Меч, клубок и русалочий хвост

В окне на фоне высоченных каменных теремов ползают крытые телеги. Совсем без лошадей! От столба к столбу тянутся верёвки, как бельё сушить. Но так высоко, что, наверное, нет. Кто же так заберётся? Разве что птица. И ни листочка, ни травинки. Зато стены разрисованы большими дырчатыми листьями. На подоконнике ёж в гладком матовом горшке. Князь трогает иголки и с шипением отдёргивается, тащит пальцы в рот. Колдун подходит со спины и обнимает, сильными руками прижимая к себе. Нежность разливается в груди от того, какой он горячий и ладный весь, как нарочно для Князя выточенный. – Ты чего так рано вскочил, Дюш? – хрипловато ото сна гудит Колдун в самое ухо. Князь возится в его руках, разворачиваясь, и трётся носом о колючую шею чуть выше кадыка: – Да приснилось. Всякое. Колдун мелко касается губами щёк, носа, прикрытых век: – Страшное? – Интересное. – Уклончиво отвечает Князь, подставляя лицо под поцелуи. Колдун отходит к столу, тыкает в огоньки на железном сундуке, ставит под него две цветные кружки. Такой красивый, чуть растрёпанный, только из постели, щурится подслеповато. Князь не может насмотреться. Сундук чихает и льёт в кружки чёрную жижу, по комнате плывёт незнакомый бодрый запах. Колдун открывает высокий белый шкаф, оттуда льётся сияние, подсвечивая Колдуна, делая его ещё красивее. Из узкой коробки в руках Колдуна течёт в кружки ярко-фиолетовое молоко. – КНЯЯЯЗЬ!! КНЯЯЯЖЕ!! – машкин голос выдёрнул Князя из сна. Кораблик, покачиваясь, шёл в течении. Уже устье реки преодолел. Скоро дом. Машка ловко забралась на палубу и плеснула водой Князю в лицо, смывая отголоски странного сна. Внимательно его рассмотрела и вдруг потянула за ворот, присматриваясь. С той самой стороны, где Колдун листик приколол. Князь неудержимо покраснел, а Машка весело заявила: – Хорошо же вы с Колдуном подружились! – Подружились, – улыбнулся Князь в ответ. – А не верил ещё, что хороший, – подразнила Машка. Князь согласился, хороший, хороший Колдун. В городе подозрительно пусто. Птицы молчали. Хлебом не пахло. Может, рано ещё. За воротами дворца тоже необычно тихо. Всегда же хотя бы стража латами гремела или поварята с визгами носились между деревьями, тряся с них фрукты. Князь настороженно толкнул створку и застыл столбом. На крыльце, пригорюнившись, подпирая щёку кулаком, сидел Горшок. Вокруг него на крыльце, на дорожке, на траве, прямо на нём, на разложенных юбках, одна особо борзая даже на плече, сидели белки. Обыкновенные лесные белки. Хвосты, уши, глазки-бусинки. И много-много, прямо тьма, тыща, наверное. Князь вспомнил слова Колдуна про чувство юмора Великой Матери и начал хохотать как припадочный так, что живот свело. – Княяязь!!! – Завопил Горшок, подбирая юбки, побежал скачками, бросился Князю на шею и заревел, заливая рубаху слезами. Князь не мог остановить смех, но уже пополам со всхлипами, тоже сырость развёл, обнимая Горшочка изо всех сил. – Где же ты был!? – между рыданиями выл Горшок. – Мне было так плохо, тебя нет, в голове гусли играют! Думал, ты до Машки сходишь да вернёшься! А ты взаправду через лес к Колдуну пошёл! – Вдруг оторвался, хватая Князя за плечи, вгляделся в лицо, – он тебе ничего плохого не сделал? Не побил? Не проклял? Князь, утирая глаза рукавом, сквозь остатки смеха проговорил: – Ничего он мне не сделал. Он вообще парень, что надо. – Порылся в кармане, выуживая золотой жёлудь, – вот, подарок тебе передал. Пока на шее носишь, никакая пыль тебе не нужна. Горшок часто заморгал, заканчивая заливаться. Осторожно тронул пальцем блестящий бочок. Князь размотал золотистую ниточку: – Шею подставляй давай, щас излечим тебя! – Радость у Князя в голосе хоть на язык пробуй, такая пьяная. Горшок пригнул голову, Князь надел на него амулет. Мгновение ничего не происходило, а потом началась такая карусель, что ни одна ярмарка не видела. С треском и шипением белки стали по очереди сбрасывать шкурки и обращаться в людей. Князь увидел среди них знакомые лица и всё понял: – Вот вы окаянные! Сами носили! Круглобокая благообразная повариха, пряча мокрые глаза, запричитала: – Ну так плакал, так просил, говорил, последний раз, потом бросит. К ней присоединился хор горестных голосов: кому угрожал, кому плакал, кого обманом подговорил. Любимая Первая Фрейлина, размазывая слёзы только что сброшенной шкуркой, клялась, что больше никогда. Им вторили десятки голосов. Гул заполонил уши, виски заломило. Князь помрачнел на глазах и взялся за голову: – Это вы ВСЕ что ли!? – Вскричал Князь не своим голосом. Все затихли в страхе. Шутка ли? Никогда Королевского Шута таким разъярённым никто не видел. Самый весёлый человек в Королевстве. – Ну тише-тише, Княже, – шмыгая, пробасила Принцесса. – Они же не со зла. Это я всё. И утеревши нос богатым рукавом, звонко заговорил плачущей толпе: – Простите меня, люди добрые! Одурманен был! Себя не помнил! Но Князь меня спас! – Нашарив на груди жёлудь, потянул за нитку, показывая, толпа ахнула, – амулет волшебный добыл! Никакой больше дрянной эльфийской пыли в нашем Королевстве!! И, понизив голос, обратился к одному Князю: – И ты меня прости. В такое испытание тебя втянул. Князь обнял бестолкового своего друга и ласково сказал: – Прощаю я тебя. Это ты ещё не знаешь, что со мной случилось, – продолжил уже веселее. И вдруг вспомнил, – а Захар-то где? Его же оставили следить! – Да тут мы, – раздался голос от кухонного флигеля. Толпа расступилась, являя жмущихся к здоровенному слуге поварят, пажей, младших служек. – Я, как понял, что пыль Принцессе больше не достать, хехе, ушёл за детишками присматривать. Им же нельзя одним. А эти всё, тьфу, – Захар скривился, – в белок поперекидывались. Я с малыми остался. Даже огненную воду позабыл, столько забот свалилось. Стайка ребятишек постепенно отставала от Захара, узнавая в бывших белках родителей, нянек, учителей, все немного повеселели даже. Неожиданно от крыльца раздался хлопок, как половик кто-то резко встряхнул. Все туда обернулись. А там Король сидел собственной персоной, рядом шкурка беличья. – ВАШЕСТВО! – Закипел Князь, – это как понимать!? Вы-то куда? – А чё мне делать было? Я один остался! Он на меня знаешь, как насел!? Мочи не достало его стенания слушать! – Король перевёл дух и продолжил тише, – ну я и вызвал синичку. Маленькую совсем. – Король сложил пальцы клювиком, уточняя какую. Толпа старательно молчала, пока Король вставал, опираясь на Захара, и шёл к дверям во дворец. На пороге обернулся: – Шкурки собрать и в Дом Охотника отнести. Пусть шубу мне сошьют. Только двери закрылись, толпа с повизгиванием и похрюкиванием разразилась хохотом. Кто-то даже на траву повалился. Жизнь в Королевстве начинала возвращаться в привычную колею. Утро было погожее. Князь сидел на кровати в принцессиных покоях и болтал ногами, ожидая, пока фрейлины застегнут и причешут Горшка, чтоб идти на площадь с подданными разговаривать, выяснять, кому чего для счастья не хватает. В окно раздался стук. Фрейлины вздрогнули, Горшок испуганно изогнул брови. Окно-то в высокой башне. Кто сюда добраться может. Князь сверкнул глазами на Принцессу: – Если это опять синицы, – с угрозой начал он, – я тебя, Горшок, самого в пыль сотру. – И тяжёлым шагом пошёл смотреть. Фрейлины, шурша юбками, спешно удалились. Горшок горячо заговорил: – Да я ни за что! У меня же амулет, – Горшок аж гулко стукнул себя в грудь ради доказательства. Князь открыл окно, и на подоконник, хлопая широкими крыльями, грузно приземлился чёрный ворон. – Ягодка!! – Обрадовался Князь. Ворон царственно протянул лапу с привязанным письмом. Князь, волнуясь и путаясь в пальцах, развязывал шнурок. Горшок подкрался посмотреть и опешил: – Ё-моё! Ворона! – Вообще-то, ворон. Это разные виды, – веско уточнил Князь. – Горшочек, у тебя дохлой крысы случайно нет? – Ща! – Горшок зашелестел юбками, перебирая многочисленные потайные карманы, и, наконец, извлёк почётную крысу, хоть и поменьше, чем у Колдуна. – Ягодка, – заворковал Князь, – спасибо тебе, хороший. Вот, перекуси. Ворон слегка кивнул в знак благодарности и принял угощение. Князь с колотящимся сердцем непослушными руками разворачивал письмо. Горшок тёрся за спиной, заглядывая через плечо. Но, увидев зелёные вьюнки с листиками сердечком по краю, смутился и отпрянул: – Это там личное что-то у тебя, наверное. Князь потеплел щеками и улыбнулся, чуть ли не искря: – Наверное. Колдун писал ровным круглым почерком, что делал интересного. Как пытался воспитывать Кота. Чернильный след кошачьей лапы в углу листа, как печать, ставил крест на его попытках. Как попробовал воспроизвести князевский эксперимент с коровой и свёклой. Молоко пока светло-сиреневое. Нужно больше данных. Вспомни, пожалуйста, детали опыта. Как восточный тысячелетний маг рыдал как мальчишка, когда Колдун представил ему свой новый трактат об использовании в исцеляющих обрядах жизненных сил непорочных (в том числе, не полностью) юношей. Ещё выяснилось, что ворон Ягодка может читать и писать. Скрывал, потому что ничего интересного у Колдуна не происходило. Удалось наладить диалог, понять детали неудачного тёмного заклинания, из-за которого он застрял. Овца была, как минимум, не той породы и стрижена в полнолуние зачем-то. Дилетантский подход. Уже есть идеи, как расколдовывать. Князь воровато глянул на ворона, который невозмутимо терзал крысу на подоконнике. Ящерка очень скучает. Пыталась спрятаться в письме. Князь безотчётно погладил пальцем гладкую брошку у ворота. Внизу Колдун дописал зелёными переливчатыми чернилами: "Не уходи пока из города в героические походы. Очень хотелось бы встретиться с тобой снова и без скорбного повода. Ты ведь мне так и не спел".