Мысль Маши определенно не лишена смысла.
— Ну, если тебе так удобно будет, то заранее спасибо. — говорит Глеб и зевает. Маша, заметив, что Глеб зевнул, предлагает лечь спать, и Глеб, конечно же, соглашается. Они облокачиваются друг на друга и закрывают глаза. Глеб долго старался уснуть, но, несмотря на усталость, ничего не вышло. Перед глазами то и дело мелькают картинки: кровь, порезы, хирургическая игла, пронзающая кожу. От всего этого Глебу с каждой минутой становится все хуже и хуже. К горлу постепенно подкатывает ком, тошнота усиливается, в животе появляются неприятные ощущения, во рту пересыхает. Глеб игнорирует плохое самочувствие и продолжает неподвижно сидеть с закрытыми глазами, облокотившись на Машу.Не надо было вспоминать о руке… Не надо было…
Глеб чувствует себя ужасно. Ему хочется раствориться в воздухе, чтобы не чувствовать тошноту и сухость во рту, а уснуть у него не получается, хоть убейте. Он так и сидит весь полет, мучаясь от неприятных ощущений, вызванных одной лишь картинкой в голове.Неужели я настолько жалкий?
***
Женька сидит на скамейке в парке. Над головой— черное небо, в руке — тлеющая сигарета, в голове — поток бессвязных мыслей. Как он оказался ночью на улице? Очень просто. Оказалось, что чтобы выбраться на свободу в ночь много ума не надо. Нужна только ручка от окна, которую он снял с окна своей палаты, а потом с её помощью открыл окно на первом этаже. Ну а дальше нужно было всего-то найти участок забора, где погнуты прутья, и здравствуй, свобода. Женя сам не знает, зачем вылез, но ему сейчас хорошо, но, как и прежде, одиноко. Ему ужасно хочется кого-то близкого обнять. Глеба, Лизу, Тёму, Марка, Макара и… Мишу. Да, Миши ему сильно не хватает. Ему не хватает доброго, теплого, бархатного голоса, указывающего, что и как делать, не хватает глубоких серых глаз, в которых и утонуть можно, не хватает теплых рук, ведь никто не обнимает так, как Миша, никто не гладит по голове так, как Миша. Что-то похожее из себя представляют объятия Макара, в них тоже чувствуется забота и защита, но всё равно это не то. Никто не может так, как Миша. Не хватает Женьке Мишиных. Не сказать, что ему сильно не нравился Рукавицын, но это не то. Нет у Жени на тренировках ощущения, что он защищен от всего, как было раньше. Татьяна Николаевна была для Женьки тем человеком, рядом с которым он чувствовал бы себя в безопасности даже на верхушке извергающегося вулкана, ведь он знал, что она может руками-крыльями укрыть его от всех бед. Нет Татьяны Николаевны, нет и чувства постоянной защиты. Тяжело Жене без Лизы рядом. Тяжело ему без старшей сестры, с которой можно и посплетничать, и обсудить то, что в кругу парней считается чем-то стыдным. Отдельное испытание для Женьки — долгая разлука с Глебом. Ну не может он долго существовать без этого комочка счастья и энергии, без горящих тёмных глаз, без звонкого смеха. Не может. Ему оно надо. Надо Глеба прямо сейчас к себе прижать, согреть, чувствовать, кок тот ровно дышит, как бьётся его сердце, перебирать рукой его мягкие тёмные волосы. Нужно, но Глеба и Женьку разделяют сотни километров. По щеке катиться одинокая слеза, но Женька, вместо того, чтобы смахнуть её, затягивается и смотрит на сигарету. Та почти дотлела до фильтра.Я как эта сигарета. Ещё немного одиночества, и истлею до конца.
***
Уединение Глеба с его плохим самочувствием нарушает чья-то рука. Она осторожно треплет Глеба по плечу, заставляя его открыть глаза и выпрямиться, от чего просыпается Маша. Глеб смотрит по сторонам. Рука на его плече принадлежит Макару, который умудрился дотянуться до Глеба через проход. — Глебыч, все хорошо? — тихо спрашивает Макар, уже поглаживая Глеба по плечу. — Ты просто так быстро дышишь уже второй час, и бледный весь. Даже губы побелели. И глаза красные и слезятся. — Ну, так… — замялся Глеб и, удивившись слабости собственного голоса, решил, что ничего страшного не случиться, если он скажет, что ему плохо, ведь по голосу все и так понятно. — Мне нехорошо. Молотов, заслышав эти слова, встал с кресла, перешагнул через ноги Макара, оказался в проходе и склонился над Глебом, чтобы лучше слышать друг друга. — Плохо? — переспрашивает он, и Глеб кивает. — Голова болит? Тошнит? — Тошнит. — тихо ответил Глеб. Валентин Николаевич вздохнул и продолжил молча разглядывать Глеба, очевидно, не зная, в чем причина и как помочь. — Душно, может? — подала голос Маша. Молотов пожал плечами и положил ладонь Глебу на лоб. — Да хрен его знает. — выдохнул он, перемещая ладонь по лбу Глеба. — Скорее всего. Глеб, давай тогда вот так сделаем. — проговорил Молотов, перемещая руку со лба на затылок, тем самым снимая с Глеба капюшон. — Потерпи немного. Через десять минут прилетим и выйдем на улицу подышать, ладно? — Угу. — отозвался Глеб, и Валентин Николаевич вернулся на свое место, предварительно погладив Глеба по затылку. Десять минут езды самолета по ввп кажутся Глебу вечностью. По истечении этого времени, он вместе со всеми встал, с помощью Макара получил рюкзак и куртку с багажной полки и направился к выходу. Спускаясь по трапу, Глеб споткнулся и чуть было не полетел кувырком вниз по ступенькам, но его очень ловко придержал Молотов, что Глеба спасло. За то время, пока группа плетется от самолета до аэропорта, Глебу действительно становится легче. Не столько из-за свежего воздуха, сколько из-за того, что он переключился с картинок с кровью на окружающий мир. Тем не менее, два часа мучений в самолете отразились на настроении Глеба, точнее, на его отсутствии. Да и устал он всё же, так что ему хотелось поскорее лечь в кровать и, наконец, уснуть, но перед этим его ждёт выдача багажа и тряска в автобусе. По прибытии в гостиницу Глеб первый раз смотрит на часы. Полтретьего ночи.Ну почему нельзя было прилететь вчера, как все?
На стойке рецепшена появляются две ключа от номера, выделенного Глебу с Макаром. Макар берет ключи в руки, смотрит на них пару секунд, а потом протягивает один Молотову и спрашивает: — Надо? — Ну, если Глеба это не смутит, то на всякий случай возьму. — заявляет Валентин Николаевич. — А так я вам доверяю. — Не смутит. — мотает головой Глеб. Ему уже все равно, но готов согласиться на что угодно, лишь бы поскорее лечь в кровать. — Тогда возьму. — Молотов взял у Макара ключ и убрал его в карман. — Всё, парни, спокойной ночи. Макар с Глебом попрощались с Молотовым и с девочками, поднялись на лифте на нужный этаж, прошлись по коридору, открыли нужную дверь и прошли внутрь. Номер стандартный: крохотная прихожая, небольшая ванная, и спальня с двумя одноместными кроватями, двумя тумбочками и маленьким столиком. — Дверь на замок запирать не будем, наверное. — бормочет Макар себе под нос, разуваясь. — В душ сейчас пойдём или утром? — А во сколько тренировка утром? — интересуется Глеб. — В девять.Почему так рано? За что?
— Тогда сейчас. — Хорошо. — кивает Макар. — Только как ты голову будешь мыть со своей рукой?Понятия не имею.
— Как-нибудь. — отзывается Глеб. — Её же можно мочить, наверное. — Мочить-то можно, но вот только мыло туда не надо, думаю. Может, в раковине помыть? Я помогу. — Ну… можно так, наверное. Так парни и сделали. Глеб снял футболку, склонился над раковиной и не делал больше ничего. Остальное делал Макар. — Глаза закрой. — попросил он, когда закончил наносить шампунь. Глеб согласно промычал, закрыл глаза, и почувствовал, как на затылок льётся вода. Шампунь все же попадает в Глебу в глаза, за что Макар извиняется, пока вытирает голову. — Всё. — выдохнул Макар, вешая полотенце на плечи Глебу. — Я погнал, а ты иди в душ и следи, чтобы мыло на руку не попало, а то хреново будет. — Ага. Спасибо. — Всегда пожалуйста. — бросил Макар, потрепал Глеба по сырой голове и удалился. Глеб закончил принимать душ, нацепил на себя нижнее белье и шорты, почистил зубы и переместился в спальню. Макар полулежал на одной из кроватей, уставившись в телефон. — Всё? — спросил он, поднимая корпус. — Угу. — Принял. Слушай, можно я на этой кровати спать буду? — Макар кивнул на кровать у окна. — Мне просто обычно жарко ночью. Или ты хотел поближе к окну? — Да без «б», спи. — согласился Глеб и зевнул. — Мне пофиг. — Ложись тогда сюда и спи. — проговорил Макар, встал, и расправил кровать. — Да я тебя подожду. — Да ну, зачем? Ложись, говорю. Детское время давно закончилось. Вон, зеваешь уже каждые пять секунд. Глеб повиновался и лёг в кровать, и Макар накрыл его одеялом и приглушил свет. — Спокойной ночи. — сказал он. — И, если плохо станет или ещё чего, буди меня, ладно? — Постараюсь. — Всё. Закрывай глаза. Глеб послушно закрыл глаза, и Макар, судя по звукам, ушёл в душ. Спать хотелось жутко, но, как и в самолете, заснуть не получалось ни в какую. Когда Глеб слышит открывшуюся дверь в ванную и тихие шаги, он притворяется спящим, дабы не тревожить Макара, и, кажется, прокатывает. Чужие руки натягивают Глебу одеяло повыше, убирают челку со лба, а потом свет полностью гаснет, распахивается окно, скрипит соседняя кровать, и наступает почти полная тишина. Глеб слышит лишь сопение Макара, который, кажется, вырубился в момент, когда голова коснулась подушки. Глеб ему завидует, ведь сам уснуть не может.Да ладно тебе, ты же просто порезался, чего боишься? Это не какое-то супер-мега повреждение, чтобы стать психической травмой!
Вспоминать про руку было роковой ошибкой. В голове мгновенно всплывает картинка, как хирургическая игла пронзает кожу пореза, из которого хлещет кровь. Глебу одновременно страшно до мурашек и противно до тошноты.Ну всё! Пиздец! Какой же ты жалкий и слабый! Тебя выбивает из колеи, подумать только, картинка с порезом!
Глеб старается переключиться на что-то другое, но у него ничего не получается. В голове бесконечное количество раз прокручивается полный процесс зашивания раны, а Глеб мучается от ненавистного ощущения тошноты, по его меркам, уже часа два.Ты псих! Самый настоящий псих! Как можно бояться красной жидкости? Её же в тебе пять литров! Ты и есть кровь!
Последние мысли оказываются явно лишними, от них Глеба размазывает по стене окончательно. Он мечется по кровати, стараясь выкинуть эти мысли и эту картинку из головы, и, незаметно для себя, стонет.Когда это закончится?! Я больше не могу! Почему именно мне досталась такая слабость?! Почему именно мне?! За что?! За какие грехи?!
Отвлекает Глеба от страданий рингтон телефона. Рингтон не его, а значит, звонят Макару, больше некому. Глеб садится в кровати и смотрит на телефон Макара, лежащий на тумбочке у соседней кровати. Звонит, что странно, Дима. Сам Макар спит и, очевидно, не проснется, если его не пнуть. Будить его Глеб не решается. Вместо этого он хватает с тумбочки телефон и сам отвечает на звонок. — Да? — произносит замученным голосом Глеб, приложив телефон к уху. — Макар?! — Дима, судя по тону, если и не напуган, то сильно взволнован. — Это Глеб. — Глебыч? Привет. Макар где?Что за странный вопрос? Где он может быть в такое время, если не в кровати?
— Да рядом со мной лежит. Спит. — С ним всё хорошо?Да что происходит? Что за ночная суета?
— Ну да. — ответил Глеб и на всякий случай дотронулся костяшками пальцев до скулы Макара. — Спит он. С другого конца послышался облеченный вздох. — Понял, спасибо. — проговорил Дима. — Нормально добрались? — Да. — отозвался Глеб. — А что… что случилось? — Да так, ничего. — отмахнулся Дима. — Не бери в голову… И Макару ничего не говори, ладно?В смысле «ничего»?! Вот прям просто так позвонил среди ночи с кучей вопросов, конечно!
— Ладно. — согласился Глеб. — Всё, Глебыч, давай. Спокойной ночи. Извини, что разбудил. — Ничего страшного. Спокойной ночи. Три коротких гудка, и Глеб откладывает телефон обратно на тумбочку и устремляет взгляд на Макара. Виновник ночной суеты по-прежнему мирно сопит, одеяло сползло до пояса, темные волосы торчат в разные стороны.Дима — паникер.
Глеб без сил валит корпус на матрас и заматывается в одеяло. В комнате прохладно, потому что Макар зачем-то открыл окно нараспашку, а на улице не май месяц. В горле все ещё стоит ком, но Глеб все равно смыкает веки и старается заснуть изо всех сил. Резко распахивается дверь, и Глеб еле сдерживает себя, чтобы не вздрогнуть.Мы же дверь не заперли. Кого принесло в пять утра?
— Да, да. — голос Молотова и тихие шаги. — Лежат по койкам и спят. Оба. Говорил же!С кем это он? Что за дела?
— А вы мне «сходи и проверь»! Ну я сходил, проверил, теперь могу спать лечь? — продолжает Валентин Николаевич. — Да говорю, спит он. Разве могло такое пройти мимо вас? Если бы с ним что-то случилось, я бы сразу сообщил. Любая фигня. Мы договаривались же. Да. Фото прислать?! Серьёзно?! Ладно. Договорим, пришлю.«Вы»? «Вас»? Это он с Руком, что ли? Похоже на то.
— Окно открыто, да. Ага. Закрою и утром по шапке дам. Да, хорошо, сразу позвоню, если что-то случиться. Да, даже если чихнет один раз, помню. До свидания.Точно с Руком! Что за херня? Почему уже два человека просто убеждены в том, что с Макаром что-то случилось?! Рук даже Молотову на слово не верит, требует фото! Это как вообще?
Снова тихие шаги, потом хлопок окна и шелест одеяла со стороны и Макара. Затем Глеб чувствует ладонь на своем лбу. Ладонь лежит на лбу долго, секунд тридцать, а потом шаги, и звук закрывающейся двери.Ну и дичь! Все с ума посходили, что ли?!
Одно Глебу было ясно: и Дима, и Рукавицын звонили и спрашивали про Макара не просто так. Можно было бы предположить, что просто паранойя, если бы позвонил кто-то один, но позвонили оба, причем одновременно, что очень странно. Были у них причины думать, что с Макаром что-то случилось. Какие причины, и что случилось, науке (Глебу) неизвестно, а узнать хочется. Он открывает глаза и снова смотрит на спящего Макара.Дима и Рук же знают Макара, как свои пять пальцев. Если они были убеждены в том, что с ним произошло что-то нехорошее, и ничего пока не произошло, значит ли это, что, скорее всего, ещё произойдёт? Вот бы нет!
Глебу хочется верить, что звонки эти ничего не значат, но чем больше он рассуждает, тем крепче становится в его голове убеждения, что очень даже значат. Прекрасно помня, в какие истории влипал Макар, Глеб чуть ли не молиться, чтобы ничего не произошло. Макар ведь, когда дело касается каких-то неприятных, порой пугающих ситуаций, по мелочам не разменивается. Если влипает, то по-крупному. Если поперхнулся, то чуть не задохнулся, если поранился, то чуть не подцепил какую-то болячку, если бился в истерике, то чуть не помер. Сгорел сарай, гори и хата. «Человек-катастрофа».***
Сочи. Ночной клуб, куда фигуристы пришли развеяться после шоу. Лиза в компании Мориса покидает танцпол и садится за барную стойку. — Ещё по бокальчику? — предлагает Морис, усаживаясь рядом. — Нет, я пас. — отказывается Лиза. — Императрица, я тебя не узнаю! — заявляет Морис. — Ушла с танцпола, а теперь от продолжения банкета отказываешься. Что тебя так расстроило? — Знаешь, у каждой уважающей себя императрицы есть что-то личное, чем она не хочет грузить народ. — Да брось. Я же твой покорный слуга, Морис Квителашвили, я обязан тебя выслушать и помочь тебе! Лиза еле заметно улыбнулась. Морис умеет её разговорить. — Понимаешь, мама и папа птицы улетели на небо, гнездо больше никто не греет, и птенчики улетели из гнезда. — говорит Лиза. — Они летать умеют, но неуверенно, и крылышки у них пока слабенькие, неокрепшие. Легко сломать. Лиза ожидала что Морис её не поймёт, не поймёт что за гнездо, что за птенчики, но он понял. — Так птенчики же не в никуда улетели. — произнес Морис, обнимая Лизу одной рукой. — Они улетели в другое гнездо, а там свои папа и мама птицы, и свои, как бы сказать, вчерашние птенцы, которые выросли в больших грозных птиц, понимаешь? За прилетевшими в гнездо птенчиками они присмотрят, укроют их крыльями от всего плохого. Да и птенчики хорошие, воспитанные, не пропадут. — Да, но… — замялась Лиза. — Я так хочу увидеть птенчиков, поворковать с ними о жизни, но они там на своей волне готовятся к многочисленным перелетам-полетам, и мне не хочется их отвлекать. — Думаю, не сильно ты их отвлечешь парой-тройкой звонков или сообщений. — А вдруг я позвоню, собью их этим с траектории, и они упадут и поломают свои неокрепшие крылышки? — Как знаешь. — вздыхает Морис. — Всё равно ваши траектории полетов пересекаются на шоу Плющенко в Питере. Увидитесь, поворукете.