Дьяволопоклонница

Дьявол у неё в быстром наборе, и однажды она обязательно меня ему продаст. Целиком и без толики жалости. Со всеми потрохами и тонкой, как марля, душонкой выбросит меня, как только наиграется. Но она ещё не наигралась. Она только входит во вкус. Горячими ладонями с длинными ногтями пробирается под топ и ведёт вниз по спине. Слегка царапает, вызывает россыпь мурашек от затылка до пят. Я прикрываю глаза от наслаждения. Да, мне приятно. Но я боюсь. Боюсь, что она сорвётся с цепи — тогда уже будет больно. Кто-то или что-то иногда держит её на коротком поводке — и она ласкова. Но иногда она срывается, а мне после этого остаются синяки и разодранное в клочки сердце. — Не бойся, — шепчет она мне на ухо, читая мысли. Треклятая ведьма — я знаю, она колдует надо мной. — Сегодня я буду нежной, — чуть уловимый смешок бьёт в мой висок, отчего я едва не падаю замертво. Но её лёгкий поцелуй куда-то в скулу воскрешает. От неё приятно пахнет алкоголем, сигаретами, стервой. Она стерва до мозга костей, и раньше таких точно сжигали на кострах. Ей повезло лишь в том, что в нашем веке её боготворят. Такие, как я, её боготворят. Идиотка. Я люблю её. Это громко, неистово, но — честно. Я люблю её даже не смотря на то, что она этого просто не заслуживает: ни словом, ни действием. Одними только грубостью и силой она заставляет меня терять себя, свой человеческий облик и послушно стонать под её руками. Руки у неё мягкие. И она очень осторожно, самыми подушечками спускает с моих плеч тонкие бретели топа, чтобы затем коснуться губами. Её поцелуи похожи на рай: мелкие, невесомые, сладкие. Она выцеловывает каждую клеточку, родинку, капельку испарины. Она оставляет на ключицах гирлянды из выстраданного наслаждения. — Моя, моя, — шепчет она по-дьявольски прекрасно, отчего я уже неистово хочу почувствовать её в себе. Место подо мной влажное, и всё, о чём голова болит, — получить разрядку. — Моя! Она собственница. Я знаю об этом так, как не знает никто другой. Она никому меня не отдаст, и я не смогу никуда деться, пока она хоть толику заинтересована во мне. Во всём, что происходит между нами. Она собственница — и каждый раз она доказывает это, стискивая меня в своих стальных объятиях. Она перекидывает ногу через меня, роняет спиной на диван и прижимается сверху. Мне в такой позе ни дышать, ни бежать. Я смотрю в потолок, до которого теперь никак не дотянуться, но страх от его созерцания только нарастает. Она снимает с меня топ, не давая опомниться. Сдирает, но делает это настолько нежно, насколько может. Немного царапает меня по рёбрам и тут же извиняется за это протяжным движением языка по коже. Потом её губы оказываются на моей груди, и во мне больше нет сил сдерживаться: в судороге я приподнимаюсь, позволяя ей плотнее прижаться к моему телу. Она только и рада, ведь ей нравится изводить меня. Не стонать не получается. Мозг ещё какое-то время сопротивляется, бьёт по прутьям клетки палкой, но телу — плевать. Тело знает и помнит, как невероятно хорошо бывает с этой женщиной. Я блокирую попытки разума взыграть надо мной, взять верх. Сегодня я позволю взять надо мной верх лишь женщине, которая даже и не нуждается в этих позволениях. Она тяжело дышит. А моё сердце отбивает такой бешеный ритм, что грудная клетка дрожит от его метаний. Я пытаюсь хоть что-то сделать, но не выходит. Поднимая глаза к потолку, я прикрываю их и думаю о том, что случись что случится. Ей нравится, что я не сопротивляюсь, ведь она любит послушных, покорных. Она столько раз мне об этом говорила, что я навсегда запомнила: с ней я должна забыть о своём чёртовом характере. С ней я должна быть на всё согласна, с ней у меня и попыток возразить не должно возникнуть. Она чувствует, что смогла когда-то подчинить меня себе этими словами. Она чувствует это и ухмыляется. Я ощущаю её ухмылку, когда она спускается губами и горячим дыханием к моему пупку. В этот момент я покорно раздвигаю ноги, давая понять, что больше никогда не посмею с ней спорить. Как в дешёвом порно, где-то в комнате звучит одобрительное «хорошая девочка», и женщина резко задирает мою юбку. Я знаю, что бельё промокло у меня насквозь. Мне хочется. Мне очень хочется, и скрыть это я не могу. Чувствую себя и тупой малолеткой, и копеечной проституткой. Отвратительно. Но в то же время — невероятно приятно, когда её ногти вычерчивают дразнящий узор на моих бёдрах. Я подаюсь тазом вперёд, будто говоря, что готова. Но — она не готова. Она не готова просто так взять меня, не измучив, не изведя моё тело томлением. Ожиданием того самого пика, с которого я полечу вниз головой. Она любит причинять людям боль, физическую ли, моральную ли — разницы нет. Она наслаждается моими метаниями и стонами, похожими на скуление побитой собаки. Губы у меня искусаны, и время замедляется так, что я ненавижу его. И её. Иногда я очень, очень её ненавижу. Языком она ласкает меня через бельё, заставляя ткань сильнее мокнуть и неприятнее липнуть ко мне. Это кружит голову, и я остаюсь брошенной на произвол судьбы в пространстве. Неосознанно я пытаюсь выскользнуть, увернуться, пытаюсь будто не дать ей продолжить начатое. Но длинные и цепкие пальцы с лёгкостью держат меня за бёдра. До синяков. Завтра я буду собирать результаты этого марафона, подсчитывая укусы, засосы, синяки. Но это будет лишь завтра. Внезапно из глаз летят искры. От контраста блаженства и боли я вскрикиваю, полосуя голосом горло. Воздуха резко перестаёт хватать. Брошенной на лёд рыбой я безуспешно пытаюсь сделать глоток. Женщина стискивает зубы на ткани, неаккуратно и, вероятнее всего, специально кусая меня. Кусая так, что от этого парализует всё тело. Я слышу её смех, тихий, уловимый лишь натренированным и привыкшим к ней ухом. Я слышу её смех и понимаю, что сегодня повторится всё, как раньше. Она снова сорвётся на мне, а я буду зализывать раны, уверяя себя в правильности происходящего. У меня давно уже Стокгольмский синдром: я её оправдываю, я ей подчиняюсь. Я её люблю. Люблю, какой бы ужас она со мной ни творила, как бы ни издевалась над телом и психикой. Я люблю её, и, к сожалению, другой любви в своей жизни не знаю. Раз за разом прощаю ей свои слёзы и свою кровь, которой она порой по локоть смачивает свои прекрасные руки. И от того, что она так прекрасна, я ничего не делаю, чтобы противостоять её сучьему характеру. Ведь лишь настоящая сука может так наслаждаться тем, что добивает лежачего. Она вечно, всегда, постоянно меня добивает. Она бесцеремонно входит в меня сразу тремя пальцами, чуть сдвинув ткань белья. Входит по самые костяшки и пытаясь протиснуться ещё глубже. Она не встречает сопротивления и никогда его не встретит просто потому, что это она. Я опрокидываю себя обратно на диван и начинаю медленные, слегка рваные движения на её пальцах. Она ничего не делает. Смотрит. Даже сквозь плотно сомкнутые веки я ощущаю её взгляд на себе и знаю, как нравится ей эта картина. Она смакует её, касаясь кончиком языка, ведь с него самые острые ощущения. Я не могу подобрать ритм, не могу выстроить чередование стонов и толчков. Меня бросает по дивану из стороны в сторону, но я никак не нащупываю тот самый момент, когда спазм наконец отпустит. Всё кажется, что оргазм близко. Но — нет. Я продолжаю двигаться, выбиваясь из сил. Продолжаю двигаться, вбирая её в себя неистовее, жёстче, снося морали и устои. Влажная ладонь моя шарит по обивке, пытаясь найти спасение. Я кладу трясущиеся пальцы ей на коленку и едва провожу вверх. Кожа мгновенно покрывается мурашками; женщина возбуждённо выдыхает. Она целует меня в губы. Очень осторожно, точно боится спугнуть, хотя в наших отношениях это уже абсолютно лишнее. Я чувствую её помаду и чувствую алкоголь. Не пью. Никогда не пила и не хотела бы, но с её губ — обязательно бы попробовала, только предложите. Я бы выпила, вылизала всё до капли, не оставляя ей ничего. Она понимает мои просьбы: я ощущаю палец, массирующий клитор. Так же медленно, как она растягивает моё имя, если собирается отчитывать меня или ругаться. Потом быстрее. Ещё быстрее. И у меня уже нет сил, чтобы стонать, поэтому я рычу в собственный кулак. Перед глазами — пелена. Я не соображаю, не понимаю. Я разлетаюсь на куски, ошмётки. Я взрываюсь, будто булыжник, приземляясь на диван. Я бьюсь головой об обивку так, словно о кирпичи и свои комплексы. Я выгибаюсь дугой, заставляя хрустеть позвонки. Я кончаю ей на руку, зная, что этого она и добивалась. Этого ради сегодня она приехала ко мне. Этого ради мы когда-то начали нашу порочную связь, которую до сих не можем разорвать. Приподнимаясь надо мной на локтях, она оставляет влажный след на моём теле. Зябко. Я нахожу в себе смелость и обеими руками, надавливая ей на лопатки, укладываю обратно. Я пожалею об этом как-нибудь потом. Тогда, когда она меня продаст Дьяволу, разлюбит или бросит, что — собственно — одно и то же.