Родная кровь

Блуждая по школьному коридору, Голод не сразу заметил, как быстро стемнело. А́лое закатное солнце, которое буквально несколько минут назад возвышалось над школой, сменила луна, освещая своим призрачным свечением уцелевшие коридоры. Прибывая в неком блаженстве от чувства насыщения слабостью, которое так великодушно подарил ему ангел, всадник направлялся к Чуме. Но перед тем как открыть дверь в её комнату, он решил покурить. Крепко затянувшись, Голод прикрыл глаза, задерживая дым в лёгких на несколько секунд дольше, чем это было необходимо, а затем шумно выдохнул, выпуская его на свободу. Ещё раз и ещё. Докурив до самого фильтра, он бросил окурок себе под ноги и втоптал его в плитку, ощущая лёгкое головокружение, вперемешку с горечью на губах. Решив больше здесь не задерживаться, всадник по хозяйски вошёл в комнату сестры, по пути стягивая с себя плащ, а после небрежно бросил его на кровать, словно это были его покои. Голод осмотрелся. Пусто. Из ванной комнаты отчётливо доносился звук льющейся воды, означая, что Чума принимает душ. Он подошёл ближе, касаясь тонкими пальцами закрытой двери и упёрся в неё своим лбом. Пару минут всадник просто стоял и о чём то думал, будто взвешивая все за и против, но в конечном итоге, всё же провернул ручку и без капли сомнения вошёл внутрь. Сняв с себя только обувь, Голод открыл запотевшие дверцы и шагнул в душевую. Тёплая и приятная телу вода, тут же намочила одежду, отчего та мгновенно прилипла к коже, полностью очерчивая все изгибы мужчины. Руки властно обхватили тонкую талию и стали поглаживать мыльное тело. От неожиданности Чума вскрикнула и попыталась развернуться, но сильные руки удержали её на месте, не давая этого сделать. — Испугалась? Услышав родной голос, Чума с облегчением выдохнула и уже спокойно ответила. — Да. — Неужели я такой страшный?! — рука всадника скользнула вверх по животу, обхватывая грудь всадницы, а вторая легла на её шею, мягко и нежно поглаживая. Чума опустила голову вниз и упёрлась руками в холодную стену, чувствуя как внизу живота предательски начинает тянуть, от быстро нарастающего возбуждения. Быстро… Слишком быстро… Она тут же поймала себя на мысли, что её тело слишком податливое в руках брата и даже если бы она захотела, всё сейчас прекратить, у неё бы просто не вышло. Изголодавшаяся и сошедшая с ума от ласк, голоса и жадного дыхания всадника, совершенно безвольная, словно кукла, неспособная его оттолкнуть, Чума без сомнения отдавалась в родные и сильные руки. Каждый сантиметр её тела, душа и разум, полностью принадлежат Голоду и он это знает, ровно как и то, чего она сейчас хочет. Нагло прочитав её мысли, Голод сжал ладонь на её шее, притягивая свободной рукой к своему телу вплотную, пресекая любые попытки от него отстраниться. Почувствовав мокрую ткань у себя на спине, Чума удивлённо спросила. — Ты что, в одежде?! — Да. А что то не так? — Нет, просто… — Хочешь, чтобы я её снял? «Дааа», — подумала про себя Чума, но затем быстро вспомнила про свою связь с братом и сразу себя поправила. — То есть… Твоя одежда… она же вся промокла… — Мне остановиться? — Голод влажно и пошло, провел языком по её скуле, нарочно задевая мочку уха, вызывая на чужом теле волну мурашек. В мыслях ответ «Нет, продолжай», а вслух лишь: — Да. Это будет твоим наказанием, за то что оставил меня одну. Голод лишь усмехнулся и обхватил бёдра Чумы, прижимаясь всем телом к её спине. Затем укусил за загривок и потёрся о её ягодицы, всем своим видом показывая своё сильное возбуждение, которое даже через штаны, ощущалось просто отлично. — В таком случае, я просто обязан перед тобой извиниться, — он снова прикусил нежную кожу на шее, но на этот раз чуть сильнее, чувствуя как маленькие капельки крови приятно сочатся из свежих ран. Чума изо всех сил старалась подавить регенерацию, чтобы не дать ранам быстро затягиваться, но всё было без толку. Тело отказывалось слушаться, полностью отдаваясь ощущениям, прикосновениям и ласкам, которые раньше были лишь больной фантазией всадницы. Сейчас всё это выглядело таким нереальным, неправильным, но обоим было глубоко наплевать. Снова укус, следом второй. Ещё и ещё. Голод старательно слизывал каждую капельку крови на нежной и израненной шее, пока руки поглаживали мокрое и красивое тело: руки, бёдра, ключицы, шею и грудь. Руки всадника беспорядочно блуждали по всему телу, наслаждаясь каждым его изгибом. От переполняющих ощущений, глаза Чумы закатились и она откинула голову на плечо брата, позволяя ему всё, что тот пожелает. — Пальцы или язык? Неожиданный вопрос всадника, заставил Чуму широко раскрыть глаза и даже задуматься, но только лишь на секунду. — Язык, — ответ прозвучал немного неуверенно, но Голода это ничуть не смутило. — Хм, хочешь чтобы я встал на колени? После такого вопроса, щёки всадницы покрылись румянцем, а тело начало нагреваться, предвкушая дальнейшие действия брата. В какой то момент, Чума уже начала сомневаться в сделанном выборе, решив поменять свой ответ, но Голод сразу прочитал её мысли и развернул к себе лицом, встречаясь с безумно возбуждённым и одновременно смущённым взглядом. Ни говоря ни слова, он прижал её спиной к холодной плитке и припал к губам. Поцелуй получился грубым, голодным и жадным, требующим больше чем просто ласки. Язык властно проник в её рот, нетерпеливо поглаживая стенки внутри, постепенно продвигаясь всё глубже и глубже, доставая почти до самой глотки. Из-за обильно льющейся тёплой воды, дышать вдвоём в тесной душевой кабинке, было ещё сложнее. Сознание затуманилось окончательно, а движения языков стали более быстрыми и ещё более требовательными. Разорвав поцелуй, Голод отстранился, наблюдая как тонкая нить слюны тянется из их ртов, а губы сестры распухли и покраснели от поцелуя. «Прекрасное зрелище» подумал всадник и опустился перед Чумой на колени. Закинув одну ногу к себе на плечо, он посмотрел на сестру, встречаясь с её затуманенным взглядом, а после стал нежно целовать внутреннюю сторону бедра. Одной рукой он придерживал ногу, а второй поглаживал живот и грудь, уделяя особое внимание затвердевшим соскам. Несмотря на получаемое удовольствие, Чума всё ещё сдерживалась, стараясь не издавать ни единого звука, но когда пальцы всадника коснулись её влажных складок, она всё же не смогла удержаться. Первый и неожиданно громкий стон сорвался с губ девушки, лаская слух Голода, чётко давая понять, что он действует правильно. Несмотря на свою неопытность, он старался доставить удовольствие им обоим, полагаясь лишь на свои инстинкты. Его палец, а точнее уже два, вошли внутрь всадницы, старательно поглаживая влажные стенки, пока язык нежно касается клитора, делая круговые движения и слегка надавливая, даря незабываемые ощущения как для Чумы, так и для Голода. Движения становятся всё быстрее, выбивая из её горла, всё больше стонов, вынуждая желать ещё большей заполненности и Голод это слышит. Чтение мыслей отлично помогает ему в этом деле. Всадник резко вытаскивает пальцы и отстраняется, оставляя после себя пустоту, слыша в ответ неудовлетворенное мычание. Подносит их к своему лицу и погружает в рот, тщательно слизывая с них все соки, а затем встаёт на ноги и подхватывает Чуму за бедра. Она мгновенно обхватывает его талию ногами и прижимается ближе, путаясь в его волосах, но это ничуть не мешает. Снова поцелуй, голодный и нетерпеливый, чётко сопровождаемый звуком расстёгивающейся молнии на штанах. Сердце всадницы бьётся как сумасшедшее, до последнего не веря в происходящее, но Голод быстро даёт понять, что это более, чем реальность. Сквозь шум воды, раздаётся сильный и громкий шлепок по мокрой ягодицы девушки, отчего она до боли прикусывает нижнюю губу брата, обильно заполняя их рты тёплой кровью. Голод улыбается в губы и Чума сразу понимает, что такая наглость с её стороны ему нравится. Она тут же цепляется руками за его мокрые волосы и сильно сжимает их, чувствуя на своих губах вибрацию и совсем неприкрытый стон удовольствия. Голова совсем идёт кругом, когда она это слышит, а её руки мгновенно перемещаются к брату на плечи, больно цепляясь ногтями через его футболку в бледную кожу. — Сними её, — голос Чумы дрожит, но звучит достаточно требовательно. Голод опускает её на ноги, позволяя снять с себя ненужную ткань, а после наблюдает как та летит за пределы душевой, словно ненужная половая тряпка. Штаны отправляются следом. Освободившись полностью от одежды, Голод дёрнул Чуму на себя, но она толкнула его в грудь, придавливая руками к стене, а после опустилась на пол, вставая перед ним на колени. Голод в ахуе округляет глаза, полностью отдавая контроль в женские руки, предвкушая дальнейшие её действия. Рука всадницы обхватывает твёрдый и пульсирующий, просто до неприличия член и делает пару пробных движений вверх вниз, а влажный и разгорячённый язык, аккуратно касается головки, с большим наслаждением слизывая предэякулят, внимательно следя за реакцией брата. Голод слегка качнул бёдрами, подаваясь вперёд, утыкаясь головкой в распухшие губы, будто ждёт разрешения, чтобы войти. И Чума разрешает. Одновременно с нетерпением и большим чувством наслаждения, Голод в экстазе прикрывает глаза, но затем быстро возвращает взгляд на сестру, смотря на неё сверху вниз с интересом, решая запечатлеть в своей многовековой памяти всё, что будет происходить дальше. Рот Чумы приоткрылся, погружая в себя возбуждённую плоть ровно на половину, слыша, как из чужого горла тянется приятное её слуху шипение. Помогая себе одной рукой, всадница медленно, но уверенно погружала член всё глубже, иногда останавливаясь и давая горлу привыкнуть, старательно расслабляя стенки. Спустя нескольких таких манипуляций, член всадника заходил уже полностью, отчего Голоду было сложно сдерживаться, чтобы не взять Чуму за волосы и начать трахать её по самые гланды. Однако долго ему ждать не пришлось. Обоими руками всадница схватилась за его бёдра и ускорила движения, погружая твёрдую плоть настолько глубоко, что кончик её носа касался лобка. Голод сразу подхватил ритм и одной рукой вцепился за волосы всадницы, двигая бёдрами ей навстречу, толкаясь полностью до упора. Из глаз девушки текут слёзы, а из плотно зажатых губ стекает теплая и вязкая слюна, превращая и без того прекрасный вид, в ещё более сексуальный. Голоду до безумия нравилось наблюдать за происходящим, ведь всё что он сейчас чувствовал и видел, было для него в новинку. Пальцы на ногах всадника, невольно сжимаются от переполняемого его удовольствия и он всё же прикрывает на секунду глаза. Ещё пару глубоких толчков и он резко вытаскивает пульсирующий член из влажного рта, больно сжимает его, сдерживая насильно подступающую разрядку. — Не так быстро, — в глазах всадника мелькает бесконечная похоть, а простая улыбка, вмиг сменяется на звериный оскал. Испытывая жёсткое желание пристроиться сзади, Голод поднимает сестру с колен и развернув к себе спиной, нагибает. Распухшие и красные губы расплываются в довольной улыбке и Чума нагло расставляет ноги пошире, заманчиво виляя бёдрами, будто бы приглашает. Большие ладони ложатся на ягодицы, крепко сжимают их, оставляя после себя тёмные пятна, а влажный язык плавно проходит вдоль всего позвоночника, вызывая мелкую дрожь в теле девушки. Член всадника становится просто каменным, в то время как у Чумы невыносимо ноет внизу живота, желая поскорее почувствовать, то самое чувство заполненности. Оба испытывают сильное возбуждение и желание, наконец ощутить друг друга настолько близко, насколько раньше им было даже страшно подумать, не то что мечтать. — Ты даже не представляешь, как давно я хотела тебя сучёныш, — Чума прогнулась в спине словно кошка и потёрлась о брата. Для Голода, это был словно спусковой крючок. Такому блядству просто невозможно было сопротивляться и он решительно пристраивается сзади, прижимая головку члена к горячему и влажному, просто до беспредела влагалищу. Голод без проблем вставляет с первого раза, упираясь в сестру до упора и замирает от накрывающих его с головой ощущениях. Перед глазами Чумы всё плывёт, она судорожно вдыхает горячий воздух и начинает двигать бёдрами, не давая телу даже привыкнуть, на что Голод мгновенно отвечает и двигается в ответ. — Блядь! Пошлые шлепки и громкие стоны мгновенно заполняют маленькую комнатку, напрочь стирая шум от воды и всего остального, глубоко погружая всадников в отдельный от всего мира — мир греха. Толчки Голода становятся глубже и резче, неумолимо ускоряя их темп. Крики всадницы режут слух, стремительно наращивая свою громкость, но для Голода это только в награду. — Громче, — он злобно улыбается и проводит рукой по спине, слегка царапая кожу, срывая с любимых губ ещё больше стонов и жалобных всхлипов, из-за чего Чума решает прикрыть рот рукой, но Голод быстро хватает её за запястье и уводит руку назад. — Я хочу слышать каждый твой писк, крик и стон, — всадник резко выходит, разворачивая Чуму к себе лицом и так же быстро подхватывает за бёдра, усаживая обратно на свой член. Снова несдержанный выкрик, который тут же глушат родные губы. Руки всадницы без разбора блуждают по телу брата, не в состоянии остановиться на чём то одном, в то время как чужой язык снова скользит в самую глотку, не давая вдохнуть. Темп ускоряется и Голод едва заметно решает сдвинуть сестру, находя тот самый угол, от которого у Чумы сносит крышу. Её ноги начинают подрагивать, чувствуя наконец приближающуюся разрядку. Она крепче сжимает их вокруг талии брата и мычит ему в губы, получая в ответ наглую и самодовольную улыбку. — Рано. — Голод… — Рано. — Пожалуйста… — Чёрт! Продолжая двигаться внутри всадницы, Голод всё ещё сдерживался, но когда она сжала его внутри, перед глазами всё потемнело. Влажные стенки давили и искушали. Стало настолько узко, что Голод слегка дёрнулся, готовый вот вот закончить. Поняв это, Чума откинула голову назад, чуть чуть отстраняясь, давая брату как можно больше пространства. Но всадника такой конец не устраивал. Он насильно прижал её к своему телу, жадно сминая губы, а затем с громким стоном излился внутрь сестры заполняя её всю, без остатка. От таких ярких и дьявольски приятных ощущений, Чума кончила следом, с не менее громким стоном. Она нежно обняла брата и уткнулась ему в шею, совсем обессилевшая, не имея возможности унять свое тело, которое продолжало трястись и испытывать огромную волну наслаждения. Дыхание Голода было тяжёлым, но он всё ещё продолжал удерживать сестру на руках, будто бы боялся её отпустить, в таком состоянии. Член всадника всё ещё был внутри и продолжал сильно пульсировать, продлевая обоим приятное послевкусие. Спустя пару долгих минут, Голод аккуратно вышел из всадницы и поставил её. Коснувшись пола, Чума слегка покачнулась, но устояла, а затем свела ноги вместе, ощущая как из влагалища вытекает горячая сперма. Ощущение было весьма непривычное и даже немного приятное, но вслух она не произнесла ни слова. Наконец отдышавшись, Голод приблизился к сестре и нежно, насколько он только мог, поцеловал её в губы. — Я уже говорил тебе, но хочу сказать ещё раз. Голод уже раскрыл рот, но Чума быстро заткнула его поцелуем, боясь услышать те самые слова, о которых она так мечтала и даже хотела сказать сама. Наверное, она просто была ещё не готова. Голод не стал настаивать, ведь он прекрасно её понимал. Для таких как они, любовь была под запретом, ведь всадники не должны испытывать подобные чувства, иначе… Быстро отметая плохие мысли, Голод протянул руку к полке и взял гель для душа, выливая его на мягкую губку. — Позволь, я за тобой поухаживаю. Чума покорно повернулась спиной, ощущая как мягкая, с большим количеством пены губка, скользит по всему телу и нежно массирует, оставляя на коже приятный аромат каких то цветов. Да и не важно каких, всадников сейчас это мало волнует. Несказанные слова так и висят в воздухе, ожидая, что их наконец то озвучат, но всадники упорно молчат, посчитав, что все слова сейчас просто излишне. Под шумные звуки воды, они наслаждались друг другом и кажется не капли не жалели о содеянном. «Ты — самое лучшее, что когда либо случалось со мной.»