***
Злосчастное солнце освещает лица находящихся на школьном дворе учеников, которые занимаются своими делами и раздраженно жмурятся на игривый источник света. Многие прихватили с собой по бутылке свежей прохладной воды из кафетерия или дома, некоторые же умудрились купить по маленькому эскимо, дабы отвлечься от жары. Единственное место в тени занято — и не кем-то, а грозными школьными хулиганами, теми самыми крутыми парнями. Они громко хохочут и смущают своим поведением испуганных ребят вдалеке, которые тут же отводят взгляд. Неприличные шутки, еле уловимый запах сигарет и голос, наполненный лишь сарказмом и безразличием — вот что сплощает всех этих мерзавцев. Лидер этой шайки, Джулиус (а если звать его полным именем — Джулиус Оппенгеймер младший), неожиданно завлекает к себе какого-то мальчишку и начинает специально травить его — проверять на прочность. — Э, мелкий сопляк, есть че похавать? — Словно гром средь белого дня пронеслось столь невежливое обращение, и бедняга вздрагивает и, даже чуть ли не плача, подходит и боязливо молчит. — Язык проглотил? — Вместе с мозгами! — Отвечает один из дружков, Косарь, и вся банда начинает хвататься за животы от этой «остроумной» шутки. Мальчика это добивает, и он, контрастируя со своими обидчиками, вытирает уже текущие по пухлым щекам слезы. — Алло, мы с тобой говорим, фуфлыга, или ты глухо-немой? Шумные-шумные крики; обзывательства становятся обиднее и доходит до того, что второклассник еле как уходит от хулиганов с синяками на теле — никто не помог, потому что все боялись такой же горькой участи.***
В то время по школьным коридорам со счастливой улыбкой гуляет Дарвин Уоттерсон и его старший брат Гамбол. Первый бодро напевает песенку под нос, а второй лишь протяжно зевает, обнажая острые клыки и морща нос. — О, да ладно. Кто додумался впихнуть нам в расписание две биологии? Серьëзно, опять сидеть с этой мартышкой и слушать еë болтовню о пестиках-цветочках? — Возмущенно жалуется Гамбол и недовольно хмыкает, скрещивая руки на груди; следует раздраженный взгляд в сторону младшего, который всë такой же неунывающий. — Не понял. А ты чего такой весëлый? Тебе понравилась еë предыдущая лекция про всяких козявок? Парнишка широко улыбается и отрицательно мотает головой, отчего его густые волнистые пряди темных волос спадают на сверкающие ирландско-зеленого оттенка глаза и щекочут веснушчатые смуглые щечки. — Нет, вовсе нет! Просто завтра у кое-кого день рождения. — Чуть не спотыкается на пустом месте, но всë такой же позитивный и настроенный только на лучшие события. — У Кэрри, да, я помню. — Монотонно бурчит Гамбол и проходит мимо внезапно остановившегося Дарвина, который обидчиво смотрит тому вслед. — Какая ещë Кэрри?! У неë вообще день рождения в октябре! — А у кого тогда? Я просто не могу сосчитать всех знакомых, дням рождения которым ты радуешься больше, чем моему. — Ой, да ладно… — «Карасик» застенчиво ухмыляется и наконец следует за своим приятелем, идущим в кабинет на следующее занятие. — Твоему я тоже очень сильно радуюсь! Но завтра… День рождения Джулиуса! Гамбол будто переворотило, и он с неподдельным шоком поворачивается к своему собеседнику, который даже не смутился того, что только что сказал. — О нет, ты до сих пор общаешься с этим типом? Ты же знаешь, что он ненормальный? — Он нормальный! — Бить детей — это, по твоему, нормально? — Ладно-ладно, признаю. — Дарвин тяжело вздыхает и на миг принимает сожалеющее выражение лица, хотя пытается защитить Джулиуса, который якобы был его ещë одним «вторым лучшим другом» — Может, он не лучший человек и может он и вытворяет плохие вещи, но я знаю, что он всего-навсего страдает от недопонимания! И я знаю, что не смогу его изменить в твоих глазах, но мне его жалко. «Карасик» возвращается к прежнему настрою, и привычная улыбка снова расползается по всему его лицу, пока Гамбол, сделав жест «рука-лицо», не может поверить во все сказанные его братом слова. Почему жалко? От какого недопонимания страдает тот ублюдок? И… Какого черта Дарвин так радуется, что у главной грозы школы завтра день рождения, и стремится его поздравить?***
Уже следующий день — всë такой же трудный и клишированный, будто в каких-то глупых фильмах жанра повседневности. Банда хулиганов стоит на том же месте, где и вчера, но на этот раз в округе нет ни единой души кроме них; атмосфера абсолютно та же, хотя все присутствующие как-то заскучали, когда диалог оборвался буквально минуту назад. — Пацаны, я отлить. — Предупреждает один из парней из компании Джулиуса, Филипп, на что все остальные лишь кивают, мол «ладно», и снова возвращаются к придумыванию себе какого-нибудь нечистого дельца. — Чего-то ничего не клеится. Может, снова поймаем какую-нибудь заблудшую душеньку и потешимся над ней? — Предложил Косарь с уже более обнадеживающим духом, но лидер махает на него рукой: в буквальном и переносном смысле: — Да иди ты нахуй со своим литературным языком. Идея, конечно, невъебенная, но сейчас же никто не пройдёт, ведь у многих уроки. Поймать будет трудно, повсюду тишина, а если эта «заблудшая душенька» заорет как психопат, то нас учителя запалят. Да и вообще, знаете чë, моя днюха просто… — Хэй, Джулиус! Явственное и энергичное приветствие мигом прерывает новое предложение главаря, и тот презрительно поворачивается на человека, который исказил разговор хулиганов и принес с собой новые его краски — того самого Дарвина; улыбка не сходит с лица мальца, когда тот торжествующе глядит на остальных парней. — Привет, друзья Джулиуса! Названные в ответ недовольно мякают и бубнят что-то друг другу, чего не разобрать, а сам Джулиус наклоняется к пришедшему, чтобы быть с ним лицом к лицу. Его взгляд слегка смягчается, но он осуждающе хмыкает. — Чего тебе надо, недоразвитый водоплавающий червь? — Угрожающе прикасается своим плечом чужого, но «Карасик» всë также невинно хлопает глазками и встает на носочки. Его выражение не показывает ни малейшего испуга по отношению к такой опасной группе, что Оппенгеймера всегда удивляло и ранее: вроде всеми силами пытается запугать младшего мальчишку, но вот никак не выходит из-за странной придурковатости и простоты «жертвы» — он глупо улыбается и обязательно высказывает что-то настолько же нелепое. — Я вовсе никакой не червь! Я такой же человек как и ты! — Возмущённо прикрикивает Дарвин, якобы огорченно скрещивая руки, напрочь прикрытые рукавами кофты, на груди, на что раздается недовольное цоканье. — Слышь, я тут не для того, чтобы проверять твои знания биологии, грёбаный Чарльз Дарвин. Сразу к делу: у меня нет времени слушать твой писклявый трындеж. Банда с некоторым интересом наблюдает за словесной перепалкой между двумя «недругами», но явно недоумевает вследствие того, что это не перерастает во что-то большее, ведь прояви Джулиус инициативу — всë, этому вылитому «Чарльз Дарвину» не быть. — А, да! Я, эм… Приготовил для тебя подарок. — Мальчишка осторожно закатывает рукав своей оранжевой толстовки и широко выпучивает пальцы со слабой улыбкой на лице. Вот тогда смеющиеся ранее хулиганы в недопонимании смотрят на внутреннюю сторону дрожащей ладони, на которой старательно выгравировано сердце, но не обычным фломастером или краской, а острейшим лезвием. И если для остальных это скорее озадаченность, то для Джулиуса — медленное разрушение сего мира на его глазах. Он лишь замертво затихает и широко раскрывает полные уже шока и злобы глаза. Снова удивление, преследовавшее уже давно, но оно слишком болезненно переносится — по-другому. — Какого хуя… — На одном дыхании шепчет пораженный лидер банды, полностью забывая о стоящих позади него приятелях. Рана до сих пор кровоточит, так ещë и довольно сильно, кровь «сердца», сделанного с особым усердием, начинает выцветать и отдаваться бордовым цветом, а не только стекающей по запястью жидкостью, но по нему остается немного капель из-за недавнего выполнения этого «шедевра»: конечно, не обошлось и без легкой замарки длинных рукавов. Но объяснение всему находится быстро, не заставляя себя ждать — сразу после возмущения старшеклассника следуют слабая, всë такая же беспорочная улыбка Дарвина, прямо как у младенца, который натворил что-то, чего не понял, и весьма противоречивые словечки: — Ну, знаешь, на самом деле я долго не мог придумать тебе подарок, а потом решился на этот шаг. Ты же любишь подобное, да? — Невесомая сила подталкивает Джулиуса прямо к «Карасику» и заставляет яростно впиться в его хрупкие запястья, отчего из горла выходит лишь взволнованный вскрик со стороны. — Ты что, дебил?! — Кричит прямо в лицо и, не сдерживаясь и сжимая зубы, чуть ли не шипит с привычной недружелюбностью в грубом голосе. Он отдается повсюду громким басом и заставляет банду на заднем плане подозревать, почему это всë не оборачивается дракой. — Эй, чë ты так встревожился-то из-за такой фигни? Может быть, он в тебя влюблен?! И теперь издевательские смешки направлены не к какому-нибудь изгою общества или первому попавшемуся первокласснику, а своему же главарю, который безумно краснеет, но хватку не ослабляет. — Нет, это… Это глупости! — Оппенгеймер плохо скрывает нервозность и взрывается. Он чувствует, как сильно сжимает свои зубы, и они будто готовы раскрошиться друг от друга; кулаки так и чешутся врезать в это невинное личико и сказать, какой он подонок, но это заменяет грубый толчок. — Идиот! — О, наш Джулиус влюбился! — ЗАТКНИТЕСЬ! Все мигом замолкают от исходящей агрессии, и кулак всë-таки неожиданно приземляется прямо к Дарвину в лицо. Он с громким аханьем падает прядом на землю, но удара крепкого, большого кулака хватило, чтобы привести его к потери сознания.***
Медленно приоткрыв глаза, младший Уоттерсон тихо стонет от боли, исходящей прямо из носа. Парнишка мигом ощупывает его и шипит, вглядываясь в силуэт перед собой. — Дарвин, черт возьми! Гамбол, коим и оказался рядом стоящий человек, хватает своего брата за плечи и трясет, дабы хоть как-то привести его в сознание. Старший обеспокоенно оглядывается в поисках медсестры, которая отошла, но никого не находит, что и не удивительно. — Тебе больно?! Дарвин лишь неторопливо мотает головой и пытается хоть как-то приподнятся с кушетки, на которой лежит в данный момент, хотя ничего не получается. — Д-да… Немного. Чуть ли не кусая ногти от страха, Гамбол мысленно кричит в душе и понимает, насколько серьёзна эта ситуация, ведь нос его друга чуть ли не разбит, а это довольно серьёзно. — Только не умирай, пожалуйста! — Не неси глупостей, Уоттерсон, он не умрет. В лазарет входит миссис Маркхам, школьная медсестра, которая с привычным апатичным выражением лица берет аптечку и вытаскивает из нее ватки, перекись водора и маленькое полотенце. Заметив легкую струйку крови из носа пострадавшего, женщина мигом командует: — А теперь быстро сядь. — Дарвин через силу садится, когда в ту же секунду у его переносицы сжимают мокрый ватный диск. Он чувствует, что становится легче, хоть и рана немного щиплет. Пока медсестра обрабатывает повреждение, она с легким интересом спрашивает: — Ну что ж, поведуй, кто тебя так. Но в ответ лишь тишина. Дарвин не совсем помнит, что произошло, но это было так резко и болезненно, что он сумел лишь упасть на твёрдую землю, а после вырубиться. — Не помню… Я, наверное, просто споткнулся… — Это был Джулиус! — На эмоциях выпаливает Гамбол. Даже если он сам не знает этого, он уверен, что виноват Оппенгеймер, потому что не зря Дарвин упомянул его ранее. Тот лишь тихо паникует при упоминании знакомого имени, а после резко махает руками. — Нет… Нет! Я же сказал, что просто споткнулся! Я упал во школьном дворе! — Может, тебя кто-то толкнул? Например, Джулиус?! — Да нет же! Это всë моя невнимательность! Медсестра с равнодушием наблюдает за перепалкой двух братьей и хмурится, вежливо говоря им заткнуться: — Всë, успокойтесь. Процедура проходит не медленно, так что через несколько минут братья выходят из кабинета медсестры и идут по длинным коридорам, которые кажутся такими скучными и однотипными. Однако Гамбол практически сразу останавливается и недовольно смотрит на виноватое лицо своего друга. — Знаешь что? Еще раз этот Джулиус появится у меня на глазах, или только ты упомянешь его, я не побоюсь закончить с вашим общением. — Но… — И никаких «но»! А вообще, теперь я буду ходить с тобой, чтобы этот урод тебя окончательно не вычеркнул из Вселенной! — Гамбол всегда говорит решительно и, если предпринимает что-то серьезное, то редко изменяет свое мнение насчет этого. Конечно, Дарвин не удовлетворен таким заявлением, так что мигом придумывает что-нибудь, что поможет отвлечь старшего брата, и на удивление, вдалеке появляется Пенни. — О, эм… Смотри! Там Пенни! Она, видимо, готовится к выступлению черлидеров! — Лицо голубовласого сменятеся с серьёзного на легкомысленное и влюбленное, когда он слышит упоминание о своей пассии. — Что?! Где? — Вон там, у спортзала! Миссия выполнена, так что Дарвин вздыхает с облегчением и, мимолетом посмотрев на уже стоящего рядом со смущенной Фицджеральд старшего брата, уходит восвояси.***
Незаметно пролетают несколько часов. Дарвин, сидящий на крыше какого-то дома, созерцает уходящее солнце в бездонном небе и раздумывает о произошедшем за сегодня, но, внезапно его плеча дотрагивается знакомая ладонь — это отнюдь далеко не Гамбол или кто-то из одноклассников, это сам Джулиус. Когда «Карасик» с легким удивлением поворачивается в его сторону, тот лишь еле видно краснеет и опускается на колени, чтобы сесть рядом и разделить эту тихую атмосферу без всяких шумных друзей и плохих намерений. — Я…Извини. — Глаза Дарвина поспешно расширяются, ведь он услышал те слова, которые не ожидал услышать от одного из самых жестоких парней в Элморской школе. — Что? — Переспрашивает он с явно видимым интересом и старается понять всë правильно. Может быть, Гамбол был прав насчет того, что это Джулиус его толкнул ранее? Может, за это он извиняется прямо сейчас? Джулиус сначала думает, что лучше закрыть это тему, но ему же надо как-то объяснится за своë поведение, так что говорит более смело: — Ну, за твою… Травму. — Поблекшие от легкого раздражения очи перебегают на переносицу, где красуется медицинский пластырь. — Это я тебя ударил. Но ты тоже не ангел, ты идиот, который заставил меня себя так чувствовать. Дарвин потихоньку вспоминает, что произошло, и тут же ахает от легкого изумления. Он виновато опускает взгляд, но на лице выцветает слабая улыбка, заставляющая Оппенгеймера озадачиться. — А, ой, прости… Так это из-за моего подарка, да? Я думал, что тебе нравится насилие, все дела, но… Я осознаю, что это выглядит нелепо и несколько детско. И больно. Обычно неунывающий настрой померкает и сменяется тихой меланхоличностью, что очень сочетается с нынешней спокойной погодкой, но уж точно не с всегда радостным Дарвином. — Тебе не стоило вытворять такое безумие. Мог бы просто испечь печенья и всё. Легкая хватка на ладони заставляет мальчишку всë больше и больше поражаться новой стороне Джулиуса, но это только побуждает хорошие последствия: например, слабую улыбку и детский смешок. — Думаю, ты прав. Мне не стоило доходить до таких уж крайностей, даже если я хотел сделать тебе подарок и даже если рана не такая глубокая. Хотя после хулиган отодвигает рукав оранжевого худи, с презрением и интересом одновременно рассматривает выгравированное ножом сердце, а после слова неосознанно слетают с губ, когда маленькая ладошка сочетается с худой и длинной: — Может, такое же сделать? — Что?! — Ничего. Дарвин озадаченно моргает густыми ресницами и после медленно переводит внимание на ладони, которые вместе находятся в своеобразных объятиях. Он хочет что-то сказать, но понимает, что сейчас несколько минут молчания будет намного комфортнее, чем обсуждение произошедшей ситуации в школе. Джулиус же поражается тому, как его мягко и бесстрашно в ответ касается рука младшего, и еле заметно улыбается — так легко и хорошо сейчас находится с тем, кто является чуть ли не одним-единственным дорогим человеком из всех в этой жизни.***
С тех пор этого случая проходит несколько дней и наступает последний день перед осенними каникулами. Гамбол, всë-таки не забыв о своей клятве, начинает внимательно следить за тем, чтобы его младший брат не общался не то, что с Джулиусом, но и с другими плохишами, потому что не хочет печального конца. Конечно, Уоттерсон старший не по пятам ходит за Дарвином, так что это даже небольшое преимущество для последнего.***
После всех уроков Дарвин облегченно вздыхает и наблюдает толпы учеников, радостно убегающих из школы или с нейтральными лицами плетящихся на последние дополнительные занятия. Счастливая улыбка сопровождает смуглое личико, когда «Карасик», напевая песню, следует за остальными, но его тут же перехыватывает чья-то грубая, знакомая рука. — Джулиус, ты что-то хотел? Названный в нерешительности ослабляет хватку и будто бы выжидает, когда все надоедающие люди уйдут и оставят их хотя бы в тишине. — Ничего. Просто сказать пока. Точнее, я хотел… Оппенгеймер выжидающе молчит и ощущает румянец, обжигающий его щеки, но тут же быстро выпаливает: — Может, погуляем на каникулах? Молчание. Пока Дарвин выглядит довольно удивленным и пытается понять, почему Джулиус в последнее время ведёт себя так странно и неловко, тот терпеливо ждет ответ, стараясь казаться всë таким же крутым, плохим парнем — но этот стереотип постепенно рушится, когда звучит довольное, звонкое согласие: — Да! На лице автоматически появляется еле видная ухмылка, в которой смешиваются и радость, и очарование, и некоторое смущение. — Правда, Гамбол не хотел бы, чтобы мы виделись. Так что, полагаю, мы сможем встретиться только на выходных, потому что тогда он пойдет в гости к Пенни. Может, сходим в субботу? — Да, давай в субботу. И я без пацанов приду. Оба взаимно улыбаются, и ощущение близости становится сильнее даже для Дарвина, который тихо хихикает и протягивает руку — не сразу, но получает ответ. — Увидимся. Хулиган поспешно уходит, когда «карасик» очарованно смотрит на него вслед — и только сейчас большие глаза, блестящие интересом, замечают примерно такое же сердце на ладони Джулиуса, выгравированное ножем — это заставляет задуматься: «Взаимно?»