Молчание благородно

Трампер всегда говорил много и попадал безгрешно метко. Его язык, словно остронаточенный клинок, рассекал чужие сердца. До кровоточащих ран, до уязвленной гордости. И даже в моменты приятной близости американец мог кольнуть так, что глотку перехватывало возмущенным всплеском. Но Анатолию это лишь нравилось. Нескрываемый интерес был найти ту точку, что ломала журналиста надвое. Заставляла закрывать пасть и подставлять столь нежный живот. Своенравный Фредди, вечно себе на уме, становился неожиданно мягким и бархатным, когда дело касалось ласки. Русский отлично знал, что Трампер был недолюблен с самого детства и теперь с агрессивной жадностью поглощал любую заботу, адресованную ему. Но ещё больше обожал играться с нитями чужой гордости. Их отношения были словно бесконтрольный, мощный взрыв. Оба упивались этой близостью, но с безумным довольством дёргали сплетения вен. Здоровая эйфория, которая доводила их до пика. Сергиевский размеренно стряхнул пепел с сигареты прямо на пол, игнорируя все нормы приличия. Его взгляд не сходил с Фредерика, сладкого и манящего, — райский нектар. Он был как наркотик. И Анатолий зависим от него. — Ты выглядишь просто прекрасно, — пророкотал Сергиевский баритоном. Ответный взгляд заискрил мелькнувшей гордостью вперемешку с явным недовольством. Русский же только исказил на губах ухмылку и поманил Трампера рукой. Он прекрасно понимал, что чужая заносчивость сейчас язвенным противоречием вспыхнет, и американец лишь огрызнется. Фредди так восхитительно скалился, что от одного вида белоснежных клыков, медово впивавшихся в собственную шею прошлой ночью, по спине Сергиевского пробежала трепетная и несдержанная дрожь. Однако сегодня обстоятельства сменились. Трампер молчал. А Анатолий слышал только упоительный грохот своего пульса. Тот расшибал барабанные перепонки гулкостью, будто русский пронесся целый марафон. И верил он, что сердце американца бьётся со столь же хлесткой силой. Фредерик возмущённо скрестил руки на груди и заносчиво вскинул голову. Играться с терпением Сергиевского было его любимым делом, ведь тогда их секс становился лишь страстнее. Их двоих это горячило до опьянения. Кровь вскипала вулканом. Анатолий сделал последнюю затяжку и ловко откинул сигарету в пепельницу. Тихое шипение от затухшего фильтра разнеслось по комнате сродни треску пожара. Сергиевский, не спеша приступать к активным действиям, расслабленно завернул рукава рубашки до локтей. Он с напускным раздражением мотнул головой и процедил: — Ты ведёшь себя плохо, Фредди. Трампер схлестнул брови к переносице и дёрнул плечами. Язык его тела стал лишь более ярким, хотя и ранее импульсивность и взрывной характер американца сквозили внешне. Каждый раз русскому так нравилось ловить даже малейшее искажение, что могло так много сказать о внутреннем состоянии партнёра. И со временем это стало выходить все инстинктивнее. Анатолий рассек американца взглядом. Он зеркально пересёк руки перед собой и приподнял голову. — К ноге, — грубым тоном рассек тишину с гортанным рычанием. От глаз Сергиевского не укрылась дрожь, пробежавшая по телу Трампера. Ухмылка чуть предательски не растеклась по лицу, но Анатолий, привычный к холодности, стойко уловил свое наслаждение. Ему тоже доставляло играться. А провоцировать Фредди было сродни забав с огнем. Столь же опасно до ожогов первой степени, но безумно соблазнительно. Потому что Трампер не просто ломался в ответ — он агрессивно ранил следом. Сергиевский с нетерпением изогнул бровь. Бывший шахматист привычно противился потакать, только бы не проломить свою гордыню. Если обычных псов дрессируют, мотивируя вкусным лакомством, то для Фредерика оное являлось одним — Анатолием. Ничего больше во всем мире не сравнить со сластью, которую американец испытывал от близости с русским. И Сергиевский прекрасно это знал. Потому ломкое шуршание кровати являлось лишь вопросом времени. Фредди поднялся и с решительностью подошёл к русскому, испепеляя острым взором. Анатолий явно видел злость в чужих глазах. От этого душа горела победным огнем удовольствия. Желание Трампера сорваться на Сергиевского четко прослеживалось в напряжении его тела, разжигающих взрывах в нефритовых радужках и сжатых до бела костяшках. И русского приятно поражало, что Фредди продолжал играть по их правилам. Иногда он и правда был хорошим мальчиком. — На колени, — сухо бросил Анатолий. Раскалённый воздух между ними заискрил. Американец едко рыкнул, скривился и своенравно вскинул голову. Злобное клокотание бурлило в его глотке, в тишине столь явно были слышны яростные взрывы мыслей. Манило сорваться на партнёра, потому что даже его недовольство вызывало дрожь. Однако Сергиевский вдруг резко сломил чужие плечи, заставил рухнуть на колени и резко мотнул за волосы ближе. Сжатый вскрик рассек комнату, сменившись утробным рычанием. Ледяной взгляд рассек Фредди напущенным раздражением. В отместку рука американца внаглую крепко перехватила бедро и сжала до ощутимого жжения. Это лишь сильнее заводило. В собственном теле становилось слишком жарко. Анатолий сдержанно сжал губы, вытянул их без улыбки и тягуче смял в пальцах шоколадные пряди. Он вязко погладил их и незаметно притянул ближе, терпеливо дожидаясь. Прошло несколько мгновений, и Трампер все же сдался. Прислонился щекой к русскому, хотя со всей показательной злостью фыркнул. Усмехнувшись, Сергиевский невольно смягчился. Сложно сопротивляться сердцу, когда в твоих ногах столь прелестный щенок. Он влюбленно запустил пальцы глубже в пушистый затылок. Шелк волос Фредди приятно разнеживал подушечки, а ощущать ответность было победой. Трампер прикрыл глаза и расслабил руку, ропотно погладил бедро. Ласка, такая желанная и манящая, разгоняла по телу мириады звёзд. И русский видел, как постепенно американец расслаблялся. Сознание покрылось туманом, словно дымка млечного пути. Но кровь до сих пор яростно сжигала артерии. Вмиг мысль о том, как Фредди изящно выгибается под ним, расшибла виски. Жажда увидеть, почувствовать его пронеслась колючей дрожью по спине. Сергиевский скользнул рукой ниже и провел по щеке. Пальцами он пронесся по тугим ремням, обрамлявшим такое чудесное лицо американца. Анатолию на миг даже стало жаль, что он не мог достичь всех нежных черт партнёра. Его манила мягкая кожа, осыпанная сейчас смущенной краской. Трампер был невозможно мил в любом своем обличии. Все же не сдержав довольной улыбки, Сергиевский поднял голову партнера выше и взглянул на него тем самым медовым взглядом. Сквозь их глаза в моменты откровения отражались все чувства, что скрывались в душе. И русский явно различал вожделение, которое разделял сам. Анатолий скользнул пальцами сквозь намордник и играючи оттянул нижнюю губу. Трампер тут же попытался клацнуть зубами, но ограничитель помешал. Хитро сощурившись, Сергиевский вдруг резко сцепил в руках мягкие волосы и легко рванул. Так, чтобы шею американца маняще разорвал молочный кадык. — Ты хочешь погавкать для меня? — русский улыбнулся и наклонился ближе. Фредди только раздражённо, пусть и сдавленно рявкнул в ответ. На это Анатолий просто не смог сдержать добродушного смеха. Смягчая Трампера, русский тут же невесомо поцеловал того в лоб. — Люблю тебя безумно, — рокотливо выронил шахматист, а затем потянул партнёра вверх. Фредди, как только оказался на ногах, раздраженно дёрнул Анатолия за ворот рубашки, а затем хлестко ударил кулаком. Он буквально распилил его взглядом и попытался впиться в само сердце, чтобы устыдить. Вот только оказался подхвачен на руки. Сергиевский легко понес Трампера к кровати, по пути расцеловывая открытую часть лица. И довольно расслышал чужое мурчание, не сумевшее сдержаться от чувствительности. Со всей аккуратностью русский уложил Фредди на кровать и в следующий миг расстегнул пуговицы. Он тут же ссыпался пылкими поцелуями на точёные ключицы, так ярко выделявшиеся сквозь бледную кожу. Анатолий до безумия обожал каждый сантиметр тела американца. Каждый раз русский с новой страстью пересчитывал губами звёзды родинок и нежил россыпь веснушек. И даже белесые шрамы от старой жизни его не отталкивали. Напротив — манили. Трампер был восхитителен. В своих мечтах Сергиевский и не представлял, что будет рядом с самим искусством. Американец лучше, чем античные статуи Греции, как будто сама природа наделила его безупречными чертами. Эти изящные изгибы хотелось касаться бесконечно, пока ладони не сгорят от жара. Пусть те обуглятся от горячности Фредди, Анатолий ни за что не отстранится. Ведь беззаветно, со всей искренностью любил. Спустя считанные мгновения, растянувшиеся по ощущениям до вечности, шелковая рубашка оказалась откинута прочь. Сергиевский без стеснения выводил узоры на граненых плечах, ловя в пальцах трепетную дрожь. Он сам уже был на пике и едва держался от желания вмиг заиметь Трампера. Вновь почувствовать упоительную тесность и жар, разносившие по его телу фейерверки наслаждения. И потому он звонко бряцнул пряжкой чужого ремня, рывком стянул брюки с бельем. Губы мягко коснулись набухшей головки члена, и Анатолию сшибло голову окончательно. Ведь Фредди совсем тихо, даже жалобно проскулил. Скованность его голосовых связок от перекрытого плотным ремнем подбородка вызывала целый спектр вспышек по телу. Сергиевский ощущал это сквозь касания, и оттого с довольством ласкал такое влекущее тело. Трампер убивал его. Разрывал сердце на клочья одной только своей яркостью, словно сверхновая. Однако желание раззадорить до самой предельной точки взбурлило в душе. Анатолий, спускаясь поцелуями по стволу, быстро перепрыгнул губами на внутреннюю часть бедер. Он кусал нежную кожу — Трампер чутко дрожал от нетерпения. Американец резко схватился за волосы Сергиевского и требовательно дёрнул обратно. Он с возмущением хрипло выдохнул и толкнулся пахом навстречу. Проблема, ставшая ключом их забав, — несдержанность Фредди. Ему всегда хотелось все и сразу, как можно быстрее получить будоражащий кайф. Зная это, Анатолий намеренно тянул. Русский беспощадно игрался с нитями нервов американца, потому что знал, что в итоге конец от этого станет только оглушительнее. А для Трампера он жаждал сделать всё, принести то разрывающее удовольствие. И все же Сергиевский вернулся, обхватил губами член и нарочито-неспешно заглотил. Он уже давно понял, как нравилось Фредди, потому стал медленно набирать темп. В голове оглушительно грохотал пульс, а собственный жар внизу живота побуждал действовать решительнее. Однако выдержанная советской закалкой натура русского брала над возбуждением верх. Анатолий скользнул руками вдоль бедер американца и обвел ладонями вздрогнувшие колени. Пульсация чужого члена впивалась в нёбо, но Сергиевский упорно принимал глубже. Тихие, сдавленные постанывания буквально разбивали его. Сокрушительно и на мелкие осколки. Фредди сминал в пальцах простыни, пока второй рукой в забвении перебирал короткие пряди на затылке Анатолия и жадно притягивал ближе. Тугость в гортани выбивала звёзды в глазах. Русский вдруг перехватил основание рукой и задвигал в такт, плавно ускоряя движения. Благодатью в ответ слышался такой сладостный голос американца. Снова и снова Сергиевский с ума сходил от того, насколько обворожительно стонал Трампер. И несмотря на закрытую пасть сейчас, он все равно протяжно выл. По позвоночнику Анатолия прокатывалась иглами дрожь. Собственный член неприятно упирался в жёсткую ткань брюк, но русский не останавливался. Только действовал все резче, потому что уже ощущал подходящий пик. Каждое его движение, даже слабое, разносилось по телу американца с оглушительной силой. Забота и ласка, смешанные с нарочитой резкостью заставляли едва ли не терять сознание. Сергиевский намеренно менял темп. Растягивал миг удовольствия, получая в награду сиплый скулеж. Фредди извивался в его руках. Хватка на затылке стала неожиданно грубой, и Трампер невербально потребовал больше. Рванул с такой силой, что из Сергиевского на миг выбило дух. Безудержное ускорение оглушало обоих. Американец выгнулся дугой, глухо простонал и блаженно нахмурился. Его тело сотрясало как в ознобе. Но вмиг Анатолий отстранился, рвано вдыхая воздух. Возмущенный всхлип вырвался из глотки Фредди. Он напрочь терялся в реальности, и неудовлетворение язвенно жгло. Жажда получить разрядку болезненно возносилась по позвоночнику. Весь словесный посыл, предназначавшийся Сергиевскому, читался на лице Трампера. Русский хищно облизнулся и взглянул на партнёра с ярым обожанием, а затем вдруг рывком заглотил ствол по основание. В уголках глаз вмиг выступили слезы. Принципиально не остраняясь, Анатолий втянул щеки и вступил в максимум своего темпа. Трампер сипло вскрикнул и бессознательно дёрнулся навстречу. Его руки сбито обхватили русского, стягивая волосы. Глотку жгло от трения, а сознание плыло рябью. Сергиевский сдавленно прохрипел и подхватил Фредди под поясницу. Американец метался на кровати, только трепетнее отдавался в чужие руки. Дрожь в ногах расшибла воздух. Вмиг стало жарко. Так горячо, что Анатолия повело. Трампер запрокинул голову, сладостно жмуря глаза, и с разорванным стоном кончил. Анатолий и не пытался отодвинуться — покорно сглотнул все. А затем влюбленно расцеловал нежную кожу у основания. — Ты меня сокрушаешь даже так, — сипло выронил русский. В голове стучал пульс. Действительность покрылась туманом, и Сергиевский видел одного только Фредди. Его Фредди. Самого драгоценного, самого лучшего и талантливого. Единственного на свете, ставшим для русского всем смыслом жизни. Анатолий нежно оставил последний поцелуй меж ключиц и приподнялся над американцем. Он со всей привязанностью взглянул в его глаза, ласково проводя рукой по груди. Трампер сейчас буквально сверкал. Жажда расцеловать эти манящие губы хлестко впилась в голову, но Сергиевский в последний миг сдержался. Только лишь с издёвкой коснулся губами плотной кожи намордника, на что тут же словил раздраженный взгляд. Это невольно вызвало незлобивую усмешку. Фредди был слишком милым, когда злился. И щеки его невозможно прелестно краснели. — Ты так прекрасен, когда недоволен, — Анатолий прищурился. А следом получил хлесткий удар по уху. Сергиевский ушибленно потёр его, однако мигом перехватил чужую руку и расцеловал ладонь. Он играючи прикусил палец и уронил взгляд на Трампера. Фредди сгорал. От несдержанности, влечения и распаленной злости. Ухмылка невольно расползлась по лицу русского, и желание сдерживаться исчезло. Испарилось прочь за секунду, и Анатолий яростно впился поцелуем-укусом в шею. Американец издал сиплый всхлип и крепко обхватил Сергиевского в объятия, не позволяя отстраниться. Горячность кожи оставляла ожоги на губах, ударяла искрами в самый мозг. И русский сбивчиво поспешил расправиться с пуговицами на своей рубашке, становившейся все более лишней с каждым мгновением. Одежда казалась жестоким пламенем, охватившим все тело, от которого срочно надо было избавиться. Как только Анатолий высвободил торс, Трампер с жадностью огладил любимый силуэт. Он всегда восхищался им. Это впивалось в душу русского, разбивало холодную сталь. Сергиевский млел от ловких движений рук американца, что неустанно вырисовывали хаотичные узоры. Хотелось под них подставляться, пускай острые коготки периодически царапали нежную кожу. А русский только сильнее таял. Он спешно стянул брюки прочь, откинув те куда-то на край кровати. Отодвигаться от Фредди даже на сантиметр казалось смертельным преступлением, но Анатолий все же сместился к тумбе. Он выловил из ящика тюбик, вернулся и заученно выдавил на пальцы смазку. Из губ Фредди вырвался нетерпеливый вздох, и американец требовательно дёрнул партнёра ближе. Молчаливая мольба наконец начать действовать читалась сквозь напряжённое тело. — Тебе стоит поучиться терпению, — Сергиевский прищурился и устроился удобнее над партнёром. Трампер только огрызнулся и приподнялся на локтях. На что русский мигом вошёл пальцами в разгоряченное нутро. Он стал плавно набирать темп в старании растянуть так, чтобы не причинить боли. Американец вмиг рухнул на кровать со сжатым вздохом. Недоступность родных черт больно жгла сердце, но вместо этого Анатолий уронил поцелуи на выгнутую грудь. Рассыпался на фейерверк родинок у ключиц, пока размеренно двигался глубже. Трампер тихо всхлипнул и порывисто дёрнулся следом. Русский прекрасно знал, что Фредди жаждал получить все сразу. До звёзд в глазах и помутнения сознания. Однако трепетная забота по отношению к любимому не позволяла резкости. Смятые, неразборчивые ругательства сыпались с губ американца. Противоречивость чувств настолько хлестко задушила его, что он просто терял контроль. Сергиевский замечал это в каждом порывистом движении, в том, как партнёр пытался выжать максимум из простого растяжения. И потому вскоре русский сменил пальцы на член, протяжно входя на всю длину. По телу Трампера стремительно разнеслась трепетная дрожь. Он жарко сорвал дыхание и просипел. Русский в ответ разнеженно огладил прекрасные изгибы тела, невольно надломился в обожании. Он отвлекал от пылких чувств внутри, остужая кожу частыми поцелуями. А после стал набирать темп. Звёзды разбивались в груди от пылких чувств. Горячность чужого тела сводила с ума и лишала всех связей с реальностью. Секундно становилось так хорошо. И то, как сладко ломался в спине Фредди, окончательно расшибало. Словно упав с самих Небес — такое же райское наслаждение. Но что было важнее: Трампер получал удовольствие. Всегда главной целью Анатолия было дать партнеру всю ту любовь, хрупко сохранённую им. Восполнить, хотя бы попытаться, зияющую дыру в сердце американца. Лишь бы сделать его по-настоящему счастливым. Пускай Сергиевский сам вскроет горло или войдёт в неистовый пожар — готовность отдаться ради Фредди пылала единственно яркой звездой. Любой приторный стон Трампера, даже столь заглушенный, слышался божественным звоном. Хрустальное дребезжание ребер под кожей от сбивавшей их диафрагмы ударяло в виски до помутнения. Жажда сцеловывать весь этот трепет, ловить каждый слом и дрожь заставляла Анатолия рушиться. Он неустанно опалял губами родную кожу, пока рьяно вбивался в нутро. Пульс разрывал вены по швам. В своем теле становилось слишком тесно от чувств, что раздирали внутренние органы лезвиями. Такое страстное единение с возлюбленным заставляло задыхаться, жадно глотать воздух. В очередной раз задев нужную точку, Сергиевский вырвал столь манящий голос. Он проникал в самые глубины разума, вызывал шторм и хаос внутри. Для Фредди хотелось сделать все. — Мой прекрасный, — хрипло выронил русский в иступленном восхищении. Трампер был самим идеалом. Казалось столь непозволительным оказываться с ним настолько близко. Анатолий вязко скользнул руками по изогнутой спине и рванул Трампера. Вжал в себя, пускай кожа плавилась от жара. Сердца обоих сокрушительно бились в унисон с безумным темпом. И тихий скулеж американца, завывающие стоны разбивали шахматиста вдребезги. Так, что не собрать. Сознание расходилось лоскутами, теряло все логические связи. Чувство эйфории, словно Сергиевский только что принял критическую дозу, захлестывало с головой. Фредди было так много и одновременно слишком не хватало. Русский яростно вбился по самое основание, участил темп до невозможного и сам сорвался на наслажденный стон. Столь громогласный сейчас, что его повело окончательно. Пальцы немели, тело сотрясалось от дрожи. Ощущение высшего пика пронеслось по телу взрывающимися фейрверками, разодрало иссохшее гордо. — Бля-ять! Анатолий резко выгнулся, хватаясь за бедра Трампера и натягивая на себя. Катастрофический жар пролился по нервам, и Сергиевский с упоительным рыком кончил. Всхлип вырвался с губ американца, едва он дёрнулся в ответ, испачкав животы с разрядкой. Разум русского вычистился до последних мыслей, оставив в себе лишь блаженную пустоту. Анатолий рухнул на кровать рядом с партнёром и тут же смял его в объятиях. — Обожаю тебя, — поцелуем в шею. В ответ Фредди что-то промурчал. Приятная слабость сквозила по его телу после столь бурного взрыва. Сергиевский на секунду глянул на любимого, а затем аккуратно приподнял его затылок. Он ловко расстегнул тугие ремни и избавился от намордника. Хлесткое чувство вины вмиг вспыхнуло в груди. Прекрасные черты лица оказались повреждены багреющими ссадинами. Плотное сопротивление беспощадно натерло молочную кожу. Вмиг Анатолий врезался поцелуем в нежную щеку, распалился прямо на месте. Сердце жгло от боли, когда осознание чужого дискомфорта разбило по вискам. И страх, что сейчас его просто оттолкнут прочь, жёстко резанул грудину. Руки мелко тряслись, сминая усталые плечи. Судорожное желание исчезнуть со стыда на месте стукнуло набатом. — Прости меня, — надломленно прошептал русский. А Фредди продолжал молчать. Он сверкнул взглядом, хмуря брови, и вдруг жадно впился в губы. Трампер изголодался по ним. Мстительно закусал их и обхватил Сергиевского обеими руками. По Анатолию резко пронеслась сокрушительная дрожь. Сердце пошло трещинами. И мигом он со всей охотностью ответил. Шахматист нежно перебрал в пальцах взмокшие пряди, прижал за затылок и услышал трепетное урчание. Любовь в душе схлестнулась с безумной силой. Оглушила так, что в ушах зазвенело. Реальность стала сравнима со сном. Но Фредди быстро вернул на землю, перехватил вновь свою язвенность и едко бросил в губы: — Ты ублюдок, Анатолий. Сергиевский в ответ лишь разнеженно рассмеялся и покорно ткнулся лбом в чужие ключицы.