Дрожь

      В комнате пахло типографской краской, дождем и сигаретным дымом. Луи стоял у распахнутого окна, позволяя косым тяжелым каплям заливать подоконник, с тлеющей сигаретой в зубах. Он не знал, сколько времени сейчас (вроде за полночь), и когда ушла Валери (вроде около 10 часов), и сколько сигарет осталось в пачке (вроде четыре). Капли сверкали в свете фонаря, и Луи смотрел на них, как завороженный, думая о том, что так же блестели слезы на глазах Леи, когда она плакала. А плакала она часто в последние месяцы перед…       Луи вздрогнул, когда в нос ударил неприятный горячий дым, скривился, и потушил вонючий окурок. У него осталось еще четыре сигареты. Четыре? Хватит дойти до дома? Если на такси… Но нужно еще на утро. Возможно, на полке над раковиной еще лежит запас. Тонкие с кнопкой, которые курила Лея. Только когда выпьет.       Он давно уже закончил с работой на сегодня, но предпочел остаться. Валери всегда уходила последняя, а теперь он остается вместо нее. И не потому что завал, и не потому что хочет отвлечься работой, нет. Просто не хочет выходить в стылую парижскую осень, кутаться в пальто, сжимая фильтр сигареты в зубах. Не хочет передвигать свое тело в пространстве по улицам к дому. Оно такое тяжелое, Боги, какое же тяжелое. Вот уже полгода. Полгода. Нужно закрыть окно. Дамьен завтра предъявит за беспорядок. Бумаги залило? Все равно бесполезные.       Запнувшись в темноте (свет в офисе он выключил как только ушла Валери) и прошипев сквозь зубы глухое ругательство, Луи вышел в подъезд. Три щелчка дверного замка – рабочий день окончен. Послерабочая ночь в самом разгаре. Досадно. Сколько еще жить в бодрствовании и грузности? До шести утра?       Он почти прошел мимо фигуры, что сидела на ступеньках на первом этаже, прижавшись боком к стене. Почти не заметил.       — Привет? — В спину, как низко. Заставило остановиться. Луи узнал голос, но узнавание откликнулось глухим раздражением.       — М. Что ты тут? — Договаривать фразу было слишком устало. И тяжело. Примерно так же, как терпеть все дурацкие ситуации, которые возникали с завидной частотой с тех пор, как обладатель этого голоса появился в его жизни. Поднявшись со ступенек, Исая так и остался стоять, не двигаясь, будто в замешательстве. Но Луи знал, что пацан редко когда испытывает замешательство, хотя с завидным постоянством заставляет испытывать его самого Луи.       Даже в полумраке лестничного пролета, который освещался только тусклой лампочкой над подъездной дверью, было видно, что Исая уставший и сонный. Конечно, бодрствовать в такое время – непростительная и глупая роскошь, когда ты студент. Луи давно вышел за двери своей альма матер, но воспоминания о студенчестве еще не вытравились событиями рабочих будней.       — Я хотел подождать тебя с работы, — откликнулся Исая, наконец, делая шаг вниз. Между ними было еще три ступеньки, и Исая пока оставался выше. Нескладный студент, молодой, острый и звонкий, будто весь сделанный из стекла. Светлые, с рыжиной, волосы встрепаны после шапки, которую он небрежно запихнул в сумку через плечо – торчала вон. Вьются, лезут в глаза, Исая часто зачесывал их назад небрежным движением руки, но они сразу же падали обратно на лоб. Глаза сейчас темные, но Луи помнил, что радужка серая – чуть светлее, чем у него самого. Желторотый птенец.       — Зря, — бросил Луи, поворачиваясь на пятках к двери и тяжелым движением распахивая её, чтобы выбросить свое тело в стылую дождливую ночь. Судя по торопливому шороху, Исая уже шагал за ним. Дуралей. Луи попытался отгородиться от него, подняв ворот лоденового пальто. Провальная попытка.       — Я подумал, что тебе не помешает компания после работы, — его звонкий мальчишеский голос был бодр, хотя, конечно, Луи чувствовал, что он расстроен. Но это расстройство не задевало внутренностей Луи. Там было черно и очень, очень пусто. Уже полгода как.       И сколько еще времени нужно?       Он резко остановился под фонарем, Исая на инерции прошел еще пару шагов, но остановился и обернулся. Шапку свою дурацкую натянул по самые брови, она теперь мокла. И волосы мокли – несколько локонов завитками уже прилипли к щекам. Луи-то все равно. Шапок он не носит. Промокнут волосы – даже не заметит. И если (когда) пальто промокнет, так только потяжелеет. А этот вон скоро зубами стучать начнет от холода. Ну свалился же… Птенец. И как теперь его обратно в гнездо закинуть, чтобы перестал щебетать на ухо?       — Ты ошибся, — ровно произнес Луи, пряча подбородок в складках шарфа. Не хотел обидеть, просто озвучил известный ему факт. Оповестил Исаю. Смотрел хмуро и колюче, прятал руки в карманах пальто. Чертов дождь, даже не закурить. И хотел же на такси… — Я давно в порядке. Мне не нужна сиделка.       Я давно не в порядке. Мне просто не нужен ты.       Исая нахмурился, закусив изнутри щеку, и дернул плечами. С дураками он спорить, видимо, не любил. С неприступными башнями из лоденовой ткани тем более. Не глядя больше на Луи, запустил руки в свою бездонную сумку через плечо. Тетради, рабочие пособия, звон ключей от квартиры — всё не то.       Луи ждал, не понимая, чего ждет. Мог уже давно пойти дальше, на углу улицы вызвать такси, закурить, приоткрыв окно. Но почему-то стоял и мок, чувствуя, как ветер за шиворот закидывает холодные капли. Париж ненавидит своих жителей осенью.       — Держи, я скрутил, пока ждал тебя, — Луи на автомате, как завороженный, протянул руку и почувствовал, как в ладонь легло что-то сухое, тонкобумажное и продолговатое.       Сигареты?       — Магазины уже закрыты, я думаю. Вдруг у тебя кончились.       Если закурить самокрутку, которую скрутил кто-то другой, считается ли это поцелуем? Бред какой-то.

***

      В окнах его квартиры на третьем этаже горел свет, и неприятная догадка дернула нервы. Хотел же просто сварить кофе, выкурить пару самокруток (спасибо-дуралей-Исая), и забыться сном до утра. Таков был план. Но этой ночью все шло вне плана. Люди-нелюди.       — Привет. Марта. — Крикнул в глубину квартиры, переступая порог и скидывая сначала ботинки, потом тяжелое мокрое пальто. Не забыть, повесить на вешалку, чтобы просохло до утра. Раньше бы это сделала Лея. А теперь он должен держать в голове все сам.       — Луи, ты задержался, — Марта сидела в кресле гостиной, с книгой в одной руке, сигаретой - в другой. Она курила красные, тяжелые. Не такие, как Лея. У них с Мартой были одни глаза - большие, темные, с тяжелыми веками. Только Марта была старше, возраст и усталость уже брали свое, проявляясь в уголках губ, в морщинках у глаз и тонкой складке меж бровей. Марта становилась с возрастом больше похожа на отца, а Лея — на мать. Раньше они часто шутили над этим, собираясь в их доме за семейным ужином. Раньше. Не сейчас. На кого сейчас похожа Лея, Луи отказывался думать.       — Ты решила оказаться в моем доме, только чтобы оповестить меня об этом? — Равнодушно откликнулся Луи с кухни, открывая шкафчик, чтобы найти кофе. В пальцах он уже держал подкуренную самокрутку, своим приятным травянистым запахом кружившую усталую голову. Самокрутки пахли вкуснее, чем его сигареты, сигареты Марты и сигареты Леи. Да, пачка до сих пор на верхней полке — не удержался и проверил. Почти целая.       — В вашем доме. — Марта была невозмутима. Она прекрасно понимала, что ей не рады, но она была к этому готова. — Здесь всё же жила моя сестра.       — Но больше не. - Луи обернулся к ней, стискивая в зубах мягкий фильтр. — Живет.       И столько глухой, болезненной тяжести было этих словах, что Марта только досадливо покачала головой, оглаживая пальцами истрепанный корешок книги. Она понимала и чувствовала тоже. Наверное, просто была старше. Луи редко чувствовал себя несмышленышем в свои за тридцать, но с родителями и сестрой Леи — почти всегда теперь. За ним нужно присматривать. О нем нужно беспокоиться. Его нужно проверять, заглядывая с внезапными визитами в любое время дня и ночи. Как он там? Живет ли? Дышит ли? Пьет ли кофе? Всё еще курит, как сумасшедший?       Нужно поменять замки. Но Луи знал, что не сделает этого в ближайшее время.       Нет, невозможно здесь. Тяжело, тяжело, тяжело. И глаза Марты, и запах её сигарет, и тонкое понимание, отразившееся на её лице. Неприкаянные люди, не к возрасту им уже это все.       — Сними кофе, он скоро уже сварится. Мокрые ботинки, мокрое пальто. Самокрутки в кармане - не промокли. Нервы на пределе, а он уже сбегает вниз по лестнице, слыша, как Мари удивленно в спину:       — Луи?       Вот бы на пролете оступиться и позволить темноте сомкнуться на шее, верно?       — Луи!..

***

      — Не спрашивай ни о чем. Просто скинь ключи.       Исая смотрел на него, высунувшись из окна второго этажа и животом в одной тонкой майке упираясь в кованую решетку подоконника. Дождь кончился, теперь было просто стыло и неуютно. Под любопытным взглядом студента — тем более. Луи чувствовал себя идиотом, но ноги принесли его сами. Подумать только, ему 31, Париж - его родной нелюбимый-обожаемый город, где он знаком со столькими людьми, что прийти посреди ночи может только под окна к одному.              Хотя не так уж и страшно, уже бывал там, внутри. Один раз всего, да и то почти не запомнил. Вив, его дражайшая сестрица, притащила его бессознательное туловище после бара с собой в небольшую квартиру на Фредерик Леметр. Тогда она ещё встречалась со старшим братом Исаи.       Ну как встречалась. Интрижка на несколько недель. Луи не особенно был в курсе, остаются ли они вместе до сих пор. Вив легкая, танцующая, неуловимая, как лисица. Кто бы вообще смог удержать.       Положить осоловевшего после текилы Луи было некуда, кроме как в комнату Исаи. Луи в тот момент был не против решительно ничего, а Исая не посмел спорить, вняв словам Вивьен.       — У него не самый легкий период, — доверительно шептала сестра Исае, стоя на пороге комнаты. Луи предпочел не слушать. В тот момент вообще старательно пытался распутать шарф, уже лежа на неразложенном диване. — Ему просто нужен кто-то… Ну чтобы присмотрел.       Да, да, будто он калека. В самом деле.       Исая в ту ночь не докучал ему разговорами. Он не настаивал, что диван нужно разложить, что лучше будет лечь спать перед рабочим понедельником, что может принести воды. Просто изредка смотрел с кровати, как Луи, развалившись грудой поломанного барахла прямо в одежде, курит в потолок и пустым взглядом смотрит в телевизор, не слыша ни одного слова из ночного телешоу.       Кажется, Луи тогда всё же отключился раньше, чем Исая.       Конечно же, на следующий день он проспал работу, потому что Исая разбудил его, только когда сам пришел с занятий. Принес круассан. Шуршал в руках бумажным пакетом, не зная, куда деть. Луи насмешливо и хрипло уточнил со своего дивана:       — Круассан?       — Круассан, — подтвердил Исая, пытаясь улыбнуться. — Самое то на обед.       Обед? Луи никогда, с тех пор как его юность смялась и скатилась в кювет, так быстро не выбегал из квартиры, где провел ночь. Исая одолжил ему теплый свитер, потому что одежда Луи была самого убогого вида после ночи в баре, пропахшая сигаретами, алкоголем и чужим весельем. Свитер Луи не вернул до сих пор.       Хотя Исая теперь часто мелькал перед глазами. Видимо, слишком буквально понял слова Вивьен о том, что за Луи нужно присматривать. Иногда встречал после работы, приносил из пекарни теплые вкусные круассаны, улыбался мягко, все заглядывая Луи в глаза, но каждый раз обкалывая пальцы о выставленные иголки. Что-то неважное и дурацкое, юношеское рассказывал, даже не задумываясь, слушает ли собеседник. Хотя собеседник слушал, куда уж тут деться.       Он не умел уже дружить. Он не умел уже сочувствовать, смеяться на шутки, он не умел уже выглядеть молодо. И ощущал себя дряхлым, видевшим все, и от того глаза его выцвели. Так что, если Исая хотел от него дружбы, как со старшим, которого лишь нужно отмыть, поставить на ноги и привести в чувство, то он крупно просчитался.

***      

      — Ты мог разбить окно, — напомнил Исая, впуская Луи в свою комнату. Луи плохо помнил, но узнал обстановку — ничего не поменялось. Телевизор, ноутбук на столе, раскрытые тетради, учебники, книги. И он посередине, все такой же обветшалый и поломанный.       Как мало меняется под этим сизым небом.       — Но не разбил же.       Да, он кидал в окно камешки с асфальта, потому что не знал код от подъезда и не знал, в какую квартиру звонить.       — Кто вообще так делает? Что-то из старых фильмов? — Исая улыбнулся, и Луи не нужно было смотреть, чтобы знать, как проявляются на его щеках ямочки. Едва заметные, но Луи заметил. Давно еще, в одну из первых встреч.       Он не представлял, зачем пришел. Нужно же было несколько недель оттаскивать от себя этого балбеса, чтобы после всего явиться к нему под окна и просить о ночлеге. Куда катится его самообладание.       Исая забрал всё еще мокрое пальто, повесив его у батареи на полку с тетрадями, принес крепкий черный кофе, такой, от которого сводило скулы. Откуда-то знал, какой нужен, хотя Луи никогда не говорил о своих предпочтениях. Исая двигался наугад и почему-то умудрялся огибать все острые углы. Красивый, юный и доверчивый. Луи рядом с ним чувствовал себя особенно тяжелым. А в его студенческой комнате — еще и громоздким.       — Ложись в кровать, — указал Исая, садясь за свой рабочий стол. Он уже выключил в комнате свет, оставив только лампу у стола и торшер на тумбочке у кровати. — Я могу лечь на диване.       — Ты еще не закончил? И нет, чувствуй себя как дома. Тут же хватит места. — Луи не стал отпираться, уже забираясь под одеяло. Зачем-то не снял свою черную водолазку, оставаясь в ней. Как девочка на ночевке у парня. Глупо. Последний барьер, что держится дольше всего?       — Мне нужно тут кое-что дописать, — Луи не знал, на кого учится Исая. Никогда не спрашивал. - Я приду чуть позже.       Сон не шел. Луи полгода как забыл о том, что можно засыпать мирно. Поэтому он протянул руку к книжной полке над кроватью, пошарил, и наугад вытащил первую попавшуюся. Кортасар. Ну конечно. «Игра в классики╗.       — Не слишком ли тяжелая у вас программа? — Поинтересовался, закуривая и открывая книгу на первой попавшейся странице. Гений-Хулио создал книгу без начала и конца. Книгу-перевертыш. Открывай на любой странице, слова все равно взрежут кожу. Лучшее решение для дурацких ночей.       — Это не в списке литературы. Это… для себя, — откликнулся Исая, узнав обложку в руках Луи. Он пересел со стула на край кровати и забрал из губ Луи сигарету. Затянулся, чуть сощурив глаза, и в теплом свете ламп черты его лица заострились. — Ты напоминаешь его. Оливейру.       — Что? Заткнись, - Луи фыркнул досадливо и отбросил со лба прядь черных как смоль волос. Он читал «Игру» в том же возрасте, что и Исая. Давно. Где-то в других своих жизнях.       Уже не помнил книгу дословно. Но помнил ощущение от неё: проникновенный сумбур четких ровных слов. Об эмоциональном, о чувственном. Натянуто, будто нервы — вот-вот лопнет. Эти слова очаровывали, заставляли вчитываться снова и снова. Их можно было крутить, складывать по-разному, и нигде не находить четкого смысла. Понимай все сам, дорогой читатель, словно бы говорил Кортасар. Чудесна та книга, смысл который не положен тебе в рот, но где можно найти сотни смыслов, и все они будут живы.       — «Топтание в кругу, центр которого — повсюду, а окружность — нигде», — процитировал Исая, и в глазах свет от настольной лампы отразился мягким ласковым огнем. Он поднес сигарету к губам Луи, тонким и острым. Тонкие губы — признак черствости. Луи не был черствым, но был почерневшим изнутри.       Послушно затянувшись дымом самокрутки, впуская его в свои легкие и ощущая на губах холод чужих пальцев, Луи почувствовал. Просто почувствовал — впервые что-то за последние шесть месяцев. Будто там за ребрами треснуло с хрустом, надломилось. Но устояло.       — Ты придумываешь, — выдохнул вместе с дымом, прячась обратно в свой усталый истертый панцирь. Исая понял. Доверительно вложил сигарету в пальцы, пересаживаясь обратно за свой стол и возвращаясь к учебникам.       — Возможно. Я еще не дочитал. Обязательно расскажу после.       Вот уж не стоит.       Но что-то было в этом. В теплом свете, на котором закручивался спиралями сигаретный дым, в том, как Исая сидел на своем месте, уткнувшись в ноутбук, хмуро и упрямо выгрызая из гранита научное, но ничего не спрашивал у Луи, не предлагал помощь, не лез под ребра. В том, как вовремя лег в руки Кортасар, и как жгуче на языке чувствовался кофе. В этом всем что-то было. Луи будто нащупал эту нить, но пока лишь крутил в пальцах, не дергая.       Пусть пока побудет так.