Видеозапись от 17 апреля 20** года
— Прошло ровно два года с тех самых пор, как ниндзя потеряли силы. Ллойд не смотрит на камеру, взглядом вгрызаясь в одинокую каплю краски на потрескавшемся линолеуме старой квартиры, и пытается набраться сил, чтобы продолжить. — И.. — Монтгомери издает тихий, граничащий с истерикой, смешок, словно бы мысленно потешался над собственным бессилием. — И, вроде как, мы должны были научиться жить как обычные люди: вставать в шесть утра, бежать на работу и изображать нормального. Нормальные не сражаются со злодеями, не тренируются день и ночь напролет и не чувствуют вины за каждого появившегося в городе преступника. Ненормальному мне этого не понять. Иссохшие губы Ллойда растягиваются в разбитой улыбке, словно бы он услышал старую шутку. — В этой жизни есть несколько вещей, которых я никогда не забуду: день, когда золотое оружие выбрало меня, день, когда я встретился с Харуми, и день, когда в Ниндзяго появились так называемые «новые ниндзя», — Ллойд пропустил момент, когда его руки непроизвольно сжались в кулаки, и, опомнившись, спрятал их в карманы своей растянутой толстовки. — Ния настояла на том, чтобы я начал ходить на сеансы к психологу. И этот лысый дядька озвучил мне какой-то заумный диагноз, который, переводя на человеческий, звучал бы: «до хрена ответственный тип с тревожными тараканами в голове», и целый букет переживаний родом из детства. Я особо не вдавался в вопросы психолога, но один меня конкретно зацепил…[Воспоминания от 20 марта 20** года В кабинете психолога]
— Что вас беспокоит в последнее время? — Беспокоит? Ничто не беспокоит, — неправдоподобно, спокойно отвечает Ллойд, не заметив, как уголок губ дернулся в попытке улыбки. — Ах, да, кое о чем я все же беспокоюсь: как бы новым ниндзя сообщить о новых оттенках, как, например, цвет слоновой кости или мокрого асфальта. Чисто чтобы разбавить их кислотные ряды. — Вам доводилось с ними общаться? — непринужденно продолжает психолог, что-то черкнув в собственный блокнот. Действие не остается незамеченным зеленым ниндзя. — Кажется, пурпурный сопляк сказал мне что-то типа: «отойдите, это опасно». Это может считаться ответом на ваш вопрос? Ллойд не может определиться от чего раздражается: от духоты в кабинете, от периодических коротких записей психолога, от разговоров о треклятых «новых ниндзя» или от всего вместе сразу. Зря он сейчас сидит и грубит незнакомцу — совершенно никто не виноват в его личных неудачах и несчастьях. От мысли, что от бессмысленных разговоров всё равно не будет прока, сеанс становится ещё более раздражительнее. Заслужил ли злость человек, сидящий перед ним? Определенно нет. Направлена ли вообще эта злость на невинного психологаПросто что?
Ллойд открывает и закрывает рот, однако не может выдавить из себя ни слова. В нем слишком много чувств, которые в слова никак не сложатся. В предложения не уместятся. — При мне вы можете выражать свои мысли в любой форме, — тактично улыбается психолог, а Монтгомери чувствует, как клапаны, с трудом сдерживающие эмоциональные порывы, слетают к чертовой матери. — В любой форме говорите, — усмехается Ллойд, барабаня пальцами по кожаной обивке кресла. — Знаете, я устал давать всем ответы. Может, пришло время всем ответить на мои вопросы? Например, объясните, как так получилось, что новые ниндзя стали новым достоянием страны? Эти псевдогерои пакуют псевдозлодеев с дешевыми планами по захвату хрен знает чего, а потом шлепают к мэру за порцией похвалы. Они не имеют буквально ни-че-го, кроме тщеславия и идиотских костюмов. Хрен с этими новыми ублюдками, но когда в свет вышла новость о том, что мэр подумывает сменить название города с «Нью-Ниндзяго сити» на «Ньювест-Ниндзяго сити», я уже засомневался в адекватности этого мира. Это хренов бред! А ещё на днях один маленький мальчик сказал мне, что скучает по зеленому ниндзя. Ллойд горько усмехается и, запнувшись на одной из мыслей в собственной голове, с трудом продолжает дальше: — А я… Я говорю ему, вот же я перед тобой. Он мне сказал, что зеленый ниндзя не может быть без зеленой энергии. Знаете, я мог снести любой идиотский оттенок другого нового ниндзя, но лишь одна фраза маленького мальчика смогла так здорово выбить почву из под моих ног, — дрожащим голосом заканчивает Ллойд, не веря собственным ушам. Слова давались ему с большим трудом, что он чувствовал испарину на лбу, словно вновь встал на защиту родного Ниндзяго. На деле же он вставал на защиту самого себя — а это оказалось намного сложнее. Злость кипела внутри от собственной беспомощности. — Я спасал мир на протяжении долгих лет, и вместо благодарностей я сейчас вынужден сидеть на сеансе с психологом, смешно, правда!? — усмешка граничит с истерикой, а Ллойд вгрызается взглядом в сидящего напротив. — Зеленый ниндзя, герой чертовой страны, этого достоин? Треск карандаша в собственной руке остановил поток гневной тирады Ллойда: последний недоуменно смотрел на сломанный пополам карандаш в ладони. Он сейчас в порыве злости сломал…? Ужас, ошпаривший нутро, заставил Ллойда откинуть от себя сломанный карандаш и неосознанно обхватить свою гудящую голову руками. Этого ещё не хватало. Он герой. Он не должен испытывать злость и выплескивать её наружу. Он герой и ни разу не злодей. Он хороший и борется со злом. Он герой. Он… — …позвольте узнать: сейчас со мной говорил Ллойд или зеленый ниндзя? Фраза психолога, долетевшая до воспалённого сознания Монтгомери бессвязными обрывками, заставила парня недоуменно поднять взгляд. — Но… Ллойд и зеленый ниндзя неделимы… — В таком случае, раз зеленый ниндзя достоин благодарности за спасенный мир, то чего достоин Ллойд? — вопрос, заданный психологом, застыл в воздухе вместе с витающей в кабинете пылью. Монтгомери открывает и закрывает рот в попытках что-либо сказать, возразить, опровергнуть, исправить, доказать, оспорить, накричать, послать всех к чертовой матери… однако ничего, кроме тихого хрипа, издать не может.А Ллойд, выругавшись на весь спасенный мир, достоин благодарности сейчас…?
— Мне порекомендовали что-то из разряда прислушаться к себе, выписывать какие-то отдельные свои мысли в блокнот и, по возможности, не включать телевизор, — парень шмыгает носом, игнорируя открытое окно, впускающее вечернюю прохладу. — Хотя, в последний раз..[Воспоминания от 3 апреля 20** года Храм кружитцу]
—… раз. — Что? — Монтгомери промаргивается и усиленно пытается не растянуться в умилительной улыбке от хмурой моськи Харуми. Когда она так делала, её щеки забавно надувались. — Я говорю: ты оставил свой стакан в соседней комнате. Который уже раз, — последняя фраза была сказана явно обвиняющим тоном. Девушка продолжает складывать грязную посуду в раковину: Ву начал собирать их под одной крышей храма чаще обычного. Сначала долго и нудно причитал о добре и зле, а потом ребята перетягивали одеяло внимания на себя, после чего все сидящие за столом смеялись. После всех душевных бесед большинство гостей уже отчаливало к выходу, но Харуми показалось бестактным просто взять и оставить грязную работу на Ние. Черноволосая хитрюга же улизнула с кухни под каким-то скольким предлогом и сама, (должно быть), совершенно точно не сожалея, жалась по углам в обнимку с Джеем, пока Харуми наводила порядок, одновременно стараясь игнорировать сканирующий взгляд малахитовых глаз сбоку. — Дыру во мне просверлишь, — бурчит Харуми и в ответ не слышит ничего, кроме тихой усмешки. — Пока такой способностью не обзавелся, — лукаво говорит Монтгомери, даже не думая отводить взгляд, и ясно видит, как девчонка от его слов смущается. — Хотя, думаю, такими темпами способностью сверлить взглядом обзаведусь быстрее зеленой энергии, раз видимся мы от силы раз в неделю. Да и на мои звонки ты редко отвечаешь. Харуми раздраженно откидывает кухонное полотенце в сторону и нависается над посудой. — Я тебе что, взаправду нравлюсь?! — А до тебя только что дошло? Слов больше не остается. Девушка, позабыв все то, что хотела сказать, поднимает недоуменный взгляд на Ллойда. — Ты мне сейчас в любви признался? — Ну, если ты хоть раз подняла бы трубку, то признание, думаю, получилось бы куда более романтичным. — Но я… — Харуми, нервно сглотнув, неверяще оперлась руками о столешницу, всё ещё чувствуя присутствие Ллойда сзади. — Я все это время думала, что ты осуждаешь меня. Я ведь бывшая преступница и.. — Ты не тому человеку это говоришь, Харуми, — цокает Ллойд. — Я бывший ученик школы для плохишей, а ещё мой батя был самым величайшим злодеем в истории Ниндзяго. Думаешь, меня волнует твое прошлое? — Ты правда.. — девушка оборачивается, внимательно вглядываясь в глаза напротив. — Ты правда думаешь, что у нас может что-то получиться? — Так давай проверим, — тихо говорит Ллойд и осторожно дотрагивается до её руки, невесомыми движениями вырисовывая незамысловатые узоры. Монтгомери видит, как та завороженно наблюдает за его действиями, и смелее переплетается с ней пальцами. Ллойд выныривает из воспоминаний от громкого сигнала и, сдержав ругательство, небрежным движением вырубает настольные часы. — Прости, прервался на будильник. Мне прописали таблетки от… головной боли, — Монтгомери хмурится, словно у него действительно раскалывалась голова. — Весь этот последний год при тебе я пил таблетки от головной боли, но на самом деле это был сильный обезбол. Думаю, нет уже смысла врать, ведь ты увидишь эту запись уже после всего. С момента, как Ния слилась с морем, меня начали мучать боли в груди. Порой это было настолько невыносимо, что мне приходилось дышать через раз. Благодаря таблеткам, приступов больше нет. Ллойд прерывается от рассказа, чтобы закинуть в рот таблетку и запить её остывшим кофе. Он тыльной стороной ладони вытирает губы, терпя отвратительный лекарственный привкус во рту, и продолжает: — Хоть Ния уже с нами, боли никуда не ушли. Я проверял сердце у лучших врачей мира, и все, как один, говорили, что я здоров как бык. Странно, да? — Монтгомери хмыкает и, откинув блистер с таблетками в сторону, пару секунд молчит, прежде чем продолжить. — Но, по-настоящему я насторожился лишь после. По самому банальному обстоятельству.[Воспоминания от 1 февраля 20** года Центральная больница Нью-Ниндзяго]
— Можете одеваться! — девчонка в белом халате спешно отвернулась, строя большой интерес к карточке пациента на столе. Ллойд натягивает на себя футболку, бросая мимолетные взгляды на девчонку и замечая легкий румянец на щеках, делает вывод, что та ещё практикантка. — На этом все? — вскидывает бровь Монтгомери и вдруг ловит перемену на лице практикантки, склонившейся над его документами: её брови обеспокоено сошлись домиком. — Вам пора перестать сидеть на экстремальных диетах, — заключает девчонка, складывая документы обратно в стопку. Диета..? Ллойд хочет уже возразить тем, что давно не сидел ни на каких диетах, но девчонка просит позвать следующего в очереди. Ллойд выходит из кабинета с собственной карточкой в руках и открывает последнюю страницу, неверяще глядя на цифры. Да ну, не может быть. Монтгомери моментально захлопывает карту и, убедившись в том, что рядом никого не было, направляется к шумным друзьям на скамье — следующим, как оказалось, зашел в кабинет Джей. — Я прибавил восемь килограммов с прошлого года! — громко восклицает Коул и со злостью закрывает свою медицинскую карточку. — Я же тебе говорил, что вчерашняя пицца была лишней, — с умным видом заключает Кай, за что получает несильный толчок в бок от Баккета. — Ты тоже порядком набрал, — причитает тот, на что Кай, выразительно изобразив на лице недоумение, отвечает громким «У меня вообще-то мышцы!» — Как скажешь, Шварценеггер, — язвит Коул и, завидев подошедшего Монтгомери, махает. — Ллойд, а ну колись, сколько прибавил? — Да так, сохранился вес, — беззаботно улыбается Ллойд, а Коул ещё ближе подбирается к нему. — Не верю! — Баккет скрещивает на груди руки, хмурясь. — Не верю, что я единственный из команды растолстел! — Чем старше организм, тем хуже метаболизм, — меланхолично вставляет Кай, пожимая плечами, и пропускает мимо ушей злобное «Вообще-то мы одногодки!» от Коула. — Да, но набираешь вес только ты, — пускает сдержанный смешок Монтгомери, а Кай громко прыскает со смеху. Ллойд грустно улыбается, вспоминая беззаботный смех друзей, во времена, когда их самым большим беспокойством был лишь выбор пиццы на вечер и варианты уничтожения её коробки, чтобы избежать праведный гнев сенсея Ву. Это было самым лучшим их временем. — Как оказалось, я потерял двенадцать килограммов за год, что в среднем означает потерю одного килограмма в месяц. И это стало прямым объяснением тому, почему вся моя одежда стала мне велика. Раньше я валил все на работу, — продолжает Ллойд, а улыбка исчезает с его лица. — Я не хотел говорить об этом никому, тем более тебе, Харуми. В глазах других я был кем-то сильным, непобедимым. Я был опорой не только собственной команды и тебя, но и всего Ниндзяго. Слухи о моем здоровье могли нарушить этот шаткий баланс мира. Ты не подумай, — Ллойд усмехается, вертя головой. — Я не боялся, что вы проболтаетесь. Скорее всего, я боялся показаться слабым в глазах своих близких. Монтгомери отводит взгляд от камеры. Исповедь на камеру давалась всё труднее. Какие-то невидимые щупальца страха сдавливали тело всё сильнее и сильнее. Ллойд, сам того не замечая, больше сгорбился, так что его отросшая челка уже полностью скрывала лицо от камеры. — Как оказалось, фантомные боли в груди вызваны стрессом. А ещё через месяц обследований я узнал, что обратно молодею. В прямом смысле этого слова. Ллойд сжал челюсти, из последних сил стараясь не разрушить к чертям собственную комнату