Шуанцзян

Цзин Юань был уверен что просчитал все последствия, которые могли рухнуть ему на голову после пропажи Лочи, но жизнь даже ему смогла преподнести сюрприз. Стоило ли ему смириться с тем, что с самого знакомства с странствующим торговцем всё в его жизни шло не так, как хотелось бы? Генерал был отменным стратегом и не менее хорошим планировщиком, свою должность занимал не один год, отлично просчитывал вероятности тех или иных событий, сколько времени уйдёт на их предотвращение или последствий. И почти никогда не ошибался, просчёты были минимальны, всё-таки он человек и способен, как и другие, совершать ошибки. Только вот обычно он предполагал, где мог её допустить или где стоит ожидать подвоха, но в этот раз непозволительно оплошал. Потерял ли он голову от чувств, что не заметил одной важной детали, или оказался непозволительно самоуверен? Цзин Юань привык, что на Лофу Сяньчжоу все равняются на него, если он выказывает равнодушие к случившемуся, то и жители, наблюдая за его реакцией, непременно думают: «Ну раз генерал не придал этому значения, то и нам не стоит бросаться вперёд без раздумий и гнуть своё». То же самое должно было произойти с бегством Лочи. Один из преступников не пойман, второй — сбежал из тюрьмы, генерал несколько раз наведывался к нему для допроса, а после бегства не паникует. Значит, необходимые сведения получены или местоположение главной виновницы — Цзинлю — стало известно, преследование не имеет смысла и можно закрыть глаза на происходящее. Вот как должны были подумать жители. Конечно, в крайнем случае они могли понадеяться на то, что генерал уже решает возникшую проблему, ведь детали дела никогда не станут известны простому народу, пока преступник не будет пойман или по его проступку не вынесут вердикт. Однако, жители Лофу поставили вопрос ребром. Изменения древа Амброзии, нашествие Легиона, тяжело раненый после битвы Цзин Юань, непоправимые последствия Сяньчжоу, которые не разгрести и за несколько месяцев — тяготы навалились друг на друга, народ не выдержал, он жаждал, чтобы виновные понесли наказание. Требовали найти Цзинлю, догнать во что бы то ни стало Лочу, а то и вовсе опубликовать все детали расследования, которые удалось заполучить за время ареста. Генерал стоял на своём, не собираясь отступать от порядков, рассчитывая закрыть вопрос уклончивым: «Мы непременно отправили погоню за беглецом», — однако бардак в городе вызвал ажиотаж у других комиссий. В особенности у Фу Сюань, ведь динамика выздоровления у Цзин Юаня была крайне паршивой: улучшения были небольшие, почти сразу оборачиваясь новым витком ухудшений. Почему? Потому что генерал не должен был пренебрегать постельным режимом, но прежде всего раньше времени вскочил из-за Лочи, а теперь отказывался доверять расследование кому угодно, утверждая, что справится самостоятельно. Это крайне мешало восстановлению сил и заживлению ран, даже Байлу — пускай не в присутствии генерала, а его ученика, — ругалась на подобную безответственность в отношении своего здоровья. Был и другой момент, не связанный с дружескими чувствами Фу Сюань к генералу. Из-за представшей её взору картины, она начала полагать, что урон, полученный мужчиной, куда больше, чем показалось на первый взгляд. И если Цзин Юань раньше времени уйдёт в отставку, то бардак, не разрешённый им, свалится на её плечи. Ковать железо нужно пока горячо, за Лочей необходимо было отправить отряд преследования ещё ночью, когда подняли сигнал тревоги стражники, услышавшие шум и получившие сигнал о разрушенной печати на чёрном входе. Сам способ побега вкупе с незнанием местного подземелья подсказывал, что некто помог преступнику бежать, что означало одно: среди стражников тюрьмы есть предатель, — и неизвестно, как давно он затесался в их ряды, был ли уроженцем Лофу или каким-нибудь больным учеником последователем Санктус Медикус. Если Цзин Юань упрётся, кровью и потом отстаивая свои способы решения проблемы, а потом сляжет — гнев жителей Лофу обрушится на Фу Сюань, но что ещё хуже — следы остынут, а она не сможет в краткие сроки вернут расположение к себе. Такое вступление на должность — не то, о чём она мечтала. Заручившись поддержкой других комиссий, Фу Сюань поставила Цзин Юаня перед фактом: народ бунтует, риски велики — без дара предвидения и вмешательства других ситуацию разрешить невозможно. Тогда-то генерал понял, что он оказался в ситуации, когда в бездну рухнут его репутация и будущее. Не прошло и часа, как на собрании комиссий Фу Сюань, изрядно замявшись, подняла на мужчину взгляд, полный неверия и отдалённого чувства вины. И ещё до того, как она заговорила, Цзин Юань понял — даже если она не увидела, где укрылся Лоча и есть ли смысл его догонять, она совершенно точно знает, кто и как помог ему сбежать. И утаивать не имеет права. Тяжесть проступка генерала, под крылом которого Лофу Сяньчжоу процветало ни один год, жители которого доверили ему свои жизни, было не описать словами. Главное доверенное лицо, рискнувшее всем в последней битве, радушно выпустило одного из виновников «торжества». О чём тут говорить? Народу Лофу были неизвестны итоги заседания комиссий, зато некоторые представители высказались предельно ясно: Цзин Юань предатель, прежние заслуги не имеют значения, если он помогает с бегством тем, чьи проступки непростительны. Никого не волновали детали, почему Лоча так поступил, была ли его вина в том или Цзинлю обвела вокруг пальца. Хуже всего, что генерал и сам понимал одну важную вещь: законы таковы, что будь ты одураченным всем миром, если ты приложил к деянию руку — виновен. Потому что должен думать своей головой, отвечать за себя и свои поступки, иначе никак. Пускай Цзинлю виновна не меньше, а то и больше — от наказания Лочу это не спасало, и Цзин Юань прекрасно понимал, какой проступок совершил, потакая своим чувствам и закрывая глаза на совершенное преступление. Это не отменяло неприятного осадка от того, что прежние заслуги в один миг потеряли свой вес. Мужчина положил годы на то, чтобы создать свою репутацию, поднял Лофу из грязи, наладил систему, участвовал в каждом бою против Легиона, не смея отсиживаться в стороне и безопасности, каким бы пустяковым не было вторжение. Он знал, какой выбор совершил много лет назад, знал, от чего придётся отказаться, чтобы остаться при своей должности и выполнить выпавший на его долю долг. И нет, он не сожалел о том, что позволил Лоче сбежать. О том, что стал генералом и старался для Сяньчжоу всеми силами — тоже. Он сожалел лишь о том, что один проступок сделает его врагом народа. Монстром, который никогда не думал о бедных и беспомощных жителях, доверявших ему. Жалел о том, что человеческая природа была таковой: одна ошибка — прежним взаимоотношениям конец. Будь то дружеские, романтические или рабочие связи — всё рухнет, стоит допустить один, даже крохотный промах. Все хорошие слова и поступки забудутся в считанные мгновения, огромный яркий крест перечеркнёт все безвозвратно, оставив тебя стоять над разбившейся драгоценной вазой. Прежде такой красивой, но теперь пустой и разрушенной, осколки которой могут оставить глубокие и ноющие порезы. Мужчина прижался спиной к стене и прикрыл глаза, вслушиваясь в тишину подземной темницы. Иронично ли, что он оказался в камере, в которой прежде был заточен Лоча? Та по-прежнему хранила гулкий и отдалённый аромат возлюбленного, пробивающийся сквозь сырость. А может, ему всё это мерещилось? Теперь его руки были скованы наручниками, не позволяющими использовать технику. Справедливости ради, генерал мог бы учинить беспорядок на собрании, сразиться и пасть в битве, а не гнить в тюрьме, но бросить вызов казалось делом глупым и импульсивным. Вызов бросают те, кто не согласен с предъявленным обвинениями, Цзин Юань понимал, где оплошал и какое наказание заслуживает. Лоча предлагал пойти с ним, предупреждал, что рано или поздно жители Лофу ранят мужчину сильнее, чем кто-либо до сих пор, Цзин Юань не послушал и остался. Бегство не имело значения, оставалось ждать вердикта комиссий через три дня, тогда же он предстанет на суде перед народом. Его карьера стремительно взлетела вверх много лет назад, теперь ей предстояло оказаться не менее стремительно втоптанной в грязь. Послышался звук шагов, тихих и лёгких. Отличающихся от тех, что сопровождали появление стражи. — Я ведь говорил, что мне не нужны лекарства, — бросил Цзин Юань, решив, что Байлу или её помощница явились лично после того, как мужчина отказал своим надзирателям в приёме лекарств. — Да? — послышался насмешливый голос из полутьмы коридора. — Выглядишь так, словно потеряешь сознание. Мужчина распахнул глаза, в них на долю секунд мелькнуло удивление, сменившись настороженностью. Лоча не мог войти через главный вход, если он снова потревожил печать чёрного входа — всей страже известно о вторжении. — Не недооценивай меня, — прочитав ход его мыслей, произнёс Лоча, выступив из тени и заглянув в небольшое окошко, прикрытое решёткой. — Я оставил себе лазейку, которую никто бы не стал искать после того, как увидел разрушенную печать на входе. Какой преступник захочет возвращаться в тюрьму? Резонно, никто бы даже не подумал об этом. Заключённые поторопились бы сбежать при возможности, а не оставлять себе запасной путь обратно. Конечно, риск попасться и снова оказаться в подземной тюрьме имелся, но предполагалось, что беглецы либо крайне напуганы, либо самоуверенны, чтобы задерживаться и подстраховывать себя на случай повторного фаталити. А если уж совсем честно: в местных коридорах было легко заплутать, беглецов до сих пор не существовало вовсе, с подачи генерала Лоча стал первым и последним. Если кому и удавалось выбраться из темницы, напав на стражу, то помимо запутанных коридоров существовала другая проблема — наручники, запечатывающие техники, их снять было проблематично, ведь ключи от них у стражи предусмотрительно не хранились, только у генерала, который едва ли посещал обычно заключенных. И кто бы осмелился напасть на Цзин Юаня? При таком противнике люди бы скорее согласились сидеть за решёткой до конца своих дней, чем остаться калеками. Так и получалось, что уйти отсюда при всём рвении своими силами нельзя, потому никто из стражи не задумывался о возможно оставленных лазейках. Цзин Юань тоже был уверен, что ясно выразился, отказав Лоче, чтобы тот провернул такой финт. Но тот не имел излишне тёплых чувств или преданности к Лофу Сяньчжоу, в отличие от генерала, потому оказался немного дальновиднее. Одно непонятно: если мужчина так и не покинул Лофу, как его не поймали? И почему Фу Сюань сказала, что следы сбежавшего пленника обнаружить не удалось? Она предвидела гораздо дальше границ Сяньчжоу, пускай и не всегда могла с точностью увидеть все детали предсказаний, но если дело касалось конкретных людей или пространств — предвидения становились точнее. Замести следы от такой техники попросту невозможно при всех уникальных навыках. Цзин Юань тяжело вздохнул и приложил ладонь ко лбу, совсем позабыв про наручники. Глупая, глупая Фу Сюань. Она знала, что Лоча вернётся за ним, наверняка знала и о лазейке. Она не могла ничего не сказать на собрании, решив выбрать меньшую из зол, сказав полуправду. Она сдала Цзин Юаня, а не Лочу, потому что была уверена, что он выберется. И, видимо, слишком хорошо чувствовала, что груз ответственности для мужчины стал чересчур огромен. Вряд ли она до конца понимала, почему Цзин Юань поступил так, но тёплые дружеские чувства, связывающие их, не могли быть обесценены одной ошибкой. Фу Сюань предпочла поверить, что у её старого-доброго друга были причины так поступить, встав на его сторону. Не обвинила и не ужаснулась. — Вы на Лофу два последних самоотверженных человека, — негромко произнёс Лоча, будто знал, кто мог вызвать такое выражение лица у генерала. — О, ради всего святого, прекрати насмехаться над моим чувством долга. Ты все равно не откроешь эту дверь, ключи у… — Фу Сюань оставила мне инструкции, я полвечера караулил нужного стражника, поэтому будь добр — оставь свою преданность и глубокомысленные разговоры о Лофу в темнице, иначе я не уйду из принципа и мы будем сидеть в соседних камерах, — прервал его Лоча. Ему хотелось сказать чуть больше, чем откреститься насмешливым комментарием о чужих принципах. Хотелось поговорить о том, как он почти покинул Лофу, но Фу Сюань сообщила о том, что худшие его прогнозы сбылись раньше, чем сам Лоча мог предположить. Хотелось сказать, как в тот миг он захотел дать несносному генералу по лбу, который собрался потонуть вместо него. Лочу интересовало много вопросов: Почему ты не дал отпор? Почему не сбежал? Сильнейший человек на Лофу проглотил обвинения и решил сгнить в тюрьме! Ради него или ради своих глупых принципов? Мог ведь всё рассказать Фу Сюань, попросить обыграть всё так, словно его, генерала, вырубил гнусный преступник, а ему стало стыдно говорить об этом, потому и рвался так расследовать дело в одиночку. Цзин Юань не поговорил с ней, не дал никому отпор, сел сюда, как будто смысла в жизни никакого не имел, готовый со своей дурацкой гордостью принять последствия и плевки жителей, которых не заслужил. Лоча никогда не чувствовал так много, будь подобная обида нанесена ему — и половину бури, охватившей его после встречи с Фу Сюань, не испытал бы. Но это касалось Цзин Юаня, потому он в эмоциональном раздрае, потому примчался сюда, рискнув свободой, которую хотел добиться. Наплевал на грубый отказ и на то, как намертво в сознании отпечаталась картинка того, как Цзин Юань отворачивается от него, готовый проститься с неимоверной легкостью. Этот благородный генерал Лофу Сяньчжоу в самом деле стал для него погибелью. — Я перестану, — произнёс мужчина. — Но тогда и ты прекрати смотреть на меня так, словно я последний человек во вселенной. Лоча промолчал, звякнула связка ключей, он поднёс нужный к двери и замер, устремив нечитаемый взгляд на Цзин Юаня, в глазах промелькнула и исчезла надежда. Надежда на то, что этот самопровозглашённый мученик пойдёт с ним, а не зацепится за необходимость понести наказание. Цзин Юань всегда брал ответственность за свои слова, поступки, ошибки. Он мог наплевать на всё, что сделали Фу Сюань и Лоча, лишь бы защитить их обоих и вместе с тем принять то, что должен был. Так же, как сделал это в день бегства Лочи. Вопреки самым страшным опасениям, когда ключ провернулся в замочной скважине — генерал поднялся, подошёл к возлюбленному, протягивая руки и позволяя разрушить наручники. У них не было времени до смены ночной стражи. Ни на лишние слова, ни на признания, ни на ругань, ни на объятия, ни на новые лазейки. Мужчины сбежали, не потревожив печать чёрного входа, чтобы успеть покинуть Лофу до тех пор, как сигнал тревоги наведёт новую суматоху. И только на причале звёздных яликов, запыхавшиеся после бега, остановились и переглянулись. — Фу Сюань сказала, что ты её должник, — бросил Лоча, переведя дух. Когда он был заключён, яростно хотел прояснить чувства между ними, но теперь, когда они оказались на свободе, вдруг ощутил несвойственную ему неловкость. — Тебе я задолжал гораздо больше, не так ли? Лоча поджал губы и отвёл взгляд. Они с Цзин Юанем умело играли в равнодушие и готовность разорвать всё на корню, когда мир вокруг рушился, но всегда упускали нюанс, который раскрывал их с головой. Неважно, какие роли они выбирали сыграть, а какие эмоции показать во благо друг друга. Недосказанность между ними, прожитую боль, сомнения и тревожные мысли — они читали всё это по глазам, чувствовали кожей. — Именно поэтому ты расплатишься тем, что на сей раз выберешь меня, а не Лофу.