Реквием по лебедям и алым розам

— Хейль, ну же, мы страшно опаздываем! Коридоры Гранд Опера́ сегодня были особенно оживлённы. Хор, костюмеры с гардеробами, балерины — множество лиц сновало тут и там, не давая трём девушкам в тяжёлых белых пачках пройти к сцене, где их скорее всего уже ждали для генеральной репетиции перед постановкой. — Жамм, ну ради Бога, мадам Жири не начнёт без меня, тебе некуда лететь, — выпалила одна из девиц, пытаясь не натолкнуться на мимо проходящих рабочих мизансцены. — Ещё немного, и мы обе останемся без платьев! Она дёрнула подругу на себя, вынуждая ту остановиться. Края длинных белых юбок действительно терзались при каждом движении, грозясь отпасть при должной доле неаккуратности. Жамм недовольно скривила губы, но руку вырвать не попыталась. Наоборот, подхватив обеих девушек под локти, она двинулась дальше, скрипя непрошитыми пуантами. Ей так, видите ли, удобнее, хотя и балетмейстер, и все вокруг грозились, что она по собственной упрямости однажды лишится пальцев. Но кому было ей указывать? — Ну как же так можно! Это ведь твой дебют, ты наконец выбилась в солистки, в твоей ситуации волноваться принято, но ты даже не торопишься. Хейль, ну скажи же что-нибудь! Балерина не ответила. Это действительно был её дебют, но волнения она не чувствовала, один только страх. Приемущественно потому что знала, кто сегодня будет смотреть на неё из третьей ложи. — Граф де Шаньи тоже присутствует на сегодняшней постановке. Знает ведь, что ты солируешь. — Сорелли, идущая с другой стороны, выглядела поникшей. — Но ты не рада. Почему? Хейль взглянула ей в лицо, стараясь не замедлять шага. История об отношениях Сорелли Дюпон и графа была широко известна в стенах театра и постоянно обрастала новыми слухами, вроде того, что второй решил сменить пассию, обратив внимание на балерину-шведку на пару лет моложе первой девицы. — Он мне неинтересен. А тебе не мешало бы его урезонить. Всё же подобные выходки, — она зашагала шире, будто действительно пытаясь наконец попасть в зал. Или закончить этот непомерно тягостный диалог. — стоят того, чтобы их прекратить. Юркнув за небольшую дверь в открытом алькове посреди коридора, девушки оказались за сценой, где уже во всю шла разминка. Они встали к станку, принявшись тянуться. — Так, все ко мне! — подошедшая мадам Жири стукнула тростью о пол: привычный острый звук разрезал воздух, призывая всех балерин собраться вокруг. Состав включал в себя и несколько мужчин, но они, уже отработанные, отсиживались вместе с осветителями, скорее всего пропуская бутылку чего-то горючего. — Вы уже знаете, что делать. — она оглянулась, выхватывая взглядом Хейль. — Все вместе, бегом надевать венки, а ты, — она подняла трость, указывая на девушку, — Останешься со мной. Когда все разбежались, включая Жамм и Сорелли, бросивших прощальный взгляд в сторону подруги, Антуанетта Жири обернулась к Хейль, подходя ближе. — Тебе этот бред на голову не нужен, фартук для первого акта и вуаль для второго на гардеробах. И не будь такой костенелой на сценах с Альбертом, Жизель любит его, а не боится. Мягко, плавно… — И с чувством. Я все помню, мадам, и ни в коем случае вас не подведу. Девица уже было двинулась в сторону гардеробов, чтобы забрать нужные детали костюма, как вдруг её окликнули: — Хейлла. — Да, мадам? — Не отвлекайся. — женщина выпрямилась, держась обоими руками за трость. Она буравила взглядом лицо девушки, ни на секунду не отнимая глаз. — Я не… Конечно, мадам Жири. — Хейль лишь кивнула, уходя из-за кулис к гардеробам. Быстро повязав на талии фартук цвета тёплого шоколада, она перехватила отрезок ситца, что должен был служить вуалью для второго акта балета, где героиня предстанет в образе призрака невесты, познавшей горечь преданной любви. Подруг она встретила лишь через четверть часа, когда уже с выбеленным лицом и подведенными глазами девушки действительно стали напоминать эдаких привидений. — Собираются? — Да, кажется, полный зал. Они полюбят тебя, Хейль, будь уверена! — ответила Жамм, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения. Кажется, дебют подруги в качестве солистки и новой примы Парижской Оперы волновал её куда больше, чем саму дебютантку. — Мне бы хоть долю твоей уверенности, Жамм. — Я согласна с ней. У тебя выйдет, даже лучше, чем у меня когда-то. — Ла Сорелли мягко улыбнулась, убрав выбившийся кончик тёмно-каштановой пряди за ухо подруги. Она лучше кого-то бы то ни было понимала, через что та проходит, ибо сама была и есть прима. Только теперь лучи славы и ведущее положение в театре им предстояло делить. — Спасибо. Вам обеим… — Хейль бросилась вперёд, обнимая девушек за шеи. Ощутив женские руки на своих плечах с обеих сторон, она наконец-то смогла выдохнуть. Всё действительно будет хорошо. Оторвавшись друг от друга, балерины расступились. Из оркестровой ямы послышались первые звуки, сливающиеся в полную жизни композицию, под которую на сцену с обеих сторон уже принялись выбегать молодые девушки и парни, рассыпаясь между декораций. Хейль выступила в центре. Вернее не Хейль, а Жизель, как любила уточнять мадам Жири. Впрочем и сама девушка имела привычку примерять на себя персонажа, стараясь прочувствовать весь внутренний мир и наружность героини. Жизель была для неё сложна, та, что показывалась первым актом. Жизнерадостности и огня в самой балерине было слишком мало, чтобы распространять эти остатки ещё и на теперешнее выступление, но она отдала, что могла. И сейчас, когда второплановые артисты выстроились каждый по своим точкам, она выдала первое па. Всё, что в ней было из весёлого и яркого вошло в эти движения, взмахи рук и повороты головы, такие нежные и приятные глазу, по-детски игривые и местами рваные, призванные показать характер. Хейлла повернула голову, сводя взгляд в сторону лож. Глаза её встретились с ухмылкой, растянутой по мужскому лицу, еле-еле тронутому первыми морщинками. Из третьей ложи на неё, не отрывая внимательных глаз, смотрел граф Филипп де Шаньи, а рядом сидел незнакомый молодой человек, куда моложе, чем его сосед по месту. И хотя сопровождение графа мало её волновало, она успела присмотреться так, чтобы уловить схожие черты между мужчинами, но ничего особенного не нашла: все же в их семье было множество братьев и сестёр, мало ли кого из своих родственников тот решил притащить в этот раз. Оба следили за происходящим на сцене неотрывно. Вот Альберт, граф, переодетый крестьянином, стучится в двери дома Жизель, она впускает его и дуэтом с танцором по имени Николя, с которым ей уже приходилось репетировать, пускается по сцене. Здесь только они и больше никого, всем остальным персонажам негоже присутствовать там, где разворачивается сцена между влюблёнными. Николя проводит руками по женской талии, вставая в поддержку, Хейль падает к нему в руки, они танцуют так, как делали это пару десятков раз до этого, и зрители в зале томно вздыхают от такого зрелища. Но танцоры, а особенно сама Хейль, не разделяли их восторга, ибо танец становился все быстрее, подходил к кульминации, которой должен был стать поцелуй между героями. Альберт, он же Николя, склонился над девушкой, целуя её в уголок губ, так аккуратно, насколько мог после такого танца. А Хейлла спиной ощущала, что среди восторженных взглядов сидящих в зале есть один, что не разделяет их восторга от страсти персонажей. Граф сжал кончиками пальцев алую обивку балкона ложи, не отводя глаз от сцены. Казалось, что на месте этой обивки должна была быть чья-то шея, но Рауль, сидящий рядом, не смел гадать. Зато отлично знал, к чему располагает такая реакция. — И как же её зовут, брат? — Кого? — Филипп обернулся к младшему, наконец перестав изводить обивку. — Девушку. Солистку на сцене, ты же понимаешь, о ком я. — Она… Хейлла. Хейль, как сказала Сорелли. — А фамилией она обладает? — Дайе. Хейлла Дайе. — Полагаю, я знаком с этой фамилией… Точно, я где-то её слышал. И где же вы познакомились? — Рауль закинул ногу на ногу, отвлекаясь от представления. Теперь его вниманием завладел брат, уже явно продумывающий аккуратный способ избавления от мнимого конкурента. — Не твоего ума дело. Сиди и смотри, вместо того, чтобы болтать. А тем временем первый акт медленно подходил к концу. Жизель только что узнала, что у её возлюбленного все это время была невеста и бросается в руки матери, умирая от сердечной боли. Сорелли, эту самую мать играющая, склоняется к «дочери» и шепчет, пока сцена позволяет: — Ты умница. Девушка в её руках улыбается, поднимая глаза на подругу, пока её поднимают с земли и уносят на сцену танцоры, изображающие скорбящих по внезапно умершей. Первый акт был окончен. Пока зрители расходились, дабы праздно побеседовать или посетить буфет во время антракта, девушки собрались за кулисами, тихонько переговариваясь, пока костюмеры помогали им менять платья, а гримёры выбеливали лица всем оставшимся. — Как скоро выход? — Десять минут, не более. — ответила Антуанетта Жири, медленно расхаживающая среди готовящихся балерин. — Сиди смирно, Хейлла, времени достаточно. Костюмерша позади девушки в это время рылась пальцами в коробке с инструментами, с явным негодованием поджимая губы: — Да где же они? — Кто? — Хейль обернулась на стуле, следя за движениями женских ладоней. — Шпильки. Я только вчера выложила десяток для вашей вуали, а теперь не могу их найти! Нам нечем её закрепить! — Небось снова проделки Призрака! — Жамм ударила носком по полу в протестующем жесте. — Жамм, придержи язык в кой-то веки. Ну зачем Призраку Оперы шпильки? Всё в порядке, Маринн, пусть будет так. Не слетит. — Эх, — женщина выдохнула, поднимая вуаль со стола. — Будем надеяться, что вы правы, мадмуазель. Белый ситец длиной до бёдер мягко лёг на лицо, прикрывая черты так, чтобы ничего нельзя было чётко рассмотреть, завершая образ мёртвой невесты. Из-за кулис будто действительно исчезли все краски: тут и там сновало пару десятков девушек, одетых в одинаковые белые пачки, с такими же белыми лицами. Но прозвенел колокольчик, извещающий об окончании антракта. Затянулась скрипка. Девушки-призраки стройными рядками выпорхнули на сцену, в декорации деревенского погоста, припорошённого снегом, знаменуя начало второго акта. — Я готова. — кивнула Сорелли, теперь переодетая Миртой, повелительницей вилис, призраков невест, погибших до свадьбы. Она бросила Хейль лишь короткую улыбку, прежде чем тоже выйти на сцену. Она осталась одна, когда и мадам Жири ушла в другой конец сцены, дабы подавать сигналы о перемещении танцорам кордебалета. Хейль обняла себя за плечи, внутренне сжимаясь. Она была искренне расстроена–мадам Валериус не появилась на постановке. Она отправляла билеты для неё и её сиделки с коротким письмом о том, как ждёт их, но во время первого акта на местах, что девушка для них заняла, никого не было. Сюита вилис подходила к концу, высокими тягучими нотами призывая её на сцену. И она, последний раз прикрыв глаза и поправив вуаль, выбежала на сцену, тут же закружившись. Скрытая тканью, девушка зажмурилась: на импровизированном снеге, выдуваемом механизмом у края сцены, было ужасно сложно танцевать, а тем более совершать что-то сложнее простых аттитюдов. Но она продолжала. Вилисы скрывались, отпугиваемые от Альберта тенью Жизели в одеянии невесты. Сохранивший самоотверженную любовь, призрак девушки спасает возлюбленного от других теней, помогая ему скрыться за одним из надгробий. Музыка идёт все быстрее и быстрее. Хейль повернулась в сторону «любимого», вздымая руки вверх, в просьбе к каким-то высшим силам защитить его при жизни, и ужасается. Позади Николя, присевшего за декорацией, стоит тень. Она возвышалась за спиной мужчины, очерченная лишь благодаря освещению сцены, и не двигалась, пока на неё не обратили внимание. Заприметив взгляд балерины, неизвестный зритель исчез за кулисами, совсем растворяясь в темноте. Испуганная, Хейль совсем забыла, где находилась. Её вернул в чувство лишь новый, более высокий аккорд, и она приподняла ногу, словно маленький вихрь закруживаясь в фуэте. Четыре, шесть, восемь, одиннадцать… Резкий поток воздуха прямо в лицо срывает с неё вуаль, унося куда-то за декорации. Глаза девушки расширились от непонимания. Ни разу, ни разу они не репетировали нечто подобное! «Жизель» продолжает кружиться, теперь окружённая настоящим снегопадом. Музыка резко прерывается, делаясь совсем спокойной. Она остановилась, опуская руки и прижимая их к сердцу. Свет меняет положение, имитируя восход солнца, и призрак, бросая последний взгляд в сторону, где прячется возлюбленный, исчезает среди могил. Альберт бросается вперёд, желая её догнать, но падает прямо посреди, сражённый горем. Горем и вечным сожалением о любви, что потерял. Любви, что сильнее смерти. Тяжёлые алые портьеры пришли в движение, скрывая сцену от глаз зрителей. Воздух разорвал шквал аплодисментов, и они вновь открылись, являя залу выстроившихся артистов, низко склоняющихся в едином реверансе. Хейль тихо выдохнула, принимая от вбежавшего на сцену мальчика тяжёлый букет белых роз. Записка, что покоилась между цветов, сияла аккуратностью подчерка: «Моей Жизель» Не имея сил даже едко усмехнуться, девица лишь склонила голову, прижимая розы к телу. Занавес медленно закрылся, и как только наступила блаженная полутьма, Хейль осела на пол, все ещё прижимая букет к телу. Она невидящим взглядом уставилась куда-то вперёд, будто застыв во времени. — Хейль, это было незабываемо! Ты была… Хейль? Что с тобой? — Я видела его, Жамм. — Кого? Кого ты видела? — Призрака. Я заметила его, а он в наказание всё испортил. Вдруг это правда он забрал шпильки, чтобы лишить меня вуали посреди выступления? Я не понимаю, Жамм… — балерина тараторила, не шевелясь с места. Что она ему сделала, чтобы заслужить такое? — Но ты не растерялась и сделала, как нужно было. Тебе не о чем волноваться, тем более вдруг это не он был? Просто кто-то из рабочих, а механизм сам повернулся. Не думаешь? — Наверно, так и есть… Да, так и есть. — Хейль оживилась, поднимаясь с пола. — Хейлла, пойдем. Тебя уже ждут в гримёрной. Сама девушка уже напрочь забыла, что ей, как приме, теперь полагается отдельная гримёрная. Направившись за мадам Жири, она дошла до знакомого помещения, прилегающего к пока ещё пустующей гримёрной с божественно красивым зеркалом в полный рост, когда-то оставленную Карлоттой. Ей, видите ли, было плохо без окон, а Хейль бы за эту комнату душу продала. Они вошли в только что убранное помещение, теперь заставленное букетами цветов со всех сторон. Казалось, цветам не было конца, но тот, кто стоял среди них, в её глазах портил всю картину. — Граф де Шаньи. — Мадмуазель Дайе. Хейль, ваше выступление… — Хейлла, мсье. Моё имя Хейлла. Филипп недовольно выдохнул, подходя ближе. — Как скажете, мадмуазель. Ваше выступление было выше всяческих похвал. Надеюсь, вам понравился мой невзрачный презент, — он опустил глаза на букет белых роз в женских руках и усмехнулся. — Я приглашаю вас на ужин, сегодня. Вам хватит пятнадцати минут на сборы, пока я заберу пальто и прикажу подать карету ко входу? — Ваше сиятельство, мсье, я страшно устала, — она прошла к туалетному столику, откладывая букет. — И хотела бы отдохнуть. Вынуждена вам отказать. — Неужели моя компания доставила бы вам неудобства? — Боги, нет. Но выступление было столь тяжёлым, что я должна просить отсрочки. Вы дадите мне её? — Я… Конечно, мадмуазель Дайе. Как я могу не исполнить желание дамы, — он скользнул к ней, поднимая её руку. Коснувшись губами костяшек пальцев, он отстранился, разворачиваясь по направлению к двери. — Приятного вам отдыха. Когда мужчина окончательно покинул гримёрную, Хейль отмерла, усаживаясь на пуфик перед зеркалом. С той стороны зеркальной поверхности на неё смотрела уставшая и в какой-то мере испуганная женщина с поблёскивающими от накатившей влаги синими глазами. Она отвернулась. С другой стороны двери постучали и, прежде чем она смогла ответить, вошла мадам Жири. — К тебе посетитель. Говорит, сестра. — Сестра? Но… — Эйль! — в дверях показалась тёмно-русая макушка, за которой в проём вошла девушка с растянутой по лицу робкой улыбкой и букетом белых лилий в руках. — Кристин?