Лето | Что было потом

Возвращение домой Рин просыпается рано, хотя вчера обещала себе спать, пока голова не заболит. Но с рассветом она открывает глаза. Как и всегда. Костер давно догорел, хворост посерел, превратился в труху. Небо наполняется желтизной и алыми красками утра. Остается всего полдня пути до Йори. Совсем скоро Рин придет туда, где будет теплая постель и душ прямо в доме. От этих мыслей становится чуть теплее, а губы сами собой расплываются в улыбке. Она не была дома уже три года. Примерно. Дни Рин уже не считает. Облака вдали превращаются в горы и гигантские замки. В детстве Рин думала, что в этих замках живут люди. Но в мире осталось слишком мало людей — даже если бы облачные замки существовали, там бы никого не было. Пустые замки покрываются пылью и исчезают вместе с утренней дымкой, когда восходит солнце. Рин возвращается домой. Она скатывает спальный мешок, закидывает тяжелый рюкзак на спину и идет дальше. Проходит мимо обрыва, с которого ребенком прыгала в озеро. Когда-то прямо у кромки воды стояло огромное старое дерево, но теперь его нет. Только старые гигантские корни торчат над водой, как щупальца огромного кальмара. Озеро поднялось еще выше, чем когда она уходила, а обрыв стал еще круче. Вода подтачивает землю, и та медленно сдается, уходит вниз. Мир погружается в воду. Постепенно, постоянно. Сколько еще осталось? Плечи ноют от усталости, но Рин просто поправляет тяжелый рюкзак за спиной и идет дальше. Пыльная дорога так и не заросла травой, а вот от древних покинутых домов почти ничего не осталось. Они играли здесь детьми, залазили внутрь, но дома стояли. Всегда. Дома всегда противостояли запустению. Может, потому что всегда были люди, которые наблюдали за этим. Но постепенно лес поглощает все рукотворное. В кустах по обеим сторонам дороги раздаются быстрые шорохи. Какие-то силуэты скачут-летают туда-обратно, туда-обратно. И снова, и снова, и снова. Ших-х. Ших-х. Рин не боится лесных созданий. Никогда не боялась. Они не вылетают на дорогу. Лесное никогда не выходит к человеку. А вот наоборот бывает. Или, вернее, бывало. Однажды в детстве Рин и Йори пошли в дом, который почти забрал лес. Сейчас ей стыдно вспоминать, но тогда они хотели найти драконье гнездо. Родители говорили, что если человек тронет драконье яйцо, взрослый дракон выкинет это яйцо из гнезда. Но они были детьми и не верили. Или верили, но хотели убедиться в этом сами. Или хотели увидеть дракона. Она не помнит, нашли ли они гнездо. Помнит только скелет, опутанный ветвями. Человеческий. Помнит глазницы, в которых цвели цветы. И вот она идет по дороге размеренным шагом, а со всех сторон раздается ш-шух, ш-шух-х. — Я вернулась, — шепчет Рин шуршащим существам. Прокашливается и добавляет громче: — Я вернулась! Лес на мгновение затихает, а затем шелестит еще громче. Ее встречают. Ее приветствуют. Вскоре она выходит к полю, за которым стоит дом Йори. И когда-то ее. Высокая трава растет повсюду, до самого горизонта. И никаких тропинок. Обойти поле можно по широкой дороге, по которой она и шла до этого, но это огромный крюк. Впрочем, Рин никуда не спешит. Она снимает рюкзак и разминает плечи. За утро она не видела ни одного человека. Неужели все покинули эти места и ушли в города? Может, и Йори тоже?.. Нет. Рин мотает грязной головой, отгоняя эту мысль. Йори не уехала бы. Она слишком любит это место. Да и как не любить чистый воздух, облака, плывущие по небу, подступающее море и эти бесконечные луга? Дорога плавно огибает поле, красное от цветов. Рин чувствует щекочущий аромат цветения. Чихает и трет нос рукой. Давно у нее не было аллергии. Впрочем, она давно не видела столько цветов. В городах одомашненные цветы держат в специально отведенных местах: в парках, на клумбах, вдоль дорог. А остальную растительность, настойчиво пытающуюся проникнуть в человеческие обиталища, срезают, сжигают, выдирают с корнем. Если запустить, то даже маленький сорняк вырастет так быстро, что обовьет собой все вокруг. Через некоторое время Рин устает и снимает тяжелый рюкзак. Делает глоток теплой воды из древней пластиковой бутылки и радуется, что, хоть на улице и не пасмурно, солнце уже не палит. Скоро осень. Рин выбрала хорошее время, чтобы вернуться. Она садится, опершись спиной на рюкзак, и нащупывает в боковом кармане предпоследний пищевой кубик. Кидает его в рот, разжевывает и с трудом проглатывает. Запивает остатками воды. Быстрее бы, быстрее бы дойти. Дома ждет настоящая еда, душ и теплая постель, в которой можно будет спать бесконечно. Вдали раздается странный звук. Не природный. Человеческий. Рин настороженно встает — сидя в траве по пояс ничего не увидеть. Из леса раздается звук, похожий на… трель мотора. На открытое пространство выныривает старая машина с баулом, привязанным к крыше, и едет по единственной дороге туда, где стоит Рин. Она машет руками, и водитель, подъехав поближе, останавливается. Рин подбегает, не дожидаясь, пока он откроет окно. — Вы в деревню? — спрашивает она с надеждой. — Да в какую деревню? — недоуменно хмурит брови немолодой мужчина с сединой в черных волосах. — Там всего-то два человека осталось. — Как два? — шепчет Рин. — А кто? — Женщины две, молодая да старая. Ей требуется все самообладание, чтобы не упасть, потому что ноги вдруг перестают держать. — А все остальные? Дети? Семьи? — Да кто все? Уехали они давно. Дамба барахлит. Последние два года все огороды позаливало. Вот только сейчас… А вы давно в наших краях не были? Рин кивает. Давным-давно. — Три года. — Подвезти? Все равно товары доставить надо. Она только сейчас видит на передней двери машины небрежно нарисованный желтый конверт. Почта. — Письмо, да? — устало спрашивает она. — Только сейчас везете? — Да, было письмо. Но кто ж только письмо повезет? Нет, товары заказаны. Еда, запчасти для дома. И конверт. Рин против воли улыбается. Значит, ее еще не ждут. Значит, получится сделать Йори большой сюрприз.   В тумане Рин поражается, что от когда-то огромного огорода почти ничего не осталось. Так, несколько грядок со скудной растительностью. Земля твердая, растрескавшаяся, как застывшая глина. Кажется, отец говорил, что под слоем плодородной почвы лежит глиняный слой. Видимо, вода все смыла. Она ищет глазами дом. Да, он стал значительно выше. В некоторых местах даже угадываются бетонные блоки фундамента. Нижняя часть почернела, будто бы он провел некоторое время в воде. Хотя, почему будто? Наверное, здесь ежегодно затапливает. Кажется, что деревянные доски уже начали гнить. Заборов здесь отродясь не было, но обычно отличить участки разных семей можно было по высаженным по периметру цветам. Сейчас ничего не осталось. Редкие далекие дома одиноко стоят в поднимающемся вечернем тумане. Рин успела забыть, как далеко люди жили друг от друга в деревнях. И тут она видит Йори. Та ходит со шлангом — поливает огород. На ней свободная рубаха и темные рабочие штаны, которые раньше носил ее отец, когда еще работал на металлолитейном заводе. Волосы собраны в пучок на затылке, такой неаккуратный и милый, какого она никогда себе не позволяла в юности. Раньше Йори всегда старалась выглядеть опрятно. В носу вдруг щиплет, и Рин с силой трет его, отгоняя подступающие слезы. — Приехали, — говорит мужчина. Рин спохватывается: — Да, конечно. Как я могу расплатиться? У меня есть орехи и немного денег, и… Мужчина вскидывает руку. — Да не надо ничего. Помоги только все выгрузить и донести до дома. Она кивает и вдруг замечает, как Йори выключает воду, кладет шланг и идет к машине. Рин выскакивает из машины навстречу, и та останавливается. Они смотрят друг на друга целую вечность, пока Йори не произносит: — Ты… ты так похудела. — Много ходила, — неуверенно улыбается Рин и делает еще шаг навстречу. Йори улыбается в ответ. Они обнимают друг друга. Йори такой хрупкая и маленькая, как никогда раньше. Волосы ее пахнут пылью, землей и осенью. — Сейчас, — Рин отстраняется. — Помогу затащить вещи, которые почтальон привез. — Я тоже помогу, — кивает Йори. Вечером они сидят на крыльце и пьют теплый травяной чай из глиняных кружек. На Рин наконец-то чистая одежда, а вымытые шелковистые волосы развевает легкий ветерок. Когда она уходила отсюда, то подстриглась очень коротко, но за три года волосы снова отросли. Оказалось, что с длинными волосами жить проще — они закрывают уши на холоде, а когда мешают, их всегда можно заплести в косу или убрать в хвост. Разговор течет плавно, медленно и иногда останавливается, когда они делают глоток из чашки или наливают из чайничка еще. Еще вчера Рин казалось, что ей нужно так много рассказать. А сегодня все это стало неважно. Видимый мир только вокруг дома Йори, а все остальное исчезает в вечернем тумане. Солнце прячется в облаках и падает, падает, падает вниз, медленно, но неотвратимо. — Кто еще остался? — спрашивает Рин после долгого уютного молчания. — Кошмар нашего детства. Злая старуха из дома №5. — Ты поэтому еще не уехала? Не хочешь ее бросать? Рин вспоминает, что злая старуха из дома №5 часто ругала сыновей, которые пытались уговорить ее переехать в город. Что, мол, никогда ее ноги не будет в месте, где есть дома выше двух этажей. Почему ее так пугала многоэтажность, никто не знал. Йори пожимает плечами и делает глоток из чашки. Солнце погружается в горизонт, окрашивая маленький туманный мир в теплые нежные тона. Лес, где поют птицы и цикады, далеко, а здесь поблизости даже травы нет, чтобы шелестела на ветру. Рин ощущает внутри острое чувство одиночества. Она никогда не верила в бога, но если бы верила, то назвала бы это место богом забытым. — Я скоро уеду, — говорит Йори, глядя Рин в глаза. — Даже если злая старуха останется. Она часто говорила это и всегда оставалась здесь, в деревне. Но сейчас в ее взгляде решимость, которой раньше не было. Рин верит ей безоговорочно. — У меня будет ребенок. Мне нужно в город. Но я пока не могу оставить ее. Она сломала ногу год назад и теперь почти не ходит. — Ох. Я помогу тебе. Мы вместе ее перевезем. — Она не поедет, — глухо говорит Йори, глядя вдаль. — Сказала, что никогда не уедет отсюда. Мир меняется. Каждый день, каждую минуту, каждую секунду. А за три года изменился так сильно, что уже и не узнать. — Кто отец? — спрашивает Рин. — Да вот была в городе, зашла в кафе, ну и познакомилась. У меня в книжке записан его номер. — Ты позвонишь ему? Йори пожимает плечами. — Придется, наверное. Но не сейчас. Лучше расскажи о себе. Нашла, что искала? — Сложно сказать. Возможно, я знаю, где живут люди, которые знают больше. Но они далеко. Очень далеко. Йори улыбается. Пытается выглядеть ободряюще, но получается грустно. — Тогда тебе снова нужно идти. — Я не уйду. Я буду здесь, пока я нужна тебе. — Конечно. Туман становится гуще, воздух — холоднее. Высыпают звезды, такие привычные и такие забытые. Там, в других местах, и туманы, и воздух, и звезды другие. Мир утопает в ласковой бархатной ночи. Йори отпивает из чашки и с улыбкой спрашивает: — Совсем остыл. Пошли спать?   Злая старуха из дома №5 Она ничуть не изменилась. Все так же кричит, ругается и грозится всех избить палкой, хотя уже даже встать не может, а трость Йори ей благоразумно не дает. Старуха лежит на старом диване в темной комнате, из которой даже пауки давно сбежали. Пахнет старостью и лекарствами. Рин здесь впервые, и комната соответствует всем ее ожиданиям: затхлая, старая, выцветшая. Как и ее обитательница. Сейчас та ругает Йори за то, что та привела с собой Рин. Йори безропотно слушает и кивает, потупив глазки — образец послушания. Рин стоит у входа и пытается слиться со стеной, где уже почти облезли полосатые коричневые обои. Неожиданно голос злой старухи становится тише. — Ну-ка, подойди сюда, — она щурится, глядя на Рин. Та неуверенно подходит к кровати, где еще больше пахнет старым телом. При ближайшем рассмотрении старуха кажется бесформенной. Будто бы когда-то она была толстой, а потом резко сбросила вес. Та долго и придирчиво рассматривает Рин, а затем выносит вердикт: — Слишком тощая. Надо кормить. Сегодня устроим ужин! Позвоните моим детям! Пусть приезжают к восьми. Рин еле сдерживает улыбку. — А ты чего лыбишься? Замуж тебе надо, а с сыновьями моими ты в детстве хорошо бегала. Может, приглянется кто. Младший еще пока не женился, а старший вот только развелся. Пусть приедут, посмотрят на тебя. Вот она, извечная тяга к размножению. Попытка убежать от неизбежного. Жаль, что уже слишком поздно. Когда они выходят из ветхого дома, Рин понимает, что свежий воздух, оказывается, очень вкусно пахнет. Травой, цветами, летом. — Возьмешь мой велосипед? — спрашивает Йори. — Зачем? — Съездить позвонить. — Что? Куда? — удивляется Рин. — К автомату. Помнишь, где он? Идти не очень близко, но на велосипеде быстро. — Кому позвонить? — Рин все еще не понимает, что происходит. — Ну, детям ее. — Ты что, на полном серьезе собираешься их звать? Йори улыбается. — Город в двадцати километрах, а у них машина. — И что? Они правда приедут? — А ты попробуй ей отказать.   Метеостанция Голубая с белыми вкраплениями облаков Земля плывет над/под станцией. Величественная, грандиозная, она занимает весь обзор. Мир, который вынес столько катаклизмов, пережил столько видов, а в итоге был отравлен человеком разумным. Вот только Земля скинет с себя остатки человечества, оправится и будет жить дальше, а человечество… Сложно сказать. Земле все равно, ведь человек отравил только биосферу — тонкую пленку на поверхности гигантского шара. Сколько раз биосфера Земли менялась? Если немного сменить перспективу, то сейчас происходит всего лишь шестое массовое вымирание. А потом когда-нибудь будет и седьмое, и восьмое, и девятое. Но она этого уже не увидит. Но сейчас она еще здесь, смотрит, как люди все еще копошатся в земле, пытаются выжить в грязной соленой воде, и, как ни о чем не думали, так и не думают. Подводные заводы как работали, так и работают. Как и некоторые атомные станции. Люди как жили, так и живут. У них есть мечты, чувства и даже, наверное, стремления. Эпсилон тоже почти человек. Но для таких, как она, официального названия так и не придумали. А ведь там внизу есть и другие, как она. Незащищенные. Некоторые даже не знают, чем они так опасны. Она принимала сигналы помощи. Когда-то давным-давно. Еще во времена, когда все было плохо. Вернее, когда все было хуже. Она могла только слушать, но ничего не могла сделать. Чем они хуже людей? Да ничем. Просто они родились. Просто они живут дольше. Просто они другие. Или были другими. Сейчас, возможно, никого не осталось. Эпсилон прикладывает свою длинную четырехпалую руку к теплому пластиглассу и закрывает глаза. Пытается представить, как там внизу. Здесь у всех длинные руки, но ее конечности на полтора процента длиннее нормы. Ей это нравится — позволяет почувствовать свою индивидуальность. Ей так хочется спуститься. Погрузиться в морскую воду. Вдохнуть свежий воздух, наполненный настоящими запахами. Зарыться пальцами ног в песок и долго-долго смотреть на небо. Увидеть космос с поверхности Земли. Как первые разумные люди, которые только-только подняли глаза и увидели чудо. Звезды. Почувствовать себя частью чего-то великого. Пройти весь путь, чтобы понять, как это случилось. Увидеть рыб, птиц и животных, которые жили на этой планете тысячелетия назад. Встретить людей, которые живут там, внизу. На Земле. Этому не бывать. Это просто мечты. Возможно, если станция начнет барахлить, они найдут способ спуститься. Но не сейчас. Не сейчас. Эпсилон отталкивается от широкого металлического подоконника и плывет к яркому дверному проему. Хватаясь за перекладины, она быстро оказывается в главном коридоре внешнего кольца. Гравитация здесь около 80% от земной, и нужно каждый день по несколько часов ходить вдоль кольца, чтобы укреплять кости и мускулатуру. Сам же коридор темный, по металлическим стенам бегут светодиодные лампы, составляя странные узоры и рисунки. Кое-где мелькают небольшие круглые иллюминаторы, за которыми синеют глубокие океаны Земли, наполненные гигантскими мусорными островами, на которых люди строили свои поселения. Ледяные шапки меняют свое местоположение — от северного полюса почти ничего не осталось. Интересно, живут ли там еще полярные медведи? Или они вымерли, как белые носороги, амурские тигры и панды? На станции есть генетический материал всех этих животных, чтобы в случае чего восстановить популяции. Только энергии все меньше, и приходится отключать холодильные установки. Одну за одной. Скольких они уже потеряли? Эпсилон не хочет об этом думать. Она не смотрела в списки оставшихся видов уже год. Ей страшно смотреть. Эпсилон встает на поверхность, называемую полом, и идет к шлюзу. Мышцы ног сразу же начинают ныть, потому что последние дни она провела в невесомости. Никто даже не заметил, что ее не было. Все погружены в себя и свою бессмысленную работу. Станция дрейфует по орбите, вечно, вечно, вечно, но все это не имеет смысла. Они ничем не могут помочь Земле. Они не вмешаются, даже если внизу что-то случится. По дороге она встречает президента, статную высокую женщину в белых одеждах, с ледяными глазами и коротко подстриженными седыми волосами. Они кивают друг другу и расходятся. Через тридцать четыре года придет очередь Эпсилон быть президентом. Сможет ли она изменить что-то? Или будет, как и остальные, носить белые одежды и делать вид, что Земли не существует?   Вечер Рин вешает трубку и складывает пожелтевшую бумажку с номерами в карман куртки. Она и не думала, что трое из четырех детей злой старухи из дома №5 согласятся приехать. Выходит из когда-то прозрачной, а теперь грязной стеклянной будки, одиноко стоящей в одуванчиковом поле. С одной стороны к автомату была протоптана тропинка, которая уже почти заросла, но Рин надо в другую сторону. Вдалеке стоят ЛЭП, похожие на скелеты древних исполинских животных. Она слышит, как движутся электрически заряженные частицы. Она может даже увидеть, если постарается. Но это не то, чего Рин сейчас хочется. Она стоит и слушает пение сверчков. Вдыхает сладкий запах цветов. Затем садится на велосипед, чтобы поехать домой. Призрачные парашютики отрываются от семянок и разлетаются по обе стороны от велосипеда, как ажурные белые брызги. Вечерний воздух пропитан влагой. Вкрадчивый холод уже пробирается к сердцу, и невозможно остановить разливающуюся по венам осеннюю грусть, хотя до осени еще так долго. Так бесконечно долго. Рин помнит, как это было, когда наступали каникулы. Беззаботное время, и каждый раз в начале лета казалось, что до осени целый миллион дней. Но каждый раз лето заканчивалось, унося с собой очередную частичку детства. Рин давно уже не ребенок, но испытывает это сладко-горькое чувство каждый раз, когда наступает осень. Чтобы уж совсем усугубить чувство ностальгии, она едет по местам детства. Проезжает по белому пушистому полю и направляется в лес. Когда-то там было озеро, куда они бегали купаться. Йори, двое младших сыновей злой старухи и еще несколько мальчиков и девочек, которые вроде бы были друзьями, но сейчас Рин не может вспомнить ни имен, ни лиц. Ее старый дом стоит почти у самой протоки, и после наводнения жить в нем стало невозможно. Она останавливается, чтобы посмотреть на скособоченный деревянный дом. Окна выбиты, из них торчат лозы кудзу с ярко-красными цветами. Рин хочет зайти внутрь, но что-то останавливает ее. Шорохи, которые раздаются оттуда. Теперь это не ее дом. Теперь у него другие хозяева. Она хочет запомнить, как все было раньше. Ее маленькая светлая комната на втором этаже, где постоянно было жарко. Летняя кухня, где бабушка пекла пирожки с сыром. Комната мамы, заставленная, заваленная книгами и всяким хламом. В шкафах у нее было не только книги, не только отчеты, но и фотографии. Она, отец, их коллеги. Теперь их уже нет. Никого не осталось. Рин думала, что вернется и осядет в деревне, но тогда вернется еще больше воспоминаний. Да и у природы свои планы. Хотя, конечно, нет никаких планов. Сначала природа приспосабливалась к тому, что делал человек. Сейчас природа наконец-то может вздохнуть свободно. Лес распространяется по городам. Лес находит путь. Но пока у них есть время. Рин не расстраивается. Если все уже уехали и если Йори тоже скоро уедет, зачем ей жить в этом всеми забытом месте? Вскоре она выезжает на когда-то песчаный пляж, теперь покрытый уставшей серо-зеленой травой. От красивого голубого озера остался лишь заросший ряской пруд. Рин кладет велосипед на траву и садится рядом. Стоило только отвернуться, и мир изменился. Три года. Ее не было всего три года. По водной глади скользят водомерки. На другой стороне стоят покинутые дома, почти съеденные лесом. Стрекочут кузнечики, шуршат лесные создания, которых никогда никто не видел. Вечереет. Тепло стремительно уходит из воздуха и земли, будто вечер вытягивает его, пытается отобрать последние крохи уходящего солнца. — Еще немного, — шепчет Рин. — Еще совсем немного. Солнце мелькает в верхушках деревьев, опускается все ниже. В конце концов, становится так холодно, что Рин приходится встать, застегнуть куртку и надеть перчатки. Она поднимает успевший покрыться вечерней влагой велосипед и едет домой. Теперь ее домом можно назвать дом Йори. Когда она приезжает, у дома №5 уже стоят две машины: джип и седан. И если джип кажется старым и изношенным, то седан выглядит почти новым. Чистый и почти без царапин. Рядом с домом суетятся люди. Их больше, чем Рин ожидала увидеть: трое мужчин, две женщины и три, нет, четыре ребенка, которые носятся вокруг. Йори сидит на скамейке у дома рядом с нарядно одетой и причесанной злой старухой. Входная дверь открыта настежь, а чтобы не налетели комары, в проеме висит прозрачная занавеска. Над дверью горит свет, а стол уже накрыт. Рин подъезжает ближе, и все внимание устремляется к ней. Она подходит ближе и узнает своих старых друзей. Каждого из них. Будто бы и не было всех этих лет.   Корабль Море развертывается перед ней единой панорамой, и глаз не хватает, чтобы охватить его все. Цвет его, как глаза Йори. Оно огромно. Бесконечно. Оно живет и дышит, наполненное миллиардами обитателей. Оно будет жить даже тогда, когда последний человек умрет. Рин помнит все слишком хорошо. Она не хочет помнить, но не может забыть. Все меняется. Старый мир тонет, умирает. Она идет вдоль морского обрыва и чувствует запах гниющих водорослей. Внизу только камни и зелено-коричневая растительность. Вскоре обрыв плавно спускается к песчаному пляжу. Ближе к берегу находятся остатки корабля. Когда-то давно он сел на мель, да там и остался. Левый борт давно ушел под воду и покрылся зелеными водорослями и моллюсками, а правый медленно, но неуклонно съедала ржавчина. Тогда Рин снимает обувь и идет дальше. В вышине кружат чайки, ажурные кружевные волны медленно наползают на берег и возвращаются в море, а в воздухе пахнет солью и тиной. Вскоре она видит далекий острый шпиль. Затем другие крыши зданий. Когда-то здесь был город, но его поглотило море. Люди ушли отсюда к центру материка. Умные-умные люди. Но Рин надеется встретить не людей. Она слышала, что ей подобные живут в старых городах. Они терпеливые. Они ждут. Как стервятники, думает Рин. Они как стервятники, которые ждут смерти человечества, чтобы пировать на останках. Родители мечтали, что после Рин и ей подобные построят свою цивилизацию, которая будет совсем другой. И их история будет не такой кровавой и жестокой. Верит ли Рин, что это возможно? Она много думала над этим, но так и не поняла. С тех пор прошло много времени, но она никогда больше не встречала себе подобных. Сколько их всего на Земле? Сто? Двести? Тысяча? И что будет дальше? Им придется размножаться тем же способом, что и люди? Пойдут ли они по тому же пути, что и человечество? Будут ли у них деньги? Религии? Технологии? Рин одергивает себя. Неужели она уже похоронила человечество? Нет, нет, еще рано. Человечество будет жить и бороться до последнего. До последнего вздоха или последнего слова или последнего выжившего. Рин раздевается и заходит в прохладную воду. Она долго лежит на поверхности воды, периодически слизывая солоноватую жидкость с губ. Вокруг никого. Только тишина, залив и облака. Ей не страшно, если ветер отнесет ее далеко от берега — она хорошо плавает. В воде, должно быть, холодно, но она этого не чувствует. Где-то далеко остался дом. А может, и не осталось уже. Когда-нибудь она вернется туда. Когда-нибудь она будет жить там. Одна или с кем-то. Электричества уже не будет, но во дворе останется колонка, где можно брать воду. Для дома понадобятся дрова. Шерсть или смола для утепления стен. Она сможет посадить овощи и ягоды и ухаживать за ними. Остальное сделает время. Время сделает все, что не может человек. Или не-человек. Внезапно становится темнее. Рин приоткрывает глаз и видит между собой и солнцем гигантскую грозовую тучу. Внутри той уже вспыхивают грозы. Интересно, что будет, если ее ударит молния? Вряд ли что-то серьезное, но проверять не хочется, и она плывет к берегу. Потом Рин идет в город. Надеется встретить кого-нибудь, но никого в этом городе нет. Ни людей, ни роботов, никого. Только белый песок, торчащие над водой крыши и тяжелый запах водорослей.   Остров Она снова и снова возвращается к морю. Море манит ее. Рин слышит его шепот и кажется, что она понимает его язык. Что море хочет сказать? Миллиарды лет оно шепчет, шепчет, шепчет. Иногда оно кричит. Иногда оно безмолвно. Море вечно. По крайней мере, так думают люди. Людям легко вообразить вечность. Все, что превосходит по продолжительности их жизнь, они называют вечностью. Это удобно. Но продолжительность жизни человека почти всегда можно просчитать. Продолжительность жизни ее и ее подобных не просчитаешь. Сколько еще она будет жить? Бесконечна ли ее жизнь? Рин пока не знает. И — если быть совсем честной — не хочет знать. В воде, далеко-далеко, мелькает черная точка. Рин присматривается, и точка становится больше. Она движется быстро, но не к берегу, а вдоль шельфа. Они ловят рыбу. Один из мусорных островов со своей экосистемой. Со своими людьми. Она слышала, что экосистемы мусорных островов настолько отличаются от земных, что они никогда не подходят к берегу ближе, чем на пятьсот метров. Жители островов боятся заразиться безумием земных жителей. Им хватает своего. Впрочем, дело не только в безумии. Рин видела такие острова, севшие на мель. Они стремительно оседают, разваливаются, съедают себя изнутри. Он действительно едят сам себя, потому что на суше нет достаточного количества фосфора и калия, которые нужны для бактерий днища. Через несколько лет от таких островов ничего не остается. Уроборос. Рин смотрит на черную точку вдали. Вскоре та исчезает.   Аквапарк Грязные поблекшие горки высятся разнообразными конструкциями, подпираемые тонкими металлическими трубами. Прямо перед ней — бассейн с грязной водой. Она садится у бортика воды, скрестив ноги, и долго смотрит на горки. Мысленно добавляет яркости, смывает грязь, убирает деревья и наполняет бассейны чистой водой. И вот уже перед внутренним взором бегают-играют дети, взрослые лежат на своих раскладушках, попивают коктейли и кофе, а будущее прекрасно и безоблачно. Как давно это было. Тот мир давно уже ушел в прошлое. Она уже почти не помнит, каким он был. Помнит ли кто-то еще, кроме нее? Она вытягивает перед собой руку. Смотрит. Ногти короткие, слишком маленькие для таких длинных пальцев. На костяшке безымянного пальца большой шрам. Откуда? Она уже и не помнит. Мышцы, вены под кожей, ногти — все это существует. Все это так похоже на человеческое. Но она не человек. Родители говорили, что у нее много общих генов с людьми, но недостаточно, чтобы быть донором крови и органов или размножаться. Значит, они — два разных вида. Даже родители на самом деле не были ее родителями. Это были ученые — одни из последних — которые создали Рин. Они говорили, что она не должна оставаться на одном месте надолго, иначе другие заметят, что она не стареет. Когда она спрашивала, зачем ее создали такую, странную, родители ничего не отвечали. В детстве Рин думала, что это какая-то большая тайна и на самом деле она избранная и должна спасти человечество. Но постепенно поняла, что родители и сами не знали ответа. Она не была сильнее остальных. Не была умнее. Обычный человек. Не человек. Начинается дождь, и грезы уносит холодный ветер. Перед Рин все тот же заброшенный парк и затянутое тучами небо.