Нежное и глубокое

Жизнь не из тревоги, а из любви.

      Молочные бёдра на простыни усеяны горящими звёздами, отпечатками крепких ладоней и поцелуев тёплых. Рики вбивается в податливое тело медленно, упиваясь тихими стонами — им некуда спешить. За окном рассветное солнце, пробивающееся сквозь светлый тюль, играется с окрашенными акрилом глиняными горшками, в которых цветы ещё совсем ростками сонными проглядываются, и сбегает по стене к кровати, где ладони сжимают простынь некрепко и дыхание сбитое опаляет чужие уста сомкнутые. Сону тянется за поцелуем и проигрывает, встречаясь с чужим плечом — его плечо целуют в ответ. Там два простых инициала на чужом языке и запах сладких яблок, растущих в их маленьком саду.       Сону перенял его на себя, совершенно не заметив, возможно, потому что подолгу мог проводить время в саду, укрываясь от палящего солнца за густыми кронами, на которых гроздьями повисли белые плоды. Он прятался там от болтливой соседки Люси Лью, приносящей ему лимонный тарт каждую среду, и засыпал на гамаке, что Рики собственноручно прикрепил к массивным веткам. Крепкая верёвка, кажется, навечно впилась в кору, повязанная надёжным узлом.       У них за плечами — семь лет отношений и тяжёлый выбор, теперь же — одно на двоих будущее, дом и простые обручальные кольца с гравировкой внутри.       Они обвенчались в церкви: на самом окраине Плимута, без родных и друзей. Как венчаются беглецы и виновные. Но вина, лежащая на хрупких плечах, впервые отступила, стоило Сону, проснувшись рано утром, застать умиротворённое лицо своего спящего мужа и впервые в жизни вдохнуть спокойно. Больше не было необходимости оправдываться и куда-то бежать. Всё было на своих местах.       Как гроздья винограда в стеклянной чаше или Рики, сидящий у своего ноутбука с вечно серьёзным выражением лица. Его работа дистанционная, оттого и легче Сону оказалось освоиться на новом месте. Присутствие рядом родного человека придавало уверенности и даже вскользь брошенный взгляд — мурашками по коже прошедшее облегчение.       Решение уехать, оставив всё позади, было не самым лёгким. Сону оно далось особенно тяжело, потому как тот был слишком привязан к семье и родной Корее. Рики же напротив — привык к переездам и никаких уз с другими людьми не имел. Разве что с парочкой друзей, которые, впрочем, совсем скоро уже навещали их в новом доме — тот, который выбрал сам Сону, с небольшим садом и усеянной полевыми цветами лужайкой.       Много бессонных ночей они провели в разговорах друг с другом о будущем и выборе, чтобы не жалеть потом и не делить совместно нажитое имущество в другой стране. Чтобы не остаться наедине со своим горем. Но сейчас Сону здесь — в ладонях Рики, целует его по праву и фамилию одну на двоих разделяет.       Иной раз Сону забывал о том, что живёт в Плимуте всего пару лет. Человек привыкает ко всему и Сону, как-то не заметив, привык к ранним подъёмам, неспешному ритму жизни и к новым людям, чья кожа, усеянная тёплыми вкраплениями, отливала золотом. Тоска по дому отступала с каждым прожитым годом, но всё ещё теплилась где-то глубоко в сердце, как что-то само собой разумеющееся. Особенно во время разговоров с мамой и старшей сестрой по телефону, слушая весёлый смех и отвечая на бесконечные вопросы. Их поддержка оказалась толчком в его собственном выборе.       Губы касаются взмокшей спины, с видимыми очертаниями позвонков и дыхание оседает на влажной коже. В Сону тепло, а по мокрым бёдрам скользят длинные пальцы, собирая стекающую тонкой дорожкой смазку. Рики нравится их секс ранним утром, в ленивом движении бёдрами, сминая упругие ягодицы, он толкается членом в растянутое нутро и покрывает шею поцелуями. Сону поддаётся в ответ, по обыкновению прижимаясь теснее, да только дрожащие ноги разъезжаются и крупная ладонь ловит его поперёк живота. Внутри от соприкосновения тугим узлом затягивается удовольствие.       — Устал? — Рики выходит из разгорячённого тела и после мотания чужой головы толкается обратно, выбивая из лёгких рваный стон. Пальцы скользят по талии, сжимая её до белеющих пятен — тонкая и с видимым изгибом, она каждый раз манит ладони Рики, чтобы уместить их и оставить свои отпечатки.       Тепло распаляет кожу, а пальцы Сону дрожат, цепляясь за простынь сильнее, когда Рики ускоряется, вбиваясь до влажных шлепков, и выходит, изливаясь на чужое бедро. Сону кончает следом от быстрых движений руки на своём члене, щекой прижимаясь к подушке. Под ним влажное пятно от смазки и прилипшая к коже простынь.       Они лежат на постели, пока тела ещё предаются лёгкой дрожи: Сону выводит рваные узоры на бедре едва ощутимо, а Рики, прикрыв глаза, вдыхает тёплый аромат чужих волос. Он первый поднимается с кровати в попытках утереть их обоих влажными салфетками, оставленными на тумбочке, но Сону только тянет его за ладонь, лениво перекатываясь на спину. Он играется с чужими пальцами, ногтем цепляясь за обручальное кольцо и слабо улыбается; разморённый, целует кожу рядом с холодным металлом.       — Открой окно, — шёпот сбитый опаляет тыльную сторону ладони, к которой Сону носом прижимается. Его тело в белёсых подтёках не перестаёт быть прекрасным, лишь только сильнее распаляет чужое естество.       Босые ноги огибают лежащие на полу вещи, и Рики подходит к окну, аккуратно, чтобы не задеть выкрашенные узорами горшки мужа (что сохнут там уже второй день), открывает его. Свежий воздух мажет по тюлю и касается остывшей кожи, отчего Сону ёжится, и тело мурашками незамедлительно покрывается. Лежащая рядом влажная простынь едва ли спасение.       — Сегодня скорее всего буду в кабинете до вечера, много работы, — Рики к шкафу подходит, намереваясь им одежду найти и недовольно бурчит, когда не видит своих любимых штанов на полке. Сону тихое «в стирке» роняет, а Рики на него оборачивается, взглядом скользя по изгибам чужого нагого тела, и кивает.       Сону красив с самого первого дня их знакомства и не перестаёт быть таковым ни на минуту в чужих глазах. Даже в залитой краской майке, что не отстирается уже никогда, и с витым гнездом в светлых волосах. Такой же тёплый, солнечный, как и Плимут.       — Только до конца дверь не закрывай.       — Не буду, — привычка, которая с самого первого дня в этом доме существует. Сону так себя в безопасности чувствует, а Рики всегда может подсмотреть, чем тот занимается, когда совсем усталость на тело накатывает. — Чем займёшься?       — Мм, — Сону поднимается с постели и подходит к Рики, прижимаясь к нему всем телом, чтобы тепло чужого и на себя перенять. Рики всегда горячий, будто хранит под ребрами жар раскалённых углей, тепла которых хватит им обоим точно. Ногтем обводит созвездие на чужой коже, уходящее вниз к ключицам, а щекой в плечо упирается — Рики выше на голову, что привычно. — Возможно, покрашу крыльцо в белый. Я слышал — он успокаивает.       — Главное, чтобы не розовый, — смешок из-за спины доносится, и Сону отрывается от Рики, выхватывая свою одежду, чтобы в душ пойти и смыть с тела липкие следы с усталостью вместе. Его обнаженная фигура скрывается за дверью и Рики следует за ним, захватывая резинкой отросшие пряди волос на макушке.       Оттуда уже выходят по отдельности — Сону на кухню, в свободной белой кофте и шортах, чтобы кофе обоим сделать, а Рики обратно в комнату. Там всё ещё необходимо прибраться и поменять постельное, что скомканное почти сползает с кровати.       Сону напевает под нос мелодию и босой подходит к кофемашине, подаренной друзьями на годовщину, но от неожиданности чуть не падает, вовремя хватаясь за столешницу. Его пальцы белеют под сильным натиском, а волосы, уложенные за уши, выбиваются, спадая на глаза.       — Синносукэ! Негодник! — бросившийся под ноги пёс лишь резво мажет хвостом по чужой лодыжке и упирается передними лапами в нижний выдвижной ящик. Сону цокает, открывая верхний шкафчик с выкрашенным в орнамент деревом, и достаёт две чашки. — Я кормил тебя всего час назад, не стыдно выпрашивать ещё?       — Ваши ночные поедания разбаловали его, — Сону губы поджимает и лицо состраивает нарочито обиженное, когда Рики из комнаты выходит. Всё же смущение от того, что их маленькую тайну раскрыли, стекает по щеке за шиворот и расплывается бледно-розовым пятном на коже. — И я всё ещё не понимаю, зачем нужно было называть собаку именем аниме-персонажа. По ощущениям, у него в этом доме авторитета больше, чем у меня.       Рики, наполовину обнажённый, с низко посаженными спортивными штанами и влажными прядями выходит из ванной, где уже стирается бельё, и подходит к Сину ближе. На колени опускается, и пес к нему в руки бежит, умещаясь на них всем своим маленьким телом. Обычная дворняжка, которую они забрали из приюта в Плимуте всего пару месяцев назад, но оттого не менее любимая.       — Потому что, — истерзанные чужими поцелуями губы надуваются под характерный писк кофемашины. Сону о столешницу опирается, вскидывая подбородок, и следит за чужой довольной улыбкой. — Это моё любимое аниме и мой любимый персонаж, и ты сам согласился! Так что перестань задавать тупые вопросы и держи свой кофе.       Рики только смеётся, перехватывая чашку, и неосознанно касается пальцами чужих тонких, пока Син суетливо носится вокруг его ног. Воздух липкий и тёплый мажет по коже, оседая привычным сгустком. Сону откидывает отросшие пряди назад и подставляет лицо под свет, выглядывающий из открытых створок.       Многое из того, к чему Сону привык в Корее всё же последовало за ним в Плимут. От привычек избавиться не просто, да и никто не хотел, предпочитая держать место, где родились хотя бы в вещах и в сердце. Местная еда — другая, но Сону всё ещё умудряется питаться по-старому и просит иногда маму присылать недостающих специй, потому что привычный вкус — то, от чего он отказаться был не в силах даже спустя несколько лет.       Как и от своей любви к искусству, что выражалась в окрашенных деревянных створках, горшках… И во всём, до чего дотягивались руки Сону — Рики был не против. Четыре года на дизайнера в корейском университете обернулись для него не карьерой в успешной компании, а статусом преподавателя в одном из университетов Плимута. Работа пришлась ему по душе, и вместо запасной вакансии в фирме он остался там.       Жизнь в другой стране в первое время оказалась больше тревожной, чем волнующей. Пришлось медленно привыкать к окружению и справляться со страхом, что копился в груди словно снежный ком. Но Рики был поддержкой и опорой в каждый момент сомнений (а Сону — ему), без этого он, наверное, утонул бы в липком, душащем глотку страхе.       Для Рики всё оказалось проще, возможно, потому, что он был рядом. С момента появления в его жизни Сону, тот совершенно незаметно поселился в слаженно работающем механизме — сердце, что ускоряло свой ход и беспричинно скрипело, стоило светлой макушке ярко улыбнуться прямо у него под носом. Шаткие эмоции Рики отпечатывались на лице позорной гримасой и не сходили, пока Сону не скрывался из его поля зрения, оставляя после себя только сладкий запах.       Он был приставучим и громким, вечно крутился под носом и не давал прохода. Их общая компания лишь снисходительно пожимала плечами и говорила — Сону со всеми такой. Слова больно отзывались в сердце, но Рики лишь отрешённо кивал и продолжал не обращать внимание на чужой весёлый смех. Дурацкие слова въелись под кожу и едва ли не прожгли плоть, в механизмах появилось что-то отдалённо напоминавшее ржавчину.       Неприятно.       Первой полетела выдержка. Лишь пара обидных слов и чужая нижняя губа дрогнула, изогнувшись в уродливой дуге — Рики таковой её не считал, но… Сломать оказалось проще, чем заново построить. Он больше не был громким и приставучим, почти не появлялся на глазах и предпочитал сидеть рядом с другими людьми на совместных встречах. Осознание било хлёстким ударом по лицу, как и чужое безразличие.       Рики стоило остановиться и перестать придавать этому большое значение. Как говорится — одной головной болью меньше, но без смеха Сону и его глупых рассказов она, кажется, начинала болеть лишь сильнее. Словно теперь скрипело не только в груди, но и снаружи.       Рики не умел быть таким же. Он не мог позволить себе маячить перед чужим взглядом или пытаться обратить на себя внимание. Это было не в его духе, в его — что-то вроде доставки цветов после учёбы или горячего ужина. Друзья пытались поддержать и давали советы, но Сону оказался непреклонен, намного более упрямый, чем когда-либо до этого.       Рики не уверен, что тогда правда помогло ему. Но родители учили, что самое главное в отношениях — общение и честность. Рики был честен как никогда и даже немного испугался, стоило слезам скопиться в чужих уголках глаз, а нижней губе снова изогнуться в кривой дуге — красиво. В тот день он узнал, что Сону не только громко смеётся, но и плачет.       Прошло не так много времени, но Сону всё ещё живёт в слаженно работающем механизме и, если для кого-то дом — несущие стены, то для Рики — человек. В его сердце, по крайней мере, он занимает это место по праву.       — Ребята хотят приехать на пару дней, договорились с начальством или что-то подобное. Джеюн жевал, пока рассказывал, я половину слов не понял, — Сону смеётся, щурясь от солнечного света — он попадает прямо в глаза, отчего они светлеют и становятся тягучей карамелью. — Юнджин точно знает, что делать.       — Ты успеешь закончить работу?       — Если не закончу, то придётся Сину перейти на диетическое питание, — пёс, услышав своё имя, довольно гавкает и подставляется под ласкающие его ладони за ухом.       — Эй!       Рики пожимает плечами, но улыбка на его губах всё равно проглядывается. Он встаёт с места, аккуратно ступая по полу, чтобы не наступить на чужой хвост, и подходит ближе к Сону. С такого расстояния видно каждую родинку и шрам на красивом лице, что Рики и так знает наизусть.       — Тебя что-то тревожит? Ты вчера рано лёг спать и мало разговаривал, — шепчет куда-то в пряди волос и утыкается носом, руки укладывая на талию — горячая кожа плавится под чужими ладонями. — Устал на работе?       — Нет, — головой мотает, в чужой подбородок упираясь, и сбито шепчет. Оставленная на столе чашка, чтобы ненароком не уронить её из рук, касается его спины. Кофе стынет. — Просто… Звонил домой, но сестра с мамой в последнее время очень заняты, а я скучаю. Понимаешь? Не то чтобы я когда-то жалел о своём решении или думал о том, чтобы уехать, но они моя семья, так же, как и ты. Так что я имею право скучать, ведь так?       Рики неотрывно следит за чужим выражением лица, что подводит хозяина своей открытостью. Сону всегда тараторит, когда взволнован, да и обсуждать свои проблемы с кем-то он всё ещё не привык. С момента смерти отца он — опора и поддержка для семьи, и трудности свои предпочитал ото всех тщательно скрывать. Лишнее беспокойство — зло, но ведь на то они и семья, чтобы справляться со всем вместе.       — Возможно, я эгоист и хочу, чтобы люди уделяли мне больше своего времени, — Сону вздыхает, следя за тем, как Син затаскивает чужую тапку под стол. — Боюсь, что из-за этой навязчивости и ты устанешь от меня в скором времени… Син грызёт твою тапку.       — Сону, прошло уже несколько лет, а ты всё ещё беспокоишься об этом. Что?       Рики отрывается от макушки и оборачивается назад, замечая оторванный кусок от мягких тапочек у Сина в зубах. Пёс счастливо машет хвостом и срывается с места, убегая в другую комнату, стоит Рики присесть рядом с местом преступления. Растерзанный тапок тоскливо остаётся лежать на месте.       — Ты никогда мне не надоешь. Прямо сейчас, здесь, ты — всё для меня. А насчёт твоих мамы и сестры… Давай позвоним им вечером вместе? Уверен, они тоже очень сильно по тебе скучают, — Сону кивает. — И не держи больше всё в себе, в конце концов, как там было? В болезни и здравии…       — Ты тоже, — тихо, но Рики слышит и устало улыбается.       Проблемы не решаются на раз-два, они — бессвязный ком, для которого нужно время. Сону нравится Плимут: дом, в котором они живут, сад, их пёс по кличке Синносукэ и цветные горшки на подоконнике. Сону не нравится чувство, что всё это может в один миг закончиться. Его мысли копятся в черепной коробке, каждый раз отложенные до лучших времён. Но времена не наступают, не хочется рушить своими проблемами устоявшееся и спокойное. А потом всё выливается наружу: ссоры, крики, побитая посуда и собранный чемодан — сюжет какой-то сопливой мелодрамы, крутящейся вторую неделю по телевизору. Сону она не нравится.       Необходимо выражать свои чувства, чтобы они не лопнули прямо под самым носом противными разноцветными конфетти.       — Не важно, где, мы всё ещё будем семьёй, и моя любовь к тебе никуда не денется. Тяжело перестать каждый раз влюбляться в человека, засыпающего на полдня в саду и возвращающегося в дом с отлёжанным пятном на щеке, — Рики подходит к Сону снова и прижимает того ближе, укладывая его голову на свое плечо.       — Нишимура! — над ухом раздаётся смешок, и Сону пихает мужа в плечо, смеясь в ответ.       Он тоже в любом случае будет считать их семьёй.       — Хочу напомнить, что ты тоже носишь эту фамилию.       С момента зарождения в груди странного тянущего чувства, перекрывающего назойливое одиночество, и до купленных билетов в один конец — вместе. Как будто могло быть по-другому. Сону ведёт ладонью по спине Рики и вдыхает родной запах.       — Хочешь занесу тебя на крыльцо? — на молочном бедре отпечатки длинных пальцев, цепляющих кромку шорт, а на губах слабый след чужих влажных, переходящих от уголка до щеки и прикрытых под привычной нежностью век.       — Ты шутишь? Я тяжёлый.       Рики кривит лицо и оглядывает Сону, подмечая про себя лишь лишнюю одежду на его теле.       — На авторитетных правах заявляю — Син тяжелее, — Сону закатывает глаза и пищит, стоит ногам оторваться от пола и зацепиться на чужих бёдрах.       — Придурок! Я упаду!       — В любом случае падать будем вместе.       Вместе.       На крыльце Сону допивает свой остывший кофе, общаясь с коллегой по работе — Энн — о завтрашнем открытом уроке. Он не замечает пришедшее на телефон сообщение от мамы — «Купила билеты», и увлечённо чешет Сина за ухом, что через время срывается с места и убегает в сад. Рики ещё немного сидит рядом, наслаждаясь тёплым воздухом, и уходит в кабинет, оставляя дверь слегка приоткрытой — по привычке.