Ты стал для меня всем

             Марин как стоял со стаканом в руке так и стоит, не двигается, его глаза бегают из стороны в сторону, он не может сосредоточиться, холодная вода освежает, прогоняя пьяные желания, уступая место казалось верным мыслям.              Аркаша видит это, он чувствует напряжение летсплейщика, понимающе молча встаёт, уходя в ванную. Виноват? Может быть, ведь он на деле даже толком не успел напиться, так что если бы оттолкнул Мармока их отношения сохранились бы. Но он не смог.              Поясница предательски тянет, голова чуть болит, ноги не держат, так что приходится хвататься за стену, удерживая равновесие. Добравшись до ванной он плюхается на холодный кафель, включает горячую воду, которая в начале всё равно обдаёт его ледяной, будто призывая очнуться. Джохан крупно дрожит, даже кипяток не справляется с табуном крупных мурашек по всему телу. Он теряет себя, неосознанно елозит руками по телу растирая какое-то мыло, моется везде, охая, когда дело доходит до задницы, из которой всё ещё обильно струилось семя Мармока.              Еле-еле вытирается, рассматривая в зеркале напротив множество следов от зубов, проводя по каждому из них неосознанно возвращает себя на мгновение обратно, в руки Мокану, такие заботливые и умелые. Натягивает на себя белую длинную футболку, единственное что там было и выходит, направляясь сразу в зал.              Понимает. Он всё понимает. Сейчас не время тревожить Мармока, что-то ему говорить, надо просто дать время. Может его потребуется много, потому что они поспешили, по плану Аркадия страстный секс это последний пункт, и они почему-то пошли именно с конца, хотя так не делается. Аркаша знает, что наверное всё сломал, но уже поздно. О чём-то думать слишком поздно... Пусть Марин думает, Аркадий уже давно всё подумал.              Он решает отдохнуть, да и проще всего пережить даже маленькое похмелье сном, а ещё сил восстановить, поэтому засыпает на удивление быстро, хотя уже морально готовился к долгим мукам бессонницы, но организм сжалился, спасая от реальности тонким чутким сном.              Мокану напротив, даже лечь не может, мерно ходит по комнате, то подходя к окну, бесцельно рассматривая всё так же не утихающий город. Темнеет раньше, так что, не успел он день толком заметить, а уже сумерки подкрадываются. Летсплейщик растерял своё прежнее самообладание, взрослую осознанность, в которой был так уверен. Он себя не понимает. Или не хочет понять... Что он будет делать? Что скажет Аркаше? Как посмотрит на него как прежде, обнимет по-дружески, будет ли так же беззаботно смеяться, останутся ли их отношений прежними. А сам он хочет, чтобы всё было как раньше?              Что сейчас думает Джохан, оставил ли алкоголь его мозг так же несправедливо быстро, почему ушёл в зал и закрылся. Хочется пойти и проверить, спросить всё ли хорошо, не сделал ли он случайно больно, нет ли ранки, которую лучше помазать и заклеить, смог ли помыться сам. Всё это сильно волнует Мармока, хоть он и старается себе в этом не признаваться. И как это всё вообще появилось в его голове, ведь раньше и в мыслях допустить не мог что они с Аркадием все их двусмысленные шутки в реальность воплотят. Нет, отрицать то, что ему всегда было интересно как целуется Аркаша и какой он на вкус, нельзя, но всё же! Ебаться это совершенно другое! Так ведь..? А узнал же, что парень ахуенно целуется, что до боли в губах вкусный, что горячий и потдатливый, что мягкий, что сам тянется и хочет, каждый раз целует так, будто это последний, поэтому хочет запомнить получше и взять всё.              Последний? Целует будто последний раз... То есть всё, Марин больше не сможет вновь почувствовать это, почему-то страшно огорчает, так что он насовсем отказывается более думать об этом, пытаясь переключить внимание на что-то другое.              Аркаша просыпается ближе к ночи, тихонько выглядывает из-за двери, видит, что вся квартира погружена в мрак и свет нигде не горит.              — «Наверное Марин уже спит.» — проносится в голове Джохана, он на цыпочках выходит, потому что хочет воды.              Наугад пробирается по коридору на кухню, а там, тусклое свечение далёких фонарей и луны, даёт возможность не бить по тяжёлым ото сна глазам ярким светом. Быстро находит графин с водой, тянется за кружкой, аккуратно наливает чуть больше половины, держась левой рукой за край столешницы. Он стоит в одной футболке и трусах, сильно наклонившись вперёд, опираясь почти всем телом на широкую столешницу. Удивительно, как он не заметил, что с самого начала за ним из-за спины следит внимательный хищный взгляд, улавливает каждое движение, буквально впитывает в себя.              Марин никак не может оторвать взгляд, он видит, как бы прямо сейчас разложил Аркадия на этом столе, с которого он взял кружку, или нагнул на стуле, мимо которого тот прошёл уже три раза. А теперь, когда он встал в такую позу, что тонкая ткань футболки съехала вниз по изгибу спины, оголяя торс ещё больше, демонстрируя ярко-красные укусы, оставленные всего несколько часов назад, упругую задницу, обтянутую белыми трусами, которые хочется снять и без всякого предупреждения войти по самое основание, выбить из парня громкий стон, услышать мольбы и вновь забыться в этом новом для себя наслаждении.              Летсплейщик еле сдерживает себя, резкий порыв, хотя бы просто обнять Аркашу, дёргает его, так что парень на столешнице мелко вздрагивает, будто чувствует чьё-то присутствие, но обернуться пока не хочет, будто маленький ребёнок боится посмотреть в темноту сзади. Мокану улыбается, понимая, что выиграл себе ещё чуть-чуть времени на бесстыдное разглядывание всех частей тела Аркадия.              Он знает, что сбежит, что струсит, знает кажется всё наперёд, но пока затыкает кричащую совесть, продолжая проходиться липким взглядом по заднице, бёдрам, вспоминая как легко обхватывал одно двумя руками. Мармок переминается с ноги на ногу, замечает, что парень допил и понимает, что пора прощаться и быстро сбегать, пока его не заметили. Хоть и хочется постоять ещё секунду, он знает, что за ней пойдёт и вторая, а потом третья скользнёт и так беды не миновать. Тихими шагами удаляется в свою комнату, слыша, что через каких-то десять секунд Аркадий так же идёт в зал, но на диван не ложится, потому что тогда тот издал бы характерный тихий скрип. Мокану искренне интересно, что делает Джохан, он хочет было встать и приоткрыть дверь, но потом передумывает, понимая, что удача два раза улыбнуться не может, она ведь не Аркаша, который бескорыстно дарит самые тёплые улыбки летсплейщику.              Будто бы пора и заснуть, только вот Марин никак не может перестать вслушиваться в тишину, беспокойно ожидая, когда же парень наконец тоже ляжет, а тот всё не хочет, словно испытывает терпение Мокану. Ему что самому надо пойти Аркашу уложить?!              В то время как тот стоит перед окном, погружённый в мысли.              — «Если я проиграю битву, это же не значит, что я проиграю и войну. Или вообще как там было! Да и битву я не проиграл, даже скорее выиграл, кто может похвастаться, что трахался с самим Мармоком. А на ком он так много следов оставил? Нет-нет это точно выигрыш. Главное, чтобы этот блядский выигрыш мне всё не заруинил...»              По окну начинает стучать частый дождь, быстро перерастающий в настоящий ливень, но Аркадий на это не обращает внимание, продолжая бесцельно спорить с самим собой. Он нервно трёт переносицу носа, облокачиваясь на холодный низкий подоконник, вдруг слышит, что дверь комнаты летсплейщика открывается и он выходит.              Да, Марин не смог усидеть на месте, решая для начала покинуть комнату, а что дальше потом придумает.              — Чего не спишь? — для Аркадия это опять звучит так по-доброму, хотя может Мокану и не вкладывал в это такие эмоции, но оно всё равно слышится, позволяя парню всего на мгновение погрузиться в этот приятный голос.              — Не хочется. — чуть улыбаясь отвечает Джохан, поворачиваясь на него, так, что тело сияет в свете луны, вновь отвлекая внимание на яркие отметины.              Марин залипает, ругает себя внутренне, но отвернуться не может, вдруг понимая, что всё-таки проиграл и либо нужно что-то делать, либо бежать далеко-далеко. Он как-то слишком неожиданно быстро отворачивается, пытаясь замылить в своём сознании слишком яркие картинки, а они не слушаются, наоборот оживают, кусаются изнутри.              Аркаша в душу смотрит, читает Мармока, поэтому будто боясь прочесть горькую правду отворачивается, мнётся на месте, пытаясь собраться, унять рвущеесе наружу сердце.              — Ложись, устали ведь. — в спину ему говорит Мокану, никак не желая уходить.              А Аркадий боится, боится завтрашний день, боится потерять этот момент навсегда, боится, что всё это может оказаться горьким сном или наоборот холодной реальностью, с которой придётся что-то делать. Хочется навсегда остаться в этом вечере, который ещё ни к чему тебя не обязывает, но и ничего не забирает навсегда.              — Хорошо. — глухо отвечает Джохан, но пока не отходит от окна, страшно увидеть в глазах напротив сухую безразличность, но и живую искорку тоже, потому что она даст ложную надежду, которая погубит бедного парня.              Утро.              Аркадий заснул совсем недавно, уже после восхода, хоть и послушно лежал всё это время, прожигая темноту вокруг себя блуждающим взглядом. А Марин наоборот встал очень рано, с первыми лучами яркого солнца, мягко скользящими по его заспанному лицу. Вышел в зал, даже не пытаясь спрятать взор от мирно спящего парня, который тихо сопел, наверное успел простыть, потому что ночью шёл дождь, а окно он конечно не закрыл, а через него тянет чересчур свежий ветер. Аркаша как обычно, укрытый лишь наполовину, разметался по постели в одних трусах.              Одеяло мешает, оно нагло скрывает от Мокану всю правую часть прекрасного тела парня. А ведь летсплейщик слишком хорошо знает, где именно на правой руке оставил самый большой засос, знает что именно с внутренней стороны правого бедра, ближе к заднице, красуются следы его зубов в виде аккуратненького укуса, он может с закрытыми глазами указать, где именно оставил небольшой синяк своей слишком сильной хваткой. Хочется как можно скорее оживить это в памяти, поэтому не сдержав резко накатившего порыва, он легонько берёт край белой ткани, откидывает её в сторону, выдыхая от какого-то странного кома в горле, быстро сглатывая накопившуюся слюну.              Но руку убрать не может, невесомо проводит ей по щеке, кадыку, тонким ключицам, которые до сумасшествия манят, ниже ведёт, по груди, животу, спускается на таз, обводит две выпирающие косточки, приспуская резинку трусов, чуть надавливает на них, слыша еле заметный полустон сквозь сон. Тело Аркаши неимоверно отзывчивое, сплошная эрогенная зона, оно манит, будто просит коснуться.              Марин чувствует, с каждой секундой его член всё увереннее дёргается, посылая сердцу какие-то слишком пошлые мысли, так что он замечает, что уже плохо контролирует свои действия, понимая, что ещё какое-то жалкое мгновение и он набросится на пусть всё ещё спящего Аркадия.              — «Бежать! Бежать! Бежать!» — кричит голос в голове, летсплейщик срывается с места, бежит в комнату, запирается, одевается в первое попавшееся, выбегает в коридор накидывая куртку и выскакивая в подъезд, звонит... ей.              Хватается за последний «спасательный якорь», который на деле просто тащит его вниз, погружая в беспросветную пучину какой-то глупой боли, которую он намеревается нанести сам себе, а чего хуже его Аркаше, за которого он ведь постоянно так переживал, что кто-то может сделать ему больно, а сейчас сам...              — «Я как все! Я такой же как все! Я нормальный!! Просто ошибся... бывает... ничего, ещё есть время всё исправить, есть время измениться. Один раз не считается.. Я просто ошибься, напился, просто ну.. захотелось чего-то нового, просто дошутился, забылся в конце то концов!» — сжимая свою голову думает Марин, прикусывая губу с внутренней стороны чуть ли не до крови.              В это время Аркадий уже выходил из дома, потому что в самом конце действия Мокану всё же разбудили и он чётко помнит, как он одёргивая себя убегает из квартиры. Парень всё понимает, быстро собирая свои вещи в маленький чемодан и закидывая в рот какой-то сухой кусочек вчерашнего хлеба, так же выходит из квартиры, оставляя небольшую записочку на кухонном столе.              — «Домой так домой, и так с достаточной пользой провёл время, получил то на что не расчитывал, а поэтому дорогой Марин, спасибо за всё, но видимо не зря ты сбежал... и мне пора. Пора... ведь завтра будет лучше чем вчера?»              Больно, обидно, но Аркаша окончательно потерялся и решает дать летсплейщику возможность самому, без его давления своим присутствием, определиться – что он всё-таки хочет. Страшно, но Аркадий всегда принимал любые решения парня, так и сейчас не посмеет пойти наперекор ему.              — «Всё же Марин, я люблю тебя, но если нужно похороню это чувство вместе с собой.»