***
Сбитое дыхание не даёт произнести ни слова, когда девушка, облаченная во всё чёрное, с натянутым едва ли не до носа капюшоном, спешно садится в машину, где её уже ждут. Тяжёлое дыхание шумно заполняет маленькое пространство. — Опаздываешь, — тон совсем не обвиняющий, просто констатация факта. Подруга новой участницы шоу, повернувшись к провинившейся, ехидно улыбается. — Или опять не могла сбежать из дома, потому что тебя не выпускали из спальни? — Ванной, — ехидно сверкнув зеленью глаз с оттенением в виде набежавших грозовых туч, продолжает начатую игру артистка, как только дышать становится легче. Она скидывает кроссовки, с ногами устраиваясь на сидении, и от этого жеста веет уютом. Подруга улыбается, наблюдая за ней, такой домашней и уже родной. — А-а! Ну, вы поаккуратнее, а то кафель, небось, скользкий, — усмешка трогает карие глаза, показывая, что ничего плохого женщина не имела в виду. Только старый добрый стёб. — Не переживай, у меня контракт, — зеркальная улыбка появляется на лице девушки, — мне некогда с переломами ходить. — Ладно, верю на слово, — кивает подруга, переводя задумчивый взгляд на дорогу. — Принцесса, тебя дома-то не потеряют? — раздаётся внезапно, и артистка поворачивает голову влево, ехидно усмехаясь. — Такая-сякая сбежала из дворца. Такая-сякая расстроила отца, — пропевает девушка. — Ну не совсем отца, но ты поняла. — Расстроила молодцá! — в шутку переделывает детскую песенку подруга. — Ясно-понятно, — на секунду вскидывает руки кареглазая, после возвращая их на руль и сворачивая на перекрёстке налево — благо, загоревшаяся зелёная стрелка позволяет это сделать без промедлений. — Что думаешь делать? — А через сколько должна начаться запись? — слегка осипший голос заполняет пространство автомобиля низким тембром, и девушка прочищает горло. — Будем на месте через полчаса, — резкая смена темы сначала ставит в тупик подругу, внимательно следящую за дорогой, но лёгкая растерянность, промелькнувшая лишь на доли секунды в чертах лица, сменяется деловым настроем и серьёзным тоном, — останется совсем немного времени, чтобы распеться, так что придётся начинать прямо сейчас. Поэтому давай, дерзай. Можешь попробовать новые техники, что тебе предлагала Юля на прошлой неделе. — Ох! — тяжело вздохнув, притворно похныкивает певица, ещё сильнее натягивая чёрную ткань капюшона на лицо и пытаясь съехать вниз по сидению, от чего её надёжно удерживает ремень. — Я ничерта не успеваю! В последнее время всё и вовсе из рук валится. — Эй, ты чего? — ведущая машину обеспокоенно оглядывается на пассажирское сиденье. — Солнце, у тебя точно всё хорошо? — Да, — чуть хриплый голос почти выдаёт ложь. Но актёрское мастерство всё же работает как спасательный круг и хоть немного позволяет не утонуть в своих эмоциях и не затопить ими подругу. — Ты в этом уверена? — настаивает кареглазая. — Да! — гораздо твёрже отвечает человек, замученный бытовыми мелкими спорами и постоянной беготней с неизбежно гнетущей рутиной, и всё же собравшись с духом, вновь садится ровно и уверенно смотрит влево на подругу. — Уверена. Просто бывают дни чуть хуже остальных. Не переживай. Где ты мне присылала файл от Юли? — телефон тут же снимается с блокировки, а пальцы, часто тапая по экрану, шерстят все диалоги в мессенджере в поисках пресланного сообщения от названного человека.***
Запись пролетает быстро, французское исполнение отлично ложится на мелодию, создавая новый кавер. Песня со смыслом, вписывающимся в её жизнь. Иронично, но другие она словно и не выбирает. Впрочем, зачем? В её исполнении одинаково красиво прозвучали бы и «Je t'aime», и «Dernière danse», и «Je veux», но душа настойчиво указывала путь к другой — болезненно любимой в этот период жизни. А кто она такая, чтобы сопротивляться мольбам сердца и шёпоту души? — Всё в порядке? — обеспокоенно уточняет подруга, едва они вновь оказываются в её машине. — Ты сегодня на каком-то автомате работаешь, словно вся в себе, а не в реальном мире. Проблемы? — Личное, — лаконично отказывается девушка от продолжения разговора на не самую лучшую для данного периода жизни тему. — Потом обсудим. — Как скажешь. Я включу музыку? — уточняет кареглазая, добавляя ехидно, — без неё я тебя, такую смурную, сегодня не выдержу. — Делай, что хочешь, — отмахивается она, — только в душу мне пока не стоит лезть, лады? Там чёрт голову сломит. А я не настроена разговаривать и что-то обсуждать. Раскладывать весь этот бардак по полкам, — ответом девушке служит немое неопределённое движение плечами: «Не сейчас, так не сейчас». — Я на тебя злая так, злая так, хоть ты моё, ты моё золото, золото, — напевает на всю машину подруга, прибавляя громкость на магнитоле, и певица, не в силах сопротивляться витающему в автомобиле веселью, подключается к ней, подпевая слабо знакомым строчкам.Ты меня, ты меня не ревнуй, никогда со мной не дружи
Я курю твой поцелуй, обвиняя себя во лжи
Твоя мелкая, дикая, стильная, я танцую на бинтах
Как надумаешь увезти меня, присылай наш знак
Девушка не выдерживает, записывая кружочек своему молодому человеку, но прогрузиться видеосообщение не успевает — приложение выдаёт ошибку и предлагает повторить отправку. — Ну, не судьба так не судьба, — бормочет она себе под нос, тапая по строчке «удалить». Следующим треком играет «Amore», и артистка заливисто хохочет, услышав первые строки. — У тебя что, вся флешка песнями Марины забита? — Понятия не имею, — жмёт плечами кареглазая, — я её у мужа забрала, он что-то качал. — Иронично, — хмыкает та в ответ, отворачиваясь к окну. Песня и правда звучит насмешкой судьбы над той ситуацией, в которую она так сильно влипла. В голове всплывает образ Марка — тот самый с «Шоумаскгоон», где он, точно маленький принц, как назвала его тогда Карина, сидит на жёрдочке и делится с миром своими чувствами, мыслями, взглядами, чередуется с его слегка потрепанным и уставшим видом в коридоре при стычке, когда его глаза утягивали куда-то в потусторонний мир — и выгнать его из собственных мыслей не удаётся никак: он, словно издеваясь, появляется там всё чаще и чаще: навязчивый прекрасный сон, превращающийся в кошмар при пробуждении. Интересно, где он сейчас? А девочка впервые не понимает, кого она любит. И любит ли кого-то вообще? Рефлексия всё настойчивее проникает в её жизнь, заставляя заново проживать каждый момент, заставляя чувствовать в разы больше, чем она когда-либо могла — ощущения, отнюдь, не из приятных. И с каждым мгновением она всё глубже зарывается под дюны своих мыслей.Сколько ещё поломанных судеб на этом берегу?
Сколько людей, которые любят друг друга, но не берегут?
Их сотни, тысячи, миллионы. У каждого — своя история, своя судьба. Каждый разучился ценить и беречь то, что имеет. Ценим, когда теряем, а после потери осознаём, какими были идиотами. Но поздно. Часто — даже слишком поздно. Каждая история оригинальна и отличается от другой, но у всех этих судеб такая одинаковая суть. Таких людей много. Катастрофически много. И им катастрофически не хватает нежности, тепла, любви. Они утопают в работе, лишь бы не погружаться в состояние одиночества, лишь бы не чувствовать себя так, словно ты один во всём мире, маленькой хрупкой фигуркой пытаешься выстоять против многотонной бетонной плиты, коей предстаёт мир. Они поломанные жизнью, несправедливостью, любовью, разбитые на мелкие осколки, которые вряд ли кому-то удастся однажды собрать воедино. Горсть разбитого прошлого, осколки которого до самой смерти каждый вытаскивает из себя. Но когда только она успевает войти в число этих людей? Когда в жизни всё пошло наперекосяк? Где была эта чёртова точка невозврата?***
Субботний вечер наступает крайне скоро, что ни Юля, ни Марк не успевают опомниться. Играет заставка из «Аватара», и Юля беззастенчиво использует мужа в качестве подушки, устраиваясь у него на груди. — Я тебя люблю, — отчаянно шепчет она, переплетая их пальцы. — Ты чего? — реакция жены удивляет. Юля в любви признаётся редко. С такими эмоциями в голосе — и вовсе впервые. — Просто захотелось сказать, — бурчит Паршута. Не оценил. — Не уверен, что это просто, — констатируя факт, жмёт плечами он, проводя пальцами по Юлиной руке и с удивлением отмечая, что девушка заметно схуднула за последний месяц. — Юль, — тихо зовёт Марк, — я тебя тоже люблю. Юля хмурится, но кивает. Даже такие простые признания в собственных чувствах, которые первые несколько месяцев произносились крайне часто, чтобы напомнить простую, но очень важную истину, а теперь почти сошли на нет, звучат натянуто, неестественно, местами неискренне. Выпрашиваемо. Любовь не выпрашивают. Внутренний голос замолкает, и на время просмотра с параллельным обсуждением выпуска оба ненадолго возвращаются в мир беспечных иллюзий, что в семье всё хорошо, хотя из хорошего у них сейчас остаётся разве что только умение врать друг другу об отсутствии проблем. Они от души смеются на Джинне, обсуждают эмоциональный взрыв Аиды, часто прерываясь на хохот. Гарифуллина определённо задала довольно бодрый темп ещё в начале выпуска, и Юля вдруг с удивлением отметила, что довести оперницу и впрямь тяжело, но «взрывается» она крайне опасно. — Тебя там точно не убили? — в шутку спрашивает она у мужа. — Даже ни единого синяка или царапинки не осталось, — с какой-то гордостью вздергивает подбородок Марк и, хитро сощурив глаза, добавляет горячим шёпотом на ухо, — все, что есть, — твоя заслуга. — Дурак! — тепло возмущается девушка, легко ударяя Тишмана в плечо. — Ещё один синяк Вас приветствует! — показательно декламирует он. — Ну, Юлька, ну не дуйся. От тебя даже синяки получать приятно… — Тебе мало? — ехидно изгибает бровь жена. — Повторить? — А царапины — тем более, — завершает мысль Марк, хитро косясь на Паршуту. Юля в этот раз мстит чуть более изощренно — нежно касается его губ своими, с каждой секундой всё сильнее и сильнее углубляя поцелуй, а после резко впивается зубами в ранимую кожу, болезненно прикусывая нижнюю губу мужа. Марк выругивается парочкой непечатных слов и смотрит на неё одичавше: зрачки от прилива возбуждения и ощущения металлического привкуса во рту расширяются, точно чёрные дыры поглощая небесные очертания радужки, а взгляд мутнеет. Юля знает одно: она его очень сильно раззадорила своими действиями. И теперь не факт, что выпуск окажется досмотренным. — Смотрим дальше? — невинно улыбается она, игриво кусая губы. — Какая же ты всё-таки… — шипит Марк, рефлекторно облизывая прокушенную губу. — Какая? — требует продолжения Паршута, с вызовом глядя на него. — Львица! И кто сказал, что ты змея? — мужчина забавляется своей же мысли. — И царапаешься, и кусаешься определённо не как кобра. — Я! Не боишься, что я яд впрыснула, когда кусалась? — наигранно возмущается Юля. — Я пятнадцать лет нахожусь в твоём обществе, мадам. У меня к твоим «кусям» иммунитет, — смеётся Марк, добавляя обжигающим ухо шёпотом. — И к яду твоему — тоже. Паршута лишь улыбается, не зная, что сказать в ответ на подобное признание, и возвращает взгляд на экран. Там уже исчезает Джинн, и Слава объявляет следующего участника — бабу Ягу. — А она у Вас с характером, — отмечает Паршута, пристально глядя на участницу. — Есть такое, — кивает Тишман, забираясь пальцами под футболку и невесомо проводя им и по нежной коже в районе рёбер, — а может, ну её? И «Аватар» к чёрту? — Вы меня раззадорили после съёмки, — спокойно парирует Юля, стараясь абстрагироваться от прикосновений, от которых впервые возникло желание поёжиться. Паршута еле сдержалась, чтобы реакция не была такой явной — подобные выкрутасы организма и подсознания стали пугать не на шутку. Это же Марк. Её Марк, которого она знает почти половину жизни, который никогда не причинит ей боль, который её знает лучше, чем кто бы то ни был. Она вдруг с удивлением осознаёт, что каждый поцелуй в последние дни стал наполнен горечью, касания — ощущением приближающегося конца, близость — ощущением, что она последняя в жизни. Всё на надрыве, на грани и отчего-то без ощущения той любви, которая была так необходима. Будто каждое подобное действие — немое прощание. Прощание из-за неминуемой развилки их общей дороги, до которой остаётся всего шаг. Баба Яга на фоне поёт про час неизбежного рассвета, и Юля горько усмехается. Хотелось бы, чтобы предчувствие о грядущей разлуке оказалось не более чем тревожным вымыслом бушующего разума. Когда же уже настанет этот чёртов неизбежный рассвет? Когда появится хотя бы его первый луч? Что за чертовщина происходит в их семейной жизни? Когда наконец ощущение девяти кругов ада в их браке прекратится и прекратится ли вообще? Взгляд, которым участницу окидывает Марк в кадре, больно цепляет за сердце, впиваясь острыми когтями. Чудовище с зелёными глазами Юля не жалует, всю жизнь пытаясь от него избавиться, но сейчас ревность опутывает каждую клеточку тела, заставляя ей подчиняться. Ведёт её, точно кукловод — безвольную тряпичную куклу, наделяет эмоциями, но не даёт ни единой инструкции, как избавиться от ноющей боли под рёбрами, или на худой конец не выдаёт обезболивающего. Марк и сейчас на неё смотрит как на восьмое чудо света — так, как в последнее время ни разу не посмотрел на жену. Да даже на Гарифуллиной его глаза останавливаются совершенно с другими чувствами! Чем она, Юля, хуже, что её такими глазами перестали оглядывать? — Она мне не нравится, — недовольно скрестив руки на груди, заявляет Юля, едва баба Яга исчезает со сцены. — Слишком вызывающая бабулька. А с Аидой вы там под столом конфетами обменивались? — заметив почти мимолетные касания к коленями друг друга в диалоге между двумя членами жюри. — Ты ревнуешь, что ли? — усмехается Марк, заглядывая в её глаза. — Мать, да ты ревнуешь! — Бред! — отнекивается девушка, — не ревную. Яга мне просто не нра-вит-ся, — по слогам проговаривает она. — Выё… Выёживается много, к жюри подмазывается — это же Аидина песня была. Аида на Джинне разозлилась, а тут аж поплыла сразу вся, ты сам разве не заметил? Или засмотрелся на кого-то из них? — А Юлечка ревнует, а Юлечка ревнует, — приблизившись к её уху, по-детски дразнит Марк, зацикливаясь на первой своей мысли. — А Аида, между прочим, хотела тебя забрать как Пинкертона, обещала кормить и любить, а ты к ней ревнуешь. — Да не ревную я! — злобно шипит Юля и, окончательно вспылив, отталкивает мужа от себя. — Я спать. Спокойной ночи, — бурчит она, уходя в спальню, — досмотришь — выключи телевизор. Расскажешь потом, чем всё закончилось. — Юль, ты обиделась что ли? — растерянность сквозит в голосе. — Нет, просто устала за день, иду спать теперь, — не оборачиваясь, отвечает ему жена, через пару минут выходя из спальни и скрываясь в прихожей. Раздаётся шум надеваемых кроссовок и шуршание снятой с вешалки куртки. А воздух ощутимо наполняется липким ощущением неминуемой бури. — Ну Юль, — бросает он вслед, но девушка, резко одеваясь в лёгкую курточку, с шумом захлопывает за собой входную дверь, бросив напоследок: — Я в магазин! — А говорила, что спать… — обречённо вздыхает мужчина, теперь уже буздумно глядя в телевизор. Дверь хлопает вновь через полчаса — за это время на экране сменяют друг друга ещё два аватара, выступления которых для Марка проходит как в тумане. В голову лезут сотни тысяч мыслей, но главным остаётся вопрос: «Что с Юлей?». Не то, чтобы Паршута всегда была спокойной, покладистой — нет. Юля, сколько он её знал, отличалась весьма взрывным характером и со временем научилась лишь немного усмирять свой пыл, отдавая предпочтение холодному рассудку. Сейчас же девушка напоминала по меньшей мере бомбу без каких-либо предохранителей. И что послужило причиной такого поведения, Марк никак не мог до конца понять. — Юль, — целует он в щёку замершую у входной двери жену. Юля шарахается от него как от огня, прожигая его диким взглядом. — Привет, — зачем-то выпаливает он, хотя не виделись они всего ничего. — И тебе не хворать, — язвительно шипит она. — Юль, ну куда ты умчалась так резко? — обеспокоенно интересуется Тишман, когда она скидывает куртку. — Я же волнуюсь. — Я же сказала, что в магазин. Шоколадку покупала, — Паршута демонстрирует съеденную наполовину плитку, задумывается о чём-то и наконец выпаливает, — тебе не кажется, что всё пошло по… наклонной, — она запинается, стараясь подобрать более цензурное слово, и смотрит на него с вызовом и болью. — Юль, ну что опять случилось? — устало спрашивает мужчина, даже не подозревая, что столь невинный вопрос станет началом конца. Конца их истории.