Мистер Доу

                                                                                                                                                                   И то, что было — набело.                                                                                                                                                                                Откроется потом.              Май 2002 года Гермиона медленно шла по едва видимой ночью тропинке, ведущей к одному из самых загадочных кромлехов Соединённого Королевства. Грейнджер намеренно создала точку порт-ключа подальше от места, где собиралась воплотить в жизнь последний этап своего плана. На случай, если кому-то всё же придёт в голову искать её... По горячим следам. За спиной Гермиона чувствовала чужое молчаливое присутствие. Именно присутствие — несмотря на то, что впереди и позади, кроме изумрудных полей, не было ничего, несмотря на то, что вокруг была абсолютная тишина, Грейнджер не слышала ничьих шагов. Только собственные. Впрочем, и те тонули в пригибающейся к земле траве, кажущейся малахитово-сизой в бархатной темноте и скрадывающем лунном свете. Время будто текло здесь совсем иначе. Если и вовсе не исчезало, как единица измерения. И всё же, чем чётче Грейнджер видела впереди тёмные силуэты исполинских камней, чем ближе становился Стоунхендж, тем меньше этого времени оставалось у неё для сожалений. И тем спокойнее становилось на душе. Несмотря ни на что. Когда же Грейнджер, наконец, присела на каменный алтарь в центре волшебного круга, сомнений не осталось вовсе. Только мягкая, тёплая тоска и уверенность, что выбранный ею выход — лучший из существующих. Не самый правильный, возможно — разрушительный, но всё ещё лучший. Следующая за Гермионой тень опустилась на холодный камень рядом. — Ты можешь простудиться. Гермиона невольно улыбнулась, прикрыла глаза, подставляя усталое лицо лунному свету. Бледные веснушки стали ярче. — Скоро у меня будет такое соседство, что холодные камни Стоунхенджа будут казаться не очень внушительной угрозой моему здоровью. К тому же... Ведь я волшебница. Пока что. Пока что. Но согревающие чары действительно никто не отменял. А потому Гермиона взмахивает палочкой, чувствуя согревающее, мягкое тепло. — Там будет холодно? — Там будет океан. — Океан хранит много секретов. Сохранит и твой. Гермиона немного помолчала, чутко прислушиваясь к магии места, в котором оказалась. Стоунхендж был одним из немногих памятников архитектуры, принадлежавший и магглам, и магам. Был местом веры для одних и местом силы для других. Существовал вне времени, почти вне пространства, навсегда сохраняя и преумножая всё, что люди вкладывали в него вне зависимости от того, содержала ли их кровь хоть каплю магии. Стоунхендж умел хранить секреты не хуже океана. — Я долго думала, прежде чем выбрать именно Стоунхендж. Была в Аббатстве Уитби. В лесу Эппинга. Обошла всё, что значимо для Магической Великобритании. Всё, что имеет особенное магическое поле. Но мы здесь. Тонкие пальцы невесомо коснулись капюшона. Грейнджер снова почувствовала на себе внимательный взгляд светлых глаз и повернулась, чтобы оказаться лицом к лицу со своей "тенью". — Потому что в похожем месте для тебя всё закончилось в прошлый раз. Так тебе казалось. Или началось. Всё зависит только от точки зрения. Гермиона почувствовала, как сердце пропустило удар. Грейнджер на мгновение сжала пальцами переносицу. — Кажется, я так спешу, что забыла о твоём участии в тех событиях уже сейчас. — Одиночество мне не грозит. Впрочем... Нас было семеро. Теперь на два меньше. А скоро станет на три. И это не считая тех, кого зацепило только последствиями. Гермиона резко вскинула на Луну взгляд, невольно крепче стиснув зубы. Всмотрелась внимательнее в безмятежное, задумчивое лицо. И не нашлась, что ответить. Если бы это был кто угодно другой, Грейнджер приняла бы прозвучавшие слова за издёвку. За колкость. За едва ли не жёсткий удар, но нет. Луна всего лишь констатировала факт. — Я исчезну и тогда вся эта история, наконец, подойдёт к концу. Никто больше не пострадает. — История закончится для тебя, Гермиона. Нотт, я, Забини и Паркинсон останемся здесь. Разбираться дальше. Это не часовой механизм. От того, что одна или две шестерёнки прекратят своё вращение, стрелки не прекратят бег. — Ты будто винишь меня в том, что... Это был один из немногих случаев в жизни Грейнджер, когда слова не находились. Или не хотели быть произнесёнными. Как охватить всего лишь словами всё, что им пришлось пережить? Полумна улыбнулась ей мягко и печально. — Ты можешь влиять на очень многие вещи, Гермиона. Но человек не властен над своими чувствами. И тем более над чувствами других. Поэтому ты не права — я ни в чём тебя не виню. Это было бы глупо. Просто мне грустно, что всё случилось именно так. Со всеми нами. Даже с Теодором. Гермиона отвернулась, нервно прокручивая в руках палочку. Полумна была права. Полумна была тысячу раз права, но Грейнджер не могла не думать о том, что всё могло сложиться совершенно иначе. Что если бы хоть раз она приняла другое решение, жизнь семерых людей потекла бы по совсем другому руслу. Никого не настигла бы смерть. Никто не пропал бы без вести. Великий Салазар, да она сама могла бы уже быть замужем за Уизли и воспитывать их с Роном первенца. А с другой стороны — не была ли она чересчур эгоцентрична, взваливая всю вину на себя? — Он называл то место Солнечным Садом. Несколько минут назад всё было правильным и взвешенным, а теперь Грейнджер чувствовала, как руки мелко дрожат и виновата во всём только она сама. Вздумалось пофилософствовать и поделиться нежной ностальгией? Рассыпаться в сентиментальности? Ну так получай, Грейнджер. Прими свою вину ещё раз. — Наверное потому, что ты ожила именно там впервые после... Грейнджер судорожно вдохнула, задушенным звуком невольно прерывая Лавгуд. Раз, другой, третий. Вдохнула, забывая, как выдыхать. А потом вдруг сломалась. Наконец-то сломалась, оплакивая всё, что уже потеряла и всё, что ей только предстояло потерять. Потому что Луна случайно попала в точку. Случайно ли? * * * Сентябрь 1998 года — Ты меня отвлекаешь. Гермиона напряжённо сдвинула брови к переносице и развернулась на все сто восемьдесят, встречая взгляд серых глаз. Почему-то Грейнджер знала, кого увидит на пригорке ещё до того, как повернулась к фигуре лицом. Невольно вскинула подбородок, вытягиваясь звонкой струной и всем своим видом демонстрируя... Чёрт его знает, что. Готовность встретиться в очередной перепалке? А будет ли она уместна теперь? Будет ли вообще? Война всех вымотала. Втянула в шторм, швырнула об скалы и выбросила на берег рыбами с перебитыми хребтами. Жабры ещё работают, вода в приливе касается головы и хвостового плавника, жизнь плещется рядом — надо только извернуться и нырнуть, снова в море, океан, хотя бы в жалкую речушку. Но они рыбы с перебитыми хребтами. Всё, на что им остаётся надеяться сейчас — так это на то, что волна сама как-нибудь вернёт их к жизни. Или что хребет срастётся прежде, чем они умрут окончательно. Перепалка с Малфоем была бы привычной и правильной. Пожалуй, перепалка вернула бы им часть прошлого, в котором не всё было спокойно, но в котором хотя бы было ясно, как жить и что делать дальше. Пусть иногда казалось, что это совсем не так. Но Малфой не делает ничего, за что Гермиона могла бы зацепиться. Не кривит презрительно тонких губ, не щурит серых глаз, не дёргает раздражённо плечом, в свою очередь демонстрируя, как неприятно ему находиться в её обществе. Хотя дело, наверное, в том, что Малфой оказался в числе проигравших. В том, что его семья всё ещё под следствием. В том, что теперь он оказался на месте Гарри на четвёртом курсе. На месте, где ему не верит никто, что бы Малфой ни говорил. Гермионе почти физически хочется, чтобы Малфой сделал хоть что-то. — Ты что-то ищешь? И Грейнджер сникает, застигнутая врасплох простым вопросом, заданным абсолютно нейтральным тоном. Малфой не грубит, его голос не сочится ядом. Созерцательная усталость снова ложится на плечи уже героини войны знакомым грузом. Вспышка оживившего её напряжения неумолимо гаснет. — Нет. Пытаюсь починить. Часть Хогвартса и примыкающих к нему территорий всё ещё была в руинах и нуждалась в восстановлении. Вернувшиеся студенты по мере сил и возможностей помогали замку обрести прежний вид. И пусть внешне это даже удавалось, внутренняя магия, многочисленные чары были разрушены и далеко не всё работало так, как надо. Пострадал и Каменный круг. Круг был для Грейнджер особенным местом. Иногда она искала у огромных камней утешения и покоя. Гермиона знала, что Круг был здесь ещё даже до появления Хогвартса. Возможно, маги, жившие до них, хотели сделать место силы, подобное Стоунхенджу. Возможно, раньше каменных кругов было просто куда больше, чем магглы или маги могли вообразить, просто сохранились далеко не все. А возможно, на самом деле не было ровным счётом ничего и Каменный круг был всего лишь останками башни, стоявшей на этой земле раньше. Так или иначе, Грейнджер хотелось просто... Попробовать отстроить всё заново. Попытаться вернуть тот покой, который она здесь испытывала. Те эмоции, которыми питало её это место. Только однажды эти эмоции были негативными. Тогда Гермиона разбила Малфою его высоко задранный нос. Гермиона невольно вскинула на блондина взгляд, вспоминая об этом неприятном для него факте. Но лицо слизеринца по-прежнему ничего не выражало. Он просто стоял и продолжал смотреть на неё всё так же нейтрально. — Репаро не сработает. Это не разлетевшиеся булыжники замковых стен, Грейнджер. Это фактически одно из мест силы самого Хогвартса. Каменный круг питал магическое ядро замка. Ты не знала? — В "Истории Хогвартса" об этом ничего нет. А вот теперь его лицо дрогнуло. Малфой едва заметно шевельнул бровями и взглянул на Гермиону так, что невольно мысленно гриффиндорка обругала себя последними словами. Мало ли чего нет в "Истории Хогвартса", в конце концов? О некоторых тайных ходах там тоже не было ни слова. А ведь они существовали. Но нет, именно "Историю" Грейнджер использовала в качестве аргумента и теперь вынуждена прикусить язык, смутно надеясь, что Малфой не станет использовать это для издёвок. Или подсознательно пытаясь дать ему повод? Но Малфой не стал. — Потому что искать нужно не там. — Тогда где? У них складывался диалог. За всё время не прозвучало ни одного оскорбления, не было брошено ни единого колкого слова. — Грейнджер, я похож на справочник? Гермиона сжала пальцами переносицу, устало помассировала точку между тёмных бровей, прикрыв глаза. Сделала глубокий шумный вдох и медленный, очень тихий выдох. Подняла глаза снова, встречаясь взглядом с этим человеком. Никогда не делай преждевременных выводов, Грейнджер. Никогда. — Нет. Ты похож на того, кто мог бы сделать что-нибудь хорошее, чтобы исправить ошибки прошлого. Она достала его. Грейнджер понимает это по тому, как пронзительно сверкнули глаза Малфоя и только сила воли не даёт ей сдвинуться с места, отступив на шаг назад. Он был обжигающе-яростен. На мгновение, на жалкую секунду, но Малфой ожил. Грейнджер сделала для него то, чего хотела для себя сама — вернула им прошлое, в котором хоть что-то было определённым. Противостояние крови и разума. Но Малфой берёт себя в руки и не тянется к палочке, спрятанной в рукаве мантии. — Вряд ли один вежливый ответ обелит мою репутацию, Грейнджер. — Ты мог бы хотя бы попытаться. И я не о таком хорошем, Малфой. — Лимит исчерпан. Я уже ответил вежливостью МакГонагалл, когда она попросила тебя найти. — Зачем? — Исчерпан, Грейнджер. Полы его мантии очерчивают плавный полукруг, когда он быстро и одновременно спокойно разворачивается, ставя точку в их диалоге. Грейнджер молча поправляет ворот собственной мантии, выжидает минуту и только после движется по той же дорожке в сторону замка, ощущая, что было в их диалоге что-то смутно неправильное. * * * Май 2002 года Неправильной в их диалоге была неожиданно отзвучавшая откровенность Малфоя. Один вежливый ответ не обелил бы его репутацию, верно. Но Малфой искал способ вернуть честь собственной семье и практически признался в этом Грейнджер. Очень тонко, очень завуалировано, но признался. Потому что он был уставшим. Растерянным. Одиноким. Потому что в тот момент у них не было никого ближе друг друга. Никому не известно о тебе больше, чем заклятому врагу. Грейнджер сотрясается в беззвучных рыданиях, чувствуя на плечах мягкое тепло чужих ладоней. Лавгуд не привлекает её к себе, не спрашивает, что случилось, не предпринимает попыток успокоить. Луна делает лучшее, что может в этой ситуации — даёт Грейнджер выплакать своё горе и вину, избавиться от них ещё и вот так. Секунды обращаются в минуты, но не успевают превратиться в часы. Слёзы высыхают быстрее, чем Гермиона могла бы надеяться. Под конец она делает новый глубокий вдох и на этот раз не забывает выдохнуть. Медленно вытирает тыльной стороной ладони щёки. Вытягивает скрученную верёвку позвоночника и мягко выпутывается из рук Лавгуд. Луна и не пытается её удержать — ладони соскальзывают легко. — Я всё подготовила. Всё, что тебе нужно будет сделать после — активировать порт-ключ. И уничтожить... — Я сделаю всё, как нужно, Гермиона. Грейнджер медленно кивнула. Полумна поднялась с алтаря и застыла рядом. Гермиона вытянулась вдоль камня. Хрупкая и маленькая храбрая девушка, в третий раз решившаяся перевернуть мир собственными руками. Вывернуть жизнь наизнанку во имя всеобщего спокойствия. Принесёт ли это результаты? Луна не была в этом уверена. Но, глядя в действительно спокойное теперь лицо Гермионы, понимала: главное, что в своём решении уверена сама Грейнджер. Лавгуд наклонилась и осторожно провела вдоль тела Гермионы палочкой, обновляя согревающие чары. Им предстояла безумно долгая ночь. — Палочку, Гермиона. Древко из виноградной лозы исчезает во внутреннем кармане тёмной мантии Полумны. — На что это будет похоже? — На сон. Память не будет утрачена полностью, но и не останется с тобой. Будут стёрты лица, будут стёрты имена. Но останутся события и эмоции. Правда, не все. Ты будешь знать, что с тобой происходило и кем ты была, но не будешь помнить, с кем ты была. Это и станет твоей страховкой. Ты не узнаешь никого, даже если столкнёшься с человеком из прошлого лицом к лицу. Даже если назовёшь своё имя. А магия, которую мы вплетём с помощью Стоунхенджа, не даст узнать тебя. Только если ты сама не захочешь открыться. Но ты ведь не захочешь? — Почему ты решила стать Стирателем Памяти? — Грейнджер остаётся отвечать вопросом на вопрос, потому что она может только надеяться, что действительно не захочет открыться. Что судьба не столкнёт её с кем-то снова. Улыбка легла на губы Лавгуд плавной печальной линией. — Потому что хотела избавиться от своей. Сомнус Ратио. * * * Большой Зал сиял, вернув себе былое великолепие. Помещение было расширено с помощью пространственного заклинания. МакГонагалл считала это лишним, но в итоге согласилась, скорее утомлённая настойчивостью Гарри, чем сражённая его аргументами. В конце концов, может быть, для Святочного бала в своё время было достаточно просто сдвинуть столы ближе к стенам, но этого явно было недостаточно для празднования очередной годовщины Победы над Тёмным Лордом. Ведь помимо приглашённых волшебников, на праздновании будут присутствовать студенты старших курсов Хогвартса. Нужно же прививать верные взгляды растущему поколению. Поттер нервно поправил ворот наглухо застёгнутой рубашки, которую его заставила в конечном итоге нацепить Джинни. Ему не то, чтобы не нравилась вся эта затея с речами о лучшем новом мире, где каждый должен помнить о равенстве, просто... Просто от неё будто неуловимо тянуло душком. Гарри казалось, что во всём этом светопреставлении со студентами, которые будут находиться бок о бок с выжившими и победившими волшебниками, есть что-то фальшивое, что-то неправильное. Да, они сражались за мир. Да, каждый из тех, кто был на "светлой" стороне хотел, чтобы граница между чистокровными волшебниками и теми, в ком замешана маггловская кровь или кровь другого существа, стёрлась настолько, насколько это возможно. Достаточно для того, чтобы о ней никто никогда не вспоминал. Но разве пара громких слов заставит волшебников, поколениями живших в этом убеждении, переменить своё мнение вот так сразу? Воодушевит кого-то из тех же детей Пожирателей? Сколько они потеряли на войне? Разве меньше, чем победившие? Разве не важнее втолковать — главное, чтобы случившееся не повторялось вновь? Что идея превосходства никогда не приводит к хорошему? Гарри раздражённо сдёрнул с переносицы очки и по-детски растёр кулаками глаза. Как будто если внешнее зрение немного "прояснится", то и с внутренним всё станет получше. А потом аврор с горькой усмешкой подумал о том, что даже если его речь будет лучше предыдущих в тысячу раз, даже если она станет лучшей из тех, что ему предстоит произнести на всех последующих празднованиях годовщины — в конечном итоге никто о ней не вспомнит. Потому что завершающая новость потрясёт общественность больше, чем самые правильные слова о важности сохранения покоя. Новость о том, что Гермиона Грейнджер отреклась от Магического мира. Мысли об этом не покидали Гарри со вчерашнего вечера. Тяжёлой сверлящей болью вгрызались в виски, а каждый раз, когда Поттер думал: "Завтра её не будет", сердце превращалось в многотонный булыжник и проваливалось в желудок. Кружилась голова. Вот и сейчас Поттер, почувствовав невыносимую тяжесть, вынужден был искать опоры. Он прислонился плечом к стене и схватился рукой за спинку стула, стоящего тут же. Его, как Героя Войны и Надежду Магического Мира (просто, пожалуйста, избавьте его уже от этого титула) посадили прямо за постаментом, вместе с семьёй, высшими чиновниками Министерства и немногочисленными преподавателями. Джинни, озабоченно и тихо переговаривающаяся о чём-то с МакГонагалл в паре метров от него, обернулась, будто что-то почувствовав. Извинившись перед директрисой, девушка быстро проскользнула к Гарри и сжала плечо супруга в ободряющем жесте. — Волнуешься перед речью? — Как и всегда. — откликнулся Поттер, привлекая Джиневру ближе к себе за плечо и целуя в рыжеволосую макушку. — Я знаю, что тебе может помочь. Джинни заговорщицки улыбнулась и, мягко взяв Гарри за ладонь, уложила его руку на заметно округлившийся живот. И Поттер действительно почувствовал себя легче. Улыбнулся, с нежностью взглянув на супругу. В сентябре они ждали появления на свет их первенца. Незамысловатый, простой жест вдруг заставил его подумать о том, что, возможно, жизнь Гермионы больше никогда не вплетётся в его собственную, но у него будет новый друг — собственный сын или дочь. Друг, с которым он пройдёт множество других трудностей — от первого шага до первой любви, например. Друг, с которым его пути точно не разойдутся. — А где Гермиона? Она обычно никогда не опаздывает. Негромкий вопрос Джинни заставил дрогнуть радужную картину будущего. Нет, ребёнок не заменит Гарри лучшую подругу. — У всякого правила бывают исключения. А ты знаешь, что наша Гермиона и вовсе исключение из любого правила сама по себе, так что... Поттер виновато улыбнулся, чувствуя себя последним мерзавцем. Он не врал Джинни, но и не говорил всей правды прямо сейчас. Просто потому, что ему казалось: если он обмолвится о новости хоть кому-то раньше срока, то просто не сумеет произнести те же слова, когда время придёт. А после не сумеет добиться того, чтобы Грейнджер не трогали, не пытались вернуть на путь истинный, не... Не заставляли её жить той жизнью, которой она для себя больше не хотела. Джинни улыбнулась ему ясно и нежно, понимающе кивнула, принимая слова Гарри в качестве объяснения. И на фоне этой нежности и веры особенно яркой стала отразившиеся в её глазах обида и гнев, когда спустя жалких четверть часа Поттер сделал своё заявление. Гарри обводит взглядом волшебников, которые будто решили сыграть в "Замри", не сговариваясь. На него всё ещё устремлены взгляды сотни пар глаз, в зале стоит гробовая тишина, никто не двигается и даже будто не дышит. Он думает, что нужно сказать что-то ещё. Реакция толпы невыносима. — Я думаю, что лучшее, что мы можем сделать для Гермионы теперь — смириться с её выбором. Она была лучшим в мире другом, была талантливейшей волшебницей с грандиозными планами, но... Но я не знаю никого, кто на данный момент успел бы сделать для Великобритании больше, чем Гермиона Грейнджер. Те проекты, которые она успела воплотить в жизнь, дают свои плоды уже сейчас. Нам нужно двигаться дальше и продолжать делать то, что мы делаем. Продолжать делать всё, чтобы её дело жило. — Она не умерла, Поттер. Хотя лучше бы, кажется, так. Где было твоё хвалёное геройство, когда Грейнджер нужно было спасать? Флитвик, возмущённый чьим-то дерзким обвинением, всплёскивает руками. Сразу несколько учеников из оркестра, растерянные от прозвучавшей новости, поддаются "оркестровому" рефлексу, откликаясь на движение дирижёра — тонко вскрикивает скрипка, трубит тромбон, рассыпается вступительным аккордом лира, рассерженно гудит контрабас, по струнам которого слишком грубо прошлись смычком. И толпа отмирает, взрываясь гомоном. Поттер вытягивает шею, пытаясь понять, кто запустил чёртову цепную реакцию, но видит только на миг приоткрывшиеся и тут же захлопнувшиеся вновь двери Большого Зала. Растерянно оборачивается, встречаясь глазами с непонимающим и обиженным взглядом Джинни. Миссис Поттер качает головой, спрашивая одними губами: "Какого чёрта?". Какого чёрта, Поттер? — Как давно вы знали о решении Грейнджер? — Что толкнуло её на такой отчаянный шаг? — Вам известно, где она сейчас? — Кому будут переданы проекты Золотой Девочки теперь? Атакованный вопросами, Поттер не замечает, как растворяется в толпе только что стоявшая в первых рядах Полумна. Луна выбирается в холл, затем на улицу. Она знает, кто спровоцировал толпу. Она видит, как его фигура удаляется в сторону школьного двора, но не спешит следовать за этим человеком прямо сейчас. Напротив — Лавгуд раскрывает небольшую сумочку, украшенную мятными перьями фвупера, кончиком палочки вытягивает тёплую мантию. Встряхивает её, бормоча заклинание, избавляющее ткань от заломов. Смуглые руки мягко вынимают из тонких пальцев мантию, чтобы затем накинуть на плечи и мягко смахнуть несуществующие пылинки. Луна оборачивается. — Паркинсон вряд ли что-то слышала, да? Забини, засунув руки в карманы простого (хоть и неприлично дорогого) серого пальто, склоняет голову набок. — Всегда удивлялся твоей проницательности. — Дело не в ней. Просто если бы Панси слышала про Гермиону, голос, первым прогремевшим над толпой, принадлежал бы ей. — И это был бы хохот. — Так плохо я о ней не думаю. Блейз подставил Полумне локоть и просто кивнул, принимая слова Лавгуд к сведению. — Это хорошо. Панси в лодочном сарае. Паркинсон не любит приветственные речи и предпочитает пропускать начало празднования. Проводит его в более приятной для себя компании. Приятной компанией Паркинсон были сигареты. Тонкая фигурка бывшей слизеринки вырисовывалась особенно чётко в вечерних сумерках. Панси медленно поднесла к губам мундштук и так же медленно затянулась, выдыхая дым, расстилающийся над гладью озера крохотным облачком тумана и тут же растворяющийся. Чуткий слух уловил чужие шаги ещё до того, как Полумна и Блейз ступили на дощатый причал. Да и вода неплохо разносила звуки. — Я не рада вас видеть. — В нашей компании в последние два года мало кто был рад кому-то. — спокойно парировал Блейз, вместе с Полумной подходя к краю причала. — Что не мешает нам всем любить друг друга. — Тебя я не люблю. И Полумну не люблю. И уж точно не люблю Грейнджер. — язвительно откликнулась Паркинсон, раздражённо щёлкая пальцами и заставляя распускающую разноцветный дым сигарету исчезнуть. — Ну что ж, тогда ты не расстроишься, узнав, что Гермиона ушла. — А не рано ли? Празднование только началось. А мисс Грейнджер у нас, как ни крути, Героиня Войны. Это такой пример она подаёт будущему поколению? — Гермиона ушла. — настойчиво повторила вслед за Забини Лавгуд и внимательно посмотрела в лицо Панси. — Отреклась от магической Великобритании. Паркинсон обернулась на Луну так резко, что ровная линия каре хлестнула её по слегка вздёрнутому носу. Вспыхнули ярче зелёные глаза. Заострились высокие скулы, губы превратились в тонкую линию. Несколько долгих минут девушка вглядывалась в лица Блейза и Луны, а затем стремительным шагом пошла прочь с причала. Нотт стоял у одного из семи монолитов Каменного круга, плотно прижавшись к нему всем телом — ладонями, лбом, грудью. Так плотно, будто старался срастись с монолитом. Стать с ним единым целым. Но на шаги всё же обернулся. Дрогнув, нехотя, отвернул лоб от камня, вжимаясь в него теперь виском. Искоса глядя на приближающиеся фигуры через плечо. А когда трио оказалось совсем рядом, Нотт вдруг резко развернулся всем корпусом, выдернул из крепления палочку и направил кончик прямо в грудь Блейзу. — Ты ведь знал до того, как Поттер объявил, верно? Почему ты молчал, сукин сын? Почему ты молчал? Паркинсон, нахмурившись, сделала неуловимый шаг ближе к Блейзу будто в стремлении защитить его и не сводя взгляда с взъерошенного Нотта. Теодор сверкнул глазами и нетерпеливо дёрнул подбородком. — Отойди, Панси. Шаг вперёд первой сделала Луна. Теодор взглядом следил за тем, как медленно она приближается к нему. Лавгуд будто не шла — плыла над землёй. Лёгкая и невесомая. Медленная, мягкая, воздушная. Завораживающая настолько, что Теодор пропустил момент, когда она оказалась слишком близко и холодные пальцы мягко коснулись запястья сжимающей палочку руки. И Нотт мгновенно опустил руку, обжигаясь о лёд её прикосновения. Сник, грузно опускаясь на холодную влажную землю и бессильно вцепляясь в тёмные кудри. — Я не знал, Теодор. Я был Хранителем её тайны только однажды. А потом ты вмешался и следующим Хранителем стал кто-то другой. Я ничего не мог почувствовать. Теодор бросил быстрый, испытующий взгляд на Панси. Паркинсон правильно растолковала этот взгляд и покачала головой. Осторожно выпустила локоть Блейза, зашарила по карманам мантии в поисках сигарет. Тёмных кудрей Теодора мягко коснулась ладонь Лавгуд. Нотт вздрогнул и будто сел прямее, стремясь продлить это ласковое касание. Прикрыл глаза, стыдясь этой слабости. Лавгуд отняла руку и подошла к тому же монолиту, приложив к нему ладонь. — Хранителем Тайны была Астория. Очень хорошим Хранителем. Никто из нас не узнал, где жила Гермиона даже после смерти Малфой. Оставь её, Теодор. Ты чувствуешь, что Грейнджер жива. Чувствуешь же? Этого должно быть достаточно. Хотя бы раз дай ей поступить так, как она хотела. Теодор дёрнулся, как от удара. Неловко покачнувшись, поднялся, отталкивая руку Блейза, желающего помочь. Вернулся к монолиту, прижимаясь к нему щекой рядом с ладонью Полумны и вдыхая тонкий цветочный запах, идущий от кожи Лавгуд. Посмотрел прямо в светлые глаза. — Нет. Я найду её, даже если на это уйдёт целая жизнь.