Я не позволю тебе умереть

      С невыразимой тоской проводив глазами удаляющихся с телом его друга орков, Берен настороженно обернулся к майа, в любой момент готовый к любой неожиданности и подлости. Впрочем, едва они остались наедине, Саурон, казалось, вообще напрочь позабыл о его существовании. Эти внезапные перепады в его настроение не на шутку пугали: застыв, точно каменное изваяние, он странным немигающим взором изучал то треклятое орудие, на котором совсем недавно лежал Финрод — все оно и пол под ним были щедро обагрены кровью.       Берен невольно поежился. Юноша потерял столько крови… Что с ним будет? Вряд ли о его травмах позаботились должным образом. А если там что-то очень серьезное? Когда его уносили, на него без слез нельзя было взглянуть. Но что если ему станет еще хуже? Что если он погибнет?.. Мужчина обреченно уронил голову на грудь. Чувство вины, словно голодный зверь, с остервенением все глубже и глубже вгрызалось в него, не отпуская ни на миг. От него невозможно было отрешиться, невозможно было ему противостоять. Да и как он мог? Все было до боли однозначно. Он понимал, что его просьба — чистое безумие, непомерная наглость: просить не кого-нибудь - эльфийского короля, чтобы он покинул свои безопасные владения, своих подданных и рискнул жизнью ради одного безнадежно влюбленного смертного… И все же он пришел. Больше ему не к кому было обратиться. А Инголдо, оказавшийся слишком благородным и честным, просто не смог отказать. Нет… Все же нужно было идти самому. И тогда бы погиб он один, а не множество ничем не обязанных ему, искусных воинов, которые могли бы еще много веков верно служить своему народу; тогда бы он мучился под заслуженными за свою самонадеянность пытками, а не его ни в чем неповинный господин. Да, так было бы лучше, так было бы легче, так душу бы сейчас не рвало на кровавые куски…       Спустя где-то полчаса вернулись палачи, и лишь тогда Саурон оживился, но стоило ему посмотреть на Берена, как выражение его лица с отчужденного сменилось на откровенно скучающее. Очевидно, во втором пленнике он был по каким-то своим причинам заинтересован куда меньше, нежели в Финроде. Мужчина пока не знал, к добру это или же к худу. — Боишься, что он умрет? — неожиданно спросил майа, заметив его удрученный вид, приблизился и, положив руку ему на плечо, словно бы утешая, с до тошноты добродушной интонацией сказал. — Не переживай, я не позволю ему бросить нас и лично позабочусь о том, чтобы он поправился как можно скорее.       От этого откровенно насмешливого жеста, от его слов Берен в мгновение рассвирепел. Как у этого мерзавца наглости-то хватает?! Нет, это уже просто невыносимо! Ни в какие рамки!.. Сжав кулаки, он резко подался вперед, намереваясь одним верным ударом в живот сбить юношу с ног. «Простите, господин Финрод. Знаю, это была крайне глупая и жалкая попытка. Что я один сейчас могу против него?.. Ах, вы просили меня сдерживаться, не поддаваться ему, но… Как тут вообще можно сдержаться?!»       Хотя и ожидал чего-то подобного, чародей все-таки оказался не вполне готов к столь стремительному выпаду. Отскочив в сторону, он тут же крепко впечатался спиной в близстоящее пыточное орудие, тихо вскрикивая. Берена сию же секунду повалили на пол и стали жестоко избивать подоспевшие орки. — Тц… Ну чего ты?.. — обиженно пробормотал майа, приходя в себя и недовольно поджимая тонкие губы. Впрочем, лукавые искры, мелькнувшие в его глазах, ясно говорили, что это всего-навсего очередная наигранность и выходка пленника его напротив лишь раззадорила. Ему стало чуточку интереснее.       Он щелкнул пальцами — орки прекратили издевательство, схватили человека под руки, заламывая их ему за спину, и поставили на колени. Сплюнув кровь с разбитых губ, Берен вновь поднял на Саурона полный испепеляющей ненависти взгляд — все лицо его было в ссадинах и кровоподтеках. — Заткнись! — зло прошипел он. В отличие от утонченного, во всех смыслах, Финдарато, мужчина в выражениях не стеснялся. — Не смей упоминать Его Величество, мразь! Только и можешь, что плеваться ядом. Ползи-ка лучше обратно к своему хозяину, он-то уж точно не откажется послушать скулеж своего самого преданного пса! — Зря ты так, — грустно улыбнулся юноша, потирая ушибленную поясницу. — Я ведь абсолютно искренне… Но тебе, похоже, уже просто не терпится, наконец, и самому помучиться, вот ты и огрызаешься. Что ж, как я могу отказать дорогому гостю в столь скромном желании? Не переживай, обещаю, к тебе я буду… снисходительнее. На твою удачу, ты слишком хлипкий и под моей огненной пыткой не продержишься и полминуты. Так что, специально для таких немощных, как ты, у меня есть намного более милосердные способы убеждения.       С этими словами он вновь щелкнул пальцами — Берена освободили от оков и повели следом за чародеем. Остановившись у бочки с водой, майа одарил мужчину злобным оскалом и кивнул палачам. — Познай же мое милосердие! — успел воскликнуть он, прежде чем пленник по плечи ушел под воду.       Мужчина едва успел задержать дыхание. Ледяная, не смотря на удушающий жар в помещении, (очевидно, зачарованная) вода накрыла его, пробирая холодом до костей и настойчиво пробиваясь в рот и нос. В горле встал ком, тело желало вздохнуть, но Берен изо всех сил сдерживал себя.       Саурон какое-то время просто наблюдал за ним, а затем без особых усилий проник в растерянный и незащищенный человеческий разум, методично просматривая все проносящиеся в нем мысли и медленно проникая все глубже, пытаясь заглянуть в его воспоминания и почерпнуть там что-нибудь стоящее.       Не смотря на всю опасность ситуации, в которой оказался, Берен ясно почувствовал наглое вмешательство в свою голову. Немало наслышанный о подобных способностях от Финрода, он не испугался, а тут же начал мысленно начитывать все известные ему молитвы во славу Валар, Илуватара и подобные, создавая своеобразный щит от темного влияния майа. Будь на его месте перворожденный, тот бы просто заблокировал вход в свой разум одним заклинанием и дальше мог бы не волноваться. Но у него, смертного, таких сил не было, поэтому приходилось выкручиваться этим сложным, зато действенным способом.       Саурон продолжал уверенно двигаться вперед, как вдруг наскочил на необычайно сильное сопротивление. На миг он впал в ступор, никак не ожидая такого, но быстро взял себя в руки и попытался сбить самонадеянного человечишку с толку, громко и четко повторяя в его голове: «Ты расскажешь! Ты расскажешь! Ты расскажешь!..»       Постоянный набат в виде одной и той же фразы выбивал из колеи. Чтобы не потерять контроль над собой, между молитвами Берен в противовес стал лихорадочно прокручивать мысль: «Не сдаваться! Не сдаваться!..». Было невероятно тяжко. Властный и гулкий голос майа перебивал его, оглушал, заполняя собой сознание, оборачиваясь и больно сжимаясь вокруг головы тугим обручем; грудь мучительно сдавило от нехватки воздуха. Мужчина взбрыкнулся, пытаясь высвободиться, хоть на секунду вздохнуть, но палачи лишь крепче стиснули его в своих когтистых лапах. Вскоре в голове все начало плыть и кружиться, тело заполнилось ватной слабостью, ноги подкосились — его сознание медленно отключалось.       Увидев, как барахтанья пленника начинают понемногу стихать, майа отдал команду — орки вытащили Берена из-под воды. Резкий приток воздуха поцарапал горло и обжег легкие. Мужчину задушил долгий, надрывный кашель. — И? — спросил юноша, когда тот малость отдышался. Получив в ответ красноречивый взгляд, который подробно пояснял, куда и как далеко ему стоит пройти со своими проклятыми вопросами, он лишь бесстрастно хмыкнул. — Дальше.       Пытка продлилась еще около сорока минут. Параллельно с водой мучители применяли и силу, нанося жестокие хаотичные удары по всему телу пленника. Наконец, измучив его до крайности, но так и не добившись и толики полезной информации, над ним сжалились, рывком выудили из бочки и небрежно бросили к ногам майа.       Саурон пнул мужчину, переворачивая на спину, и наступил сапогом ему на грудь — его распирал гнев от ощущения собственной некомпетентности и вместе с тем неподдельное любопытство. — Зачем упираешься? — он пристально посмотрел в изможденное лицо. — Какой в этом смысл? Признайся. Поверь, это в твоих же интересах, как только расскажешь, все тут же закончится. Но ты это, похоже, не осознаешь… Занимательно, однако. Скажи, это из-за твоего упрямства, непроходимой тупости или тебе просто так нравится страдать? — Не надо кормить меня своими лживыми обещаниями, тебе в любом случае этого не понять… — просипел Берен, когда очередной приступ кашля отпустил его. — Ну, может, тогда ты мне объяснишь? А я всеми силами постараюсь понять, — майа очаровательно улыбнулся, отошел в сторону, позволяя жертве наконец-то полноценно дышать, и выжидательно уставился на него своими по-кошачьи ярко блестящими глазами, словно бы и вправду был готов выслушать.       Мужчина некоторое время помолчал, постепенно приходя в себя и с удовольствием расслабляя измученное тело. Недолго поразмышляв, стоит ли продолжать этот странный разговор и к чему он может привести, он устало прикрыл глаза и все же тихо произнес: — Не имея кого-то близкого... по-настоящему близкого, за которым ты следуешь не из страха или жажды наживы, а потому что искренне дорожишь им, нельзя понять почему ты готов оставаться верным ему даже под угрозой смерти, почему готов без колебаний пожертвовать ради него своей жизнью… Поэтому тебе этого и не понять. На мгновение лик юноши исказился так, будто ему дали пощечину. — Мне?.. Не понять?.. — в сочетании с застывшей на губах улыбкой его спокойный и холодный голос прозвучал особенно жутко. Впрочем, он тут же поспешно натянул на себя прежний надменный вид. — Хотя, пожалуй, ты и прав. Я действительно не понимаю, каким заботливым другом надо быть, чтобы додуматься подбить своего «близкого» шарахаться вместе по вражеским владениям. Я почти уверен, это ты его надоумил на подобное безумство. Он хоть и сам не особо смышленый, но не настолько же! Не забывай же, все его мучения и смерть будут на твоей совести!       Берен не мог дольше этого выносить. Он плотно стиснул зубы и отвернулся от Саурона, а тот с выражением абсолютной невинности «удивился»: — Ну и что тебе опять не так? — Хватит, делай уже свое грязное дело. — Забавный ты, однако… Ну что ж, желание гостя — закон, — он подозвал орков, и те уложили мужчину на живот на ту же самую раму, где пытали Финрода. Солоноватый запах свежей крови ударил в нос, провоцируя рвотный позыв, а колючие веревки больно впились в кожу, стягивая лодыжки и запястья.       Надежно примотав его, палачи удалились к той стене, где разинула свое пылающее горнило печь. Несколько минут они гремели там, судя по звукам, чем-то металлическим. А тем временем Саурон подошел к Берену, теперь уже с откровенным омерзением взирая на него с высоты своего могучего роста, и ледяным тоном произнес: — Мне безмерно жаль, что люди по своей природе столь хрупкие создания, и я не могу оставить на твоем теле дивных воспоминаний от моей любимой огненной пытки. Увы! Но у меня есть для тебя иной, не менее чудесный дар, который ты точно запомнишь и будешь хранить до самой своей смерти.       Слова майа настораживали, но… не более. После того, что пережил у него на глазах Финрод, Берен был готов ко всему. Он сомневался, что может быть что-то ужаснее уже увиденного им.       Вскоре к ним вернулись палачи: первый нес кувшин с водой и толстый кожаный ремень, второй держал в кривых лапах раскаленный добела металлический прут со странным набалдашником на конце. Мужчина мог лишь беспомощно наблюдать, как они приблизились, уже понимая, что его ждет. Когтистые пальцы разжали ему зубы, протолкнули между ними ремень и застегнули его на затылке. Примерившись, орк занес прут над его правым плечом — Берен зажмурился.       Боль такая, словно бы ему отрубают руку, прошила все тело мощной конвульсией, растекаясь от плеча до самых корней волос и кончиков пальцев — в воздух поднялся густой столб дыма и тошнотворная вонь горящей плоти. Пленник взревел, точно раненый зверь, извиваясь в веревках. От шока он и не почувствовал, как на ожог плеснули воду. Если бы не «заботливо» вставленный в рот ремень, он бы, наверное, откусил себе язык.       Саурон отрешенно наблюдал, как на идущей пузырями коже проявлялось, сочась кровью, сложное изображение размером не меньше его собственной ладони: увенчанный короной бескрылый дракон, свернувший свое тело кольцами и свирепо скалящий клыки — метка Темного Властелина, выжигаемая всем рабам Ангбанда, как обозначение их принадлежности Его Превосходительству. Свободолюбивому и гордому отпрыску Барахира носить этот символ будет унизительнее самой бесславной смерти. Впрочем, никакого особого удовлетворения чародей не испытывал; теперь ему вновь было просто скучно, как стало еще в момент, когда прекрасное создание по имени Финрод покинуло их. Да, ненадолго Берен сумел его развлечь и даже удивить, но все же он не представлял из себя что-то хоть сколько-нибудь выдающееся. Таких, как он, юноша повидал уже достаточно на своем пути. Инголдо же был совсем иным, и не только потому, что являлся перворожденным; даже от своих собратьев он сильно отличался.       На самом деле майа начал присматриваться к нему еще тогда на острове, и с каждым днем его удивление и любопытство росло все больше; он сам не заметил, как в нем зародилось нетипичное, как заманчивое, так и стыдящее своей неправильностью желание узнать юношу получше, ведь привлекал он к себе не только прелестным личиком. И хотя пока что воплощалось оно лишь в безмолвном, пристальном наблюдении, чародей уже смог изучить его подлинную суть достаточно подробно.       Финрод был гордым, но не заносчивым, как прочие из его народа, без преувеличений, удивительным, не похожим ни на кого из тех, с кем майа сталкивался прежде. Не смотря ни на что, он никогда не сдавался, для каждого из своих спутников мог найти слово ласки или утешения, честно делил с ними все тяготы плена, безвозмездно помогая всем, чем мог, и ни разу не припомнив свой статус. За это они и тянулись к нему и любили так преданно, что все погибли в мучениях, но не выдали ни толики информации. В самом крошечном и потаенном уголке своей души Саурон искренне восхищался этим и, вопреки заявлениям Берена, отлично понимал их, ведь и сам, абсолютно эгоистичный садист, имел того, кому был бы счастлив отдать и свое тело, и душу, и жизнь, и неважно, ради чего…       Но самым сбивающим с толку было то, что даже с ним Финрод общался, пускай и холодно, все же вполне учтиво, никогда не срываясь на крики и прямые оскорбления, как бы майа его не унижал. Вначале Саурон не мог понять, чего тот хочет этим добиться, но затем осознал — просто такова природа этого паренька. Он не льстец и не слабохарактерная шавка, но королевское воспитание сделало свое дело, буквально въевшись ему в кости. Он уже просто не способен был вести себя иначе. Кроме того, юноша был старшим сыном, естественно, что он привык не проявлять излишне ярких эмоций, претерпевая все свои переживания и слабости в себе, но внешне всегда оставаясь сильным с холодным рассудком, чтобы быть надежной опорой и заступником для своих младших и более слабых. Это объясняло его абсолютно непоколебимое спокойствие и бескорыстную жертвенность в ситуациях, когда было нужно о ком-то позаботиться. Уж как он стоял за этого человечишку!.. Так самоотверженно защищал его, постоянно перетягивая внимание разгневанного Саурона на себя, словно бы тот ему родня. Майа впервые видел подобные теплые отношения между эльфом и смертным. Это впечатляло, но, к несчастью для пленников, и заставило его заподозрить, что Берен — не простой человек, и сохранить им жизнь. — И вот к чему это привело… — пробубнил себе под нос чародей, смотря на корчащегося перед ним от боли пленника, но не видя его. Все мысли вновь занял Инголдо. Интересно, как он там? Пришел ли уже в себя? Надо будет завтра обязательно проведать его и принести что-нибудь сладенькое…       Майа хитро ухмыльнулся. Настроение немного улучшилось и снова портить его, продолжая возиться с Береном совсем не было желания. Посему, как только тот наконец угомонился, теперь лишь мелко подрагивая, палачи поволокли его прочь из пыточной. В темнице они посадили его на ошейник на длинной цепи и, сыпля грубыми насмешками, удалились. Когда эхо от их шагов затерялось вдали, вокруг Берена воцарилась гробовая тишина. Саурон специально распорядился, чтобы его заперли как можно дальше от Финрода и прочих пленных, на самом нижнем этаже темниц, где его соседями были лишь крысы, глодающие гниющие кости таких же несчастных, как он.       Человеческое сознание намного более уязвимо, чем эльфийское, и быстрее сломится под гнетом одиночества, когда единственный доступный тебе досуг — это снова и снова по бесконечному кругу прогонять в голове одни и те же тяжкие размышления, мучаясь от осознания полной своей беспомощности. В этих темницах побывало множество таких же славных воинов, как и сын Барахира, однако все они рано или поздно сдавались, впадали в уныние и в итоге добровольно отдавались в руки Тьмы. И этот человек не станет исключением.

***

      Оказавшись один, Берен кое-как сел, привалившись спиной к прохладной стене, и закрыл глаза. Он не знал, сколько времени так провел, может час, а может и всю ночь. Хоть как-то ориентироваться во времени здесь было абсолютно невозможно. Тело порой все еще пробивала дрожь, но хотя бы плечо ныло уже не так сильно.       И что же теперь делать дальше? Финрода заперли неизвестно где, сам он закован в тяжелые кандалы. Покамест исход ему виделся только один и отнюдь не самый хороший…       Перед глазами вдруг возник нежный и чистый, словно звезды, образ той, ради которой он пошел на все это. В его мыслях они вновь были вместе. Вновь были счастливы. Как и раньше, гуляли рука об руку по лесным тропинкам залитым лунным светом. Она танцевала, так несравненно восхитительно, что казалось, будто это сама Несса явилась к нему, пела свои волшебные песни, а он потом вплетал в ее иссиня-черные кудри первые весенние цветы… Нет, мужчина не жалел о содеянном. Лучше уж погибнуть под пытками, чем навеки покрыть возлюбленную несправедливым клеймом позора в глазах ее народа, рассорить с семьей и разлучить с родным домом. Нет, он бы не смог так поступить, ведь ему совсем нечего было предложить ей взамен. Он желал для нее достойной жизни, а не жалкого прозябания неизвестно где. Так может, все, напротив, складывается к лучшему?..       Да, сперва его соловушка будет горевать, но… Даже если они каким-то чудом и смогли бы быть вместе, в итоге он все равно очень скоро стал бы причиной ее слез, ведь жизнь смертного лишь миг в сравнении с эльфийской. И если не вражья стрела или клинок его настигнут, то сломит немощная старость. Так не лучше ли погибнуть сейчас, когда они пробыли вместе еще совсем недолго? Жестоко, но ведь потом ее страдания будут лишь сильнее. Не ужаснее ли смотреть, как твой любимый с каждым днем необратимо угасает, понимая, что теряешь его навсегда, и даже после смерти вы не встретитесь, чем навсегда сохранить в памяти короткие, зато счастливые совместные мгновения? Когда они только познакомились он, конечно, все понимал, но не осознавал в полной мере, опьяненный любовью, а сейчас… Берен до боли сжал кулаки. Нет, она должна забыть его, найти себе кого-то более достойного, с кем будет жить еще много спокойных и счастливых веков, а он останется лишь далеким светлым воспоминанием, незаметной зацепкой на ленте ее вечной жизни. В конце концов, как и выкрикнул ему тогда в ярости Тингол, он хоть и знатного рода, но в итоге всего навсего человек, не чета эльфийской княжне…       Мужчина не хотел допускать подобных мыслей, однако мрачное окружение и безвыходность ситуации так и подталкивали его поддаться им. Они не тяготили его, он был готов принять такой исход, только в сердце больно щемило от того, что у него не будет даже секунды, чтобы попрощаться со своей милой соловушкой. Но горше всего ему было за Финрода. Где он сейчас? Пришел ли уже в себя и жив ли вообще? Когда его уносили, он выглядел совсем плохо… Если бы только возможно было повернуть время вспять и не втягивать его в это, мужчина бы без колебаний сделал все ради этого, не пожалел бы и собственную жизнь. Не заслужил его добрый король такого, не заслужил…