𝄢𝄢𝄢
Храм Семи Нот, или же Храм Семи Богов в простонародье, был самым главным по значимости и количеству прихожан. Там совершались все важные ритуалы и обряды, от посвящения в маги до коронации правителя. Он славился своей красотой и роскошью (что неудивительно, ведь над ним трудились лучшие архитекторы), бесчисленным множеством витражей, библиотек и, конечно же, особой благосклонностью богов. Ни Адажио, ни Соната там никогда не были. Им оставалось довольствоваться лишь храмом возле их дома, который занимал всего третье место по влиятельности в стране. Впрочем, никто не жаловался — Храм Святого Темпа тоже не был лишён собственных богатств и достопримечательностей, простым он казался только снаружи. Высокая белая зала, чьи потолок и стены были расписаны золотистыми узорами, витраж над клиросом, пропускающий через себя солнечный свет и превращающий его во множество разноцветных лучей, повторяющих рисунок на мраморном полу. Разве это место не было идеальным для того, чтобы преисполниться любовью к ближнему своему и благодарностью к великодушным Нотам, сотворившим этот мир? Зазвучал хор. Адажио закрыла глаза и сложила руки в замок. «Боги всегда слушают тех, кто верит в них и живёт по их правилам.» Цитата самой Адажио. «Боги всегда слушают тех, кого хотят слышать.» Цитата Сонаты. Непослушные мысли крутились в голове. Почему ей вспомнился этот разговор? Почему он вообще состоялся? Почему Ноты допустили, чтобы Соната не верила в них? Почему они создали её такой? Это их план? Испытание? Что это? «О, милостивые Боги, прошу Вас, дайте мне ответ!»𝄢𝄢𝄢
Отстоять службу под невероятно красивый голос не менее красивого (по скромному мнению Сонаты) экзарха Канона вовсе не было проблемой. Адажио, как глубоко верующий и набожный человек, с усердием молилась за всё и всех, кого знала. В том числе и за свою скептичную подругу, которая обращению к богам предпочла незаметные томные взгляды в сторону служителя церкви. Бедный экзарх даже не подозревал, кто положил на него глаз! Длинные светлые волосы, идеально уложенные и заплетённые в косу, голубые глаза, смотрящие на всё с миролюбивым спокойствием и какой — то загадочной печалью. Сама высокая фигура Канона, всегда облачённая в свободное бледно — жёлтое одеяние, была настоящим украшением для храма, чья роскошная обстановка крайне красноречиво говорила о богатстве местного духовенства. «Как оказалось, богатство это исчисляется не только в монетах, но и красивых мужчинах.» Ухмыльнулась про себя Соната. Её отношение к церкви, богам и религии в целом было крайне неоднозначным. С одной стороны, единая вера сплачивала разномастный и гордый народ, а с другой — превращала этот же народ в толпу безумных фанатиков, готовых отдать собственных детей непонятно кому и куда по первому требованию! — Служба закончилась. Идём, Адажио. — прошептала Соната своей подруге, провожая безразличным для всех взглядом объект своей симпатии. — Снова на витраж залипла? Серьёзно?.. — Не богохульничай! — шикнула Адажио. — Витраж ей не нравится… Наверняка ты во время службы ещё только притворялась, что молишься, а сама на экзарха заглядывалась. — Ну а что поделать? Он у меня хоть какие — то тёплые чувства вызывает, в отличии от этих стекляшек. — Соната. — прошипела девушка и впилась пальцами в чужой рукав. — Не гневи богов своими необдуманными высказываниями. Пожалуйста. — Ладно — ладно, прости. — атеистка подняла руки в знак перемирия. — Витраж и вправду красивый. Адажио одобрительно кивнула и хоть и не сразу, но успокоилась, зачарованно глядя на стеклянную картину. Сюжет её был прост, но важен: окружённая светом семёрка одетых в белое богов, с покрытыми головами и пустыми лицами, принимала от простой человеческой женщины, покорно склонившейся перед ними, маленького ребёнка. Это было напоминанием о том, что отдать своё дитя в руки магов, сделать его живым инструментом, вещью без чувств и эмоций — дело вполне богоугодное и правильное. «Ох уж этот великий замысел Нот, который они сами навряд ли понимают!» Усмехнулась Соната, но от комментариев вслух удержалась. Ей не хотелось лишний раз злить подругу, чьи намерения хоть и были странными, но вполне понятными и добрыми. Адажио хотела защитить свою семью, друзей и родную страну. Но так как она, будучи простой шестнадцатилетней девушкой, не могла ничего сделать самостоятельно, ей оставалось только обращаться к богам и надеяться на их непостоянную милость…𝄢𝄢𝄢
— Жарковато сегодня. Соната приложила ладонь к лицу козырьком и прикрылась от нестерпимо палящего солнца. — А в Храме — то как хорошо было! — мечтательно произнесла Адажио. — Свежо, прохладно… Ну что, теперь на работу? Только не опоздай на вечернюю службу, ладно? — последнее слово источало самую настоящую угрозу. Атеистка виновато отвела синие глаза в сторону. — Да — да, конечно… Только это не от меня зависит, повторюсь. — Ты уж постарайся. Мало ли, каких взглядов ты придерживаешься, — зашептала Адажио. — но на молитве присутствовать надо. Чтобы и Богов не гневить, и людей не провоцировать…𝄢𝄢𝄢
Адажио, в белом переднике и косынке, с любовью замешивала тесто для будущих булочек. Каждый раз девушка благодарила судьбу за то, что родилась в семье пекарей. Это обеспечивало и приличный доход, и позволяло заниматься любимым делом. Хоть в детстве она и мечтала стать магом, а особенно тем, что умеет колдовать без использования артефактов, Адажио была счастлива и на своём нынешнем рабочем месте, в какой — то степени ещё и потому, что эта детская мечта не сбылась. «Ну какой из меня маг? А уж тем более инструмент! Я обычный человек, немножко безответственный, легкомысленный и своенравный. Ноты и вправду поступили мудро, когда не наделили меня никакими силами. Спасибо им.» В этот момент девушка вспомнила, как проверяла себя на наличии магии в детстве. С задорной улыбкой, она вытянула перед собой руку в сторону белой стены, и, смеясь, произнесла: — Хочу, чтобы эта стена стала красной! Сзади открылась дверь, но Адажио не услышала этого. Всё её естество сосредоточилось на ином звуке: будто кто — то совсем рядом дотронулся до мелодичных струн арфы, что мгновенно запели нежную и чистую песню. Последнюю для Адажио. По белой стене розами расползались красные пятна, быстро уничтожая её прошлый цвет, не оставляя от него ни следа. Струны дрожали под чьей — то неловкой рукой. Это была её последняя песня!