С восьми до шести

В понедельник Хистория предлагает неделю без кофе, и это становится ошибкой. — Кофеин вызывает привыкание, это почти как наркотик! — И ты хочешь лишить нас единственного легального наркотика! — кулак Эрена со свистом ударяется о стол. — Не позволю! — Я не выживу без этого по утрам! Мне нужно три чашки в день, как минимум! Но Хистория будто бы не замечает недовольства на лицах коллег, продолжая свою лекцию:" … ухудшает работу сердечно-сосудистой и нервной систем, отрицательно влияет на работу почек. Вызывает…" — Она не посмеет этого сделать, — понижает голос Жан, обращаясь к Марко. — Для этого ей нужно разрешение Эрвина, а он никогда не откажется от кофе. Эрвин Смит, обычно поддерживающий начинания секретарши, задумчиво почесывает подбородок. Кофе он любит — не из-за вкуса или бодрящих свойств, нет. Кофе — это рутина, это утренний ритуал и режим в течение уже многих лет. А нарушение дисциплины — это безответственность и прямой путь в неразбериху. — Но… ведь ничто не помешает всем пить кофе после работы, — неуверенно начинает Арлерт. — Или до неё. Тогда это будет нечестно. — Армин, ты на чьей стороне вообще? — Внерабочее время сотрудников вне нашей ответственности, здесь мы можем только надеяться на внутреннюю дисциплинированность каждого, — Эрвин едва заметно хмурит брови, надежда на что-то столь эфемерное ему не нравится. — Спасибо, миссис Райс, я обдумаю ваше предложение. Леви следует за ним по пятам и захлопывает дверь буквально перед любопытными носами подчинённых. Где-то из-за жалюзи маячит лохматая макушка Ханджи. — Не соглашайся, — говорит Аккерман и облокачивается руками на стол. — Ты кофеиновый наркоман. — Дело не только во мне, — Эрвин кивает, не отрицает и не спорит, принимая очевидное. — Если это стабилизирует работу офиса и поможет избавиться от ряда проблем, вроде гипер-возбудимости отдельных работников, то я согласен. — От гипер-возбудимости Йегера спасёт хороший пинок и лишение премии. — Компания не поддерживает подобное. — К сожалению. Аккерман ленивым движением отступает от стола, и весь он такой внешне безразличный, такой поразительно спокойный, что Эрвин вполне может представить, сколько нелестных слов сейчас в его голове. — Ты первым сдохнешь от ломки, — всё-таки не сдерживается и бьёт ладонью в стекло, с обратной стороны раздаётся возмущённый вскрик Ханджи. — Если хочешь слезть с кофеина, прими мой прошлый план и делай это постепенно. — Повторюсь, речь не только обо мне, речь о работе офиса, и я уже принял решение. Нам нужна только мотивация. — Здоровая печень и про что там ещё говорила Райс — это недостаточная мотивация? Эрвин всё-таки открывает взгляд от бумаг, откидывается на спинку кресла. Будь на месте Леви кто-нибудь другой, он непременно объяснил бы, что «нет, никто не будет отказываться от пищевых привычек ради обещанного здоровья почек в долгосрочной перспективе». Но перед ним стоит именно Леви Аккерман. И Леви Аккерману сейчас хочется побыть занозой в заднице. — Выходной, — спокойно отвечает он, не покупаясь на провокацию. — Тому, кто продержится неделю без кофе в рабочее и обеденное время. Леви остается только соглашаться. Эрвин принимает решение, и конец света набирает обороты. Громче всех начинает возмущаться Йегер. — Это нарушение наших прав! В политике офиса нигде не указано, что работодатель может влиять на частную жизнь, а литр американо по утрам — это моя частная жизнь! Это всё, — он широким жестом обводит офис, — нарушение моих свобод! — Да тебе слабо, суицидник, признайся, — насмешливо фыркает Жан изо соседнего стола. — Да ты сам по утрам в старбаксе торчишь! Спорим, не выдержишь двух дней! — Только если ты не струсишь и решишь отказаться от своего утреннего ведра нестле три в одном. — Парни… — пытается утихомирить их Армин, прикрывая телефонную трубку ладонью, чтобы клиент не услышал очередной ругани. Но продажники уже жмут друг-другу руки, заключая спор — ещё один из десятка подобных — Микаса, разбей. Марко мучительным жестом трёт лицо, представляя целую неделю без любимого сырного рафа, и что ещё хуже: целую неделю Жана, лишённого возможности флиртовать с девчонками-бариста и пить свой (это секрет!) карамельный латте с тремя пакетиками сахара. А ведь сегодня только понедельник. К обеду в одном из углов кухни образовывается подозрительное столпотворение. И дело почему-то совсем не в еде. Хоть и на главных ролях выступает Саша, жующая бутерброд. — Четверг! — Среда! — Тоже на среду! Конни суетится между коллегами, принимая ставки. — Это неправильно, — выглядывает Армин из-за своей привычной кружки с зелёным чаем. — Азартные игры и прочая деятельность запрещены правилами Офиса. Если Леви узнает… — Не узнает! — Ханджи ставит пятёрку на пятницу. Оптимистично. — Тогда вам хотя бы стоит записывать сумму и суть ставки, иначе вы запутаетесь. — А это идея! Жан! Кирштейн с видом мученика цедит позаимствованный у Армина чай. Ещё и без сахара! — А Жану нельзя, он сам участвует в споре, — влезает Йегер. Настроение у него ещё поганее обычного, и виной тому всё тот же чай Арлерта. Спасибо, что без сахара. Саша взглядом опытного снайпера обводит взглядом собравшихся, вычисляя новую жертву. Жан с Эреном заинтересованные лица, Армин не согласится, Хистория — ещё хуже, не только не согласится, но и прикроет лавочку, у Конни почерк корявый… — Микаса! Ты же у нас в финансах, будешь считать деньги! — Нет. Нет, так нет. С Аккерманами спорить не только сложно, но и себе дороже. — Марко, тогда ты! Ботт, заведомо знавший, что так и будет, обречённо достаёт из нагрудного кармана записную книжку. Здесь их любимое в тех.поддержке «камень-ножницы-бумага» не подходит. Ханджи уговаривает Моблита поставить на четверг, Моблит уговаривает Ханджи не участвовать в тотализаторе. Почти получается. — На среду, — пожимает плечами Микаса, выкладывая перед Марко купюру. — И на Эрена в споре с Жаном. Где-то в углу Кирштейн зеленеет от досады.