Голубой экзорцист

Арсений смотрит на этот пункт требований и задумчиво покусывает кончик карандаша, которым делает пометки в ежедневнике. Требованиям выше он соответствует полностью. Привлекательная наружность? Он красив (и точка). Умение расположить к себе клиентов и стрессоустойчивость? Есть, хватило на два месяца работы кассиром в Магните без единой истерики, когда на него орали (иногда и не по разу за смену), бухтели, нудели, плакали и материли, пытались спиздить с кассы водку и сгущёнку. Многозадачность? Тоже имеется, товар по полкам сам себя не разложит и не пересчитает, товару по хую, что у товароведа-Ирки ребёнок заболел, а Арсению не привыкать вертеться, ему иногда кажется, что он скоро эволюционирует и вместо копчика отрастит себе третий глаз — чтобы на камеры в зале смотреть, пока руками очередной чек отбивает. Желание работать и своевременное выполнение работы — если платят тоже вовремя, то он очень сильно желает работать. А ещё Арсений мечтает отписаться от рассылки хэдхантера и снести своё резюме сразу и с hh.ru, и с работы.ру, и с зарплаты.ру. И просто заработать, наконец, денег. Объявление обещает ему почасовую оплату с надбавкой за работу в ночные часы, гибкий график (а он, вообще-то, на очном учится и бросать не собирается, даже если и воплощает собой стереотип о том, что человек искусства должен быть голодным). Ещё выдают спецодежду и платят в два раза больше, чем в Ростиксе в ближайшем ТЦ. Арсений откликается на вакансию сразу же. А отделочные работы, ну, кистью махать научится, не зря с родителями на дачу в электричке катался. Ответ приходит утром. — Он написал, что детали моих обязанностей обсудим по итогам собеседования. Сережа крутит в руке бутылку молока, находит выбитую дату на боку бутылки, тормозит – вспоминает, какое число сегодня, откручивает крышку и принюхивается. Потом сует открытую бутылку к Арсу под нос. — Чуешь, чем пахнет? — Молоком, — Арсу, вообще-то, тухлым, но ему всё молоко тухлым кажется. — Наебаловом. — Да иди ты, вакансия как вакансия. Я уже заебался отклики отправлять, а этот хоть ответил. Сережа трясёт бутылкой: — До конца срока – ещё два дня, а оно уже в кофе свернётся, — он почесывает подбородок с пробившейся щетиной, — может, в оладьи его? — Ну, оставь, вечером скиснет в простоквашу. Сережа кивает, оставляет бутылку на столе у чайника — чтобы не забыть, а то в прошлый раз вместо оладий пришлось отмывать стол, плитку и бесячую крышку от плиты, потому что бутылка взорвалась и лопнула. — Я съезжу к нему, на обратном пути новое куплю. У тебя деньги есть ещё? Сережа смотрит в кофе, вздыхает. — Энергос вчера купил. Арсений поджимает губы: они, блин, безнадежны. Он в любое время может матери написать — но самостоятельная жизнь ощущается как вызов самому себе в первую очередь и делать этого совсем не хочется. — У меня остались. Может еще на курицу хватит, или на сосиски. — Арс, ну это же вебкам, если не хуже. Спецодежда, ночью, еще и красивые нужны… С Сережиных слов пробирает на смех: — Представил себе, как меня одевают в горничную, дают в руки валик с длинной ручкой, типа шест, и заставляют стены красить и вокруг него выгибаться… Да даже если вебкам — я жрать хочу, Серень. А здесь час поработал — и две шавы! Сережу хватает на краткое «бля», потому что он к его выкрутасам привык уже. Арсений, конечно, отчаянный, но не совсем дурак: на первую встречу он соглашается только потому, что назначает ее его будущий босс на обеденное время. По оговоренному адресу находится жилой дом. Панельная пятиэтажка, на первом этаже продуктовый и парикмахерская, подъезды со стороны двора; двери старые, металлические, облепленные объявлениями. У подъезда стоит мужик в клетчатой рубашке и широких брюках — вроде и стильно, а вроде и просто как алкаш в растянутом. Он в черных очках, с бородой и короткой стрижкой (спасибо, что не бритый наголо). Левой рукой он придерживает на боку черную спортивную сумку, в которой может быть и труп, и то, чем он угандошит Арсения, и груда инструментов, и хрен пойми что. Правую руку он подает Арсению. — Ну, здравствуй. — Здравствуйте, Антон. А где офис? — Арсений пожимает протянутую ладонь, чувствуя себя так, словно знакомится с другом отца: старается сжать посильнее, чтобы не подняли на смех во время застолья. Ладонью он чувствует выступающие жестковатые мозоли. — Нам внутрь. Сразу в работе тебя пробовать будем. — Эм. А договор? — Арсению становится жутковато немного, потому что мужик этот пусть и не кажется злым на лицо, но он достаточно трукраймов видел. Дискомфорта добавляет еще и то, что он не только в плечах шире, но и выше. — Разве в описании вакансии было про официальное трудоустройство? — мужик приподнимает очки и смотрит сурово, поджав губы. Арсений качает головой быстро-быстро. Входя в подъезд, Арсений замечает на лавочке у соседнего козырька бабулек: они пристально разглядывают чужаков, мол, не в тот двор вы, молодчики, заглянули. Есть надежда, что его не прикончат прямо в подъезде – слишком много свидетелей. — Может быть, вам что-нибудь рассказать о себе? — Арсений старается включить всю свою привлекательную наружность, хоть мужик и не выглядит как тот, кто способен это оценить. Антон только молча мотает головой. Содержательное у них выходит собеседование, буквально ничего не скажешь. Они поднимаются по бетонным ступеням вдоль обшарпанных надписями голубых стен на третий этаж. Женщина уже ждёт у открытых дверей, оживляясь при их приближении. — Здравствуйте! Я так рада, что у Вас получилось приехать! — она соединяет руки у груди в хлопке, а потом, словно опомнившись, отходит внутрь, пропуская их в прихожую. На стене висит открывающаяся деревянная ключница, один из комплектов хозяйка передает Антону в руки. Он кивает. Женщине, должно быть, за пятьдесят, на ней юбка-миди и удлиненный пиджак, на ногах белые найки и назвать ее «пожилой» язык не повернётся. По тому, как она теряется и описывает стуки, шорохи и шум в окнах, как робеет от слов «дело серьезное», Антон понимает: его идеальный клиент. Из поколения людей, заряжавших воду у телевизора, но, видимо, не донесших деньги до МММ: на стене плазма, и мебель куплена явно не пятнадцать лет назад, как минимум потому, что похожее кресло он купил в Икее прошлой весной. — Мы закончим через час. Женщина с любопытством оглядывает Арсения, но не выглядит при этом подозрительной — скорее даже слишком открытой к диалогу. — А что это за замечательный юноша? Арсений смотрит на Антона, потому что легенду они не продумывали. Антон клиентке улыбается до морщинок у глаз, голосом мягким поясняет: — Это мой ассистент. Очень сильный медиум, но пока на обучении. У женщины губы складываются буквой «о», брошенное вскользь «медиум» вселяет в нее что-то сродни благоговению. Арсению даже неловко становится от ее взгляда, но хозяйка быстро обувается и выбегает за двери, желая им удачи — Арсений слышит в хозяйкином «уже убегаю» интонацию своей мамы в тот раз, когда мама застала его за просмотром сериала с Ленкой (руки на коленках, губы на губах, потемневший экран ноута и закрытая дверь в комнату прилагались). Антон проходит в комнату и осматривает стены. Арсений идет следом, ожидая чего угодно (например того, что Антон снимет плазму со стены или начнет искать в платяном шкафу заначку). Антон гладит покрашенную стену, кивает удовлетворенно, опускает сумку и извлекает из нее пластиковое ведро из-под сметаны: когда смотришь на такое в продуктовом, думаешь, что такое могут съесть в пределах срока годности только сметанные вампиры, потому что оно на килограмм. Это ведёрко приоткрыто и блестит красным: Антон пачкает пальцы и матерится, а потом поворачивается к Арсению: — Салфетки в боковом кармане внутри, достань, а? Арсений только рад возможности увидеть, что в сумке нет, например, топора. Антон вытирает пальцы, которые перестают быть липкими, но остаются ярко-розовыми, как будто он успел их обморозить, и достает кисти, а потом начинает объяснять: — В банке смесь, по виду похожа на кровь. Арсений выгибает бровь и скрещивает руки на груди. — Это кукурузный сироп с солью и красителем. Я намечу контур надписи, ты, — Антон убрал очки в сумку, и теперь они не мешают увидеть его лицо и полный сомнения взгляд, — обведешь надпись. Всё понятно? Арсению, конечно, не понятно нихуя, но он кивает. Не в первый раз стажировку проходит, ну. Он научен не задавать лишних вопросов, но любопытство перевешивает инстинкт самосохранения: — А мы не должны изгонять духа? Читать Библию и всё такое? Антон молча выводит буквы «ывай», делает несколько шагов от стены и примеряется, прежде чем вывести еще три слова. — Ты должен делать то, что я скажу, — Арсений увлеченно разглядывал корешки книг, и рука на плече пугает его до чёртиков. Антон нависает, и в руках у него кисть перемазанная кровью. Несколько капель блестит на щеке — верхний ряд букв начинается чуть ниже гипсокартонной панели со светильниками. — Конечно, — Арс в кисть вцепляется и бодренько начинает красить, думая, что ему уже никаких денег не надо — лишь бы не прибил прямо здесь ради еще одного ведра искусственной крови. От механических движений вытянутой рукой начинает подрагивать рука, но надписи это только на пользу: в конце концов вряд ли потусторонняя личность берет уроки каллиграфии. Арсений оглядывается на Антона, который сидит на цветастом ковре подогнув ноги под себя и распутывает проводки и раскладывает какие-то мелкие круглые штуки. — Ты закончил? Вместо ответа Арс начинает красить энергичнее и добавляет немного капель пожирнее, чтобы от надписи шли подтёки: он такие утром видел на торте в тиктоке. Антон опять подходит со спины, и цокает: — Ну ты что, крови не видел? Надо чтобы она прямо сочилась из стены, ляпай поярче, пожирнее… От мыслей о жирном Арсений представляет себе оладушки: не те, что они с Матвиенко нажарят вечером (повезет, если не сожгут в уголь), а мамины, домашние, с румяным центром и хрустящими краями. Торт, оладьи, сладковатый аромат кукурузной крови… У него живот урчит. Антон улыбается вдруг, и улыбка это добродушная и искренняя, а не маньячный оскал. — Почему ты уверен, что это сработает? И что это вообще значит? Через всю стену идет большими буквами «НЕ ПЕРЕКЛАДЫВАЙ ПЛИТКУ В ВАННОЙ». И это выглядит не пугающе совсем, а как неудачный пранк. Арсений вертит кисточку в руке и вздыхает, потому что опять чувствует себя неудачником, как будто его снова от класса выдвинули на конкурс талантов в школе, чтобы оборжать попытку с чувством декламировать Маяковского. — Меньше вопросов. Вот эти, — Антон забирает у Арсения кисть и передает ему кругляшки, — спрячь в плинтусы в туалете. Там по центру линия, она отгибается. Арсений мнётся, но идёт в указанном направлении. Он замирает в дверях, сжимает руки на черном пластике, нащупывает несколько небольших отверстий на верхнем устройстве. — Это динамики, Арсений. Просто запихивай, — у Антона в голосе раздражение, усталость и скука. Для него это, похоже, такая же рутина, как для установщиков модемов проверять целостность интернет-кабеля. Арсений впихивает по одному устройству у каждой из стен: первые три влезают без проблем, а с четвертым приходится повозиться — и острый пластиковый край плинтуса с имитацией мрамора разрезает подушечку пальца. Его новая работа страховку не предусматривает, но, в целом, после работы в пиццерии, когда на его ожог с половину предплечья (хорошо, с пару сантиметров) менеджер смены развел руками, мол, ничего не зафиксировано, ты такой из дома пришел, ему не привыкать. — Че застрял? — Антон просовывает голову в проем и почти сразу тихо матерится. Он начинает копаться в карманах и протягивает Арсению маленькую розовую резинку с пластиковой звёздочкой, такие продаются в детских наборах и волосы толком не держат. Вопросов у Арсения прибавляется, но Антон только командует: — Перетяни палец, руки в карманы. Они возвращаются в комнату, свет здесь ярче, и Антон замечает на Арсении все признаки их пиздежа — по нижнему краю футболки у него красное пятно от его же крови. — Просто здесь сосуды близко, — Арсений шепчет чуть слышно, потому что у Антона вид такой, словно он пиздануть может. Но Антон вздыхает шумно, достает из сумки олимпийку (возможно сумка — машина времени, и олимпийка прилетела прямиком с рынка из 90х) и бросает ему в руки. Точно, Арсению же полагается униформа. Рукава закрывают пальцы его рук почти полностью, но Арсу нравится, оверсайз на его худой фигуре смотрится красиво – он вертится у хозяйского шкафа, когда раздается протяжный вой. В этот раз он не сдерживается – и вскрикивает, потому что это за нахуй? Антон смотрит на него так, словно еще сильнее начал сомневаться в его умственных способностях. — Ты еще громче заори, я на запись поставлю. — Неожиданно просто, — Арс одергивает толстовку, оскорбленный, — сам-то знал, что сейчас завоет. Антон не отвечает и смотрит на настенные часы. — Через десять минут должна прийти. Арсений кивает, крутит на пальце резинку, смотрит снова на книжный шкаф, на диван, на надпись на стене, на Антона, который с задумчивым видом что-то вбивает в телефон. — А что дальше? — Прыгай. — Чего? У Арсения ощущение, что он — Алиса, рядом с каким-то отбитым двухметровым кроликом. Ну или двухметровой дырой, только прыгать в нее он как-то не горит желанием. Антон мученически кряхтит, потирает пальцами переносицу (и причитает про себя, что ебал он моду на делегирование и необходимость в работе с кем-то в команде — но Арсений этого не знает точно, только догадывается, он же фальшивый медиум, а не всамделишный экстрасенс). — Мы должны выглядеть измотанными и запыхавшимися. Она придёт, а здесь — вот это, — он указывает рукой на разрисованную стену, надо отдать должное кукурузному сиропу, он подсыхает, но продолжает выглядеть блевотно-реалистично. — И из ванной вой. — И в чём смысл? Она же нас выставит и найдет кого-нибудь толкового, из Битвы хотя бы? Антон присвистывает: — Рыночек порешал, экстрасенсы с тв стоят как половина этой квартиры. А мы с тобой — уже здесь. Она нам немного доплатит, мы проведём обряд «помощнее» и изгоним призрака. Арсений думает, что Антон поехавший, только совсем глупый не срастит, что это всё — их рук дело. Антон отмахивается от его критики: — Это то, что она ожидала увидеть. Мы с ней разговаривали, и она про мужа говорила больше, чем про шум в стенах и в ванной. Он умер два месяца назад, а она живёт одна — и не может привыкнуть к этому. — Ну если раньше такого не было, а с нами в квартире началось… Ну это же подозрительно, — Арсений делает паузу, — И тупо. — Всё просто: он разозлился, что мы его изгоняем. Тебе бы ведь не понравилось, что тебя из дома гонят ссаными тряпками? Арсений вздыхает и начинает прыгать на месте, одновременно хлопая ладонями над головой. Антон кивает одобрительно и начинает прыгать вместе с ним. (Ощущение того, что всё вокруг – психоделический сон, близкий к температурному бреду, только усиливается). Хозяйка присылает сообщение, что скоро будет. Антон оставляет сообщение без ответа, у них ведь здесь разгар битвы. — Не думаешь, что это жестоко, заставлять ее думать, что муж еще где-то здесь и не одобряет ремонт? Антон вынимает из кармана ключ и спичечный коробок: Арсений такое только в сериалах видел. — Она сама решила, что он еще здесь. Моя работа — сделать так, чтобы она поверила, что его больше нет. И не боялась сделать ремонт в ванной и поменять паркет в коридоре. Арсений проглатывает комментарий про кроссовер Робин Гуда и охотников на привидений, сейчас его больше интересует другое: — Не могу понять, как незнакомому человеку можно доверить ключи от квартиры… И квартиру. — С клиентами мы по договору работаем, — Антон пожимает плечами и вжимает ключ в пластичную массу, потом проделывает то же самое с ключом от верхнего замка. — И какая у него форма? Договор на оказание сверхъестественных услуг? — Строительных, — Антон ухмыляется. Арсений поджимает губы. Кажется, он пойдет как соучастник по делу о краже. Или это грабёж? Он не силен в терминологии. — Она улетает в отпуск в выходные. Я вернусь смазать петли и промажу герметиком окна — он воняет, жуть, сейчас заметно будет. И потом и скрипеть будет меньше, и ветер по ночам тише выть станет. Арсений кивает только, продолжая обдумывать слова о герметике, и выдает: — Так-то можно сказать, что это запах сверхъестественного присутствия… Или бред? — у Антона очень выразительная мимика, — да, бред. Арсений снова принимается прыгать на месте, потому что у него в подвижном состоянии мозг лучше работает. И почти сразу приходит гениальная идея: — У нас же здесь битва? — Ага, — Антон кивает, но двигаться не прекращает. — Давай я обляпаюсь кровью? И майку мне можешь еще порвать как-нибудь. Антона его предложение веселит и он хохочет (тоже, к счастью, не как маньяк). — А футболку не жалко? — Я ж к малярным работам готовился, — Арсений с готовностью подхватывает ведро с кровью. Антон шагает ближе, берет его за горловину футболки и тянет с силой. Ткань трещит. Антон поджимает губы, засовывает руку в карман и достает канцелярский нож, делает несколько надрезов по центру футболки. От мыслей, что незнакомый мужик будет обмазывать его кровью и в целом касаться, Арсений чувствует себя стрёмно. Под зажмуренными веками мелькает сцена с краской из французского Скама, одна из самых горячих в этой версии сериала (Арсений смотрел ее, возможно, слишком много раз). — Только с краской это ты сам, окей? — Арсений ждет контрольного «я мужиков не лапаю» или чего-то в этом роде, но Антон объясняет, — с рук тоже хуй отмоешь её, а ты можешь сделать вид, что раны зажимаешь. Хозяйка квартиры приходит в ужас от увиденного, и Арсений ненавидит себя за то, что хорошо умеет врать — у нее такой громкий голос и слёзы в глазах, что он переживает за ее здоровье и сердце больше, чем за перспективу стать уголовником, осужденным за мошенничество. Сердобольная женщина предлагает вызвать скорую, но Антон успокаивает ее, мелет чушь, мол, медиум-Арсений не может прибегать к помощи врачей, за проявление слабости духи лишат его сил. И улыбка у Антона такая чарующая, что женщина смотрит только на него, кажется, перестает даже видеть обезображенную стену. Она соглашается уйти до вечера и перекрещивает их на прощание. Арсений сжимает в руках книгу в потрепанной обложке, по легенде – фолиант с заклинаниями (в центре и правда вшиты страницы со шрифтом из книги «Драконоведение»), а на деле — многострадальный томик Пушкина. Они отмывают стену, вынимают динамики, Антон орудует WD-40 c видом эксперта-чернокнижника. Арсений смывает с рук остатки кукурузной крови, краситель въедается намертво, но Антон разрешает ему ехать в олимпийке, так что в метро проблем возникнуть не должно. Они закрывают дверь и выходят, провожаемые бдительным взглядом бабульки из-за соседней двери. Она кричит им проклятье вслед, и Арсений вздыхает театрально: — Рискуем жизнью ради них, а они!.. Антон улыбается уголком губ и бросает в почтовый ящик сегодняшней клиентки какую-то бумажку и выходит из подъезда. Арсений спешит следом. Они быстро отходят подальше от подъезда и дома, останавливаясь в сквере. — Ну вот, как-то так выглядит работа. — Мне нужно что-то подписать? Антон хлопает его по плечу: — Считай, ты уже подписался кровью сегодня, — он достает из кармана наличку, перетянутую резинкой. — А это — чтоб молчал. Арсений деньги берет, не дурак, но такое отношение все равно гордость задевает. — Так странно, что ты мне всё это показал так сразу. — По тебе видно, что деньги нужны. — Ты вообще-то тоже не икона стиля, знаешь ли. — Не, ты бледный просто. Как будто ешь мало — я знаю, сам студентом был, — он бросает это мимоходом, и Арсений понимает, что так толком ничего о себе и не рассказал; об Антоне он не знает даже фамилии, только контакт в телеграме есть, да и то, телефонный номер скрыт. Они стоят напротив друг друга, и это ощущается как смазанный конец неудачного свидания. А дальше-то че? — Мне надо подумать, — у Антона в руках электронка, на глазах снова тёмные очки, — я напишу. Арсений кивает только, прощается робким «до свидания», потому что не знает, как ещё, и уходит к метро. Сорок минут он трясется и идет по переходам в какой-то прострации, чуть не проезжает станцию, хотя эту квартиру они с Матвиенко уже два года снимают. В магазине он забывается и расстегивает олимпийку, но чувствует на себе охуевший взгляд — и тут же дергает язычок молнии обратно вверх. Дверь он открывает своими ключами и входит к Сереже, который сидит за кухонным столом с ноутом и наушниками. Матвиенко сразу отрывается от стрима, который смотрит для науки («они там такие бабки делают, я разберусь как — и вылезем мы из этой безнадеги, план рабочий, точно!»). Арсений ставит на стул продукты и выставляет из него на стол свежее молоко, выкладывает две шавермы, макароны, творожные сырки со сгущенкой и пачку яиц. Сережа бурно реагирует на еду, хлопает его по плечу: — Ну, добытчик! Прошло хорошо, получается? Арсений улыбается совершенно дико, кивает: — Просто охуенно, Серень. И расстегивает олимпийку. Матвиенко шава идёт не в то горло. Он закашливается, дожидается постукивания по спине, глотает. — Ты согласился на бладплей?