You'll Never See Us Again

      Йен никогда не представлял, что однажды его волосы действительно поседеют, кожа обвиснет и покроется морщинами, а кости станут хрупкими. Однако он не испытывал ненависти к самим изменениям, просто было странно видеть и думать об этом. Он был той версией себя, которой никогда не должно было быть.              Как бы сильно он ни скучал по их молодости, было определённым удовлетворением видеть, как Микки стареет, потому что тот ожидал этого даже меньше, чем сам Йен.              Когда Микки, наконец, скончался, Йен был убит горем, но конец его жизни тоже был близок, поэтому у него была надежда, за которую можно было цепляться, надежда, что они снова увидятся в другой жизни. Он чувствовал, что снова становится немного религиозным, или, скорее, просто надеялся, что врата в Рай действительно существуют, как им и говорили.              Последние месяцы без Микки Йен провёл, вспоминая их жизнь после освобождения: каково это было, когда они вошли в свою первую квартиру в Чикаго, которую Амир щедро дал им на время, их первые подлинные удостоверения личности с фотографиями, первые банковские счета, которые стали настолько переполненными, что им пришлось отдать большую часть своих денег.              Был и их первый настоящий дом, который они выбрали сами. Они даже сняли Аманде и её девушке квартиру в аналогичном здании. Она заболела после года, проведённого с мистером Хамфрисом, и хотя Аманда никогда не любила говорить об этом, Йен знал, что, поскольку она так долго не обращалась за лечением, болезнь переросла в нечто худшее.              Аманда умерла в зрелом возрасте 56 лет, намного дольше, чем думала, но всё равно слишком молодой, на взгляд Йена. После этого они с Микки прожили ещё три десятилетия, и он посадил лаванду на подоконнике специально в честь неё.              К нему даже несколько раз в жизни обращались с просьбой написать книгу — его записи в дневнике привлекли столько внимания общественности, что кто-то каким-то образом купил права на них и продал. Некоторое время шли судебные тяжбы по этому поводу, пока Йен не смог, наконец, вернуть права на свои собственные работы. После этого он перестал разрешать их публикацию где бы то ни было. И даже разыскал все картины Микки, которые были опубликованы после суда, картины, которые люди продолжали использовать, чтобы плохо отзываться о нём. Йен выкупил их все.              И он отклонил так много книжных предложений, миллионных сделок с издательствами. У них с Микки была хорошая жизнь, никто из них не хотел внимания прессы.              И только после смерти Микки Йен написал свои мемуары, временами ему было больно писать о своём парне. Сначала он полностью избегал этого, желая поговорить о школе и о том, что им рассказывали. Но потом стало слишком сложно не включать его. В конце концов, он был такой важной частью жизни Йена.              Книга будет опубликована крестницей Синтией только после его смерти. А на самой последней странице его последнее письмо Микки.                     Привет, микки,              Как у тебя там дела, старый ублюдок? Как бы мне ни было больно, когда ты умер, я был рад, что ты скончался со мной рядом, а не в одиночестве. У меня точно нет такого благословения, так что считай, что тебе повезло.              Странно, но я всё время вспоминаю коттедж, как я проходил мимо лестницы в холле, заглядывая в твою комнату, и видел свет сверху, и как был счастлив, потому что для меня это означало, что ты там, наверху, живой и невредимый. В те дни, когда тебя не было, и свет на чердаке не горел, у меня словно забирали часть меня. Я чувствовал себя опустошённым.              Сейчас, думая о твоей смерти, я чувствую, что свет наверху выключен. Но мне говорят, что у меня осталось не так уж много времени, и с каждым днём, приближающим ко дню моей смерти, я чувствую, что этот свет становится всё ярче и ярче, и скоро я буду подниматься по этой лестнице, чтобы присоединиться к тебе.              Ты был прекрасным мужем, великолепным любовником, отличным другом. Я сохранил все те маленькие послания, которые мы обычно оставляли друг другу в нашем чикагском грейстоуне. И каждую ночь я перечитываю их, несмотря на твой неаккуратный почерк. Иногда я просыпаюсь утром и ожидаю увидеть одну из твоих записок на кухонном столе, но её никогда там нет.              Несмотря на это, я пишу тебе записки каждый день. Оставляю их по всему дому, пока мне не становится больно на них смотреть, а потом убираю куда-нибудь подальше. Может быть, однажды мне снова удастся сказать тебе это в лицо. Поскольку у меня больше нет возможности водить пальцем по твоей коже, вместо этого я рисую луну на своей. Это не то же самое, но я продолжаю говорить себе, ещё несколько месяцев, и я снова почувствую тебя.              … люблю тебя, микки. Скоро увидимся.              -йен