***
Ничто не предвещало беды. Ничто не нарушало глубокой тишины скромно обставленных, зато исключительно дорогими вещами покоев, лишь почти неслышный шелест периодически листаемых страниц. На столе в высоких чугунных канделябрах горели свечи. Их трепетное пламя заставляло тени от предметов танцевать, а мягкий золотистый свет сглаживал резкие черты лица склонившегося над книгой юноши; блики от них ярко играли на россыпи мелких гранатов, витиеватыми узорами украшавших его багряные, словно кленовые листья в осеннюю пору, одежды. Исполненный задумчивости взгляд неторопливо скользил от строчки к строчке, медленно вздымающаяся грудь и опущенные плечи выдавали крайнюю степень спокойствия и расслабленности. Ничто его не тревожило. Ничто не предвещало беды… Внезапно входная дверь распахнулась, с грохотом впечатываясь в стену, от чего по той пошли мелкие трещины, а юноша аж подпрыгнул в своем кресле, чуть не выронив книгу. В тот же миг в комнату со стремительностью урагана ворвался мужчина в серых одеяниях и длинным ятаганом на поясе. Захлопнув за собой дверь с такой силой, что та едва не слетела с петель, он принялся в бешеном темпе мерить шагами комнату из угла в угол, точно загнанный в клетку дикий зверь. — Не знаю, что случилось, но вино тебе точно не помешает, — улыбнулся юноша, откладывая книгу, поднялся на ноги и жестом пригласил нежданного гостя присесть. — Располагайся, я мигом. Тот пренебрегать предложением не стал — рывком отодвинул кресло напротив и устало плюхнулся в него, обхватывая голову руками, словно бы она была готова вот-вот расколоться на части. Вскоре к нему вернулся радушный хозяин. Поставив на стол два серебряных кубка, он откупорил изящную бутыль, наполнил их ароматной жидкостью, пододвинул один к гостю, посмотрел на него и пожалел, что в его запасах не нашлось чего-нибудь покрепче: вид товарища печалил. Лицо его, искаженное абсолютно безумной гримасой, побледнело, несколько прядей волос выбились из высокого хвоста и неопрятно торчали в разные стороны, свинцово-серые, точно грозовое небо, глаза метали молнии ярости. С головы до ног его колотила дрожь. Поправив многослойные одеяния, юноша вновь разместился в своем кресле, устремляя на собеседника полный нетерпеливого ожидания взгляд. — Итак, лорд Келеблот*, я весь внимание. Тот недолго помолчал, собирая воедино разрозненные гневом мысли, а потом взорвался: — Клянусь именем нашего господина, когда-нибудь я убью эту дрянь! Сперва разобью его смазливое лицо об пол, затем заставлю его на коленях ползать и сапоги мне целовать, а после отдам своим солдатам, чтобы они его по кругу пустили и затрахали насмерть! Пускай знает свое подлинное место, шалава размалеванная! Он схватил предложенный кубок и одним залпом осушил его, а красные, словно два рубина, глаза юноши заблестели жадным предвкушением. Похоже, намечалось что-то интересное. — И что у вас опять случилось? — он заботливо наполнил его кубок вновь, и, мужчина подробно пересказал ему свой диалог с чародеем. — Я даже ничего не сделал, просто прошел мимо, но такое ощущение, что ему жизненно необходимо унижать меня хотя бы один раз в день, иначе небеса рухнут на землю или сам Эру явится по наши души, уж не знаю… Ему уже даже предлог не нужен, понимаешь?! Мертвенно-бледные губы юноши скривила горькая усмешка. Он покачал головой, от чего несколько слегка вьющихся прядей ослепительно белых, точно снег под солнечным светом, волос упали ему на лоб. — Слушай, не драматизируй все так, будто бы ты единственный страдаешь от него. — Но на меня он бросается чаще, чем на кого-либо! Все из-за того, что не может смириться с тем, что владыка увидел во мне, отродье ненавистных ему эльдар, второсортном ублюдке, прирожденный талант, и что я сам, своими силами и честным трудом добился всего того, что имею! Просто из-за того, что я преуспел! — А он, думаешь, задаром свою должность получил? Он ведь так же усердно работал… — Работал, кто ж спорит? — с издевкой процедил эльф. — Просто не головой или руками, а задницей своей. — Неужели ты настолько погряз в выдумывании всех этих сплетен, что уже и сам в них поверил? — Все и так очевидно! Ты видел, как он одевается?! Еще и лицо малюет, как баба. И все эти его ужимки, а характер!.. — Ох, не суди всех по себе. Это просто ты по старой памяти не привык заморачиваться с внешним видом: умылся, причесался и пошел, тебе больше и не надо. Кто бы тебя в твоем лесу увидел? А на счет характера… Что ж, Саурон, конечно, сука, но и ты не подарок, — юноша беззлобно рассмеялся, наблюдая, как эльф открыл было рот, намереваясь ему что-то высказать, но потом, видимо, не придумав ничего достойного, лишь окинул его сердитым взглядом и демонстративно скрестил руки на груди. Юноша уже более серьезным тоном продолжил. — Однако, каким бы мерзким он ни был, все же он очень талантлив. И даже ты, как бы того ни отрицал, в глубине души понимаешь, что он — незаменимая фигура при дворе. Эти слова заставили Келеблота резко перемениться в лице. Все недовольство вмиг схлынуло, он смущенно поджал губы, а в глазах ясно читалась некоторая растерянность. Он не знал, что на это ответить. Чтобы хоть как-то отвлечься от тягостных мыслей, он в два глотка опустошил свой кубок и от нечего делать стал так-сяк крутить его в руках. Товарищ был прав, и он этого отнюдь не отрицал, но… смириться все никак не мог. Сколько бы лет ни прошло, не мог. От части из-за непоколебимого упрямства, от части из-за до неприличия раздутого высокомерия, однако главную роль сыграла многолетняя обида, постоянно подпитываемая новыми щедрыми порциями ненависти и злобы: если он смирится, значит признает Саурона лучше себя. Но как эта тварь может быть лучше него?! — Ладно, плевать на все это! — наконец выпалил эльда, отмахиваясь и моментально распаляясь вновь. — Но эта мразь считает, что только из-за своего положения и красивого личика, коим он околдовал господина, ему все позволено, все сойдет с рук. Как бы не так! Вот увидишь, однажды он заиграется так, что даже они его не спасут. — Вопрос в том, когда, и не сведет ли он тебя в могилу своими насмешками раньше, чем это случится. У тебя вон пар сейчас из ушей от злости повалит. Может, вместо вина стоило тебе водички со льдом предложить? Охладился бы… — Моргиль! * — воскликнул мужчина, наконец не выдержав, и вскочил из-за стола. — Хотя бы сейчас хватит паясничать, имей совесть! Ты на чьей стороне вообще? Лучше скажи, что нам делать, а то не ровен час, и ты следом за мной в могилу сойдешь. Можешь сколько угодно притворяться, но я-то знаю, что у тебя на сердце. — Ах, ты беспокоишься обо мне, так трогательно, — юноша картинно прижал руку к груди, допивая свое вино. — Но сейчас единственное, что нам нужно — это набраться терпения и ждать удобного момента. Такой ответ явно не устроил эльда. Подойдя вплотную к блондину, он какое-то время бездействовал, безмолвно прожигая его свирепым взглядом, а затем с силой ударил тяжелой ладонью по столу, от чего тот жалобно заскрипел и, кажется, лишь чудом не развалился. — Ты последние лет двести только и говоришь, что надо ждать… Сколько можно?! — заорал мужчина; его голос вибрировал от ярости. — Как долго мне еще это терпеть? Сколько еще раз он должен меня унизить, опозорить и подставить перед всем Ангбандом?! Я уже сыт этим по горло!.. — И что ты предлагаешь? — неожиданно и резко оборвал его Моргиль. Его красивое, аристократически бледное лицо осталось все таким же невозмутимым, а голос звучал предельно спокойно, но каждое слово было пропитано наивысшей степенью язвительности, а алые радужки глаз потемнели, приобретая еще более насыщенный и зловещий кровавый оттенок. — Давай, скажи, мне действительно любопытно — как нам сейчас, по-твоему, стоит поступить? Сейчас, когда Саурон, по сути, абсолютно неуязвим: он надежно защищен своим положением и столь щедрой благосклонностью владыки, о какой мы не смеем и мечтать. У него нет слабостей, которые мы могли бы применить против него, он безукоризненно выполняет все свои обязанности и еще ни разу не сделал ничего из ряда вон, чем мы могли бы шантажировать его. Открою тебе секрет: меня тоже уже тошнит от всего этого, но, как видишь, я не впадаю в бессмысленную истерику. Однако если уж тебе так неймется поскорее сдохнуть, я тебя останавливать не стану, но тогда и на помощь мою не рассчитывай. Я только спрошу еще раз — какой у тебя план? Что ты собираешься делать? М? Поясни-ка, я с удовольствием послушаю. Уже и не счесть, сколько раз они обговаривали всю эту ситуацию, и сколько раз их диалог грозился перерасти в один сплошной ор. Для обоих это давно уже стало крайне болезненной темой, особенно потому, что каждый понимал — если только не какая-нибудь необыкновенно удачная случайность, им больше ничто не поможет. Иного выхода у них не было, и на самом деле, никаких душевных сил ни у одного, ни у второго тоже уже не осталось. И лишь из-за того, что постоянно переводил весь свой гнев в шутки, пускай даже и ранящие единственную по-настоящему близкую ему душу, Моргиль до сих пор не сорвался. У Келеблота, увы, так не получалось; он, в принципе, был куда менее устойчивым в эмоциональном плане, мгновенно «вспыхивая» по любому поводу, и сдерживаться не привык, поэтому приходилось его постоянно вот так жестко осаждать. И благо, работало это безотказно. От одного только вида юноши эльда тот час присмирел и сконфузился, отступил на несколько шагов и встал к нему спиной, трусливо пряча виноватый взгляд и ярко-красные от стыда щеки. Буквально минуту назад он выглядел словно рассвирепевший дракон и разве что огнем не плевался, а сейчас — ну точно побитый пес. — Прости… — тихо произнес он, совсем не привыкший извиняться, от чего даже одно это слово из его уст вышло как-то скомкано и очень неловко. — Я просто удивляюсь, как ты все еще умудряешься оставаться таким безмятежным, когда находишься рядом с ним. Как будто бы вся эта ситуация тебя вообще не касается. Я как только его вижу, аж руки чешутся в тот же миг и свернуть его тощую шею… Юноша лишь пожал плечами, а эльф вновь принялся резво наворачивать круги по комнате, заложив руки за спину и теперь уже обращаясь больше к самому себе: — Не понимаю, не понимаю, не по-ни-ма-ю! Как повелитель мог приблизить к себе это! Эту дрянь, эту сволочь, которая никого не уважает, ни с кем не считается, даже с лордом Готмогом, хотя их силы и положение почти равны! Неужели владыка, и вправду, тоже пользуется его… кхм, услугами? Иначе почему он все еще терпит его? Иначе почему именно он?!.. Как будто иных претендентов на эту должность не нашлось! — Например, ты? — хитренько ухмыльнулся юноша. — А почему бы и нет? — искренне удивился мужчина. Да, самоуверенности ему было не занимать. — Хм… — Что такое? — Да так… Всего лишь думаю о том, что, похоже, как и ненависть, ревность у вас с Сауроном обоюдная. Честное слово, посмотреть на вас со стороны, так вы, да простит меня владыка, грызетесь из-за него, словно две озабоченные девицы, что не могут поделить мужика. Келеблот тут же круто развернулся к нему на каблуках — на лице его отпечаталась гримаса невыразимой тоски. — Да ну за что ты так?.. — обреченно простонал он, рухнул обратно в кресло и закрыл лицо руками. — Все! Довольно! Не желаю больше слышать о нем сегодня! Моргиль потянулся через стол и ободряюще похлопал товарища по плечу. — Да ладно, будет тебе, не убивайся ты так. Хочешь еще вина? Не открывая лица, эльда обиженно буркнул: — Хочу… — Вот и славно, — воодушевленно пропел юноша и вновь наполнил их кубки. — Лучше расскажи, как день прошел, что тебе сказал владыка, он все еще хочет отправить тебя на границу?..***
О чем они разговаривали с ненавистным эльфом, Саурон выспрашивать не стал. Он всецело доверял своему повелителю, а тот доверял ему, поэтому майа рассудил, что если бы там действительно было что-то важное, то Мелькор бы обязательно ему рассказал. Наверняка остроухий специально представил все так туманно, чтобы вызвать у него ревность. Бедный, наивный дурачок… И все же, не смотря на такую идиллию в отношениях с владыкой, свои подозрения относительно Финрода с Береном юноша решил пока до поры до времени скрывать. Он ни за что не хотел его обманывать, просто как никто другой знал чрезвычайно вспыльчивый нрав Темного Властелина и какой реакции стоит от него ожидать на такие, пускай даже и необоснованные, предположения. Новая война им сейчас без надобности, пока что важнее было определиться с дальнейшей судьбой пленников. — Даже если не удастся вывести их на чистую воду, мы все равно сможем извлечь свою выгоду, — рассуждал Вала, задумчиво постукивая пальцем по подлокотнику своего трона. — Сын Барахира… Ладно, он по сути своей бесполезен. Что осталось от его народа? Кучка беспомощных оборванцев, нам от них опасности, как дракону от муравьев. Так что с ним можешь поступать, как заблагорассудится, главное не убивай. Он причинил нам столько хлопот, пускай же теперь расплачивается за них, а вот Финдарато… Он может стать ценной фигурой в игре. С его помощью мы могли бы, наконец, приручить все три дома. К слову, если не ошибаюсь, его отец дальний родственник Тингола, и сестрица замужем за одним из лесных принцев. Что ж, тогда можно будет попробовать надавить и на Дориат… Сидя напротив, майа сосредоточенно ловил каждое его слово, параллельно уплетая всякие изысканные сладости с большого расписного блюда. Его ясный, полный нежной привязанности взор из-под оправы пышных ресниц был устремлен на повелителя. Угощения буквально таяли на языке и становились во много раз вкуснее от мысли: «Господин не любит сладкое, но он приказал приготовить все это специально для меня… Он такой внимательный!». — Но как, повелитель? — всерьез озадачился юноша. — Шантаж? Уже ведь один раз пытались — ничего не вышло. — Ну, для начала, ставки сильно изменились. Ты сравнил! На одной чаше весов — вор и убийца, сын безумца, чей Дом презирает весь Балерианд и лишь Верховный король к нему неровно дышит. На второй — буквально непогрешимый святоша, всеобщий любимец, который настолько добр, честен и великодушен, что невольно вопрошаешь себя: как вообще мог этот прелестный цветок расцвести в столь жестоком мире. Исходя из этого, как думаешь, бросят ли родные Финдарато его так же легко, как и беднягу Маэдроса? — Ваши слова, несомненно, верны, господин, но… А если они все же откажутся? Кем бы он ни был и как бы его ни любили, все же лучше пускай погибнет он один, чем тысячи других невинных. — В таком случае они будут страдать от этого решения всю свою жизнь, пока наконец не загнутся от чувства вины и не передохнут один за другим. Тот жесткий тон, каким Вала произнес эти слова, заставил юношу подавиться очередной конфетой. Откашлявшись, он хриплым голосом спросил: — Что вы хотите с ним сделать? — предчувствие у него было самое нехорошее, а Мелькор хладнокровно продолжал: — Если они воспротивятся, ты должен будешь отрезать Финдарато руки и ноги и разослать их его родственникам: в Хилтум, Химринг, Нарготронд и Дориат. Чтобы эти перворожденные ублюдки воочию увидели плоды своего упрямства. Это должно убедить их подчиниться. — А если они не поверят, что это… его части? — Именно поэтому после сей операции Финрод должен остаться жив. В случае же если они не поверят, ты отправишься на встречу с главами всех Домов, где и покажешь им его. Пускай видят, что он у нас, что все еще живой, а значит может подвергнуться новым, намного более ужасным издевательствам. Однако ж, любопытно, что они предпримут при таком раскладе. Честно говоря, я, только чтобы поскорее увидеть их ужас и отчаяние, готов сейчас же собственноручно оторвать ему конечности!.. Гортхаур? Что случилось? Во всех красках расписывая в своих фантазиях не только сам кровавый процесс, но и полные горя взгляды Маэдроса и Фингона, мертвенно-бледного Тингола и бьющегося в слезах неженку Ородрета при виде их родственника, Вала, увлекшись, только теперь заметил подавленный вид своего слуги. — Что с тобой? Саурон непроизвольно дернулся, лишь сейчас услышав, что его зовут. Он поспешно отвел глаза и помотал головой, мол, «все хорошо», но как ни пытался скрыть истинные эмоции, на лице ясно отразилась, пускай и почти прозрачная, но все же видимая тень печали. Мелькор грозно нахмурил густые брови. — И как это понимать? Ты со мной не согласен? — Вовсе нет, повелитель… — Но что это за выражение такое? Как будто тебе не плевать на него. Омерзительно! — брезгливо выплюнул Вала, и вдруг его лицо приняло какое-то не то глубоко пораженное, не то не на шутку взволнованное выражение. Юноша впервые видел его таким, и эти перемены отнюдь не радовали, ибо он отлично знал: лишь что-то по истине ужасное могло так преобразить его повелителя. Неожиданно Вала схватил его за запястье и рывком потянул на себя — их лица оказались так близко, что едва не касались друг друга, и Мелькор тихо, почти неслышно прошипел: — Гортхаур, скажи, неужели… Неужели ты переживаешь за него? От его замогильного голоса у майа душа ушла в пятки, а приоткрытые в безмолвном «ах» от стремительности действий повелителя губы задрожали. Он был настолько сбит с толку этой внезапной близостью, что поначалу и не понял вопроса, а когда наконец осознал, все его существо парализовал смертельный страх. — Н-нет… Нет-нет-нет-нет-нет! — отчаянно затараторил он. — Все не так, не так, господин!.. — А как же? — блекло-голубые глаза напротив хищно сощурились. — Что-то когда я отдавал тебе подобные приказы раньше, ты никогда не смел кривить носом и с радостью спешил их выполнять. Что же изменилось? Скажи же! Чем тебя так очаровал этот мальчишка, что ты засомневался в моих словах? На миг у юноши оборвалось сердце. — П-повелитель! Что… Что вы такое говорите? Чтобы я сомневался в вас? Я никогда!.. — Тогда в чем дело? — Повелитель, — жалобно простонал юноша, чувствуя, как стискивающая запястье ладонь все глубже и глубже вдавливает унизывающие его браслеты ему в кожу, и вниз по руке начинает стекать что-то теплое. — Повелитель, прошу, мне больно!.. — Отвечай, — голос Вала противно скрипел от нарастающего гнева. — Господин… — Я сказал, отвечай! — Прошу, так больно… Мелькор резко оттолкнул его — юноша буквально отлетел от него, с тихим вскриком падая на пол, и на несколько минут в комнате воцарилась давящая, напряженная, словно натянутая тетива, тишина. Саурон так и сидел на полу, боясь лишний раз пошевелиться, чуть дыша от страха, и потерянно прижимал к груди травмированное запястье; кровь из него лилась ручьем, пропитывая дорогую одежду, но ему было все равно, и даже боли он от шока не чувствовал. На Мелькора он не смотрел, но отчетливо ощущал его требовательный, проникающий буквально под кожу, срезающий ее своей остротой и обнажающий все его потаенные страхи, сомнения и желания безжалостный взгляд. И под его свирепым напором что-то внутри майа неумолимо сжималось, с каждой секундой причиняя все более невыносимую муку. Никогда еще прежде он не испытывал подобного опустошающе-гнетущего чувства. Владыка жаждал, нет, требовал объяснений, и в один момент Саурон все-таки не выдержал. — …Простите, прошу вас, помилуйте, повелитель, — дрожащим голосом залепетал он, вставая на колени, все так же не смея поднять головы. — Умоляю, жизнью клянусь, я не хотел этого, я не думал… — А ты умеешь это делать?! — огрызнулся Вала, отворачиваясь от него. Юноша тяжело сглотнул. Воздуха не хватало. — Прошу, господин… — не вставая, он пододвинулся ближе и очень осторожно, боясь вызвать его недовольство, прикоснулся к его исполосованной старыми шрамами и холодной, как лед, ладони своей, горячей и мягкой, словно бархат. — Умоляю вас, простите, простите меня! Это правда, я виноват, я позволил себе отвратительное, но я никогда, никогда не хотел вас расстраивать. Прошу вас, умоляю, простите… Мелькор безразлично хмыкнул. Он на дух не переносил, когда кто-то смел перечить его приказам и даже просто сомневаться в его решениях, с великим наслаждением и особой жестокостью наказывая за малейшее непослушание. В настоящем положении, когда вся его мощь держалась исключительно на его подчиненных, ему было важно держать всех и вся под жестким контролем. Впрочем, своевременное и искреннее раскаяние могло смягчить неизбежную кару. Кроме того… Мелькор вскользь взглянул на застывшего у его ног Саурона. Да, кроме того, сейчас это был Саурон; его испуганное, но все еще изумительно красивое лицо, дрожащий голос и абсолютно покорный вид подкупали и были способны согреть даже его давно остывшее и огрубевшее сердце. Нет, он не мог долго на него злиться. Наклонившись, он аккуратно взял юношу за подбородок и повернул его лицо к себе. В янтарных глазах застыли стыд, страх и кроткое смирение с судьбой. Очаровательно. Вала улыбнулся одними уголками губ и со всей доступной его грубому голосу мягкостью произнес: — Послушай, Гортхаур, я понимаю твою страсть, но когда на кону стоит, возможно, все наше дальнейшее существование, пожалуй, стоит более разумно расставлять приоритеты, тебе так не кажется? Поверь, я был бы рад отдать Финдарато тебе. Ты знаешь, мне для тебя ничего не жаль, но, будь добр, хорошенько подумай: красивых юношей полно — король Фелагунд один, и в эти неспокойные времена нам просто необходимо иметь такой замечательный рычаг давления. Я ведь прав? Ну вот, то-то же. Поэтому поскорее выбрось всю эту сентиментальную чепуху из головы и просто продолжай заниматься им, только смотри, не слишком увлекайся: пока что он нужен нам живым и более менее целым, а я, обещаю, подыщу тебе новую игрушку, еще краше этой. С минуту юноша глупо хлопал ресницами, словно бы не верил, что от таких тяжелых обвинений удалось отделаться настолько легко, а затем оживленно закивал. — Спасибо, спасибо вам, повелитель! — он коротко поцеловал его руку, переполненный самой искренней благодарностью и облегчением. Ему было абсолютно плевать, что там наобещал Мелькор. Он не злиться на него — большего и не надо. — Спасибо и, умоляю, простите… Вы, разумеется, во всем правы. Я повел себя недостойно, это было просто ужасно. Если хотите, накажите меня! Вала сперва усмехнулся, но затем со всей серьезностью заглянул в эти ясные, горящие такой пылкой преданностью и обожанием глаза. В такие моменты юноша полностью оправдывал свое прозвище «самого верного вражьего пса», каким его наградили среди эльдар и людей. Мелькор мысленно улыбнулся, совершенно довольный собой. Он добился своего. Сломать, довести майа до такой степени послушания было крайне сложно. Давным-давно, когда юноша только присоединился к нему, то все никак не желал принимать его видение того, как им стоит вести дела, решительно отрицая путь грубой силы, с завидным упорством отстаивая собственные идеи и принципы, а порой даже не стесняясь открыто спорить с ним, самим Темным Властелином. Со временем, истратив колоссальное количество духовных сил, слов и банального терпения, Вала наконец-то сумел вытравить из него всю эту дурь, вложить вместо нее свои мысли, превратив отзывчивого, всем сердцем желающего сделать этот мир лучше юношу в абсолютно покорное ему одному, безжалостное орудие для убийств. По крайней мере, до сегодняшнего дня он был уверен, что безжалостное… Но ничего, это поправимо. Естественно, отныне и впредь стоит еще жестче следить за ним, но в любом случае, майа уже никуда от него не денется. С того самого дня, как они встретились, и до скончания веков он принадлежит ему. Он один властен над ним. Успокоенный этими мыслями, Мелькор окончательно оттаял и переместил ладонь с лица юноши ему на макушку. — Ну что ты, это излишнее, — он невесомо провел обожженными пальцами по шелковистым локонам. — Главное, что ты смог осознать свою ошибку, верно? Саурон замер. Он не любил когда к нему так своевольно прикасались, но… это же владыка, как ему можно отказать? Да и сейчас майа был этому даже рад, моментально позабыв и про обращенные к нему жестокие слова, и про израненное запястье, с которого до сих пор сочилась кровь. Господин не отталкивает его, напротив, сам тянется к нему, да еще и с такой лаской, а значит, уже точно больше не злиться. Это ли не счастье? — Да, господин, — виновато отозвался он. — И ты признаешь, что был не прав? — Признаю. — И больше такого не повториться? — Никогда. — В таком случае я прощаю тебя, — благодушно улыбнулся Мелькор и тут же припугнул расслабившегося было майа грозным взглядом. — Но, запомни, это в первый и последний раз. Более не смей расстраивать меня подобной гадостью, я считал тебя умнее. Саурон вновь энергично закивал. Удовлетворенный такой реакцией, Вала жестом поманил его, и юноша послушно вернулся в свое кресло. — Сильно болит? — холодная рука осторожно погладила раненное запястье. — Нет, господин, нисколечко, — беспечно заулыбался майа. — Уже все прошло. — Вот и славно… Что ж, тогда давай-ка, налей мне вина. — Сию минуту, господин… Остаток ночи они провели за тихими и милыми беседами ни о чем.***
И хотя казалось, что теперь конфликт был полностью благополучно улажен, но даже спустя несколько часов, когда чародей уже возвратился в собственные покои, из головы все никак не шли те слова повелителя: «…Более не смей расстраивать меня подобной гадостью, я считал тебя умнее…». Каждый раз, вспоминая их, сердце начинало нестерпимо ныть, отравленное едким чувством вины. Юноше было ужасно совестно за свои недавние мысли. Он и в самом деле почувствовал себя жалким глупцом, и даже прощение владыки не облегчило его терзаний. Как он вообще мог опуститься до подобного? Беспокоиться о пленнике? Сожалеть о содеянном?!.. Ну, хорошо хоть, владыка своевременно вразумил его. Надо как можно скорее взять себя в руки и окончательно избавиться от этих странных мыслей, чтобы избежать соблазна совершить еще какую-нибудь, уже намного более серьезную глупость. Верно, так он и сделает и более ни за что и никогда не ослушается, не подведет своего господина.***
Первое, с чем он столкнулся, когда темнота начала отступать — это противная ломота в каждой клеточке тела. Казалось, что ныло абсолютно все: мышцы, внутренности, кости. Разлепив тяжелые ото сна веки, юноша вперился взглядом в высокий, затянутый по углам паутиной потолок все той же камеры, где и потерял сознание. В помещении все так же стояли сырость и холод, однако к ним его тело, за все то время пока он тут лежал, уже более менее адаптировалось. Общее его состояние также заметно улучшилось: буквально плавящий все тело нестерпимый жар спал, дышалось относительно свободно и боль была уже намного менее сильной, чем когда его забрали из пыточной. В целом, по ощущениям, уже можно было двигаться более менее спокойно, однако спешить не стоило. Поэтому, собрав все свои немногочисленные силы, Финрод попробовал аккуратно пошевелить сперва пальцами, затем кистями, а потом уже и обеими руками — хотя движения и дались ему с трудом, все же прошли почти безболезненно. Ну, хоть какое-то облегчение… Внезапно до его ушей донеслись какие-то приглушенные звуки. Юноша настороженно прислушался: где-то совсем близко и очень тихо позвякивало стекло и шуршала ткань… Финрод напрягся. Похоже, он не один. От этого тревожного осознания по коже пробежала волна мурашек. Он медленно наклонил голову в сторону двери и увидел подле себя высокую фигуру, облаченную в белоснежные одеяния. Неизвестный сидел на полу, отвернувшись от него, но по мощным плечам и широкой спине можно было понять, что это мужчина. — В-вы… кто?.. — чуть слышно прошептал Финрод и попытался перевернуться на бок, чтобы лучше видеть загадочного посетителя, но тут же бессильно повалился обратно, тихо застонав от резко нахлынувшей в область груди боли. Осторожно пощупав то место, он обнаружил там несколько плотно намотанных слоев бинтов. — Ох, очнулся! Тише, тише, не надо так, я сам тебя подниму, — очень теплые, в сравнении с его собственным холодным телом, руки незнакомца бережно обхватили его, легко приподняли и облокотили о промозглую стену. — Все, сиди, не дергайся и ничего не трогай. Я только закончил тебя бинтовать, не хватало еще, чтобы ты сейчас там все разворошил, и раны опять открылись. Финдарато послушно закивал и, когда боль утихла, наконец, взглянул на своего неожиданного доброжелателя. В заспанных глазах все еще немного плыло, но это не помешало ему рассмотреть не выразительные, но изящные черты лица, большие голубые глаза и мягко улыбающиеся пухленькие губы. Однако особое внимание привлекли выглядывающие из-под каштановых волос заостренные уши гостя. То, что перед ним его соплеменник, несколько успокоило юношу, хотя и не отменяло факта, что надо быть настороже и бдительно следить, как за ним, так и за собой, чтобы случайно не сболтнуть чего лишнего. В этих стенах никому нельзя доверять. — Так это… вы? — Финрод указал на перевязки. — В-вы лекарь? Н-но почему вы?.. — Так и есть, а позаботиться о тебе мне приказал господин придворный чародей, — уже предвидя дальнейшие вопросы и решив поберечь силы пленника, ответил мужчина. — Ч-что? Чародей?.. Саурон? — тяжелая ото сна голова с трудом переваривала информацию, а все мысли сливались в одно мутное, вязкое болото. — А ты знаешь много чародеев? — безобидно хмыкнул целитель. — Да, он самый. И вот еще что, — он пододвинул к ногам юноши глубокую деревянную миску, от которой поднимались тонкие струйки пара и исходил подозрительно приятный запах. — Ешь. Тебе надо как можно быстрее восстановить силы, так и раны скорее заживут. — Спасибо вам, — одними губами произнес Финрод, бережно принимая в еще слегка дрожащие руки теплую посудину. Взяв протянутую следом ложку, он осторожно помешал ей наваристый бульон с мелко-мелко порезанными в нем кусочками мяса и овощей, с несказанным наслаждением вдыхая его буквально божественный на контрасте с гнилой вонью подземелий аромат. От этого в желудке все болезненно скрутилось. Только сейчас юноша понял, как сильно голоден. На острове их почти не кормили, да и потом до самого Ангбанда поесть ему удалось всего лишь раз, в начале пути, и то один жалкий ломтик уже слегка подгнившего хлеба. Все остальные разы, когда мучители им что-нибудь и отдавали, бросая на землю, словно животным, он всегда делил свою долю с Береном, себе оставляя сущие крошки, а порой и вовсе ничего. Физически куда более слабому другу еда была нужнее. Берен, конечно, корил его за подобную, как он говорил «излишнюю доброту», но против железной воли своего короля пойти не смел. Вернувшись к бинтам, склянкам с мазями и целебными настоями, которые собирал, когда его отвлек своим пробуждением пленник, эльф продолжил бережно складывать их в простую холщовую суму, а на слова благодарности лишь махнул рукой. — Да что меня, господина благодари. Он проявил к тебе удивительную щедрость, хотя ты и всего лишь пленник. Финрод невольно крепче стиснул ложку, хмуря светлые брови, но предпочел промолчать. Благодарить Саурона у него ни малейшего желания, не то что причины, не было и в ближайшее «никогда» не предвиделось. Вместо этого он спросил о том, что не давало ему покоя с самого пробуждения: — Извините… Вы случайно н-не знаете, ка… как долго я был без созна-ния? — юноша изо всех сил пытался говорить, как можно четче, но из-за сорванного криками горла голос каждый раз неумолимо сбивался. — Молчи и ешь давай, — строго осадил его целитель, но потом все же смягчился и ответил. — Около пяти часов ты не приходил в себя, у тебя был ужасный жар и сильный озноб. Мне удалось их сбить компрессами и отварами, и потом ты проспал еще где-то часов восемь… «Так долго?! Впрочем, не удивительно… Но это значит, что сейчас уже следующее утро, если не полдень… Что же там с Береном? Ничего ведь за это время не случилось? О, всемогущий Манвэ, пусть только он будет жив!..» — …Если все же еще тяжело двигаться самому, то давай ложку, я помогу, — участливо предложил лекарь, видя, что пленник все никак не притрагивается к еде, и превратно истолковав подобное поведение. — Не нужно стесняться просить помощи и почем зря выпячивать сейчас свою гордость. — Б-большое спасибо, но н-не стоит, все не так. Я просто задумался… — смущенно отозвался Финдарато. Он, конечно, слаб, но не настолько беспомощен, чтобы его, великого короля, как дитя малое, с ложки кормили. Как бы подтверждая свою дееспособность, он тут же зачерпнул полную ложку ароматной жидкости, аккуратно поднес к губам и быстро проглотил содержимое. Целитель одобряюще улыбнулся. — Вот и хорошо. Но смотри, чтобы съел все до последней капли. И не спеши ты так. Вечером еще навещу тебя. — затем повесил суму на плечо и исчез за дверью. И вот он снова один… Финрод удрученно уронил голову на грудь, укоряя себя за то, что даже не попытался узнать что-нибудь о Берене. Вдруг этот эльф и к нему заходил? Но мозги, видимо, совсем не желали соображать… Кое-как успокоив себя тем, что сможет переговорить с мужчиной еще вечером, он проглотил еще пару ложек, но когда потянулся за следующей, внезапно ощутил, как в горле встал горький, склизкий ком тошноты. Он еле успел наклониться в сторону — его тут же вырвало. Тело резко ослабло, голова закружилась, в ушах зазвенело, а в животе все внутренности свернулись в тугой клубок пронзительной боли, от которой юношу согнуло пополам. Сквозь плотно сжатые зубы просочился жалобный всхлип. И хотя, казалось бы, он съел всего-ничего и в желудке еще пусто, но откашлявшись, Финрод с ужасом увидел на полу довольно обширную лужу крови, смешанной с желчью. Но почему? По всей видимости, внутри еще остались какие-то серьезные травмы, которые даже эльфийский целитель при осмотре не смог обнаружить. Что ж такое… Дождавшись, когда дурнота отступит, юноша вытер рот тыльной стороной ладони и отставил почти полную миску на пол, решив пока больше не рисковать, опасаясь спровоцировать новый приступ. В таком случае от еды ему точно никакой пользы не будет, один только вред. Поэтому, рассудив, что лучшим сейчас будет беречь и накапливать силы, Финрод прислонился обратно к стене и закрыл глаза. Так прошло несколько часов; он пытался поспать, но желудок постоянно крутило от голода, и от этой боли юноша не мог забыться ни на минуту. Не считая этого, в целом, он чувствовал себя вполне сносно. Единственное, что волновало его, заставляя тяжело вздыхать, это вопрос: где же и как там Берен? Неожиданно где-то вдалеке, нарушая гробовую тишину подземелий, раздалось гулкое эхо шагов, и с каждой прошедшей секундой становилось все очевиднее, что направляются они в его сторону. Судя по звукам, идущих было двое и оба были мужчинами. Финдарато сразу же узнал пружинистую поступь целителя, а вот поступь его спутника… Раны на груди вновь заныли, отзываясь на невольно всплывшие в подсознании воспоминания, как без доли жалости жестокая рука опускала на их место тяжеловесный цепной кнут, как под его ударами хрустели и ломались ребра… О, эту поступь невозможно было спутать ни с какой другой; такая легкая и грациозная, не смотря на то, что мужская… Не сложно было догадаться, кто решил выполнить свое проклятое обещание и навестить его. На душе вмиг сделалось так невыносимо тоскливо и мерзко… А неведение о том, что же случилось с Береном, когда его самого унесли, лишь усилило это неприятное чувство, но… Нет, он готов. Пока у него есть цель, пока еще не угасла надежда, он все выдержит, что бы ни случилось. И вот загремел засов, дверь со скрипом отворилась. Из проема на пол камеры пролилась яркая полоса блекло-желтого света, на несколько мгновений ослепляя привыкшие к темноте глаза юноши. Однако ее почти тут же заслонил высокий темный силуэт, и к нолдо обратился голос, что в скором времени станет неизменным спутником его ночных кошмаров. — Привет тебе, Финдэ, — на мгновение у юноши перехватило дыхание, а сердце забилось в несколько раз чаще. Он не хотел поддаваться эмоциям, и все же сейчас, абсолютно вымотанный, позволил им взять над собой верх и уткнулся головой в прижатые к груди колени, просто не в силах снова видеть эти ненавистные нахальные глаза цвета янтаря.