На рассвете мы возродимся

Приглушенные стоны раздавались в одной из комнат борделя Катаи. Исполнительная блудница, поняв, что клиент не желает слышать ее голос, старательно сдерживала привычные громкие возгласы и крики, так возбуждавшие её клиентов. Спустя несколько минут, не сдержавшись, она все же громко вскрикнула от удовольствия, и почти сразу же мужчина над ней расслабился. Шира, так звали девушку, растянулась на шелковой кровати, довольно потягиваясь. Не каждый раз ей доводиться получать удовольствие и самой. А этот клиент, впервые выбравший её, не был груб или жесток, ко всему прочему, он был молод и хорош собой. Но, к сожалению, он не так часто посещал их заведение. — Пошла вон. Холодный, полный сдерживаемой ярости голос заставил девушку вмиг напрячься и непонимающе приподняться на локтях. Мужчина уже натягивал штаны, повернувшись к ней спиной. — Милорд? — Я не лорд. И я сказал, пошла вон. Разве она недостаточно усердно старалась? Неужели она была столь плоха, что ему настолько не понравилось? А ведь от других девушек она слышала, что он никогда не был неучтив в обращении с ними. — Сир Эртур, я сделала что-то не так? Позвольте мне исправить… Рыцарь резко развернулся и, в два шага оказавшись возле неё, грубо схватил её за подбородок. Шира была привычна к такому обращению. Но от него она подобного не ожидала, оттого испуганно пискнула. — Какую часть фразы «Пошла вон» ты не поняла? — процедил он и, не дожидаясь её ответа, все с той же неприязнью оттолкнул её от себя и отошёл к столику с вином. От обиды у Ширы на глаза навернулись слезы. Торопливо вскочив на ноги, она дрожащими руками собрала свою одежду и выскочила в коридор, оставив Эртура Дейна в одиночестве. Уже после ее более опытные подруги объяснят ей, что грубость и жестокость мужчин не всегда являются демонстрацией их отношения к женщине. Порой они являются отражением внутренних демонов, терзающих их души. А Дейн сделал глоток из кубка, отчаянно пытаясь отринуть из памяти то, что только что произошло. Но уже через секунду утробное рычание вырвалось из его груди и кубок полетел в закрывшуюся дверь. Эртур в отчаянии схватился за голову. Вытравить это из головы. Вырвать с корнем. Уничтожить. Забыть о сделанном. Но ничего не выходило. Когда он пришел в бордель Катаи, он не думал о ней. Когда он выбирал девушку с длинными тёмными волосами, похожего телосложения, видят боги, он не думал о ней. Но когда, беря шлюху, он понимал, что желанная разрядка все никак не приходит, а в голове упорно стучится другой образ, он сдался и раскрыл двери перед этим образом. И сошёл с ума. Он, Неведомый бы его побрал, кончил, представляя свою сестру. Семеро проклянут его за это. У всего есть черта, которую переступать нельзя. Можно восхищаться кем-то запретным, можно любоваться им, можно думать о нем перед сном. Можно даже ненароком прикасаться, почти невинно обнимать. Можно ревновать и не подпускать никого к предмету твоего поклонения. Но когда ты начинаешь строить в голове вполне определенные образы, когда ты начинаешь представлять ее, трахая других, — это конец. Когда все это началось? На каком месте он прошел точку невозврата? Сейчас? Или намного раньше, когда, будто мотылек, летел на ее тепло, не замечая начинавших сгорать крыльев? Неподвластные ему чувства медленно зрели внутри, пуская корни, порабощая душу. Разум изо всех сил пытался им бороться, но даже он потерпел сокрушительное поражение этой ночью. Знал ли он, к чему все приведет, когда сближался с ней, когда соглашался проводить с ней все больше и больше времени, оправдывая это тем, что его сестра нуждается в поддержке. Да, именно такие оправдания он себе придумывал. Эшара, такая невинная и, несмотря ни на что, наивная, не подготовленная к дворцовым интригам, была брошена в этот гадюшник. Кто, как не родной брат должен стать ей опорой и поддержкой. Только вот он с самого начала лишь обманывал себя. Его душа тянулась к ней, к ее теплу, к ее ласке, к ее улыбке. Когда он следовал за безумным королем, мысль о том, что вечером он увидит ее, согревала его. Когда он, усталый, охранял сон короля, воспоминания о времени, проведенном с ней, служили ему утешением. И, казалось бы, этого должно было быть достаточно. Но этого оказалось ему преступно мало. Словно ястреб, следил он за обращенными на нее взглядами мужчин, пресекал любые разговоры о ней, будто одно это могло ее испачкать. Дошло до того, что он начал обращать внимание на ее одежду, чтобы она не была слишком… дорнийской. Обычная братская ревность? Конечно, так сказали бы многие, так думал он сам. Вот только брат не будет засматриваться на губы сестры, не будет искать повод, чтобы прикоснуться к ней. Он. Сходил. С ума. И самое отвратительное заключалось в том, что, сознательно обманывая себя, он пустил все на самотек. Эртур плеснул вина в другой кубок. Рука дрожала. Нет, не рука. Это его душа дрожала. В ужасе от того, как сильно он погряз в дерьме. Несколько дней назад он согласился сопроводить ее в город. Эшара долго и упорно умоляла его показать ей Королевскую Гавань, септу Бейлора и многое другое. Каждый раз он со смехом отнекивался, но стоило ей заявить, что тогда она обратится к сиру Барристану, как Эртур готов был седлать коней. Позволить ей отправиться в город с чужим мужчиной? Нет, он доверял Селми, который был старше него лет на двадцать. Но Селми был мужчиной в расцвете сил. Что если Эшара им заинтересуется? К тому же Эртур пару раз замечал заинтересованные взгляды Барристана, брошенные в сторону сестры. Правда, насчет последнего он не был уверен, это вполне могло оказаться лишь игрой его больного воображения. Так или иначе, Эшара своего добилась. Поначалу все шло хорошо. Ехать по знакомым улочкам и узнавать их вновь, глядя через ее призму было приятно, молчание с ней было комфортным. С ней никогда не было нужды заполнять естественные паузы ненужными словами. Они с сестрой были созданы из одного теста, они принадлежали одному миру. Вот только он видел отчетливо, как сильно она скучает по дому. И если с этим он смириться мог, то наблюдая за ней в Драконьем Логове, он вдруг с пугающей отчетливостью осознал, что она пропадет здесь. Королевская Гавань была жестоким местом, безжалостным и бездушным. А она стояла посреди разрушенного амфитеатра, такая хрупкая, такая нежная и такая ранимая, что становилось больно. Неумолимые жернова Красного замка не пощадят ее. Они либо перемолют ее, обратив в себе подобное, холодное создание, либо разломят и выбросят, как непригодный товар. Он не знал, чем руководствовался, приглашая ее в лес. Желанием ли напомнить, как прекрасен был Звездопад, чтобы после сообщить свое решение? Или нежеланием возвращать ее в Красный замок? Но диалог пошел совсем не в том русле. Как же он перепугался, увидев ее на земле. Эртур не помнил, чтобы когда-то ему становилось так страшно. На одно короткое мгновение он подумал, что она свернула себе шею. Вся дорога до замка была подобна пытке. Держать ее в объятиях, чувствовать запах ее волос и сдерживаться было слишком для его выдержки. Эртур крепко зажмурился. В какой-то миг он был готов ее поцеловать! Одним Семерым известно, что ему пришлось пожертвовать силой воли на ближайшие сотню лет, чтобы сдержаться. Но и Эшара хороша! Он не сомневался более в том, что она его намеренно дразнила. Видимо женское тщеславие просто не способно устоять от того, чтобы засчитать в список своих побед любого мужчину, даже будь это ее родной брат. Она, несомненно, заметила его тягу к ней и не смогла отказать себе в удовольствии проверить. Как еще можно было объяснить ее поцелуй? Эртур не был наивен настолько, чтобы не понять смысл этого «сестринского» поцелуя. Потому что сестры не целуют в уголок губ. Но коварство этого поцелуя заключается в том, что оно оставляет достаточно пространства для маневра. Всегда можно списать все на банальное «промахнулась». Как бы глупо это не звучало. Все последующие дни он намеренно избегал ее. К ее чести, она тоже не искала с ним встреч. А теперь Эртур просто не представлял, как будет смотреть ей в глаза, после этой ночи. Оставалось одно: продолжать избегать ее и дальше вплоть до ее отъезда на Драконий Камень. Расстояние и время и не такой недуг вылечивают. Расплатившись с Катаи, он поскакал в замок. Было уже довольно поздно. Эшара, скорее всего уже видела десятый сон, совершенно не подозревая, что лишила сна его. Недалеко от входа в Белую башню он заметил Ливена и направил коня в его сторону. — Не спится? — поинтересовался Эртур, спешиваясь. — Ты когда-нибудь замечал, что здесь звезды не такие яркие, как у нас в Дорне? — вместо ответа спросил Мартелл, запрокинув голову. Ясно. На Ливена напала романтическая болезнь, сражавшая его примерно раз в месяц, после чего он становился мягким, как тесто, и печальным, как королева Нейрис. — Что, глаза столичных шлюх уже не так ярки, как раньше? — усмехнулся Дейн, вспомнив, как в пьяном бреду Ливен однажды говорил нечто подобное. — Это ты мне скажи, — хитро прищурился тот. — Ты же из Шелковой улицы. Выглядишь слегка потрепанно. Смею предположить, тебя хорошо обслужили. Эртур скривился. — Я бы предпочел об этом не говорить. — Как скажешь, — безразлично пожал плечами Ливен, и когда Эртур уже направлялся в сторону конюшни, добавил: — Твоя сестра приходила. Эртур резко замер. — Эшара? Сюда? — Насколько я знаю, в Королевской Гавани у тебя только одна сестра. Спрашивала тебя, утверждала, что вам нужно поговорить. — Мартелл внимательно глянул на него. — Я сказал, что ты вернешься поздно и предложил не ждать здесь. На что она попросила передать, что будет ждать в своих покоях. — Ясно, — только и ответил Эртур, повернувшись к конюшням. — Я бы на твоем месте сходил. Она выглядела расстроенной. — Я сам в состоянии решить, как мне поступать с собственной сестрой, — сдержанно ответил Эртур. Он мог бы гордиться собой. Его железная выдержка не подвела, совершенно не выдав эмоций, хотя злость медленно пробирала до самых костей. Да что Ливен может знать об их отношениях с Эшарой?! И хорошо, что не знает. А он, Эртур, никуда не пойдёт. Только не сегодня. *** Эшара устало поежилась, стоя на балконе. Зима, по заверениям мейстеров, уже окончилась, вот только вечера по-прежнему были холодны. Служанка уже пару раз позвала её внутрь, ворча, что госпожа простудится, но Эшара не могла заставить себя вернуться в душную комнату, где стены душили её. А тут, под звёздным небом, можно притвориться, что одиночество не пробралось тебе под кожу. Она думала о том, что в это время Элиас любит посидеть на террасе с Аллирией, что где-то родители укладывают спать своих детей, что какие-нибудь пожилые супруги сейчас спят в обнимку, прижавшись друг к другу. В этом и заключается коварство одиночества. Оно редко преследует человека неотступно. В гуще дел, в суете дня, среди смеха друзей и нападок врагов оно отступает, позволяя забыть о себе. Чтобы после возвратиться с заходом солнца, когда броня снята, а душа обнажена. Проникая сквозь щели в комнаты, оно шепчет на ухо печальные песни. Сегодня был черед Эшары слушать их. Она прикрыла глаза, делая глубокий вдох, чтобы сдержать непрошенные слезы. С той самой прогулки прошло шесть дней, и если в первые дни его отсутствие можно было списать на занятость, на случайность, то с каждым прошедшим днем становилось все яснее — Эртур ее избегал. Эшара ругала себя на чем свет стоит за свою глупость и несдержанность. Если ее выходка с лошадью и не отвратила его, то последним камнем стал ее поцелуй. Эртур же само благородство и благочестие во плоти! Одно лишь подозрение о неподобающих чувствах сестры должно было возмутить его. Теперь он не знает, как себя с ней теперь вести. Ему наверняка стыдно за нее, и он, вне всякого сомнения, уже жалеет, что проводил так много времени в ее компании. Она была полна решимости не искать с ним встреч. Это ведь так просто! Но ей его не хватало, а еще было страшно. Что, если она разрушила тот тонкий мост, что связывал их, одной единственной глупостью? Сегодня она не устояла и все же отправилась к нему, брата не было, а встретивший ее Ливен был немногословен и сдержан. Эшара твердо решила поговорить с ним. Завтра она проснется пораньше и подкараулит его у входа в башню. Ей необходимо убедить его в своей исключительно сестринской любви. Позади раздался голос Миры: — Миледи, к вам прибыл… — Эртур! — Эшара радостно обернулась, готовая броситься в покои. — Нет, миледи, это лорд Саймонд Стонтон. — По голосу Миры было ясно, что она и сама озадачена столь поздним гостем. Эшара нахмурилась. С этим человеком ей довелось несколько раз пересечься во дворце. Этот высокий, сухопарый человек с холодными черными глазами, горделивой осанкой и исключительно благородными манерами умел расположить к себе женщин. В первые дни, когда она только здесь появилась, он был с ней неизменно любезен и учтив. Он был в том возрасте, когда эпитет «молодой человек» к нему уже был неприменим, но когда многие молодые девушки находят мужчину вполне привлекательным. Последние время они стали чаще пересекаться, то в саду, то в богороще, то в коридорах замка. А с того дня, как она упала с коня, лорд Стонтон начал проявлять к ней особую заботливость и внимание, будто уже причислял себя к её покровителям. Хотя видят Семеро, она не давала повода ему так думать. Ведь не давала же? К примеру, три дня назад она отдыхала в саду, когда туда пожаловал лорд Стонтон. Вместо того, чтобы просто поздороваться и уйти по своим делам, он присел рядом, заведя легкую беседу. Уединенность сада, его взгляды, ненавязчивые жесты смутили бы местную девушку. Однако в Дорне легкий флирт был в порядке вещей, чувственность была у дорнийцев в крови. Потому Эшара не нашла в его поведении чего-либо, выходящего за рамки дозволенного, не понимая, что ее собственное попустительство может быть воспринято им, как приглашение. И это было ее ошибкой. Лорд Стонтон, привыкший к тому, что его положение при дворе, богатство его дома, а также отсутствие жены и детей делают его особенно привлекательным в глазах молодых леди, ни на минуту не усомнился в том, что дорнийка «созрела» для более активных действий с его стороны. Потому вчера он с полной уверенностью в скорой победе прислал ей подарок: подвеску с редким фиолетовым сапфиром. К подарку прилагалась записка: «Этот скромный подарок не способен затмить красоту ваших глаз». Эшара поджала губы. У лорда Стонтона должна быть веская причина навещать её в такой поздний час. Девушка направилась в комнату. — Лорд Стонтон, какой неожиданный сюрприз, — промолвила она с улыбкой, сделав ударение на слове «неожиданный». Стонтон стоял около стеллажей, заведя руки за спину. Прежде чем ответить, он бросил короткий, но выразительными взгляд на Миру, и та, поклонившись, вышла вон. — Миледи, прошу простить меня за вторжение, — произнёс мужчина, подходя ближе. — Но я, признаюсь, не мог заснуть, думая о том, почему вы отвергли мой подарок. Вам не понравилась подвеска? — Что вы, милорд, она была прелестна. Однако это слишком дорогой подарок. — Эшара чуть приподняла бровь. — И вы не могли не понимать, что, приняв его от вас, я скомпрометирую себя. В ответ на это мастер над законами широко улыбнулся. И эта открытая улыбка вкупе с бесстрастными глазами выглядела немного хищно. — Если я оскорбил вас, прошу меня извинить. Я не имел ввиду ничего дурного. — Ещё один шаг к ней навстречу. — Я лишь хотел показать степень моего восхищения вашей красотой. — Поэтому вы пришли в мои покои в такой час? — изогнула бровь Эшара. Вся эта бессмыслица начала ей порядком надоедать. Она поняла, какие цели преследовал этот мужчина, едва увидев коробку с подвеской. Есть разница между невинным флиртом и целенаправленными ухаживаниями. В лучшем случае, он желал сделать её своей женой, в худшем — любовницей. И в обоих его ждало разочарование. — Вы меня подловили. Подвеска была лишь поводом увидеть вас. Видите ли, миледи, я проходил мимо и внезапно понял две вещи: что не видел вас весь день и что ноги сами привели меня к вам. — Улыбка Стонтона внезапно напомнила ей оскал. — И прекрасно осознавая, сколь двусмысленным будет мое посещение, я все же не смог себя удержать. Видите, что вы со мной делаете? Я становлюсь похож на пятнадцатилетнего мальчишку! Эшара улыбнулась, скрывая за улыбкой охвативший ее гнев. Этот человек был хорош, он основательно подготовился к своей задаче. Тщательно подобранные слова, в меру страсти, горящий взгляд и лицо, правдоподобно изображающее муку и смирение. Что ж, будь перед ним какая-нибудь столичная глупышка, это бы, пожалуй, действительно сработало. Она совершила ошибку, не прочертив вовремя границу в общении с ним, не догадавшись, к чему он ведет, но в вопросе того, какие цели преследуют мужчины, заявляясь в неположенное время к женщине, Эшара была хорошо натаскана Джейн. А Саймонд Стонтон действительно не был влюблен в нее. Увидев юную дорнийку во время бала в честь десницы, он возжелал ее. Как желают дорогую игрушку дети и как желают женское тело мужчины. У него были специфические вкусы, и далеко не каждая девушка способна была принять его желания. Его покойная жена не сумела. Однако в этот раз Стонтон был уверен — дорнийка то, что нужно. В ней была скрытая страстность, которую она сама в себе еще не познала — в этом он также был уверен. А ещё в ней была тонко переплетена врождённая покорность и непреклонная гордость. И он собирался обучить девицу, сделав ее податливой и отзывчивой, послушной и зависимой. Он предвкушал, как сладостны будут ее крики, когда плеть будет опускаться на ее мягкую кожу, и как она, переступая эту самую гордость, будет умолять его продолжать. Эшара с минуту рассматривала его, гадая, как скоро он примет свое поражение. Внутри клокотало бешенство, но она продолжала сдержанно улыбаться. — Милорд, — произнесла она. — Вы мне крайне симпатичны, потому я бы хотела говорить с вами откровенно. Надеюсь, вы не будете против? — Я буду только рад, миледи. — Вы умны, обладаете завидным состоянием и положением при дворе. Вы мужественны и хороши собой, — перечислила Эшара. — А еще вы вдовец, мужчина, нуждающийся в женском тепле. Вы хороший политик и думаете, что законы политики применимы к женщинам. Потому стараетесь взять женщину, как политик — переговорами и подкупами. Только вы ошибаетесь — к женщинам тактики политики не применимы. — Что вы имеет ввиду, моя прекрасная леди? — Стонтон подошел ближе, уже с трудом сдерживая себя от того, чтобы прямо сейчас не наброситься на нее. — Желаете, чтобы я добивался вас иным способом? Так дайте мне подсказку. — Я желаю, чтобы вы нашли себе другую игрушку, — более не скрывая холода в голосе, отрезала Эшара. — Не знаю, что вам почудилось в моем с вами обращении, однако это было лишь проявлением хороших манер с моей стороны. Не более. И впредь, если вы еще раз позволите себе заявиться ко мне в комнату, я пожалуюсь на вас королеве. Стонтон не сразу понял, что получил жесткий отказ — настолько он был уверен в том, что дорнийская птичка попалась в силки. Плотоядная улыбка медленно сползла с его лица, едва он понял, что она не шутила. Уязвленная гордость, неудовлетворенное желание и возбуждение, гнев на миг сорвали с него маску, и лицо его перекосилось от злости. Эшаре вдруг стало страшно. Он четко осознала, что находится наедине с сильным мужчиной, и пожелай он добиться своего насильно, у нее не хватит сил его остановить. Но Стонтон сумел взять себя в руки. Он любил бить женщин, но скандалы ему были ни к чему. Потому упрямая дорнийка должна была пойти ему в руки самостоятельно. — Что ж, миледи, — он отвесил ей насмешливый поклон, не удосужившись натянуть обратно маску, — я уважаю желания женщин. Когда вы захотите — а это лишь вопрос времени, когда вы сами захотите стать моей — я с удовольствием приму вас. — Он нагнулся к ее уху. — И уверяю, вам понравится. Он смерил ее похотливо-презрительным взглядом, прежде чем уйти. Когда за мужчиной хлопнула дверь, Эшара сдавленно зарычала. Ей ужасно хотелось отмыться от взглядов, слов и присутствия этого мужчины, которое, казалось, осело на ее коже. *** Джейме сделал выпад, который Дейн играючи отразил. Юный Ланнистер, разозлившись, тут же бросился снова в атаку — и снова промазал. Дейн просто забавлялся с ним, об этим красноречиво говорила его снисходительная улыбка. Периодически он не забывал отпускать короткие комментарии, объясняя, что он сделал неправильно. И хотя сейчас эти советы только раздражали Джейме, они все же прочно откладывались в его памяти. — Ты мертв, — заметил Дейн, когда после очередного выпада Джейме открылся слева, а его противник, воспользовавшись этим, приставил меч к его шее. — Проклятье! — в сердцах выругался Ланнистер. — Не стоит так расстраиваться, ты определенно делаешь успехи. По крайней мере, ты продержался дольше, чем в прошлый раз. — Только потому, что у вас не было других дел, — буркнул Джейме, подбирая выпавшее из рук оружие. Юноша был серьезно расстроен неудачей. Но больше всего его печалило то, что его кумир скорее всего разочарован в нем. Эртур подошел к юноше и положил руку ему на плечо. — Посмотри не меня, Джейме Ланнистер. Думаешь, я посвящаю в рыцари каждого оруженосца, впервые отличившегося в бою? Нет. В тебе я разглядел то, что отличает мужчин, рожденных, чтобы держать в руке меч. — Правда? — с надеждой спросил Джейме. — Да. В том бою против Улыбающегося рыцаря я видел тебя, видел этот огонь в твоих глазах. Ты жил этим боем. В тебе есть жажда сражений. — Эртур не стал говорить, что в тот день в юном Ланнистере узнал самого себя. — Как думаешь, что заставляет меня просыпаться с рассветом, пока остальные спят, и идти на тренировочную площадку? — Эртур ткнул пальцем Джейме в грудь. — То, что пылает здесь. Я убежден, что однажды ты станешь великим рыцарем. Одним из лучших. Но для этого ты должен тренироваться на износ, до потери пульса. Ты понял меня? Джейме серьезно кивнул. Если Эртур Дейн верит в него, Джейме будет тренироваться от заката до рассвета, чтобы не разочаровать его. Тут он увидел на дорожке, за спиной Дейна, тонкую фигуру, идущую к ним. Он кивком указал в ту сторону. Эртур оглянулся. К ним приближалась Мира, служанка Эшары. Девушка выглядела так, будто в любой миг готова была броситься назад. — Сир Дейн, сир Джейме, — поклонилась она, приблизившись. — П-простите, что побеспокоила вас. Я хотела поговорить с вами, сир. — Последние слова были адресованы Эртуру. Это было необычно. Служанки редко заявляются к рыцарям Королевской гвардии с просьбой поговорить тет-а-тет. И смущенно-растерянный вид девушки говорил о том, что она тут не по поручению своей хозяйки. Смышленый Джейме тут же поспешил ретироваться. — Что-то случилось, Мира? — спросил Эртур, когда они остались одни. — Да… сир… — девушка выглядела крайне растерянно. — Сир это очень личный вопрос и касается он леди Эшары. Только она вряд ли одобрит… Нет, она разозлится, когда узнает, что я вам рассказала… — Мира, — перебил её Эртур, которого уже начало нервировать это дерганое бормотание. — Ты можешь рассказать мне все. Особенно, если это касается Эшары. Уверенный и спокойный голос подействовал безотказно, и Мира решительно кивнула. Вот только последующие её слова ему совершенно не понравились. — Есть один человек в замке, который последнее время начал проявлять к леди Эшаре много внимания, — начала она. — Конечно, это не новость, леди ее возраста и положения редко остаются без внимания. Однако этот человек… он старше неё и довольно настойчив. Пару дней назад он прислал ей подарок — дорогую подвеску. Разумеется, леди Эшара тут же велела мне отослать её обратно. Ей это, ой как, не понравилось. Чем больше служанка говорила, тем опаснее становился взгляд Эртура Дейна и тем плотнее сжимались его губы. Однако перебивать её он не спешил. — А вчера этот человек заявился к ней в комнату довольно поздно, — на этих словах Мира затараторила, заметив, как переменилось лицо рыцаря. — Леди Эшара ужасно оскорбилась и разозлилась, тут же прогнав его. Она запретила мне об этом вам рассказывать, но… я беспокоюсь о ней. Лорд Элиас велел мне заботиться о госпоже, поэтому я пришла к вам. Вы её брат, и только вы можете защитить её от посягательств. Эртур до боли сжал рукоять тренировочного меча, пытаясь взять себя в руки. Словно со стороны он услышал свой голос, спрашивавший имя этого человека. — Лорд Саймонд Стонтон, сир. — Что бы Мира не увидела на его лице, однако её губы вдруг задрожали. — Сир, вы же не будете… Это мастер над законами, он входит в Малый Совет… — Ты можешь идти, Мира. И ничего не говори Эшаре. Девушке не оставалось ничего иного, как последовать приказу — а это был именно он. Оставшись один, Эртур в ярости воткнул меч в тренировочный манекен, стоявший возле него. Он убьет этого ублюдка. Но сперва он переломает ему все кости и заставит жрать собственное дерьмо. Этот сукин сын заявился к Эшаре среди ночи! Эртура в буквальном смысле затрясло. Нет, он не будет его убивать. Он просто оскопит этого ублюдка и повесит его член над дверью Малого Совета. Здравый смысл тихонько пискнул о том, что в таком случае самого Эртура казнят, либо отправят в Ночной дозор, но Дейн просто не услышат этого голоса. Он уже повернулся было в сторону замка, когда одна мысль пронзила его: а что будет с Эшарой? Рыцарь Королевской Гвардии забил мастера над законами — это будет грандиозный скандал, который распространился в этом жадном до шумихи замке в мгновение ока. Людям не понадобится много времени, чтобы вплести в эту историю её имя. И, как это случается обычно, сплетни будут обрастать все большими подробностями, пока её репутация не будет окончательно уничтожена. Эртур представил, каково будет его сестре слышать за спиной шепоток, ловить уничижительные взгляды тех, кто не стоит её мизинца. Он сжал кулаки до хрустнувших суставов. Нет, он не поступит так с ней. Эртур круто развернулся и направился в сторону башни Белого Меча. Ему нужен Ливен. И, возможно, Освелл. *** Присев за стол, Варис прикрыл глаза, мысленно представляя перед глазами своеобразную карту с расставленными на ней фигурами. Когда хранишь в голове слишком много информации, должен быть способ держать мысли в должном порядке. У Вариса был свой способ — представлять карту. Только поле битвы на этой карте было весьма своеобразно, включая в себя множество фигур самых разных цветов. И сторон в этой игре было больше двух, если рассуждать топорно — четыре. Игра, которую он вел, была весьма грандиозной и опасно непредсказуемой. На чьей стороне был сам Варис? Он не причислял себя ни к одной из сторон. Само собой, у него были фавориты, но Паук был слишком хорошим игроком, чтобы отдавать себе отчет в том, что в играх, подобных его, слишком много переменных, чтобы ставить лишь на одну сторону все свое состояние. Здесь каждая фигура обладает собственным разумом, эмоциями, мотивами, что могут видоизменяться, и потому предсказать исход игры даже будь ты стратегический гений, невозможно. В любой момент условия могут измениться, независимо от твоей воли, в любой миг фигуры могут смешаться, а тебе останется лишь играть на новом поле. Потому так важно всегда иметь в запасе второй, и даже третий вариант. Всегда нужно оставлять пространство для маневра, иначе можно захлебнуться в водовороте собственной игры. Только что его покои покинула молоденькая служанка-дорнийка, оставив Вариса весьма довольным проделанной работой. Паук усмехнулся. Поначалу он не собирался стравливать Эртура Дейна с Саймондом Стонтоном слишком рано, но последние дни Стонтон слишком усердно вклинивался туда, куда ему благоразумнее было бы вовсе не совать свой крючковатый нос. Завуалированная угроза Вариса, по-видимому, только воспламенила в нем жажду борьбы. Иначе с чего бы ему начать еще активнее наговаривать на принца Рейгара, всячески убеждая Эйриса отменить турнир? Нет, Паук не боялся мастера над законом. Все-таки влияние на короля мастера над шептунами было куда больше, но недооценивать угрозу, пусть и хилую, не стоит. Когда его пташка напела ему о ночном похождении Стонтона — судя по всему, неудачном — Вариса это изрядно повеселило. Он бы многое отдал за возможность лично видеть перекошенное лицо зазнавшегося лорда, не привыкшего получать отказ. Это был шанс, и упускать его не имело смысла, если учесть, что Эшара Дейн отвергла его. Значит, второй возможности столкнуть лбами две фигуры может и не быть. Все остальное было лишь делом техники. Завести задушевную беседу со служанкой, столь трогательно преданной своей госпоже, убедить ее, что леди Эшара находится в серьезной опасности и нуждается в надежной мужской защите не составило труда. И вуаля — Эртур Дейн вступает в игру. Если в порыве эмоций он покалечит Стонтона — с карты Вариса исчезнут сразу два игрока, что, несомненно, благоприятно. Стонтон умен и проницателен, а значит, может подпортить игру в любой момент. От непредсказуемых фигур надобно избавляться. Дейн к разряду непредсказуемых не относился, однако в уме и осторожности ему сложно было отказать. Он был сильной фигурой в стане принца Рейгара. Варис задумчиво почесал подбородок. Нет, ослаблять позиции Рейгара еще рано. Пожалуй, стоит помочь Дейну не наломать дров. Можно даже намекнуть на некоторую активность Стонтона в отношении наследного принца. Тогда Варис одним выстрелом убьет двух зайцев: слегка собьет спесь со Стонтона, а небольшая услуга сделает сира Дейна ему обязанным. Варис довольно усмехнулся. Фигуры на карте незначительно сместились, но общая картина по-прежнему оставалась неизменной. Теперь нужно было дождаться турнира в Харренхолле. Там все и решится.