я не буду иметь нужной мне свободы. — В университете ее тоже будет немного, — его голос совсем рядом, будто он стоит на расстояние вытянутой руки. — Вам нужно будет найти спонсора своих работ, соревнуясь за исследовательские гранты в бесполезно глупой конкуренции. Вы будете зарабатывать намного больше, работая с девяти до пяти, и даже не забудете про существование выходных. Стайлз скривился. — Это такая попытка заставить меня отказаться от всей этой возможности? Или какая-то компания против тех, кто использует просроченные контактные линзы? — Нет. Он опять почувствовал чертову усмешку в его голосе. — Я продолжу и поверю, что это просто незначительный шаг не в ту сторону. — Я постоянно их ношу, и они почти никогда… — Очевидно, череда маленьких шагов не туда, — Вздох. — Предлагаю спор: мне неизвестно, достаточно ли вы компетентны, но все равно попрошу спросить себя про кое-что очень важное. Научное сообщество очень прихотливое и неблагодарное. Единственное, что должно иметь значение, — это то почему вы занимаетесь наукой, она должна быть особенной для вас. Поэтому, Стайлз, зачем тебе аспирантура? Он подумал. Серьезно. Мысли забегали в его голове. А отвечая, тчательно подбирал слова: — У меня есть вопрос. Очень конкретный исследовательский вопрос. То, что я хочу узнать, — вот оно, вот в чем дело. — И я боюсь что никто кроме меня, не сможет это сделать. — Вопрос? Он почувствовал движение в воздухе, как парень оперся на раковину. — Да, — во рту пересохло. — Это кое-что, крайне для меня важное. И эти поиски я никому не доверю. Никто и до сих пор ничего не нашел. Потому что… Потому что произошло кое-что очень плохое. Потому что я хочу сделать хоть что-то, дабы такого больше никогда не случалось. В темноте сильно закрытых глаз и в присутствие незнакомца эти мысли показались ему очень важными. Поэтому он открыл глаза: поле зрение и сейчас было очень размытым, но раздражать почти перестало. На него смотрел парень. Немного расплывчатый, но очень настоящий, и он ожидал продолжение фразы. — Для меня это важно, — повторил он. — Это исследование которым я хочу заниматься. Стайлзу исполнилось двадцать три года, и он был единственным в этом мире. Ему не нужны были выходные и пристойная зарплата. Ему хотелось вернуться в прошлое. Он хотел не быть таким одиноким. Но это было невозможным, поэтому исправит то что ему под силу. Парень молча кивнул, выпрямился и сделал несколько шагов назад к дверям. Очевидно собираясь уйти. — Ну как, у меня достаточно весомая причина идти в аспирантуру? — крикнул он вслед, ненавидя желание почувствовать одобрение с его стороны, что прозвучало в вопросе. Остановившись он оглянулся на него. — Превосходная. Ему показалось, или он усмехнулся. Или что-то такое. — Удачи вам на собеседование, Стайлз. — Спасибо, — и набравшись смелости. — Может, в следующем году мы снова увидимся, — прошептал он, немного покраснев. — Если я пройду. И если вы не успеете выпуститься. — Может быть, — слова были слышны отдаленно. После этого парень пропал. И его имя Стайлз так и не узнал. Но недавно он все же получил полноценное приглашение от факультета с биологии Стэндфордского университета. И принял его. Без колебаний.