Луч надежды

"Отрицание-первая стадия принятия". Но что если я отрицаю невозможное? Скинутое в жерло вулкана тело плавится, или сгорает в муках? Или его тут же выбрасывает наружу? Все сразу? Все начинается с мысли, ты думаешь о том, что хочешь увидеть, ты разочаровываешься, а затем наступает тишина. Чувство безнадежности ты списываешь на все что угодно-недосып, гены, характер, давление, плохое настроение. Ты отрицаешь все что было до, и что будет после, ради сохранения себя прошлого. Ты путаешь безнадежность и безмятежность, путаешься в понятиях, в себе. Мир для тебя больше не ломается, все также как и всегда, никаких лучей, ты не чувствуешь ничего особенного. Это ли безмятежность, когда ты сходишь с ума? Когда я жил в Мейнхеттене, Валинт часто предлагал мне обратится к специалистам. "В тебе есть нечто особенное, воспользуйся этим" говорил он. "Завязывай с этим, оно тебе не поможет" говорил он. Возвращение к истокам нельзя назвать деградацией, так ведь? Морально-физическая рецессия. "Ты думаешь что мы похожи, но это не так." Его глаза расширяются в ужасе. "Ты не понимаешь что происходит, и лишь поэтому бежишь от настоящего" А, нет, это не его глаза, а мои. "Наши". Поражаюсь с магии зеркал. Позже мне скажут что мои зрачки иногда сильно расширяются. "Моя" комната в центре, кажется, самая чистая из всех. Я провожу тут не больше четырех-пяти часов в день, однако помещение выглядит, будто в роскошном отеле Кантерлота. Могу ли я гордится? Еще как. Жить в руинах, но иметь убранное спальное место это явное достижение. Одним движением я заталкиваю остатки таблеток себе в глотку, и вновь пялюсь в зеркало. "Жди проблем с желудком, язвы или чего еще" "Жду."—Отвечаю я отражению. Какие у него большие глаза, красные, будто горят. "Ты знаешь который час?" Я отрицательно мотаю головой. "Ну да, тут время идет иначе." "Тут" Это в Оазисе, или в отражении? "Везде" "И сколько уже в прошлом? Родители, Сестра, Брат, Долорес в конце концов?" Я не помню никого из них. Убери из своей жизни все эмоции, подвластные моральным и общественным нормам, и ты получишь ненависть. Чистая ненависть-лик безмятежности, ненависть-родитель всего, и все-родитель ненависти. Ненависть движет нами, и лишь немногие могут совладать с ненавистью. А если убрать ненависть? Тогда ничего, тогда на листе, в конце огромного заумного текста будет маленькое заключение "Пациент здоров." "И ты думаешь что это нормально?". Я не слушаю его. "Сегодняшний день-ваша новая жизнь" Просторный зал освещается свечами, двадцать семь лиц смотрят на меня, как на родителя. Я нашел его в своей комнате. Он лежал под кроватью, но выглядел будто выкован совсем недавно. Клинок, около метра в длину. Рукоять расписана извилинами и символами, значения которых я не мог знать. Остроту лезвия можно сравнить разве что со скальпелем. Это оружие не создано для убийств в бою, это нечто большее. Хватаю руку первого попавшегося неофита и тремя быстрыми ударами прокалываю его предплечье, очерчивая силуэт треугольника, так, чтобы оставить заметный шрам. "Signum", или же "Recognitio Magni". О всем этом написано в книгах. "И ты думаешь это нормально?" Он повторяет это снова и снова, а я все также смотрю в зеркало и пытаюсь разглядеть в нем свое лицо. Это все-верность. Они остаются верны мне, я остаюсь верен своему прошлому. Он наносит мне четыре быстрых удара в предплечье, очерчивая перечеркнутый треугольник. Я бросаю взгляд в разбитое зеркало и вижу в нем лишь лучи. Доходя до предела ты сбрасываешь, чтобы продолжить движение. Меняешь передачу. Двигаешься, доходишь до предела, сбрасываешь. Сброс, Сброс, Сброс. Временное решение, растягивающееся до тех пор, пока ты не сломаешься. А затем ты умираешь. "Умираешь? Хочешь поговорить о смерти?" Ни капли. Еда? Есть. Вода? Есть. Ночлег? Есть. Я мысленно зачеркиваю пункты в воображаемом блокноте расхаживая по пустой комнате назад и вперед. Нам нужно оружие, а также больше места где я бы мог разместить новых неофитов, мы явно не остановимся на той группе, которая есть сейчас. Я не мог постоянно заниматься распределением провизии, так что я поставил Руби на эту работу. Я же переводил книги, одну за другой. От этого я сходил с ума больше, чем от всего другого. Раз в неделю или в две мы обчищали случайный склад, зачастую в Лас-Пегасусе. Иногда же, нам приходилось выбирать другой город, ведь охота на нас шла постоянно. Все было вполне спокойно до седьмой недели. Очередной склад, все шло относительно спокойно, однако, была ли это засада, или же случайное стечение обстоятельств, местная полиция заметила нас. Я истратил последние патроны, одного неофита ранили. Когда патроны закончились, единственным вариантом было сбежать. Мы быстро добежали до машины, я сел за руль. Нечто неизвестное потянуло меня на это. Размозженные тела и перебитые кости, мы собрали с них все что могло пригодится-оружие, деньги, снаряжение по мелочи. Этот склад мы бросили почти нетронутым. С тех пор я живу с опасением что к нам придут мстить. Позже, мои опасения подтвердятся. Подставь дуло дробовика к своей голове и дави на спуск. Щелчок, подними глаза и найди расплескавшиеся мозги по потолку, едкие, склизкие, в дырах, словно губка. Над зданием работает целая команда строителей. Мы платим им огромные деньги, лишь бы они продолжали делать то, что делают. Первый этаж залатали полностью, зал выглядит прилично, по сравнению с тем что было. Осталось заменить полы, подкрасить стены тут и там, добавить несколько окон, вообщем, всего по мелочи. Я решил отказаться от сна на несколько суток, отдавая предпочтение переводам. Разведчики-несколько неофитов, которых я отправил проверить округу, принесли мне несколько голубых фруктов. Это была кажется половина восьмой недели. Я мучался над книгами, когда один из них постучался ко мне. Ко "мне". Работал я на третьем этаже. Называть это кабинетом у меня язык не поворачивается, слишком большая территория для кабинета. Тронным залом это тоже не назовешь, так что пусть это будет просто третьим этажом. Так вот, он вежливо стучит, заходит, вежливо здоровается и высыпает мне на стол несколько этих фруктов. Синие, чуть ли не неонового оттенка фрукты, похожие на яблоки, но почти полностью ровные. Я отправил неофита работать дальше, а сам принялся разглядывать, не дам себе соврать, аппетитное нечто. Весит граммов триста, не меньше. Гладкие, пахнут смесью вишни и малины. На свой страх и риск я решил попробовать это "нечто" на вкус, о чем тут же пожалел. Мне повезло что укусил я довольно аккуратно, ведь иначе все могло быть куда хуже. Я дернулся и отбросил нечто обратно на стол. Едкая, жгущая боль прорезалась в челюсти, словно расплавляя мягкие ткани. Хуже всего досталось губам. С этими язвами я ходил еще долго. Эти "фрукты", будто наполнены кислотой, серной или азотной. А может щелоком. Мы попробовали сушить их, и к счастью, эти, вяжущие язык, терпкие, с привкусом морепродуктов, ошметки можно было есть. Из этого последовало новое задание для неофитов. Вернее работа, теперь пятеро неофитов присматривают за небольшим огородом на краю города. Нам везет что эти фрукты не требуют воды для роста, я призадумался, а не являются ли они причиной такой засухи вокруг? Может, глубоко под землей есть вода, и эти фрукты тянутся, и используют как раз ее? Не важно. Остальные помогают строителям, и занимаются работой не требующей особых навыков-убирать, стирать, мыть и так далее. Очередное слово оканчивает очередную книгу, а следовательно и мой перевод. Я откладываю стопку макулатуры в сторону и давлю пальцами на веки наслаждаясь узорами похожими на бензиновый след на мокрой дороге. Идет восьмая неделя нашего пребывания в Оазисе. Я пытаюсь свыкнутся с этим фактом, но каждую ночь боюсь проснутся в апартаментах дешевого отеля Мейнхеттена, в грязной постели, окруженный всевозможными наркотиками. Я бросаю взгляд в окно позади кресла. Темнеет. У нас много работы над восстановлением центра. Наш единственный способ заработка обрезан эквестрийской полицией. Строители будут работать еще максимум недели две. Поставки провизии закончатся через неделю, это учитывая нашу экономическую ситуацию. Вдох-выдох, посмотри на звезды и успокойся. Комнат на втором этаже не хватает на всех, некоторых пришлось расселить по двое. Мне повезло, в своей комнате я один. Комнаты все один в один, двенадцать квадратных метров, одна кровать, один стол, один стул, одна тумбочка, одно зеркало. один шкаф, ноль окон. У одного меня клинок под кроватью. Возможно это логично. Моя комната прямо напротив лестницы на третий этаж. Огромной, большой лестницы. Я убрал клинок в шкаф и сел на кровать. Нам нужно будет придумать что нибудь с освещением, свечи и керосиновые лампы которые мы брали с собой из Лас-Пегасуса уже почти закончились. Я просовываю мизинец под верхнюю губу и аккуратно начесываю язвы. Я уже умер когда пошел на это, так что страшится больше нечего, так ведь? Запихивая себе в рот очередной кусок сушеного хлеба, привезенного из эквестрии нашим добрым знакомым, корчась от боли, от ощущения как твердая, как камень корка режет язвенные губы я вспоминаю директора архивного фонда Лас-Пегасуса. Я тут же улыбаюсь, из за чего испытываю еще больше боли. Я бы отдал все, чтобы увидеть его глаза когда он лежал на полу и истекал кровью. Я бы отдал все, чтобы увидеть его перепуганный взгляд когда он увидел пистолет. И я бы выстрелил в него снова. И снова. И я бы не стал останавливаться на нескольких выстрелах, я бы высадил в него весь магазин, а затем забил бы его корпусом пистолета. Вставил бы ему пустое дуло в глазницы, а затем прокрутил. Я бы отдал все, чтобы растянуть тот момент до максимума. Через два дня мы научимся извлекать больше пользы из этих фруктов. Мы варим из них нечто, высокоградусное. Как бы я назвал это? Самогон? Сидр? Не знаю. Как бы я описал это? Представьте растительное масло, смешанное с тремя бутылками концентрированного спирта, причем все это перемешано в огромном помойном ведре, мусор из которого, увы, забыли выбросить. Вот это мы и варим. Два неофита пришли ко мне с бутылкой. Собрали из подручных средств аппарат и установили в своей комнате. Я до сих пор удивляюсь как у них хватило места, ума и времени. Так получилось, что рацион каждого неофита составлял лишь сушеные фрукты, естественно местные, и сваренный алкоголь вместо воды. Лишь иногда мы ели что-то из Эквестрийской еды. Как правило это несколько сухарей и сушеные ягоды. Консервы и прочее сейчас деликатес. Алкоголь этот, к счастью быстро выветривался, так что я не опасался на счет того, что один из неофитов не сможет справится с работой в ответственный момент. Меж тем я смотрел в зеркало и видел длинные, бесконечные лучи, пронизывающие мое тело, иногда, среди этих лучей показывались кроваво красные глаза. И я знал чьи это были глаза.