* * *
У Ренатуса Фоули худощавое телосложение, жидкие соломенные волосы, расчёсанные на пробор, и светлые голубые глаза. На вид ему лет двадцать пять или тридцать. Он немного выше Гарри ростом, а его улыбка кажется безумно обаятельной. — А это милой хозяйке, — Рэн протягивает Джинни огромный букет маков, перемежающихся крупными садовыми ромашками. А в глазах будто бы вспыхивает какой-то дьявольский огонёк, когда он здоровается с Джинни. — Мерлин, как ты узнал, что маки мои любимые? Да и сейчас же совсем не сезон! Ты ему сказал? — Джинни оборачивается в сторону Гарри, но тот лишь виновато пожимает плечами. — Клянусь, он даже не спрашивал! — Я просто выбирал что-то особенное, небанальное. Гарри мне так много про тебя рассказывал! Джинни ставит букет в стеклянную вазу посреди стола и достаёт бутылку эльфийского вина. Разливает жидкость по бокалам и любуется, как на белой скатерти скачут багровые отсветы.* * *
Иногда Джинни кажется, что Рэн буквально «клеит» её. Грубо, но по-другому и не скажешь. Он постоянно пытается под тем или иным предлогом прикоснуться к ней, и Джинни порой ловит на себе взгляд его алчно и лихорадочно блестящих глаз. К тому же Рэн откуда-то узнал (от Гарри, наверное, откуда же ещё?), что всю школу наравне с «Гарпиями» Джинни фанатела от «Уимбурнских Ос»; что больше всего любит пирог с патокой (как и Гарри, кстати — Рэн и это знает); даже то, что среди братьев она больше всех близка с Фредом и Джорджем. Близка с Джорджем и была близка с Фредом — так теперь надо говорить. Джинни очень и очень редко плачет, она не может припомнить даже, когда был последний раз, но тут ей вдруг не удаётся сдержать слёз. Рэн притягивает её к себе, не обращая внимания на вялые протесты. Участливо гладит по волосам и спине, шепча что-то утешающее. От его рубашки пахнет чистотой, а от кожи — сладковатым лосьоном для бритья. И где только Гарри запропастился! Джинни отстраняется от Рэна, уже почти успокоившись, и он тут же протягивает ей идеально белый и отглаженный носовой платок. На его рубашке остаётся мокрый след и разводы от туши. — Я сейчас всё уберу, — сконфуженно говорит Джинни и наставляет волшебную палочку на пятна. — Могла и не убирать — я бы носил их с честью! — уголок его розовых губ дёргается в усмешке. — Вот, Рэн, как ты и просил! Гарри наконец возвращается в гостиную, левитируя перед собой целую стопку маггловских виниловых пластинок, оставшихся ещё от Сириуса. За обедом зашёл разговор о крёстном Гарри, а Рэну стало любопытно вдруг послушать маггловскую музыку. Вообще, Рэн придерживается очень либеральных для чистокровного взглядов. Почти как её отец. Рэн даже благодаря Гарри получает место в Визенгамоте, на что Джинни только вскользь замечает, что не очень-то это скромно со стороны Рэна просить у Гарри ходатайства. Но Гарри отмахивается: если в Визенгамоте будет больше таких честных и порядочных людей, как Ренатус, Министерство только выиграет. — Будем надеяться, что волшебный граммофон её не зажует, — с сомнением протягивает Гарри, пристраивая пластинку на вращающийся диск. После небольшой порции хрипов граммофон выдаёт нестройные звуки электрической гитары и барабанное соло — не самые приличествующие звуки для почтенной гостиной Блэков. Впрочем, Джинни почти уже всё здесь переделала по своему вкусу — и духу их не осталось (к великой печали Кикимера). Джинни нравится её новый дом, нравится быть миссис Поттер, даже с Кикимером ей удалось наладить контакт. Она незаметно прячет носовой платок в карман. Нет, Джинни не станет омрачать новые дружеские отношения Гарри своими подозрениями. Наверняка ей просто кажется. В камине ярко пылает огонь, и чёрно-красноватые тени танцуют на стенах.* * *
— В каком отделе, ты говоришь, работаешь? — спрашивает Джинни, перекрикивая шум голосов и лаунж-музыку в баре. — А я и не говорил. Джинни выгибает брови и вопросительно смотрит на Рэна. — Я невыразимец! — Ничего себе! — Джинни присвистывает. Вот почему он такой странный, решает Джин. Про невыразимцев так много всего болтают среди магов, поди разберись, что правда, а что нет. — А мы вместе с Орденом Феникса разбомбили там всё к Моргане, когда мне было пятнадцать. — Я знаю. — Рэн широко улыбается. — Моя стажировка тогда как раз подходила к концу, меня вот-вот должны были пригласить в штат. И тут случилось это. Начальство было в бешенстве. Пришлось потом участвовать в разборе беспорядка, что вы устроили. — Да, еле ноги тогда унесли. Причём в буквальном смысле. У меня даже в месте перелома шрам остался, представляешь? — Покажи! Джинни не успевает подумать о том, как странно это выглядит со стороны, прежде чем поддёрнуть повыше штанину своих просторных брюк и вытянуть вперёд носок туфли. Прямо возле косточки змеится едва заметная красноватая линия. Внезапно Рэн встаёт со своего места и присаживается на колено рядом с Джинни. Касается тонкими прохладными пальцами шрама, нежно проводя по нему. А потом поднимает светлые глаза и смотрит на Джинни долгим жадным взглядом, который хочется отцепить от себя руками, как налипшую паутину. По спине Джин бежит холодок, а к щекам приливает кровь. Она резко отдёргивает ногу, для надежности убирая её под стул. Джинни немного потряхивает. Она воровато оглядывается в зал бара, но в пятничный вечер здесь забито битком, и все полностью заняты собой и своими собеседниками. — Так вы нашли то, что искали? — Что?.. Пророчество?.. Нашли, конечно… — И что в нём было? — Кажется, что-то про рождённого победить Тёмного Лорда на закате июля… и что-то ещё… — Что?.. — Ну то, что один не сможет жить спокойно, пока другой жив — по-моему, достаточно очевидно. — Джинни стеснённо пожимает плечами — Действительно! Банальщина. А я уж себе надумал… — О чём болтаете? — Гарри появляется с тремя внушительными пинтами пива в руках — нормального светлого, не сливочного — и со звоном ставит кружки на стол. — О, ну наконец-то. В горле пересохло! — вместо ответа весело говорит Рэн. Джинни задумчиво разглядывает его длинные ресницы, чуть вздёрнутый нос с несколькими едва заметными веснушками. В прошлом месяце праздновали пятилетний юбилей Победы. После официального мероприятия все собрались в Норе, куда даже Шеклболт заскочил. Рэн там всем так понравился. Даже маме. Он заговорщицки подмигивает Джинни поверх кружки. Джин вновь пробирает дрожь. Она обвивает руками локоть Гарри и кладёт голову ему на плечо. Гарри с удовольствием выуживает фисташки из менажницы с закусками, извернувшись, целует Джинни в макушку и заводит разговор о новой анонсированной модели Нимбуса. Рэн с энтузиазмом поддерживает беседу. Джинни не понимает, что чувствует к Рэну: то ли он ей очень нравится, то ли совсем не нравится, но определённо, вяло думает она, эти встречи пора заканчивать. Закатное солнце пробивается сквозь привычно мутное окно «Дырявого котла», освещая зал паба рубиновыми лучами.* * *
— Я не пойду, Гарри. Мне совсем не хочется. Сходи с ним один, я вам только мешаю. — Ну со-о-олнышко, как так можно? Это же пикник, а мы сто лет не выбирались на природу! Кроме того, Рэн мне сказал, что хочет познакомить нас со своей девушкой. Вдруг она тебе понравится? Джинни позволяет уговорить себя, потому что наличие девушки заставляет её сразу же расслабиться. Элейна выглядит очень милой. Её тёмные волосы аккуратными волнами ниспадают на персиковую короткую мантию, накинутую поверх белой блузы и такой же светлой юбки. Не самый практичный наряд для пикника, но в конце концов главное, чтобы костюмчик сидел, милостиво решает про себя Джин. Элейна и Рэн хорошо смотрятся вместе. Элейна работает в архиве Министерства, куда каждый день сдаётся тонна документов из всех отделов: мракоборческого, транспортного, даже погодного. Работа в архиве выдаёт в Элейне человека усидчивого и аккуратного, и она сразу приходится Джинни по душе. Все вместе они идут вдоль небольшого ручья в лесу Дин до достаточно широкой поляны, поросшей кустиками черники. Это место много значило для Гермионы, поясняет Гарри, а теперь много значит и для него самого. Жёлтые сентябрьские листья ковром лежат на жухлой траве, а в ветвях поют птицы. — Разведём костёр? Я в «Сладком королевстве» купила маршмеллоу для жарки, а ещё у меня термос с какао, хлеб и яблочный джем. — Элейна вынимает припасы и складывает их на шерстяном пледе. — Ты у меня такая прелесть! — Рэн целует Элейну в губы, обнимая её за талию. На щеках у неё появляется очаровательный румянец. А в груди у Джинни проворачивается странный моток колючей проволоки, цепляет края лёгких и сердца, заставляя на миг задержать дыхание от саднящего ощущения. С трудом она отводит от них взгляд и считает клетки на пледе. Раз, два… — Пойдём, хворост соберём! — Гарри, тоже явно смущённый, тянет Джин за руку, и они идут вглубь леса. — Смотри, белочка! — Джинни показывает Гарри на пушистого рыжего зверька, перепрыгивающего с ветки на ветку. Джин увлечённо следует за этими стремительными перемещениями и сама не замечает, как Гарри остаётся где-то позади. Рэн вдруг вырастает перед ней как из-под земли. — Ты меня напугал! — роняет Джинни, немного успокоив участившееся сердцебиение. — А где Элейна? — Выгнала собирать хворост. — Он слегка пожимает плечами. — Ох, точно, хворост! Давай поторопимся. — Ерунда, куда торопиться? Это дело одной минуты. Рэн взмахивает палочкой, но заклинание так и не срывается с его губ. Подчиняясь невербальной магии, к нему слетаются сотни прутиков, кусочков коры и веток покрупнее. Он легко укладывает их в одну кучу возле своих ног. — Видишь? Мы быстро справимся, давай лучше пройдёмся немного вдоль ручья. — Ого! — Джинни заворожена этой демонстрацией силы. Кажется, она вообще не видела, чтобы Рэн что-то колдовал при них. — Все невыразимцы так умеют? — Не все. Но я умею. — Какое-то до боли знакомое самодовольство сквозит в его голосе. Джинни хмурится, но никак не может вспомнить. — Я видела белочку. Как думаешь, мы сможем отыскать её вновь? — Не знаю, но по пути я заметил малиновку на дереве. Пойдём, покажу. Они пробираются вдоль ручья, когда нога Джинни соскальзывает с поваленного ствола и застревает между бревном и камнем. Неосторожно взмахнув руками, Джин валится вперёд. Слышится неприятный хруст. — Ай, больно! — Джинни рукой попадает в воду, намочив рукав тёплого свитера. Брызги летят в лицо, а ногу прорезает острой болью. — Подожди, давай я тебе помогу! Обопрись на меня! — Рэн помогает вызволить ногу из тисков и выбраться на сухую поверхность. — Умеешь вправлять кости? — Ты думаешь, это перелом? Честно говоря, я не силён в диагностических чарах. Вдруг мы чего-нибудь не так сделаем — придётся удалять кости и растить новые. Лучше не рисковать. — Ты прав. Гарри разбирается в этом. Надо вернуться на поляну и дождаться его. — Пойдём. Обопрись на меня. Ладонь Рэна скользит по талии Джин, а её руку он закидывает себе за шею, сильно согнувшись. Они делают едва ли пару шагов, когда, остановившись, он выдаёт: — Нет, так не пойдёт. Неудобно. — И ловко наклоняется, чтобы в мгновение ока полностью оторвать Джинни от земли. — А-а-а! — вскрикивает она от неожиданности. — Зачем! Я бы и так дохромала. — Мне это ничего не стоит. Ты лёгкая! Джинни некуда деться от стыда, ей приходится схватиться за его шею руками, чтобы не упасть, и даже нога будто и вовсе перестаёт беспокоить на фоне всей этой донельзя неловкой ситуации. Когда они возвращаются на поляну, Элейна встречает их недоумённым взглядом и слегка хмурится. В глубине души Джинни чувствует лёгкое злорадство — удовлетворение честолюбия более удачливой соперницы. И тут же ей становится досадно и тошно из-за этих своих мыслей. Она отталкивается от жёсткой груди Рэна и спрыгивает на землю, вновь вскрикнув от боли. Вскоре и Гарри возвращается с охапкой хвороста и сразу начинает хлопотать над Джинни. Алые кленовые листья ярко вспыхивают поверх желтизны и пунцово горят на ветвях.* * *
Джинни не нравятся чувства, которые рождает в ней Рэн. Эти мысли и эмоции — тяжёлые, душные, неправильные — облепляют разум и тело Джинни, словно дьявольские силки, сжимая и не давая вздохнуть. Они с Гарри начинают задумываться о появлении малыша. Да и мама уже все уши прожужжала. А Рэн своим присутствием только всё портит. — Хорошо, солнышко, если ты так хочешь, мы будем встречаться в баре или ещё где-нибудь. Хотя мне казалось, вы поладили. Слишком поладили, отстранённо думает Джин. — Я не знаю, Гарри. Он какой-то… странный. Мне от него не по себе. — Ладно, как скажешь. Но, Джинни, Рэн только что расстался с Элейной. Прямо после Рождества, представляешь? Что мне было делать? Я пригласил его отметить Новый год у нас. Джинни смотрит в зелёные искренние глаза Гарри с еле заметными золотыми лучиками вокруг зрачков. Он такой добрый, и от этого на сердце сразу делается немного легче.* * *
Джинни неуютно сидеть в собственной гостиной, её колотит дрожь, хочется встать и уйти. Куда-нибудь совсем далеко. К родителям, например. Сделать горячий глинтвейн и сыграть в кусачие карты с Биллом и Перси. На желание. Рэн сегодня тоже в каком-то особенно мрачном настроении. Несмотря на праздник, молча утопает в кресле у камина, бледные пальцы постукивают по подлокотнику, а радужка светло-голубых глаз лихорадочно подсвечивается пурпурным пламенем свечей. И, кажется, взгляд этот совсем не отрывается от Джинни. Джин думает, что лучше бы они с Гарри, как все годы до этого, пригласили на Новый год Рона и Гермиону, тогда бы не было так тоскливо. Но Гарри говорит, что Рэну неуютно в больших компаниях. Джинни подходит к оконной раме и, повозившись с заевшей щеколдой, рвёт на себя. Пространство за окном тут же обдаёт её холодом. Там, в свете уличных фонарей на площади Гриммо, реют снежинки, и ветер закручивает их в маленькие вихри. Джинни внезапно вспоминает, что тридцать первого декабря родился Том. На шестой день после Рождества, когда праздники уже почти окончены, а ёлка отправляется на свалку или в камин. — Терпеть не могу этот день. Джинни вздрагивает от тихого, как будто рокочущего из глубины грудной клетки голоса. Рэн незаметно подходит и становится рядом с ней почти плечом к плечу. Джинни чувствует исходящий от него жар. — Почему? — тихо спрашивает она. Сердечный стук начинает набирать обороты. — Один из самых паршивых дней в моей жизни. — Что ты хочешь сказать? — Джинни медленно поворачивает к нему голову. — Только то, что мне осточертел этот спектакль. — О чём ты… — Гарри так и не успевает до конца озвучить вопрос. Рэн делает широкий полукруг палочкой так стремительно, что Джинни едва успевает обернуться. Сердце обрывается. Из рассечённой артерии фонтаном брызжет кровь. Ударяет в потолок, обливает обивку мебели, тушит несколько свечей. Пачкает Джинни. — Тише, не кричи! Она захлёбывается воплем, когда прохладная ладонь закрывает ей рот. Джинни пытается брыкаться, укусить эту руку, расцарапать кожу, но ему всё нипочем. Он будто вовсе не чувствителен к боли. — Петрификус Тоталус! Тело деревенеет, Рэн ловко подхватывает Джинни за плечи и оттаскивает к дивану, подложив под спину подушку таким образом, что она может видеть почти всю гостиную, а не только тёмный потолок в пляшущих тенях. В окно задувает зимняя стужа, забирая тепло. А на ковре лежит Гарри, и из его рассечённого горла продолжает толчками выходить кровь, пачкая шерстяной ворс. Его руки больше не стараются судорожно зажать рану. — Знаю, я не очень-то нравлюсь тебе такой. Но дай мне пару мгновений, и я всё исправлю. Рэн медленно подходит к мутноватому старинному зеркалу в раме, висящему над камином, его туфли слегка поскрипывают на начищенном паркете. И хлюпают в крови. А затем он взмахивает волшебной палочкой. Слышится душераздирающий звук, напоминающий хруст ломающихся костей. Хотя почему напоминающий?.. Побелевшими от боли пальцами левой руки Рэн вцепляется в полку над камином. Вздёрнутый нос выдаётся вперёд, узкие ноздри чуть расходятся. Тонкая струйка тёмно-бордовой крови срывается вниз. Пульсируют под кожей вершины скул, раздаваясь, делаясь более выраженными; впадают щёки; волосы темнеют и становятся гуще, аккуратной волной прикрывают высокий лоб. Плечи сводятся и потом вновь распахиваются — словно взмах крыльев, увеличившись в ширине. Даже глаза темнеют — так далеко не разглядеть, какого они цвета, но кажутся красными из-за полопавшихся в белках капилляров. Киноварные дорожки слёз бегут по щекам. Оставляют на белом хлопке рубашки разводы. — Ну, что думаешь, я ничего не пропустил? — он методично вытирает кровь с лица — белым платком и волшебной палочкой — с одежды. Том Реддл — повзрослевший и такой же до омерзения красивый, как и на фотографиях более чем пятидесятилетней давности, — стоит перед Джинни. — Змеиную морду забыл! — зло выплёвывает Джин, когда он отменяет действие обездвиживающего заклинания. Нет, не Том. Волдеморт. Он прожевал Тома, перемолол кости зубами и без сожалений выплюнул прочь останки. Джинни забивается в угол дивана, лихорадочно подбирая под себя ноги. Она не помнит, куда подевалась волшебная палочка, и от ужаса даже не пытается вспомнить. Волдеморт хохочет, запрокидывая точёный подбородок. — Обожаю твоё чувство юмора! Взмахом палочки он закрывает окно, прекращая отток тепла из гостиной, а потом планомерно начинает убирать кровавые разводы вокруг. Красные струйки втягиваются в кончик его волшебной палочки, не оставляя после себя и следа. — Стоило устраивать этот цирк, чтобы потом всё убирать? — Авада меня немного разочаровала. — Ты же не собираешься выйти отсюда с этим лицом? — спрашивает Джинни срывающимся голосом только для того, чтобы выиграть время, прежде чем он убьет и её. Она еле заметно оглядывается, думая о том, как бы спастись. Размышляет, не позвать ли Кикимера, но отбрасывает эту идею. Эльф уже слишком стар и почти оглох. Пока он сориентируется, Волдеморт прикончит и его тоже. Три смерти по цене одной — праздничная акция от лорда Волдеморта. — Тут ты права — для этого ещё не пришло время. Но мне уже смертельно надоела невнятная физиономия Фоули. Чистокровная и всё же до ужаса пресная, как высохший после причастия хлеб. Думаю, можно будет некоторое время обходиться простой иллюзией. — Как ты выжил? — О, это достаточно любопытная история. Магия так безгранична, я не перестаю ей удивляться. Душа человека, убитого палочкой Смерти, попадает в небольшой клочок междумирья за Аркой Смерти. Это не слишком приятное место, поверь мне. Но за завесой Арки Смерти можно различить наш мир — он выглядит как чёрно-белый свод пещеры, на который светом костра отбрасываются тени. Невыразимцы веками учились распознавать шёпот потустороннего мира за Аркой. Как видишь, это сыграло жестокую шутку с Ренатусом Фоули. — Что ты с ним сделал? — Ничего такого, на что он изначально сам не согласился, милостиво разрешив мне поселиться рядом с собой. Ренатус хотел проникнуть в глубины магии, и видишь, я его нисколько не обманул! Он теперь творит такую магию, которая ему едва ли когда-нибудь снилась. Волдеморт подходит ближе к дивану и ковру, на котором лежит Гарри. Кровь уже не вытекает из раны, и Джинни старается не смотреть в ту сторону. — Знаешь, а ведь Поттер был не так уж и плох. Гораздо лучше в роли друга, чем врага. Но всё хорошее когда-то заканчивается — слишком много крови он мне попортил в прошлом. — Ты сам во всём виноват, повёлся на какое-то детское пророчество. — Это совсем не то, что Джинни хочет сказать, и от досады она закусывает губу почти до крови. Меньше всего ей хочется говорить сейчас о его потенциале, который он смыл в трубу. — Самосбывающееся пророчество, имеешь в виду? Может быть. Но теперь с этим покончено. Финита. Он слегка наклоняется к телу Гарри, превращает его в желтоватую берцовую кость и прячет в складках мантии. Пока он отвлёкся, Джинни хватает тяжёлый латунный подсвечник с журнального столика и что есть силы запускает его в Волдеморта. Брошенный опытной рукой охотницы, подсвечник почти попадает Волдеморту по голове. Джинни уже не смотрит, насколько серьёзный урон нанесла ему, сваливается с дивана и рвётся в сторону двери. И её тут же настигает заклятие подножки. Джинни растягивается на полу, больно приложившись лбом о ножку комода. Зря она не послушала Гарри, твердившего о минимализме в интерьере. — Подожди, ну куда ты так торопишься. — Волдеморт рывком вновь поднимает её на ноги и промокает рассеченный лоб Джинни своим и так уже совсем красным платком. К сожалению, подсвечник оставил на его щеке лишь царапину. — Зачем ты мне всё это говоришь? Что тебе нужно? Он сжимает ладонями плечи Джинни, поглаживая большими пальцами. На его лице блуждает отстранённая улыбка. — Видишь ли, когда я попал в это тело, то, конечно, захватил над ним полный контроль — у Фоули не было и шанса, ты же понимаешь. И имя у него такое подходящее, не правда ли? Но наши души, они будто слились, переплелись. Я знаю то, что знал Фоули, помню то, что он помнил. Его чувства, мысли, предпочтения — они потекли ко мне со всех сторон. Порой я слышу его голос вот здесь, — Волдеморт постучал пальцем по своему виску, — иногда совсем неразличимо, иногда вполне отчётливо. Не сказать, что я от этого в таком уж восторге, но это как будто делает меня чуть более живым — возвращает вкус и цвет миру вокруг. Ренатусу хочется человеческого тепла рядом, уюта, полной жизни. Это даже забавно — соседствовать с такой непохожей сущностью. А ты — хорошая жена, преданная, заботливая. То, что требуется. Гарри говорил, что Волдеморт похож на сороку, которая утаскивает к себе в гнездо всё блестящее и чужое. — А чего хочется тебе? — А мне — всего и сразу. Джинни всего двадцать два, и ей не хочется умирать. Но разве это жизнь? — Лучше убей меня. — Твоя смерть не доставит мне радости. — Он поднимает палочку и нацеливает её на Джинни. — Империо! Джинни чувствует в теле невероятную лёгкость — с плеч наконец будто спадает неподъёмный груз. Приподнявшись на носочки, Джинни обвивает холодными руками шею Волдеморта. Он жадно завладевает её губами, зарывается свободной рукой в волосы на затылке, пропускает одну из медно-рыжих прядей между пальцами. Затем ладонями проходится вдоль позвоночника, прижимая Джинни ещё плотнее к себе. Ей уже почти нечем дышать. Его острый язык скользит между губ, обводит краешки зубов, вовлекая язык Джинни в танец. В танец красной смерти. — Пойдём, дорогая! Я с удовольствием подискутирую с тобой позже, а сейчас давай поторопимся. Дом Блэков, конечно, приятное место, но у меня и свой есть. Небольшой, но, как говорят, любовь делает домик замком. Да и это временные неудобства, верь мне. Нам надо ещё собрать твои вещи. — Он легонько подталкивает её на выход из гостиной. — А перед домом есть небольшой газон. Я бы хотел, чтобы по весне ты разбила там цветочные клумбы. Маки — это красиво.