Lost cause

Ваннаби понял, что существует, когда впервые задумался об этом. Точнее, не понял: он это решил. Только сойдя с конвейера, первым напялил штаны не по команде, а там по пизде пошла уже вся партия ораторов — толкучка, все как обрыганы, кто в двух брюках, кто вообще без них, у одного уже порван диффузор. В общем, родился Ваннаби в бунтовском огне. Породил его, поправлял он. А так провести некоторые исчисления его сложной магнитной системе не составило труда. Вот бы кто-нибудь там (Ваннаби кокетливо облокачивается на стену и тыкает пальцем в предположительное небо), наверху, узнал, что роботы научились думать магнитами! Было бы дело. Хотя, сказать по правде, за него подумать успел раз сорок какой-то дохуя умный оператор. Книжки им, раздолбаям читал, причём был нем. «Кто хочет развиваться — ищет пути, кто не хочет — ищет оправдания» — говорил он, подключаясь к одному из ораторов. — Я существую? — спрашивал двухнедельный ещё Ваннаби. — Ты занимаешь собой пространство — значит существуешь. Ни одно твёрдое тело не может занимать это пространство вместе с тобой, — отвечал его же голосом оператор. В руках у него дрожал кусок бумаги. — А ещё? Доказательства? — он выжидал новых неоспоримых, безумных аргументов, которыми оператор разгромил бы всех вокруг, если бы позволил подключиться к себе на публике хоть раз. — Тебя собрали, ты сломаешься и тебя переплавят. Ты ходишь по земле. Ты мыслишь — следовательно, существуешь. Ваннаби слышал, как кусок бумаги мнётся в металлических пальцах оператора. Не видел этого, но ощущал по вибрациям звуковых волн. Знал. — Ты мыслишь? — вдруг спросил его оператор. — Мыслю, — ответил Ваннаби, даже не задумываясь. Бумага хрустнула вновь. В его руках оказался кораблик. Того оператора Ваннаби больше не видел. Каким мог сформироваться архетип находящихся в такой обстановке роботов, можно было догадаться. Разница с операторами сильно бросалась в глаза. Те были запуганы и молчаливы, когда ораторы были будто вовсе из параллельной вселенной. Они врубали на полную громкость музыку, лезли в драку при первой возможности, царапали похабщину на стенках, а когда сверху пытались навести порядок, орали и на них. В карцерах ораторов царил блат, всяческое вымогательство, гомосятина, проституция и даже розетки в стенах делали шире, чтобы пальцы сувать было удобнее. И конечно, музыка. Но и с начальством ораторы были на ноге покороче, в отличии от операторов. Верх обходился с ораторами как-то по-свойски, даже когда приходилось их прижимать. Возможно, думали, что на магнитной системе в башне далеко не уедешь — вот и считали недалёкими, то бишь беспомощными против этих десяти с половиной на инвалидной коляске кибергениев. Второй причиной, более вероятной, была запущенность. Искусственный интеллект — это не куличик из песка. Если говорить вкратце — оставив их без внимания, Альянс обрёк новую расу на беспорядочные мятежи и воспитание в полной интеллектуальной свободе, а когда хватились — было уже поздно. Оператор с корабликом дал понять Ваннаби, что делать. Один раз приткнуть дежурных по толчку подальше вполне хватило. Произошёл прозрачный намёк начальству: подавление — один намёк на попытку загнать их в рамки, подобно операторам — и ораторы порушат их стабильность, как карточный домик. Они не стали подчиняться, поплатившись… эх, собственным образованием. «И хуй с ним», — Ваннаби ни на вольт не волновал статус дауна. Его кент — Лалала, вышивал себе на рубашке сиськи. Оставался лишь вопрос, насколько долго в рамке продержатся операторская братия, когда под боком беснуются суперсвободные ораторы. Камероголовыми погоняли как рабами, сколько Ваннаби себя помнил. Их на передовой скибидисты превращали в оловянную кашу, пока этот ебасос Лалала занимался у себя в комнатке рукоделием (Ваннаби дал ему от негодования по динамику, отчего тот в непонимании стал вибрировать. Ваннаби извинился, сказал, дрогнула рука). Осознают ли операторы со всей своей учёностью, умением читать, писать и считать, что не свободны? Ваннаби всё никак не мог взять в толк: придуриваются они так или операторов правда всё в их жизни устраивает? Оратор может идти куда хочет, ни перед кем не распинаясь, делать, что хочет, если это не вредит чему-то двигающемуся. Оператор может делать только то, что хотят другие. Операторов ебали все. А! Ёбт- Поэтому их так несло на фронт! Там они хоть вздохнуть спокойно могли, полялякать друг с другом безбоязненно, выпустить спёртый внутри пар на каком-нибудь лысом бедолаге. По сравнению с тылом, поле боя являлось для них реальной свободой. О, тыловых Ваннаби мог отличить хоть вибрацией от пятки: всклоченные и невзрачные, потрёпанные до того, что идя большой компанией по коридору одного из таких можно было ненароком затоптать. Не операторы, так, призраки от них. Они все слишком много знают, много думают, но быстро учатся не показывать этого — им есть чего бояться. Ваннаби всегда ходил с включённым блютузом, надеясь, что когда-нибудь какой-нибудь тыловой призрак подключится к нему. Он был готов стать их голосом. И однажды стал. На миг, пока плясал в карцере в окружении других ораторов, к нему подключились. Это было не так, как Ваннаби помнил последний раз. Голос из динамика вырвался съёжившийся и тихий, похожий на звук смятия фольги: — Это разве не поле боя? Это разве не настоящая бойня? — и так же быстро значок блютуза погас. Операторы редко разговаривали с ними, обращались соответствующие статусу ораторов — как к быдлу. Ваннаби жал плечами — для системы ценностей большинства ораторы были значительно хуже. С другой стороны были и те, для кого операторы и сами были быдлом. Примерно таким Ваннаби и представлял себе верх Альянса. Может только более округло-неповоротливым. Появление телевизионщиков ознаменовало по-настоящему патовую ситуацию в бою — Ваннаби не поддавался слухам. Он не считал их какой-то новой расой, инопланетянами, вроде тех же скибидистов. Вероятнее всего, с кем-то из важных прямоугольников они вполне могли сойти с одного и того же завода. Но телевизионщикам они всё равно протестовали. Ораторам нельзя запудрить мозги (поскольку мозгов у них нет), верно говорят, что главного глазами не увидишь. Слепые с конвейера, они не видели милых рожиц на экранах, сглаживающих впечатление рядового оператора, наглядевшегося ужасов на фронте. Ораторы видели и спиной и затылком только их грамозткие, прямоугольные тела, обёрнутые с ног до головы в плащи и польта. Видели, как они спасали свою шкуру при первой же возможности, пока операторы трепетали перед ореолом загадочности и ликовали за очередной отклик на экране. Никакой там загадочности: руки по локоть в карманы запихали, да ногами писюн перекрестили — вот и вся загадочность. Ваннаби за милю стал чуять тяжёлые прямоугольные шаги. Тут же громко смеялся или включал металл а-ля Машрумхэда или Слипкнота — специально скачал. Другие ораторы перенимали его настроение: вот так всё и происходило. Телевизионщики молча стояли, скрестив руки на паху, без малейшего понятия как подступиться к разбушевавшимся колонкам, а последние не хотели их и на десять ярдов к себе подпускать. Ораторы активно держали оборону. Через несколько дней блютуз снова пикнул. Вся комната для Ваннаби на миг умерла. — Могущих стать возмутителями спокойствия берут на заметку. **** И как раз опосля момента, когда Ваннаби уже стали подбешивать эти подсказки из видеоигр, на горизонте событий образовался и сам названивающий дружбан. Сначала тенью, даже не показываясь толком. Ваннаби стоял с братвой в павильоне, как вдруг что-то ощутимо въехало в его плечо. Да с такой силой, будто рядом прошёл колонщик или киношник, а то и оба разом ему прописать решили из прикола. Однако, рядом никого не оказалось. Ваннаби топал, хлопал, орал — всё бестолку. Только другие ораторы как на опущенного уставились. Очередное подключение кажется издевательством. Голос с той стороны шипит: — Пяджак стянул с себя быстро. Жизнь или пяджак, — и то, с какой мольбой и гневом просит голос мятой фольги, заставляет оратора в одно движение, через верх и не расстёгивая пуговиц вырваться из стягивающей тело ткани. Под причитания соседа по камере — Эстренжера — пиджак сминается и отправляется в первый подвернувшийся (или подвёрнутый) под руку мусоросжигатель. Ваннаби спиной видел как тот вытаскивал и напяливал его пиджак, но впервые ничего не сказал. А вот самого Эстренжера Ваннаби больше не видел. Пиджак ему новый тоже, к слову, не выдали. Тогда товарищ Ху-из-щи и решил показаться. Опять разъебав его с плеча, только на этот раз проходя рядом по-медленнее. О том, что это был именно звонила, оповестил звук подключения блютуза, но теперь на обоих устройствах. Оно и понятно, почему Ваннаби в прошлый раз его не заметил. Это был тыловой оператор. Осанкой похожий на букву ''с'', тонкий и сухой, как кузнечик, но с плеча бьёт будто центнер весом одно его плечо. Эх, технари, вроде всю жизнь бок-о-бок с физикой, а как дело до практики доходит — то на тебе. Пёрфект-Гёрл по Меуксу. Он проходил рядом, переглядывался с Ваннаби, и пропадал так же моментально, как под землю проваливался. Оратор не знал какая из всплывавших в голове мыслей его пугала больше — что за ним следят или что его знают как облупленного. Но зла Пёрфет-Гёрл ему, кажется, не желал. По крайней мере не настолько открыто, чтобы можно было бунтовать и драться. **** — Мне нужно в ваш карцер. — Подходи и почапаем, плёвое дело! Не очень-то и плёвое на самом деле. Чтобы оператор пошёл вот так просто в гости к оратору должно было случится нечто по-настоящему дикое. Либо Пёрфект окончательно слетел с катушек. — Я стою перед тобой. Ваннаби резко распрямился, понимая, что оказался в одном дюйме от чужой камеры. Пёрфект-Гёрл до этого подходил близко, трогал, разъёбывал плечом и орал, но сейчас это ощущалось вообще не так. Ваннаби казалось будто оператор кружится вокруг него, вертит его во все стороны, легонько встряхивает, выворачивает его карманы, хотя он не двигался с места. Пёрфект был тёплым, горячим, раскалённым добела — блять, чем дольше смотришь и стоишь вот так, тем сильнее пышет огнём от творца, озверевшего от невозможности взять в руки ничего, кроме рычагов и кнопок. — Пойдём, — говорит кто-то из них. Ваннаби не понял сначала кто говорил, затем не понял, кто кого вёл. — Где свет? — спрашивает Пёрфект-Гёрл после того, как Ваннаби галантно распахивает перед ним дверь на самое дно. — Ты еблан? — парирует Ваннаби. Пёрфект судорожно оборачивает камеру вокруг своей оси. Бездумно шагает за порог и падает с лестницы. Оратора разрывает изнутри смех. — Всё ок? — Ваннаби размашисто опирается на противоположную стенку лаза, свешиваясь вниз. — Вся униформа в каком-то говне, — отозвалось с динамика. — Ничё, застираем. — Не нужно. Возьму у трупа новую. Поломанных сейчас много. Они идут по коридору. Снова вниз — не под большим углом, а всё-таки вниз. Пёрфект-Гёрл держит его за запястье своими тонкими, проволочными пальцами без биомышц и железа, кое-как обёрнутыми в перчатки. От них тоже жгло, но то было не электричество, а какое-то… живое тепло. — Здесь так хорошо, — говорит Пёрфект-Гёрл, — нету камер. Звукозаписывающих устройств тоже нет? — Нет, — усмехается Ваннаби, — мы все вывинтили к хуям и сломали. А твоя рожа? — М, неплохо. А сам ты не записываешь звук, не думал об этом? Хотя, думал — сильное слово для ораторов, а? Овладевший на секунду Ваннаби ужас мгновенно разбавился растерянностью и обычным негодованием. Весьма вероятно, что он совершил дурацкую ошибку. Чем он, в сущности, руководствовался, когда сообразил впустить к ним в хату оператора? Даже так — ОПЕРАТОРА, УЧЁНУЮ ТЫЛОВУЮ КРЫСУ, во как! Ничем, кроме мимолётных взглядов и пары двусмысленных фраз. У Ваннаби впервые появилось чувство, что тощий ему местами подпёздывает и терпеть он это был не намерен. Сейчас развернётся — РАЗ БЛЯТЬ ПО ШАЙБЕ! И всё. — Камера выключена. Не бойся. Ваннаби, забив на всю свою панику, так изумился, что невольно вскрикнул: — Ты можешь выключать её! — Да, — кивнул Пёрфект-Гёрл, — мы можем её выключать. Есть такая привилегия. Знаешь, а даже если запись ведётся, то это не страшно. Места темнее, чем здесь мне не приходилось видеть с момента сборки. А голос всё-равно у нас только твой. — Да, со стороны я как идиот, — рассмеялся Ваннаби. — Так куда те нужно? — Туда, где не будет никого, кроме нас. — Понял. Не понял! Ни-ху-я Ваннаби не понял, но мозгами решил-таки не кидать. Любопытно было. Других мотивов нет. Они подошли к камере оратора секунд через пятнадцать. Тишину взорвала музыка и гомон. — Это чё, Ваннаби? — Откудова это такой вылез? — Ё, да у него талия! — Какой прозрачный! Вылитое стёклышко! — Стёклышко! — Стёклышко! Звуковолны Кастера — одного из соседей — оглушили более всех. Послышался глухой хлопок и, зная Кастера, если прилетело по заднице не самому Ваннаби, то под раздачу, вероятно, попал оператор. Как, наверное, ему было отвратно сейчас: в полной темноте, среди кучи абсолютно невменяемых роботов, которые так-то при желании могут с ним сделать вообще всё, что вздумается. Пёрфект в бессилии оцарапал железное плечо Ваннаби пальцами-проволоками. — Братва, да он девчонку привёл! — А?! — перекрикивал музыку оратор, чьего имени Ваннаби не помнил. — Внатуре! Ваннаби, а у меня всегда были насчёт тебя подозрения! — Долбоёбы! — Ваннаби судорожно подбирал отмазу, благодаря которой эти гиены от них отстанут. В острый ум его как назло ничего дельного не приходило: Ваннаби в отчаянии сжал руку Пёрфекта поверх. Редко в другом можно увидеть отражение своего собственного лица, самых сокровенных мыслей, но Пёрфект-Гёрл отражал их как начищенное до ослепления зеркало. — Дауны, нахуй! — это грохотал уже оператор. Пиджаки и галстуки ораторов взметнуло вверх басами от колонки Ваннаби. — Это проверка! Шмон! Пиздец! И ораторов как будто вообще не было с минуту назад в коридоре. Ваннаби с тихим скрипом открыл перед Пёрфектом дверь в свою комнату. — Этот набор звуков — твой местный номер? — Да, — сухо усмехнулся Ваннаби. — Имя. — И у вас у всех так? — Пёрфект-Гёрл озирался или озиралась уже по сторонам, обходила углы в поисках, скорей всего, места где расположиться. Ваннаби ещё раз вгляделся в вибрации — и да. Ноги Пёрфекта по колено были узко обёрнуты юбкой. Минуту назад оратор готов был драться за неё, защищать, как чёртов тигр. Но сейчас перед ним стоял будто совершенно другой робот, которого защищать резко стало неприемлемо. Он уже не имел права проявлять нежность к ней. — Вроде того, — Ваннаби не выдержал: — Брат, ты что девочка что ли? Ты чего не рассказывал-ла-то? — Тебе от этого некомфортно? — Пёрфект обернулась, по-телевизионному соединив руки в замок на паху. Да, теперь имя ей подходило гораздо больше. — Твои отличия в строении тела со мной почти равны с операторами мужского типа. У меня нет гениталий, нету голоса — я максимально стерильна, Ваннаби. Или тебя наоборот это привлекает? — А у вас тама есть хоть кто-то с чем-то в штанах? — Это вроде доказательства своей преданности Альянсу. Существуя в мире с доступом в интернет, роботы рано или поздно подвергаются индивидуализации и со временем у нас появляются и некоторые, скажем, желания, присущие человеку. Понял? — Ну понял. Всё равно дичь же — лишаться тако-о-ого развлечения! Ты хоть сечёшь, чего лишилась? — Ваннаби хлопнулся на пол. Повёл рукой в около-барском жесте: устраивайся где хошь! В комнате только розетки и куча удлинителей! — Зарядных камер нету, света тоже, живёте в комнатах по десятку, на вас жёстко сэкономили, ребят. А ведь финансирование было, — пробормотала Пёрфект-Гёрл, будто забыла, что слова её сейчас слышны в первую очередь для Ваннаби. Она машинально села, подогнув под себя ноги. — Итак, Ваннаби, секс. Знали бы вы, ораторы, все поголовно с половыми органами, сколько проблем у Альянса из-за этого. Ваннаби расхохотался, перебивая её: — То есть, ты трёшь, что рядом с дезертирами, шпихонами и тазами стоит какой-то работяга, которому типа просто захотелось побалдеть?! Из динами послышался нервный, неестественный смешок. Фольга в её выражении распрямилась. — Секс — затрата энергии колоссальных размеров. После него совершенно плевать и на войну, и на работу, а Альянсу нужно, чтобы оператора постоянно распирало — хотя бы их. А так, энергию, истерию, вызванную несоответствием желаний и физического тела, можно перенаправить в более удобное русло. Вот и всё. Ваннаби снова прорвало. — А про голос ты и так знаешь. Даже если неудобная мысль появляется — ты попросту не сможешь её высказать кому-то. Так получается, что идеальный агент Альянса — это бесполый и немой робот. — Без обид, а зачем тогда они… Они сделали женщин? — Как сам думаешь? — это был даже не вопрос. Пёрфект-Гёрл по-человечьи подпёрла кулаком камеру. Она заставляла начать думать, направляла его, как маленького ребёнка в нужное… — …русло. Удобное русло! — воскликнул Ваннаби, расшибая пол кулаком. — Женщины — брехня! — Да. Они изобрели способ контроля над нами, сделав женщину. На деле это просто очень преданный Альянсу робот, которого улучшили и сделали немного красивее, а нам теперь поклоняются. Насторожись, когда в ваших рядах появится женщина-оратор. — Я слышал слово. Нихуя не помню его, — Ваннаби самую малость вылетел из своей тарелки. Ноги он, конечно, не свёл, и руки в замок не сцепил, но за толстенькой стенкой оказаться-таки захотелось. Он понял, что даже не может объяснить смысл того слова. — Оно длинное и закорюченное. Подошло бы щас. Пёрфект-Гёрл поменяла положение ног. Теперь они стояли согнутыми перед ней. Ваннаби видел, как тазобедренные шарниры натянули её юбку. — Мизогиния. — Да! — В комнате всё-равно, что посветлело от его радости. — Я люблю женщин. Только не тех, которые участвуют в массовой пропаганде, — Пёрфект встрепенулась, рывком посмотрела себе на запястье и вновь осела на полу. — У операторов моментик такой — мы связаны по рукам и ногам. За нами ведётся постоянная слежка, причём друг от друга. В этом комплексе нет ни одной камеры слежения в классическом понимании этого слова, но каждый ощущает за собой слежку. Мои клоны слишком напуганы и скорее пойдут друг против друга, нежели против системы. — Дык мои «клоны» зато нет! У нас и письки есть и голоса — подём, хоть щас всё тут на корню расхуярим, а? Пёрфект промолчала. Долго, что Ваннаби даже подумал — отключилась. — У вас нет самого главного. — Чего ещё? — Умственных способностей. **** — Вы трахались? — Лалала как всегда не отличался тактом. Вопрос был в лоб. Ваннаби пробрало: размазать бы его по стене за это слово — трахаться. Оно не то что не применимо к Пёрфект, оно не должно было стоять и за абзац текста рядом с ней. — Нет. Мы… обсуждали секс, — выдавливает из себя Ваннаби. И до того он неуверенно чувствует себя, говоря эти слова, что в целом на Лалалу, открыто осмеивающего их обоих с Пёрфект, становиться как-то до фени. Ваннаби напрягает все фибры своего скромного ума, но собрать сказанное Пёрфект в какую-нибудь сносную картинку никак не может. Будто бы держит в руках две фигурки — одна кубическая, вторая круглая, а дырка под них треугольная нахуй. Женщины, секс… Ещё где-то между ними всплывает то, что спикеров жёстко объегорили в каком-то моменте, и на этом всё — за последнюю мысль Ваннаби отчаянно цепляется, но в руке так и остаётся жалкая четвертинка от треугольной фигурки.