Родной

Томская губерния.. Красивый город, похожий на Петербург, слишком мало рек и мостов, но общая тоская душит точно также, а главная площадь заставляет сердце сжиматься в тревоге. Что-то будет. Нет, не Сенатская, это просто что-то в глаз попало, и черт попутал, это другой город, другие люди, его тут нет, и Николай уже давно император. С Сашей все будет хорошо, с ним все будет хорошо. Николай произносит речь, справляется о развитии, все идет своим чередом. Их направляют к очередному зданию, и когда сани , скрепя по снегу останавливаются, а отец с сыном выходят, то взгляд упирается на одно лицо в толпе. Внутри что-то ломается. Это он. Он. Такой родной и любимый. Коля думал, что давно отпустил, столько времени ушло. А сколько воды утекло. Стоит в толпе и смотрит куда-то не в его сторону. Но близко. Его начинает явно херовить. Ему хочется уйти, убежать как маленькому ребенку, что завидел девочку, которая очень нравится и сидеть, с разрывающимся сердцем где-то и наблюдать издали. Сука, ну почему сейчас? Почему не вечером. Он собирался пройтись по городу. Почему сейчас, когда он не может просто взять, подойти и обнять. Потому что тут люди, они, мягко говоря, не так поймут. Николай зыркнул на сына. Видимо, тот тоже увидел его. Саша улыбается и уже готов сорваться с места, что бы сделать то, что его отец, увы, сделать не в силах. Николай отводит взгляд и пытается взять себя в руки, хотя не может. Совсем. Невольно хочется снова посмотреть на него. На Серёжу, которого он сам же и сослал, своими руками подписав документ. Император делает шаг вперед, но его ужасно трусит. Он так не может. Просто. Внутри что-то со свистом упало и разбилось. Ему ужасно стыдно, и он это понимает. Николай снова поднимает глаза на Трубецкого и вот теперь их взгляды сходятся. Он.. все такой же. Но что-то не так. Глаза другие. Не блестят больше. Внутри бушует буря, мысли несутся с бешенной скоростью, а сердце в ушах отбивает барабанами Московского полка на Сенатской площади. И он снова там. Снова в этом бесконечном дне. Словно опережая время, сын бросается вперед, люди вокраг замерли, застыли, а Саша бежит, и пробираясь сквозь расступившуюся толпу, кидается на шею Се-... Трубецкому. Николай забыл, как звучит эта фамилия, забыл каково на вкус это имя, забыл все. Крик сына возвращает из забытья. 《—Сережа!》 Блять. Николай даже сообразить ничего не успел. И вот он видит, как сын обнимает его. Сережу. Он вспомнил, как звучит его имя. С какой любовью говорил Саша о нем. Как спрашивал, когда он приедет. Как сам Николай вспоминал о нем. О таком родном и.. на самом деле, любимом Сереже. Люди стоят в полном шоке, это и понятно. Сын императора бросается на какого-то, грубо говоря, холопа, обнимая его и называя « Серëжа ». Сейчас он действительно не понимал что делать и как поступить в такой ситуации. Проще говоря, он растерялся и знатно ахуел. Он просто стоит и смотрит, как сын обнимает Трубецкого, и как тот, в шоке стоит и улыбается, поглаживая мальчика по спине. И обнимает в ответ. Николай не хочет этого признавать, но на самом деле прямо сейчас ужасно завидует своему собственному сыну, который оказался в много раз смелее его отца. По человечески стоит кинуться вперед, тоже обнять, объявить всем, что государь милостив и все декабристы прощены, милованы и восстановлены в чинах и именах, но мозг берет верх, заставляя тяжело сглатывать, и сжимать кулаки, пытаясь привести себя в разум болью. Но на руках перчатки, а сознание уже давно покинуло его. Николай стоит замерев, но едва заметив движение рядом, вскидывает руку, останавливая гвардейца. Пусть хотя бы Саша будет счастлив. Пусть сын сделает то, о чем ему остается только мечтать, пусть обнимет, пусть снова окажется в детстве, и теплых руках Сере-.. Император закрывает глаза и жмурится. Нельзя даже в мыслях называть Его Сережей, так сокращается дистанция, так он снова оказывается в том времени, в Петербурге, в Северной столице, которая тогда была самой южной, самой теплой и нужной. Тогда они были в том времени, в том вместе, тогда они были двумя людьми, которые по настоящему могли называть друг друга Тот человек. На этот раз это не то время, не то место, но Те люди. Сергей всё еще здесь, он всё ещё нужен как никогда, и это душит, приходится ослабить воротник, чтобы не задохнуться, но даже это не помогает. Для Николая проходит целая жизнь, а для людей лишь минута, которая убивает гораздо больнее пули в спину или ножа в горло. Открывая глаза, Коля невольно натыкается на взгляд, он пытается заставить себя повернуть голову, посмотреть на толпу, на сына, да хотя бы в небо! Если там есть бог, то может хотя бы он сможет помочь, сможет сказать, как ему поступить? Что сделать, чтобы вернуть всё обратно, что сделать, чтобы не повторился декабрь 1825, что сделать, чтобы Серёжа снова был рядом, чтобы они снова просыпались вместе, проводили редкие вечера, и были только вдвоем во всем этом гребанном мире! Что ему сделать, чтобы можно было снова жить, снова дышать, снова чувствовать себя настоящим человеком, нужным и важным! Быть рядом. Два слова, которые внезапно очищают сознание, но сразу отдаются болью в сердце. Единственная нужная и важная вещь, которую он когда-либо в жизни действительно хочет сделать, теперь невозможна. Это может сделать Саша, мог бы сделать сам Николай из прошлого, может сделать кто угодно. Просто подойти и прикоснутся, да хотя бы посмотреть!.. Но даже этого он сделать не может. Другим это спишут на возраст, на статус, но блять что угодно! Но только Император не может позволить себе таких простых вещей, потому что он власть, потому что он посланник сука бога на земле, и должен нести людям хоть какую-то пользу, а не-.. Почему он всем вокруг должен? Почему его беспокоит мнение людей? Коля поворачивается, он смотрит прямо в глаза Сереже, и всё становится ясно, как сегодняшнее небо. В воздухе летит снежный пух, спускаясь и кружась в воздухе, возникая из неоткуда и пропадая вникуда, также и они. Он просто человек, которому дана власть, он никому ничего не обязан, никому ничего не должен и хотя бы для себя будет делать то, что хочет. Со страной, с необьятным государством, где нужно учитывать все сословия, всех людей, он сможет разобраться разумом. Николай есть и будет правителем, который правит разумом, и если людей это устраивает, то пошли они все нахуй! Со своей жизнью он будет разбираться сам, и никого это ебать не должно. Пока Император правит, пока в стране сохраняется порядок, пусть люди заботятся о себе, а не о том, с кем и как проводит жизнь Государь. Коля видит, как Сережа волнуется, он как открытая книга, сразу видно все мысли и чувства. Николай моргает, и скидывает всё, взгляд теплеет, и он криво улыбается, разводя руки, и безмолвно подзывая к себе. Саша только отпустил руки, и хотел что-то сказать, но Трубецкой кидается вперед. Ноги скользят по снегу, он чуть не валиться, но бежит, толпа уже давно разошлась в стороны, и никто ему не мешает, Сережа улыбается, он не верит, и затормаживает прямо перед Императором : « — Ваше Величество, вы позволите-» Фраза обрывается, когда из легких выбивают воздух обьятия. В глазах моментально наворачиваются слезы, и Трубецкой опускает голову, рыдая в чужое плечо, он молча всхлипывает, не в силах сказать хоть что-то. Руки Николая лежат поперек лопаток, он, закрыв глаза, утыкается носом в голую шею, шарф лежит где-то на земле. Поднимая трясущиеся руки, Сережа неуверенно обнимает, обхватывая пояс, и не может поверить. Ухо щекочут чужие волосы, хочется сорвать голос, обнять и никогда блять больше не отпускать, но единственное на что хватает, это надрывным голосом прошептать : «прости» Сережа плачет, он дергается от всхлипов, и прижимается сильнее, он тоже не хочет отпускать. Николай отстраняется, но не выбирается из объятий, он снимает перчатки , они падают на снег. Голыми руками он прикасается к скулам, обхватывает лицо и прижимается лоб в лоб, опуская руки. Кажется он сейчас умрет. Трубецкой рыдает, и Коля вытирает слезы с его лица, они так и стоят молча. Не в силах смотреть в глаза, Сережа снова утыкается в плечо, стараясь успокоится. Он отрывисто дышит, пытаясь выровнять дыхание. Николай кивает Саше, и дает отмашку гвардейцам. Сын тоже почти плачет, из них троих пока держится только сам Император. Медленно отходя, он пропускает ребенка вперед, и сам начинает забираться в сани, оборачиваясь, Коля видит потерянного Трубецкого, он на грани, и спускаясь обратно, Государь подхватывает шарф и перчатки со снега : « — Пошли» Коротко, но в одном слове проскальзывает всё, что он не может озвучит. Пока. Сережа не двигается с места, он говорит тихо, у него пропал голос : « — куда?» Подхватывая чужую руку, Николай тепло улыбается : « — Домой. »