Lost cause

— Что значит ты её не вставил?! — шипела сидящая в динамике Пёрфект. Ваннаби ещё немного уменьшил громкость. Она не могла сейчас появиться рядом. Оператор… А как её обозначать, кстати говоря? Ваннаби не приходилось раньше вступать с ней в подобные конфронтации, чтобы вслух называть расу Пёрфект-Гёрл. С феминитивом? Операторша? Операторка? Операторесса? Ёмаё. Или просто камера? Камера же вроде женского рода быть должна, но это уже как-то уничижительно звучит. Типа: «Слышь ты, камера!..» Будто Пёрф — это одна только её голова. Выходит объективация. Может вообще без этого всего обойтись? Ваннаби навалился спиной на огораживающую ремонтный полигон сетку. Досада одна с этими феминитивами. Мало того — сам не угадаешь, так и ей это, может, нахуй не сдалось. — Слушай, а ты вообще кто? — задал в надежде вопрос Ваннаби. Он задавал эти вопросы в явную пустоту, как человек бы обратился к богу, — она его слышала. Сейчас Пёрфект-Гёрл сидела где-то глубоко в механизмах Оператора-Титана. Вряд ли могла говорить, но более безопасного места придумать было невозможно. — Оператор? Ну типа как тебя по виду звать? — Да хуй с ним с видом! — динамик Ваннаби пошёл помехами, хотя ей как раз можно было не орать, — я тебе по простому говорю: где карточка?! — Я нашёл среди наших учёного. Почти настоящего, — доверительно добавил Ваннаби, — он утвердил, что карточка у меня в голове уже была. — Как была?.. Ты уверен, что та же? — Да я не знаю! На ощупь та же, про цвет даже не спрашивай. — Ба-лин… — Что? Под локтем у Оператора-Титана грохнул взрыв. Ваннаби коротко вспыхнул вибрацией, подпрыгивая. — Ты в норме? — А, это F110, — спокойно выдала Пёрфект. — Я в грудном отсеке. Можешь за него поволноваться, но думаю с ним всё хорошо. «F» F110-му — Ваннаби отдал честь и вновь задумался. А ведь у Пёрфект-Гёрл тоже, наверное, есть имя. Он вообще маловато знал о ней. — А как тебя зовут? — Мне обычно падают в ноги, — усмехнулась Пёрфект. — JR-О-40. Ты меня всё равно уже сдать сможешь, не думаю, что незнание тобой номера как-то спасёт меня. И по виду я камеравумен, если так сложно догадаться. Но я никогда не привыкну к этому телу. Если понадобится — называй просто оператором. Можешь даже в мужском роде. JR-О-40… Это когда такие модели-то выпускались? Ваннаби никогда бы не подумал, что оператору могут позволить столько жить. Тем более в тылу. — …того учёного. Поговорю с ним. Пока. Пёрфект покинула волну. Ваннаби просунул пальцы в дырки огораживающей сетки и издал какой-то томный звук. Потянулся, чудом видя через проволоку очертания Оператора-Титана. Он возвышался на многие ярды ввысь, настолько высоко, что Ваннаби не видел его головы. Лишь его холодный потрёпанный корпус, едва ли обёрнутый одеждой — в ней красовались огромные дыры. Наверняка он сам рвал её от собственной силищи. Оператор-Титан был самым сильным роботом, которого знал Ваннаби. Автогигант, нерушимый скульптурный колосс — от одного его вида все механизмы внутри замирали в исступлении. Часовые пятилетки и множественные уничтожения технарей от перегрева явно стоили такого величия. Ваннаби вдруг показалось, что голова Оператора-Титана стала слегка видней — будто он наклонил её, чтобы получше разглядеть такого крошечного из сравнения оратора. Так, маленькая жёлтая, серая, красная или какая-то ещё точка под абсолютно неизвестным для Ваннаби цветовым термином. Будет ли этот робот за них, когда они пойдут в контрнаступ? Какое наступление подразумевалось под этим Ваннаби пока не знал, да и из союзников были всего полторы тысячи ораторов из переодически подконтрольного ему полка и одна-единственная Пёрфект-Гёрл. За что они боролись Ваннаби тоже ранее особо не волновало. Это было и так понятно — за операторов, за их свободу и теперь, кажется, за интеллект ораторов. За своих-то Оператор-Титан драться будет, когда узнает что с ними здесь вытворяют? О, этот парень бы мог перевернуть игру. Ещё как мог. — Есть ли там кто-нибудь, как ты думаешь, солдат? — на этот раз к блютусу подключилась не Пёрфект, и Ваннаби не очень-то доволен был этому факту. Впервые со сборки он думал отключить соединение — уже не хотелось, чтоб подключались все, кому это в процессор взбредёт. Только Пёрфект-Гёрл. Сзади подошёл один из узких объективов, держа тяжёлые кабельные руки по швам. — Н-да, брат, опций не много с такой вмонтированной бандурой, — вырвалось у Ваннаби. Можно было бы так сказать — «вырвалось», пытайся он сдерживать в себе хоть какие-то изречения. Пытался. Просто случай не тот. — Да, — вместо огрызаний и плевков, тихо согласился врач. Не хотел терять свой единственный в жизни голос, наверное. — За них ещё скибидисты часто хватаются — вообще без рук иногда прихожу. Какая там от меня помощь — самого чинить требуется. Вроде уже весь железный, а боль такая же адская. — Боль? — А, — врач опустил камеру вниз и вновь поднял на Оператора-Титана, — ты уже из этих. Не подумал, прости. И не успел Ваннаби спросить об этом хоть что-то, как врач вновь завёл свою шарманку: — Так как ты думаешь? Этот сам соображает или тоже овощ? — Тоже? — ещё больше скривился в недоумении Ваннаби. У всех этих камерных гадкая привычка: вбросят что-то, отчего башню разорвёт натрое, и молчок. Остальное сам додумывай. — Как ваш, имею в виду. У динозаврика на радиоуправлении код сложнее, чем у Оратора-Титана, — сказал врач, в упор игнорируя аж повернувшего в его сторону колонку Ваннаби. — Слышал, что у него там на повторе Крейзи Фрог второй месяц играет; какая там победа над скибидистами, когда у нас в рядах такое бегает… Ваннаби стоял, как вкопанный, раздумывая, что в данный момент будет целесообразней — разбить врачу камеру за произнесённый бред или послушать его ещё немного. Доказательств словам не было, потому и бред, а когда кого-то оскорбляешь, доказательства — самая важная часть. Но самое обидное — говорит-то это сейчас по факту сам Ваннаби. Бросается нелестными фразочками в собственного титана. — В своё время Альянс так испугался ораторов, что вашему парню интеллект загасили не в ноль, а в минус, — он всё-таки повернулся в его сторону, наклоняя камеру слегка вбок. — Вот, думаю. Может и у нашего там уже всё вынесли… Тогда каюк. Ты меня хоть понимаешь? — Не догоняю, почему ты Альянс дербанишь так радикально, — Ваннаби гневно запихал руки в карманы, — как не родные. Ладно начальников от нас отделял бы — понятно почему. Все мы немного со дна, особенно с ними если мерить. Но я не думаю, шо ваш класс уважают здесь большее, чем наш. Классы — вот и всё отличие внатуре. Все мы едины. Из этих, из тех — как меня всё эт заебало, ты бы знал. — Ваннаби показательно отвернулся, обращая внимание на стройку. Постоял. И поняв, что его не перебивает выпавший с речи в аут врач, докинул сверху: — И титаны эти — наши. Ну, кроме… — Прямоугольного, — Ваннаби щёлкнул пальцами в знак согласия, а у врача объектив как шире стал от удивления. — Верно говорят: если надежда и есть, то она в ораторах. Меня бы за такую речь… Они молча смотрели на чинящегося холодного Оператора-Титана. Сейчас роботам было на редкость спокойно во всей ситуации и оба старались максимально запомнить этот момент на ожидаемое тяжкое будущее. Это был второй раз для Ваннаби, когда контакт с оператором он не закончил дракой. Говорить с этими закрытыми, невозможно далёкими роботами, оказалось намного приятнее, чем бить их. — SK235, — раздался железный голос у них за спиной. Ваннаби оборачиваться не требовалось, ему прекрасно были видны крепкие операторы с дубинками наготове, ярко выделяющиеся из фона окружающих объектов. — Ни с места. Не двигаться, пока не прикажут. Руки за голову. Не прикасаться друг к другу. — Началось, — тихо оповестил врач, отключаясь от блютуса. Они не прикасались, но Ваннаби явственно чувствовал, как дрожит его собеседник, поднимая тяжёлые руки вверх. Или, возможно, это он сам дрожал. Ваннаби по наитию сжал ладонь врача в своей руке, опуская назад. От их сцепленных рук почти что происходит взрыв: яркий, багряный, будто сшибающий операторов с дубинками на несколько метров. Ваннаби не боялся их, как и не боялся огромных колонщиков, не боялся титанов и мусоросжигателя. Он сжал свободную руку в кулак, оборачиваясь на врача — сейчас они вдвоём им устроят!.. А там пустота. Ни единого физического порыва спасаться бегством, пока не слишком поздно. Ваннаби чуть не выпустил обмякшую ладонь от осознания всего ужаса: для врача было немыслимо ослушаться железного голоса за спиной. — Руки за голову, — эхом отскочило где-то в абсолютно полой на данный момент башке Ваннаби. — Не препятствуйте задержанию объекта. — Объекта?! Оратор выскочил вперёд, заслоняя своим телом застывшего оператора. «Бить его не за что, врач не сделал ничего плохого. Ничего не сделал. Он ничего дурного не сделал'' — убеждал себя Ваннаби, повторял, как мантру, отпуская руку врача и готовясь драться. Не драться, а драть их всех в ошмётки, чтоб потом со стен пришлось соскабливать, как за тем парнем из экстремистов. Они подходили быстро, но для Ваннаби это было слоумо. Кто-то сильно пнул его в лодыжку, и он чуть не упал. Но ведь не упал! Ваннаби размахивается. Со всей силы он бьёт стоящего перед ним киношника по объективу, едва ли не пробивая ему камеру насквозь. Кричит оратор так, что вокруг трещат по швам атомы. И пока операторы потеряны, прыгает на следующего, прибивая к полу своим весом, заезжая несколько раз по голове, как скибидисту на фронте. Врача он им не отдаст, не отдаст! Пёрфект тоже не отдаст, за свой полк жопу порвёт — себе в первую очередь, а потом прямоугольному титану, если понадобится. Он даже не считал сколько было этих ребят — на него обрушивается шквал ударов дубинками, преимущественно на спину, но норовили по голове. Ваннаби терпит, вымазывая в железную кашу всё, что под руку попадалось. Где же этот кретин узкообъективный, когда так нужен? Ваннаби чувствовал, что врач больше не дрожал, но и действий активных никаких не предпринимал. Наоборот, будто впав в транс, не шевелил ни единым соединением в организме. Ну конечно, теперь для него было важно только одно — не двигаться. Не двигаться и не давать им повода бить себя так же, как они били Ваннаби. Один-таки бьёт врача в район ядра, складывая, как строительный метр. Помимо ужаса Ваннаби будто ощутил его эту штуку, типа дискомфорта от ударов, но хуже. Боль, вроде. Не просто боль, — кошмарную агонию, которая охватит врача, когда пройдёт удушье. Потом двое подхватили его под колени и понесли прочь, точно мешок с цементом. Новый оглушающий крик и новый фатальный для чьей-то камеры удар прервала сильнейшая судорога, сковавшая по рукам, ногам и даже по динамику всё тело Ваннаби. Его ударили током. Остаточным эхом, прежде чем отключиться, он рассмотрел Оператора-Титана, у которого всё происходило прямо перед камерой. Он смотрел на них в упор, но тоже, как бы, происходящего не замечал. Либо делал вид, что не замечал, хотя чего ему бояться? — Вот ты блядь! — попытался закричать Ваннаби, но издал только ребристое серое шипение. — И какой ты им брат?! Время, что Ваннаби торчал в изоляторе, было как в тумане — операторы явно переборщили с ударом. Вспоминая о том случае позже, он не отрицал: это его в итоге и спасло. Обычно в изоляторе было весело, может даже веселее, чем в Карцере. Туда всегда залетали их самые отбитые головорезы, уж кто-кто, а они знали, что такое веселье. Но в этот раз и комнатка была меньше, и ораторов, кроме него, больше не было. Только многочисленные камероголовые забивали своими холодными телами всё оставшееся пространство. Их было даже слишком много. Они задавали Ваннаби вопросы, на что его хрипящий и абсолютно не грузящий информацию центр едва ли давал какие-то членораздельные ответы. Он так и не понял — были ли те операторы такими же заключёнными или сидели специально для вопросов. Потому что на вопросы Ваннаби они ни разу не ответили. После его снова вырубило. Башка, наверное, перекоптилась. Реальность его полупустым коробком стала кое-как фиксироваться, когда Ваннаби ощутил бешеную тряску своего тела. Первое — он был в Карцере, вокруг орала музыка, кричали и танцевали ораторы. Второе — он находился вверх тормашками. Третье — тряс его, судя по звуковолнам, Лалала. А на четыре Ваннаби пнул его каблуком по колонке, прочертив в воздухе полуокружность. — Аув, чел, какой ж ты ублюдок, — возмутился Лалала. В бок оказавшегося на полу Ваннаби прилетела голая металлическая ступня. Вылитая девчачья кукла — ботинки были потеряны ещё в первую неделю жизни. — Это я ещё?! — Ваннаби схватил бившую его ногу, опрокидывая оппонента. Видать, после изолятора подлатали: оторванную вместе с ногой штанину заштопали, на плечах лежал как влитой пиджак, а тело особых увечий не понесло. Создавалось впечатление, что ему этот эпизод почудился в музыкальном трипе, но гнев, оставшийся после врача, распирал изнутри. Ваннаби сгорел бы сейчас на месте, если бы не выместил всю злость и обиду на чём-то. — Ты хули тряс меня?! — Мы тебя уже вторую вечность доораться не можем — пляшешь и пляшешь, чё с микро, брателло? — Лалала залез на него сверху, наклоняясь к колонке. Рядом уже собирался азартно вопящий живой обруч. — Ал-ё-ё-ё! — протяжно завыл Лалала ему в самый микрофон, отчего стал вибрировать пол. — Да хули ты пристал ко мне? — Ваннаби вскочил на ноги прямо так, с прицепившимся к нему Лалалой, прикладываясь к стене спиной, а соответственно и сидящим на ней оратором. Толпа по инерции разошлась. — Пляшу и пляшу! Музыка может понравилась, а?! — Ты, романтик недобитый, уже задрал со своими интрижками, — вальяжно разлёгся на полу Лалала, и более бить его Ваннаби почёл ненужным. — То один, то второй — вона стоит какой-то ухажёр очередной за дверью. В комнату не пролез. Кто там был Ваннаби даже думать не хотелось — сейчас было насрать, нужно бежать сломя голову на поиски врача, пока не поздно. Смех рассеялся по толпе расходящихся ораторов. В шести шагах (для Ваннаби. Для этого типа где-то в двух) от их камеры стоял Вэйк-Ап, занимая своими штанами половину коридора. Ваннаби сжал кулаки и устало запрокинул колонку. Он натурально рычал. Но вдруг Вэйк-Ап делает шаг вперёд и вместо короткого приветствия танцем, мягко падает перед ним на колени. — Что ты сделал со мной? — отчаянно шкворчит он. Голос у него, стоит сказать, стал на порядок приятнее. — Что ты вставил мне в голову?! Ваннаби из полёта в стратосферу не вытягивают даже огромные пальцы вцепившиеся в его плечи. Пиджак мнётся. — Я могу считать в уме семизначные числа, — выпалил Вэйк-Ап. — И восьмизначные, десятизначные, тринадцати, четырнадцати, двадцати знаков до и после запятой! Я знаю только двенадцать букв алфавита, но могу производить эти расчёты за доли секунд! — он качнул колонкой, утыкаясь её углом в плечо Ваннаби и содрогаясь всем телом. — И я мог так всегда, просто никогда даже не задумывался о такой моей функции. И самое страшное, что мне это нравится блять! Я всухую разнёс каких-то камероголовых на фронте в шахматы шесть раз подряд. Их было семеро, я — один, но они будто мне поддавались, выбирая самые голимые ходы… — Так! Стой! Тихо! — воскликнул Ваннаби, хватая оратора за колонку. Тот умолк, грустно обращая на него линейные динамики. Речь Вэйк-Апа поразила, конечно, в самое ядро. Ваннаби подался вперёд, стукаясь с ним колонкой: всё же он был ему немного, да благодарен, за то, насколько вовремя тот появился. Не будь здесь Вэйка, Ваннаби бы уже побежал ввязываться во что-то максимально смертоносное и для него самого, и для Пёрфект в частности. Вместе с умением думать к нему пришла и ответственность. Лишь сейчас возникла мысль, что следовало бы думать немного дольше, прежде чем вставлять карточку в голову Вэйку и обрекать его на сходные муки. — Какое сегодня число? — хмуро спросил Ваннаби, со смирением принимая свою догадку, когда Вэйк-Ап назвал цифру почти что с недельным различием от встречи с несчастным врачом. Ваннаби понял, что этот врач был очередным номером среди тех светлых и не очень умов, которых он больше никогда не увидит. Непоколебимая надежда на лучшее притупилась, как слишком долго используемый нож. Но перед Ваннаби сейчас стоял тот, кто вновь нуждался в нём. Оратор с приятным и одновременно пугающим волнением понял, что Вэйк-Ап счёл его, Ваннаби, единственным, к кому он мог бы обратиться за помощью. На него надеялись. — Я абсолютно перестал понимать речь моих друзей, — на грани потери способности говорить от перегрузки, выдавил из себя Вэйк-Ап. — Они тоже не понимают меня. Почему мне пришли эти ужасные цифры в голову? Если бы возможно было описать колонщика инструментом, то это точно бы была страшно расстроенная скрипка. Вот оно — жалкое подтверждение факта постоянного наличия чьих-то рук на горле оратора. У них не возникало мысли чьи это были руки — этого никогда не было видно. Более того, у ораторов начисто отсутствовало желание избавляться от хватки на собственном горле. А те, кто всё-таки выбирался оказывался отрезан так же, как отбившаяся от чашки ручка. Разумеется, её можно приклеить назад. Можно вообще расколотить чашку к чёртовой матери, коли угодно, и составить из неё новую, без намёка на трещины. Однако, той же целой чашкой она не станет никогда. — Ну, — «ну», Ваннаби? Какое нахуй «ну»?! Ему было тяжело подбирать слова для ситуации, в которой он никогда не оказывался, но оратор сильно старался. — Ты всё-таки учёный. Для тебя это — норма. Это не так уж и страшно, как тебе кажется. Привыкнешь. Я тоже думаю. Думаю, что думаю. — Думаешь?! — изумлённо вскрикнул Вэйк-Ап, но тут же притих, смущаясь. — Ещё как, — Ваннаби успокаивающе трёт его плечи. — Только я скорее по части философии. Ты знаешь, что такое философия? — Абсолютно нет, — замучено шипит Вэйк-Ап. Но в эту минуту ему становится на порядок легче. Он будто уменьшается в размерах, что вполне бы, кажется, уместился у Ваннаби на груди. После недели насмешек и издёвок со стороны своих соратников он наконец чувствовал себя услышанным. Вэйк-Ап понимал задней мыслью, что этот робот смог бы ему помочь, но на реальный отклик даже не рассчитывал. Вся благодарность выливается в порывистом объятии крохотной фигурки Ваннаби. Колонщик честно старался не переборщить и по хриплому смеху понял, что это у него относительно вышло. — Мне нужно тебя кое-с-кем познакомить, Вэйк-Ап, — после некоторого промежутка молчания, произнёс Ваннаби, будто резко что-то вспомнивший.