Конечно, я был прав. —18:17
А в чем именно? — 18:17
Когда всю улицу оповестил о том, что я мудак. — 18:23Если бы я мог, то оповестил бы весь Париж. — 18:23
Он и так в курсе. — 18:47Жаль, мне не рассказал. — 18:48
Бережет бретонцев. Вы неженки. — 19:14 Встретишь меня после работы? Я заканчиваю через 40 минут. — 19:14Нет. — 19:14
Я внизу. — 19:42
Луи прочитал последнее сообщение и не сдержал довольной ухмылки. Бретонцы и правда те еще неженки. Он подошел к окну и глянул вниз: встрепанные светлые волосы рассыпались по плечам непослушными волнами, сегодня без шапки; носком ботинка пинал бордюр, а руки грел в карманах серых джинс. И словно почувствовав взгляд, вскинул голову вверх, озорно улыбнулся и указал острым подбородком в сторону подъезда. Вы-хо-ди. Сегодня Луи уйдет из редакции, не дожидаясь, пока она опустеет.***
Он вышел из подъезда, на ходу закуривая и поднимая прищуренные глаза на Исаю. Тот стоял — руки в карманах, подбородок гордо вздернут, а серые глаза прячут смех — перекатываясь с мыска на пятку и обратно. — У меня вот. От Вивьен. — Вместо приветствия Луи протянул руку и раскрыл ладонь. Связка ключей с желтым брелком. Брови Исаи удивленно изогнулись, но он не произнес и слова. Только с насмешливым укором скользнул взглядом по лицу Луи, качнул головой. Что-то не так. Не то. Но Исая не пояснял, натягивая между ними нити молчаливого взаимопонимания. Накрыл раскрытую ладонь с ключами своей, сжал пальцы Луи обратно в кулак. И ключей не забрал. В глубоких серьезных глазах было что-то такое, отчего Луи захотелось зажмуриться, отойти на шаг, встряхнуться. Разорвать все намотанное Исаей, спрятаться в своем привычном глухом панцире. Но он ничего из этого не сделал. Убрал ключи в карман пальто и двинулся в сторону арки. Исая зашагал рядом, у его плеча, словно все так и должно быть. Все так и должно быть? — Вы, бретонцы, всегда так мерзнете? — Прервал тишину Луи, покосившись на то, как Исая ежится и прячет голову в плечи при очередном порыве стылого ветра. — Нет, только когда бутылёк с родной землей дома забываем. — Откликнулся серьезно но Луи, встретившись с ним взглядом, увидел, как тот улыбается. И кончик острого носа покраснел от холода. Луи резко остановился, попридержав Исаю за рукав куртки. Они стояли прямо посреди дороги — пешеходам, спешащим домой воспитанным жителям Парижа, приходилось обходить их, обтекать, как течение темной воды огибает торчащие у поверхности острые камни. «Pardon», «excusez moi» — то и дело бросали они, задевая то локтем, то сумкой, то острой раздраженной мыслью. Луи не замечал извинений. Он смотрел внимательно, поджав без того тонкие губы, как огни уютного вечернего кафе блестят в светлых глазах Исаи. Тот стоял смирно, без всякого удивления на лице, просто ждал. Как всегда ждёт — не задав ни одного дурацкого вопроса. Медленно — руки будто не слушались — Луи стянул серый снуд толстой вязки со своей шеи, отчего открытую кожу сразу защипало холодом. Осенью Париж зверствует и целует как попало. Холодом и прямо под острый кадык. Луи накинул на плечи Исаи снуд, старательно игнорируя его замерший взгляд, и подтянул к себе. Ближе. Хотя они и так стояли в шаге друг от друга. Машины гудели, прохожие все так же текли мимо, извиняясь, и ветер мягко трепал их волосы — тяжелые кудри Луи и пушистые пряди Исаи. Мужчина хищно вдохнул воздух, чувствуя нотки лимона, кленового сиропа, и еще чего-то такого, чем пахнут праздники на родительской кухне. Странный запах, с привкусом предвкушения Это запах Исаи. — Это за свитер? — Теплое дыхание касалось щеки, заставляя сердце пропускать удары один за другим. — Это за мудака. Исая звонко рассмеялся, и смех этот потонул в ритме пульса одной из парижских вен.***
Они подошли к подъезду квартиры на Фредерик Леметр затемно. Порядком замерзшими, но мирными, успокоившимися. Исая грел пальцы об стаканчик с молочным сладким кофе, Луи докуривал сигарету, и будто уже не выглядел хмурым, как обычно. Улица в такой час была уже пуста — ни один чужой взгляд не цеплялся за их фигуры. «Зайдешь?», — одним взглядом спросил Исая, трогая ручку подъездной двери. Сжал на мгновение, но тут же отпустил, не решаясь отчего-то. Луи стоял позади, ровный и неподвижный, будто вросший в асфальт. В своем плотном пальто с остро поднятым воротом, без шарфа, хмурый и сосредоточенный, он казался особенно черным, поглощающим свет. Глаза мазнули по лицу Исаи, освещенному только светом фонаря. Мягко, спокойно, почти виновато. «Нет». Студент не смог скрыть сожаление на дне зрачков. Сделал шаг к подъезду, чтобы позволить дому, наконец, поглотить себя, в каком-то горьком приступе покорности. Но Луи прервал это сомнамбулическое, поймав того за локоть, не потянул, но прильнул сам. К Исае, нос к носу, глаза в глаза. Ртутное-серебристое и грозовое, в тенях ставшее черным. Бретонец не устоял, оступился и влетел острыми лопатками в холодную дверь, не сдержав на губах рваный выдох, который так и не оформился во вскрик. Дыхание смешивалось. Лимон, кленовый сироп с привкусом кофе, холодная горечь и табак. Исая не спрашивал. Луи был уверен, что мир вокруг еще держится только на одном его молчании. Поцелуй получился на грани болезненного спазма. Впиваясь жадно и исступленно, чувствуя, как скручивается внутри тугой тоскливый ком, Луи чувствовал, как с него, раскаленного отчего-то, слетает кожура, которую он так упорно наращивал на себе все эти месяцы. Его пальцы — в светлых спутанных ветром волосах, тянули на себя, не давали отстраниться и сделать вдох. Меня пей. Мной дыши. Исая ответил порывисто: отзывчивый, настоящий, оживший в его руках, обхватил неловко за плечи, едва умудряясь не разлить кофе. На укусы ответил лаской. Просил, умолял, зализывал. Слабость топила, и нужно было найти опору, хоть что-то в этом смешении. Пальцы дрогнули, и стаканчик все же выскользнул из рук, упал под ноги, разлился, принесенный в жертву безрассудству. Луи не заметил. Он целовал так, что ему казалось, будто весь мир выключили, лишили сути, и оно там за плечами все осыпалось. Луи никогда еще не целовал мужчину. И не целовался так - заполошно, на грани. У него не было ответа на вопрос «какого черта?», но, кажется, если бы он не приник в тот момент к губам Исаи, небо рухнуло бы на их головы всей своей кобальтовой тяжестью. Он вжался в парня, втиснул в подъездную дверь, словно пытаясь смешаться с ним, живым, своей мертвостью, взъерошил волосы, покрасневшими застуженными пальцами очертил скулы, линию челюсти, теплую ямку за ушами. Исаю было страшно разбить, и в то же время хотелось сжать в кулаке до хруста. Привкус крови на языке заставил вздрогнуть. Это он прокусил нижнюю пухлую губу, сдерживая из последних сил протяжный вой на нечеловеческом. Воздуха отчаянно не хватало. Исая даже не вскрикнул, не отстранился. Припал губами вновь, не дав отшатнуться. Пальцы сжали плечи, скользнули на грудь и замерли там, где тяжело и гулко билось то, что осталось у Луи от сердца. В этот момент Луи показалось, что Исая понял. Почувствовал этот бесполезный ошметок. Ощутил, как пустота липнет к ладоням. И то, что металось внутри него, билось в реберную клетку, выло и царапалось, наконец, замедлило бег. Перестало ныть и кровоточить. На мгновение? На ночь? Насовсем? Ладони с длинными пальцами, на тыльной стороне — выпирающие вены, на внутренней — вбитые линии жизни и сердца. Разве ж такие умеют проникать под кожу? Луи открыл глаза. Исая оказался на месте, только дышал прерывисто, глядя на него снизу вверх. И не было в его взгляде испуга, не было непонимания. Луи усмехнулся, замечая, как покраснели его губы, припухли, затерзанные безжалостно. Увы, стоило признать, что он еще не научился его жалеть. Даже себя не мог. Но Исая никогда того не просил. Его пальцы все еще ощущались, обжигая сквозь толстый свитер и рубашку. Луи чувствовал, будто вот-вот провалится. Или уже провалился. Оплавился. Потянулся снова — Исая следил взглядом — и прижался губами к виску. Зажмурился до алых всполохов перед глазами, постепенно ослабляя хватку. Не хотелось — внутрь. Но и прочь — особо не получалось. Цепочкой быстрых спешных поцелуев от виска до уголка губ прочертил неровную линию, прижался лбом ко лбу. Нет, он сегодня не поднимется в квартиру.