Записки Ивана Брагинского

Прошло столько лет, а я до сих пор слышу их голоса. Голоса тех, кто отдал жизни за светлое небо для потомков. Во сне я вижу мужчин и женщин, с которыми был тогда на фронте, с которыми работал в тылу на заводе, с которыми лежал в госпиталях, которых после хоронил... Я вижу маленьких детей, которые потеряли родителей и остались в одиночестве. Жаль, что их лица уже стёрлись из моей памяти, всё же моя жизнь слишком длинная, чтобы запомнить все мелочи. Но я, Их Русь-Матушка, сберегу память о каждом своём ребёнке, падшем во время войны... На фронт я отправился сразу же после нападения Германии на Брест, в тот же день. Помню как правительство на отрез отказывалась меня отпускать туда, но я чувствовал своей душой, что должен быть там, куда через несколько дней направятся тысячи моих русских ребят. Не мог я просто сидеть здесь, пока там убивают мой народ. ЦК КПСС хотели, чтобы я выступил послом в Германию. Но для меня было очевидно, что бодаться с Людвигом было бесполезно - его мозги были промыты нацисткой пропагандой, да и немецы всегда подчинялись своему правительству. Так что спустя час беседы Генеральный секретарь дал мне разрешение уехать на фронт и заниматься "тем, что действительно необходимо для страны". На фронте было страшно, но не мне. Не первая и, к сожалению, не последняя война на моей памяти. С самого детства я жил в войнах. Но вот ребятам было страшно. Молодые парни, кто-то постарше, храбро защищали, совсем неумело держа винтовки, но в глазах каждого из них я видел страх, простой и такой естественный для людей. Я помогал им как мог, учил обращаться со снарядами, отдавал свой хлеб и воду, закрывал их своим телом, ведь мое бессмертно и вечно, а у них оно одно, хрупкое и слабое. Время шло быстро и немцы наступали. Нам приходилось отступать. Это было больно, я чувствовал, как горела моя родная земля, своим телом. Через какое-то время меня перебросили в Смоленск, город с длинной историей, нагло уничтоженной фрицами. Но город стоял стойко, закрывая собой путь к моему сердцу, к Москве. Тогда я не жалел фашистов и предателей - убивал сразу же, без жестокости и лишней боли. Но немцы не дремали и пусть их "Барбарос" провалился, на смену пришёл "Тайфун". Когда пал Смоленск, я получил известие о взятие Ленинграда в блокаду, которая пошатнула меня ещё сильнее. С тех пор я вовсе перестал спать, ведь во снах я видел только ужас, с которым столкнулись мои люди, и слышал плач сотен детей и женщин. До Москвы оставалось несколько десятков километров. Здесь становилось страшно даже мне. Мне хватило французов. Я не смогу смотреть на то, как эти ублюдки выжигают и бомбят моё сердце. В ход пошли мои личные нечеловеческие силы. Я специально отбивался от своих ребят, чтобы никто не видел как и с какой жестокостью я убиваю немцев. Но о пощаде никто из них не молил, поразительная преданность. Во время одного из обстрелов я словил осколочный снаряд, сказался и недостаток сна и страх за своих парней. Так я и покинул линию фронта, когда мои дети остались там погибать. Меня отправили в госпиталь в Свердловск. Было больно оставлять ребят там, за две тысячи километров, но ничего поделать я не мог. В госпитали обстановка была не такая мрачная, как я ожидал. Мужики пели, играли, кто мог, даже пытались танцевать, кому становилось легче. К нам приходили пионеры и октябрята. Они пели нам песни, читали стихи и всеми силами старались нас ободрить. Меня дети возлюбили сразу же, я рассказывал им много историй, не только с фронта, но и мирной жизни. С интересом эти истории слушали и мои товарищи по оружию. Кто выздоравливал, не раздумывая езжал обратно на фронт. Раны мои зажили быстро, к удивлению врачей, но слабость от потерь моего народа, терзала сильнее любой пули или яда. Отправляться обратно было бессмысленно, я бы стал для товарищей просто обузой. Но сидеть без дела Я тоже не мог. Поэтому как только смог выписаться отправился на новоиспечённые местные заводы, где мужиков не хватало совсем, а от того молодым девчонкам приходилось трудиться. Я быстро влился в дело, моих сил оказалось недостаточно. Тогда я понял, насколько тяжкий труд в тылу моей страны. Иногда я писал сестрам письма, они стали партизанками, и прятались в тылу врага. Фашистов они тоже не щадили. Оля писала чаще, её почерк стал страшно дёрганным, сквозь письма, я видел, как она страдала - её народ терзался в концлагерях, а Киев - родной для неё город - пал в котле. Вернулся я на фронт, когда немцев отбили от Москвы. Долго думать не пришлось и отправился я в Ленинград. Там люди нуждались в поддержке, как никто другой. Добирался я туда по льду Ладоги. Помог мне Генерал Мороз, мой верный союзник, укрыв меня и моих ребят в страшном буране. Немцы не смогли даже самолёты поднять. По приезде я увидел мертвый город. Мне казалось, что я ошибся, что приехал не туда. Но когда я увидел замаскированный Зимний дворец, сомнения отпали. Город Имперских амбиций стал ловушкой, для мирных людей. Несколько часов спустя я услышал тревогу, люди стали торопиться в бомбоубежища, перешагивая через свежезамерзшие трупы. Помню, как во время этого ужаса спас нескольких раненных, оттащив их к подвалам. Жизнь в городе, который был моим Имперским домом, стала ещё более невыносимой, когда я увидел очередь за хлебом и то, сколько грамм выдавали. А поставок становилось всё меньше, еды катастрофически не хватало. Я знал, что людям нужно жить... А вот моя жизнь зависит только от их. Всё-таки я родился из снега и вечной мерзлоты, а потому и снег поможет мне быстро восстанавливаться. Я срезал с себя плоть, иногда до костей, вспарывал живот и доставал органы, варил их в суп и кормил детей, стариков, женщин и солдатов. Все думали, что это мясо с трупов, такое уже стало обыденностью, как и поедание домашних животных. Но моё мясо гораздо питательнее, да и жить без еды я могу долго, не худея. Я делал всё, чтобы город хоть как-то выжил. Через больше чем полгода меня перекинули на Юг, в Сталинград. Город погибал под обстрелами как и другие, но стоял ровно, солдаты обороняли его так отважно, что моё сердце разгорелось с неимоверной силой, что позволило мне усилить свой дух русского народа. Не смотря на потери с каждым новым днём я крепчал и знал, что победа всё ближе и ближе. Мы с ребятами отстаивали каждый дом. Ещё через полгода Сталинград был отбит от фашистов. Тогда мы начали контрнаступление, очищая село за селом, город за городом от нацисткой гнили. Мы шли пусть и медленно, но уверенно. Что я запомнил особенно, так это музыку на фронте. Я часто играл мужикам на гармони, а один раз даже смастерил балалайку из подручной древесины. Мы пели всё, что когда либо слышали. Катюшу, Прощание славянки, Москвичей, Землянку, Синий платочек, Смуглянку, моей любимой была Темная ночь. Во время песен мы становились настолько близки, будто мы одна семья и росли всю жизнь. Хотя от части так и было, ведь они все мои дети - дети Руси-Матушки, Родины матери. Но что ещё мне чётко запомнилось, так это попытка изнасилования, и не абы кого, а моей родной сестры. Мы встретились с ней, когда наши войска освобождали территории Западной Украины. Я был занят готовкой, пока мужики кричали, что поймали немецкую партизанку и выкрикивали всякую пошлую дрянь, которую я почему-то пропустил мимо ушей. Я услышал как девушка закричала от боли, пока несколько мужиков её насильно раздевали, держа за горло. Невольно я обернулся на звук и встал. Оля зависела меня и завопила "Ванечка, Ванюшка, братец!". Мой мир резко рухнул от понимая, того что могло случиться. Я быстро бросился расталкивать мужиков, кому-то зуб выбил, кому-то сломал нос, но закрыл сестру от этих "зверей". Я помню, что кричал им, что они хуже нацистов. И только тогда понял, что на моих глазах не раз уже насиловали девушек, но я пропускал это мимо себя... Так отвратно я себя никогда не чувствовал... Помню ещё Феликса истерзанного и измученного, я понимал, что и сам частично виноват в его таком состоянии. Пусть мы всегда не долюбливали друг друга, но он даже не попросил извинений, а просто встал на мою сторону и дальше мы сражались плечом к плечу. Взятие Берлина оказалось таким желанным. Я помню как вогружал флаг Советов над Рейхстагом. Как исполнял на этой же крыше на скрипке гимн Советского Союза. Помню Людвига, его глаза потухли и были почти серыми. Он нисколько не сопротивлялся силам союзников, также как и Гилберт, закрывавший младшего брата своим телом. Впервые за столько лет я был рад видеть Артура, Франциска и Альфреда. Моя война кончилась хорошим концом. Все лица я уже не помню, но помню миллионы голосов, которые звучали в унисон ради победы. И их желание исполнилось, а я сохраню их песню сквозь года, ради мира во всём мире. Прощайте дети, положившие свои головы ради Отчизны. Ваша Матушка Россия.