Шум и Ярость. История тёмного жреца

Жизнь — это история, рассказанная идиотом, полная шума и ярости, но лишенная всякого смысла. У. Шекспир

15 октября, 1610 год от рождества Алл-Мера КАП… КАП… КАП… КАП… Уже три тысячи шестьсот пятьдесят третья капля. Энки отворачивается, наблюдать за тем, как где-то в темноте капает вода его утомляет. Он сидит на холодном полу, его руки прижаты и прикованы к стене. Не пошевелиться, не освободиться, можно лишь вертеть головой. Здесь темно, лишь лунный свет из маленького окошка освещает небольшой участок грязной комнаты подвала, из которой сделали пыточную на скорую руку. Как бы Энки этого не отрицал, но в его нынешнем незавидном положении виноват был лишь он, точнее его гордыня и самоуверенность, из-за чего жрец и попал в руки вконец рехнувшимся фанатикам Алл-Мера. Их предводитель, крепкий старик по имени Генрих, позже лично пытал его — вырывал ногти, вздергивал на дыбе, ломал пальцы, жёг каленым железом. Энки все же больше пострадал морально, нежели физически, тем не менее у него все ещё были силы, чтобы огрызаться. В итоге ему была дана передышка… если можно было это так назвать. Прикованный, брошенный в подвал, оставленный наедине с самим собой, обреченный на медленное, но верное лишение разума — если, конечно, фанатики не передумают и не отправят его на костёр. Невежды, чума их дери. Хотелось пить. Энки окинул быстрым взглядом комнату, ища насекомых — быть может удасться попросить помощи у тараканов или жуков. Но шестиногих созданий нигде не было видно. Жрец прикрыл глаза, пытаясь заснуть, но равномерный звук капель бил по мозгам. Энки слышал про пытку водой — когда человека усаживают в кресло, привинченное к полу, и жестко фиксируют, особенно голову. На макушке выбривают тонзуру, а над головой закрепляют «капельницу» — сосуд с холодной водой, устроенный так, что вода из него капает на темя по чуть-чуть. Оставят так на сутки — можно с ума сойти, а то и вовсе умереть. И хоть капли не падают Энки на голову, но от их звука и вправду он скоро поедет рассудком. Он пытался думать о чем-то другом. Сойти с ума… лучше уж костёр, чем такое существование. В этом ли заключался замысел Генриха — при помощи заточения довести Энки до отчаяния, заставить его умолять о сожжении? Анкариан сжал кулаки — никогда в жизни он не станет ни перед кем унижаться. У него остались ещё силы на одно несильное заклинание. Энки уже слышит шаги. Если это Генрих идет к нему… Но шаги слишком быстрые… и звук такой, будто топают босыми ногами. Это… ребёнок? Энки резко поднял веки. Перед ним стояла рыжая девочка, на вид ей не более десяти лет, может даже меньше. Бледная, тощая, босая, из одежды только балахон, наклонив голову, она осматривала жреца, приоткрыв рот. Энки заметил, что у неё нет языка — кто-то мастерски его вырезал, не затронув ни одного зуба, оставив лишь небольшую часть от данного органа. Вряд ли этим занимался Генрих — тот скорее бы в процессе выбил девочке половину зубов, руки у него слишком грубые для такой почти что ювелирной точности. — Тебе что-то от меня надо? — хрипло произнёс Энки, сощурившись. Она замотала головой, несколько попятившись. Жрец видел — она опасается его, ей неуютно от его взгляда, смотрит, словно на дикого зверя, запертого в клетке на потеху зевакам. Но в её взгляде чувствовалась грусть и печаль. Она не желала ни смеяться, ни дразнить Энки — и в ней Анкариан увидел свой шанс на побег. — Если желаешь помочь мне, то лучше принеси ключ от оков, — произнёс он. Но девочка вдруг сжалась, закрыв глаза и начав быстро мотать головой. Энки вскинул бровь — подобной реакции он не ожидал. — Ты не можешь, — не сколько вопрос, столько констатация факта. Девочка робко кивнула, опустив голову. — Я не сержусь, — спокойно произнес Энки, — я все равно не думаю, что тебе известно о местоположении ключа. Хм… лучше принеси мне воды Девочка закивала уже куда бодрее, а затем быстро помчалась к двери. Вернулась она спустя минут пятнадцать с ковшиком воды, который поднесла к губам Энки, начавшему жадно пить. Холодная жидкость освежает глотку, жрец чувствовал, как к нему возвращаются силы… — ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ, АГНЕС?! От гневного крика девочка в испуге вздрогнула и уронила ковшик, нечаянно облив Энки. Тот поморщился — не из-за оплошности ребёнка, а из-за стоящего в дверях Генриха. Старик сжал кулаки и быстрым шагом направился к дрожащей и нервно мнущей подол своего балахона Агнес, подойдя, он дал ей такую хорошую затрещину, что девочка упала на пол. — Он колдун! — крикнул Генрих, за ухо поднимая Агнес, у которой из глаз начали течь слёзы, — язычник! Слуга Гро-Горота, мерзости пред ликом Алл-Мера! Девочка в ответ пискнула от боли, когда старик начал выкручивать ей ушную раковину. Энки нахмурился, начав нашёптывать заклинание. — Его душу очистит лишь пламя костра, — продолжал Генрих, — а если ты запятнаешь свою душу — то тоже отправишься на костёр вместе с ним. Ты поняла меня, ведьминское отродье?! Неожиданно он ощутил резкую и сильную боль, взревев, Генрих выпустил ухо Агнес — заклинание Энки рассекло ему щеку, да так, что сквозь рану можно было увидеть зубы старика. Чары были слабыми, не будь Энки сейчас ослаблен — то смог бы и вовсе взорвать Генриху голову — Ублюдок! — взревел фанатик не хуже быка, на что жрец лишь нагло ухмыльнулся, что взбесило Генриха сильнее, — я прослежу, чтобы на костре ты не задохнулся от дыма! Ты будешь гореть на чистом, сухом хворосте! — Да ради Гро-Горота, — равнодушно произнёс Энки, — моя метка все равно останется на тебе. И до конца своей жалкой жизни ты будешь вспоминать меня всякий раз, как увидишь своё отражение. Генрих от злобы клацнул зубами. Грубо схватив Агнес за руку, он пошёл прочь из подвала, злобно бормоча что-то про себя. Девочка же напоследок взглянула на жреца, прежде чем её грубо втянули за дверь. Анкариан вздохнул. Ведьминское отродье… почему-то эти два слова заставили его вспомнить своё обучение в храме вместе с сестрой. Верховный жрец тоже чем-то напоминал Генриха — фанатичный, с длинной седой бородой и с такой же сочащейся ненавистью. Особенно он ненавидел культ Алл-Мера, имя этого бога для него было сродни ругательству. И, конечно, он тоже не церемонился с детьми. Что Энки, что сестра, оба привыкли к суровому обращению. И подобно это рыжей девочки Энки и сестру тоже таскали за уши, за волосы, а то и вовсе секли розгами. Впрочем это уже в прошлом — Энки давно разрушил храм, убил всех жрецов… вместе с сестрой. Впрочем кое-какие воспоминания Анкариан сохранил — он курил из трубки верховного жреца, использовал кинжал сестры… жаль, что всё это фанатики явно уничтожили. Девочка вновь пришла к нему, уже перед самым рассветом. С опухшими от слез глазами, она, шмыгая носом и время от времени почесываясь, боязливо приблизилась к жрецу. Энки заметил на её лице след от ладони, да и уши у неё были весьма красными. — Высекли? — спросил её жрец, девочка в ответ лишь стыдливо опустила взгляд и вжала голову в плечи. —Ты понимаешь, что если тебя застукают со мной во второй раз, то тебя накажут намного строже. Или даже отправят на костёр вместе со мной? Та кивнула лишь спустя секунду. Её глаза начинали слезиться. — Как понимаю, я не первый, кому ты пыталась помочь… — это не вопрос, но девочка вновь кивнула. Агнес ещё не была испорчена злобой и невежеством фанатичности. Она не могла не пытаться хоть как-то облегчить последние минуты узников Генриха, пусть ей это грозило суровой поркой. Простодушие и милосердие… совершенная глупость в этом мире. В голове у Энки уже возникли мысли насчёт побега. Умирать на костре он не собирался — были незаконченные дела да гордость не позволяла ему погибнуть от рук невежественных фанатиков. Придётся положиться на эту Агнес… но сперва нужно приободрить её. — Если поможешь мне сбежать, быть может возьму тебя с собой, — словно невзначай бросил Энки, смотря на реакцию девочки. Та в свою очередь наклонила голову, недоуменно смотря на жреца. — Можешь остаться и тут — хмыкнул Энки, — но в таком случае ты долго не проживёшь. Знаешь, почему тебя назвали ведьминским отродьем? Агнес замотала головой. — Потому что ты рыжая. А в народе ходит поверье, что у рыжих души нет. Видишь, насколько они невежественны, Агнес? — жрец не удержался от зловещей улыбки, девочка прикрыла свои волосы руками, — и из-за невежества они бояться и ненавидят меня за то, что я знаю больше, чем они все вместе взятые. Но ты лишена невежества, Агнес. Пока они видят во мне угрозу, ты же видишь во мне человека. И даже дала мне напиться. Девочка перевела взгляд на валяющийся неподалёку от жреца ковшик. Плакать она перестала. — Так ты готова сбежать вместе со мной? — на этот вопрос Агнес кивнула уверенно. В её глазах появилась надежда. Достаточно было немного приободрить и похвалить её. Ещё одна победа над Генрихом… даже будучи ослабленным и обездвиженным, Энки все же чувствовал свое превосходство над обезумевшим слугой Алл-Мера. — Времени у нас мало. Ключи ты не принесёшь, но поймать насекомое сможешь? Таракана, паука, жука, желательно не слишком большого, — получив кивок, Энки продолжил, — отлично. Как поймаешь — принеси его сюда, я с ним договорюсь. Агнес в ответ вновь кивнула, правда она не до конца поняла жреца — как можно договориться с букашками, если те не разговаривают?