Сборник драбблов

— Ты ёбнутый, Хоффман. — И тебе это нравится, иначе не... Крепкая пощёчина вынуждает заткнуться на полуслове. Марк облизывает губы, морщится от химического привкуса помады. Где Ларри раздобыл это говно? Сам же потом будет отплёвываться после поцелуев, придурок. Как можно на таких вещах экономить? Хорошо, что хотя бы покупка гондонов всегда была на Марке, с Гордона бы сталось купить какую-нибудь херь с клубничным запахом. — Мне это не нравится, — Лоуренс делает такой упор на первом слове, что это почти смешно. Ну, ему-то может и не нравится, а вот его дружку — очень даже, слишком уж красноречиво натянуты брюки в районе паха, — но это необходимость. Он обводит кончиками пальцев след от ладони, и это настолько нежно, что можно сблевать. Марку всегда хочется жёстче. Забыться на несколько часов, почувствовать себя выебанным и использованным, почувствовать себя жертвой. Лоуренс, как бы ни старался, не может ему этого дать. — Я понимаю. Даже сейчас, обнажённый, с горящим отпечатком руки на физиономии, с блядской красной помадой на губах, и слипшимися из-за туши ресницами, Хоффман чувствует себя хозяином положения. Он знает, что Ларри сделает только то, что было оговорено раньше, оставшись в привычных для себя рамках, не рискуя на предложенные эксперименты. — Будь хорошей деткой, и больно не будет. Это звучит настолько фальшиво, что Марк едва удерживается, чтобы не закатить глаза. Поддаётся, когда Лоуренс толкает его на кровать, и призывно разводит ноги. Приходится перехватить руку с подушкой, которую Гордон хочет подложить ему под поясницу, впиться ногтями в запястье, чтобы сделать больно. Чувствительный шлепок по бедру прилетает почти тут же, и Марк с тихим шипением запрокидывает голову. Помада сушит губы, нужно будет это высказать, но позже. Поцелуи Ларри мягкие и влажные, он греет ладонью шею Хоффмана, но не сжимает совершенно, перекрывания кислорода не допросишься. Вредно, видите ли, боится он. — Ты ведь хочешь? Чего сейчас Марк действительно хочет — так это съездить этому заботливому идиоту по морде. Если бы не хотел, то не позволил бы трогать себя, не терпел бы ласковые прикосновения к бёдрам, ожидая, когда Ларри потеряет над собой контроль, и оставит на них синяки. — Да. Марк не смотрит, как Лоуренс раздевается. Ему не интересно, ему бы урвать побольше своего извращённого удовольствия. Снова нежные поцелуи, на этот раз по внутренней стороне бёдер, тёплые губы на головке, очевидно провальная попытка сделать горловой минет. Хоффман впускает пальцы в светлые волосы, тянет, заставляя подняться выше, и целует уже сам, размазывая по губам Ларри эту дурацкую помаду, и чувствуя собственный вкус. — Трахни меня уже. И даже не думай опять нежничать, я готов. На лице Лоуренса прекрасно читается сомнение, и Марк тянет его к себе для очередного поцелуя, чтобы только тот не выдал ещё какую-нибудь фразочку, остужающую пыл. Он и правда готов, уж о чём, а о собственном комфорте никогда не забудет. — Давай. Марк тихо стонет, когда чувствует, как Ларри наваливается на него, входит, и мнёт пальцами бёдра. Останутся крупные синяки. Поцелуи становятся рваными, жёсткими, причиняющими боль. Они несколько раз стукаются зубами, и после этого Лоуренс спускается к шее. Кусает так, что Марка от неожиданности пробивает дрожь, и он почти сразу отвечает улыбкой, больше похожей на оскал. Вот так — хорошо. После оргазма Марк хочет, чтобы его не трогали. И уж тем более, чтобы не переворачивали на живот, не подкладывали подушку под бёдра, и не обрабатывали какими-то мазями синяки. Но он позволяет это Лоуренсу, терпеливо сносит поцелуи в поясницу, и делает вид, что уснул, чтобы только не услышать слишком откровенные признания. Ему это не нужно.