Теплый сахар

      Дорога вышла тяжёлой. Дождь временами хлестал такой, что им приходилось останавливаться – дворники не справлялись с потоками воды, и ничего впереди не было видно. Даже когда они ехали, машину покачивало порывами ветра, но когда останавливались, эти толчки чувствовались гораздо сильнее. Казалось, ещё чуть-чуть, и машину потащит в сторону и скинет с трассы.       В одном месте дорога была перекрыта полицией из-за риска подтопления, и им пришлось долго объезжать этот участок, медленно переползая от одного маленького городка к другому. Чонгук сначала пробовал следить за тем, где они едут, но потом бросил…       Постепенно дождь и ветер стихали. Водитель сказал, что пока рано радоваться – они ещё не выбрались с той территории, надо которой бушевал ураган, – но всё же теперь они ехали гораздо быстрее. Машин на дороге по-прежнему практически не было, и водитель гнал, как сумасшедший, надеясь отыграть потерянное время. Чонгук следил за часами, как за секундомером. Если они не успеют вылететь до одиннадцати, то дальше можно и не торопиться… Вся их ночная гонка по залитым водой автострадам будет зря.       У него оставался запасной вариант – второй рейс. Чонгук представлял, в каком виде он прибудет на семейное торжество после тридцати с лишним часов в дороге, но не то чтобы у него был выбор.       И всё-таки он успел! Как будто после того, как он покинул Бостон, удача снова к нему вернулась.       Он проехал сквозь шквалистый ветер и ливни, сел на маленький частный самолёт, вовремя прилетел в Портленд и к своему финальному рейсу прибыл уже спокойно, без спешки. Ему оставался самый длинный, но зато самый спокойный этап пути: перелёт на Гавайи, а оттуда – в Сеул.       Параллельно со всеми этими делами Чонгук то созванивался, то переписывался с людьми в Корее и ещё десятке других мест. Поспал он лишь пару часов в самолёте до Портленда.       Когда же он наконец оказался в просторном и уютном кресле первого класса и стюард закрыл перегородку, отделявшую Чонгука от других пассажиров, на него начал наваливаться сон. Глаза слипались, а тело казалось тяжёлым, просто неподъёмным. Чонгук решил, что посидит так пару минут, переведёт дух, но уснул, кажется, в ту же секунду, как закрыл глаза.       Он проснулся, от чего-то нервно вздрогнув…       Чонгук понятия не имел, сколько проспал. Сон был глубокий, без сновидений, он рухнул в него, как в пропасть. А проснулся с упорной, вытеснившей из головы всё мыслью о Суджин.       Нельзя было сказать, что он вообще не вспоминал про неё в дороге, но тогда было слишком много других поводов для беспокойства. Он думал о ней, как о прошлом приключении, странном повороте судьбы, случайной попутчице – и всё. Но сейчас её образ встал у него перед глазами удивительно ярко, объёмно, осязаемо, точно она была здесь.       Он уехал из отеля с лёгкой душой. Если что его и тяготило, так только мысль о том, что – под определённым углом зрения – выходило, что он действительно воспользовался девушкой. Но так вышло само собой, он не ждал этого, не собирался не то что требовать, даже намекать… И всё равно от двусмысленности ситуации делалось немного неуютно. Но во всём остальном – он просто распрощался с ней. С Суджин было хорошо и легко, в ней были приятные ему спокойствие и собранность, настоящая и столь редко встречающаяся искренность. И, конечно, он её хотел – как всякий мужчина может захотеть привлекательную девушку. Ничего сверх этого.       И вот теперь он вдруг понял, что не может не думать о ней, его мысли тянулись к Суджин. Он хотел бы знать, что она делает сейчас, где она, когда её вылет, всё ли с ней хорошо. Пока Чонгук ждал свой рейс в Портленде, он мельком слышал, что погода в северо-западных штатах постепенно налаживается и вылеты надеются возобновить через двенадцать-пятнадцать часов. Он в это время будет уже в Сеуле. А где будет она?       По прежнему в Бостоне в ожидании рейса? Или будет лететь где-то над Атлантикой, чтобы вскоре встретиться с директором Ли? По тому, как Суджин говорила о ней, – словно готовилась сбросить с плеч это бремя и вынужденно терпит последние дни, – Чонгуку показалось, она планировала уволиться. Суджин понимала, что госпожа Ли не так уж сильно отличалась от большинства других высокопоставленных руководителей в Сеуле: все они помыкали своими подчинёнными с той же бесцеремонностью, но большинство всё же не заставляло своих секретарей заботиться об их личных делах, которыми должна была бы заниматься прислуга. А вот для госпожи Ли, очевидно, было слишком обременительно задумываться, к кому нужно обратиться: к секретарю, водителю, горничной, повару или няне младшего ребёнка – она по каждое мелочи дёргала Суджин в любое время дня и ночи.       Чонгук вспомнил, как они лежали вместе в ванной, и как будто почувствовал тот горьковато-карамельный запах. Как же он назывался? Жжёный сахар? Тёплый сахар? Её тело было послушным и расслабленным, а голова откинулась на его плечо… Пожалуй, за те два дня вместе это был самый их интимный момент. Интимнее секса. Они были намного ближе друг другу тогда, в молчании, в тишине, нарушаемой лишь медленным дыханием и редким плеском воды. Её волосы щекотали ему плечи и шею, его рука покоилась на её животе, Суджин полулежала-полусидела между его разведённых бёдер. Они оба были обнажены, но он даже от столь плотного, откровенного соприкосновения их тел не испытывал желания – и в этот момент это почему-то казалось правильным. В желании всегда была какая-то тревога, стремление, а тогда Чонгук словно достиг той точки, средоточия всего, когда стремиться уже было не к чему. Он всего достиг. В тот момент в его руках было всё то, чего он когда-либо хотел.       Словно ветер стихал и стена дождя исчезала.       Уголки его губ непроизвольно дрогнули, и Чонгук, справившись с этим предательским движением, не понимал даже – улыбаться ему хотелось или плакать. Того и другого. Потому что он в тот миг понял одновременно две вещи.       Первая: он влюбился. По-настоящему влюбился в Суджин. Он не мог сказать, почему был так уверен, что это именно любовь, хотя раньше никогда не испытывал таких чувств ни к одной девушке. Он просто знал это глубоко внутри.       Вторая: он не знает, как её найти. Он не знал её фамилии и даже не был уверен, что «Суджин» – настоящее имя. Она могла назвать другое из осторожности. Он не взял её номер телефона. Он не знал, в какой компании она работала, из какого города переехала в Сеул, какой университет закончила. Он ничего о ней не знал. И если она сама не позвонит…       Да вот же ж гадство! Если она сама не позвонит, то он может никогда её не найти!       Эта мысль показалась Чонгуку невыносимой. Он сжал кулаки и зачем-то откинул плед, укрывавший ноги. Он вскочил на ноги, а потом сел обратно, не понимая, куда ему бежать, что делать.       Он схватил телефон – можно было связаться с отелем, и если Суджин до сих пор там, он… Он честно скажет ей, что не хочет с ней расставаться. Что ступил, тайно уехав ночью. Что не должен был бросать её вот так. Что хочет встретиться с ней в Сеуле. Он так много должен был ей сказать…       Интернет на борту был не очень хорошим, но Чонгук всё же сумел дозвониться до Бостона. В гостинице ему сказали, что девушка покинула номер утром сразу после завтрака и нет, ни записок, ни своих контактов на случай забытых вещей она не оставляла.       И она ему не позвонила. Он посчитал, сколько часов прошло с того момента, как он уехал из отеля, потом с того момента, как Суджин предположительно проснулась.       Если бы она хотела позвонить, то давно бы это сделала. Но раз не позвонила, то… Чонгук смотрел на погасший экран телефона и просто поверить не мог, в то что произошло.       Он встретил её, ту самую, и так глупо потерял.       Странно, но в тот день она проснулась вовсе не от звонка директора Ли в пять утра, а от бодрой мелодии будильника, который стоял на половину седьмого.       Она, не открывая глаза, нащупала его на прикроватном столике. При этом пальцы задели какую-то бумажку, которой там, вроде не должно было быть…       Она отключила будильник, немного полежала с закрытыми глазами, потянулась, а потом повернулась на левый бок. Чонгука уже не было в кровати, и она подумала, что он уже, наверное, опять сидит с ноутбуком в гостиной и отвечает на бесконечные письма, проверяет отчёты или что там ещё делают богатые детки из чеболя на своих навороченных компах.       Ещё немного повалявшись в кровати и подумав о том, как всё это было неправдоподобно хорошо, она пошла в ванную.       И вот там, пока чистила зубы, она заметила, что бритвенный станок и чёрная баночка с кремом для бритья, которые стояли здесь ещё вечером, исчезли. Она точно помнила, что они были, когда она ходила умыться перед сном. Она ещё открыла крышку и понюхала крем. На баночке было написано что-то про лайм, но к нему примешивался чуть более сладкий запах апельсина и слабый, но терпкий запах чего-то смолистого, хвойного, благородного. На коже Чонгука этот аромат менялся на более мягкий и глубокий, едва ощутимый… Она думала, что до конца жизни будет помнить этот запах, и Чонгука, и эти две ночи с ним… Это было лучшее, что случалось с ней в жизни. Так странно и внезапно, может быть, совершенно неправильно, но она точно никогда об этом не пожалеет.       Ей было так хорошо с ним, что вчера вечером, когда он обнимал её перед сном, она чуть не сказала что-то ужасно глупое и слащавое, вроде того, что хотела бы, чтобы это никогда не кончалось, но вовремя прикусила язык. Она выставила бы себя в глупом свете, и всё. О таких парнях она может только мечтать… Они не достаются секретарям, ютящимся в крохотных квартирках в Силлиме. Но раз судьба их свела, почему бы было не провести с ним хотя бы эти два дня?       В первый момент, когда Чонгук подошёл к ней в кофейне, его предложение возмутило. А потом… Конечно, она думала о том, что благодаря Чонгуку сможет провести ночь или даже две в гораздо более комфортных условиях по сравнению с переполненным людьми Логаном. Но дело было вовсе не в комфорте, а в том, что Чонгук понравился ей с первого взгляда… Хорошо, может быть, со второго. Но она уже там, в аэропорту, смотрела на него и чувствовала нечто странное: её сковало каким-то странным предвкушением, опасным и всё равно сладким. А Чонгук смотрел на неё уверенно, открыто и как будто чуть виновато – из-за того, какое предложение делал, – и эта трещинка в его самоуверенности почему-то особенно её растрогала.       Она согласилась и ни разу не пожалела. Как не пожалела о том, что Чонгук стал её первым мужчиной.       Раньше она почему-то думала, что первым станет кто-то намного старше и опытнее её, думала, что этот мужчина будет ухаживать и добиваться секса с ней, но всё вышло иначе: Чонгуку не нужно было добиваться, она отдалась ему с готовностью и лёгкостью, саму её удивившими. Она почти не знала его, но чувствовала, что он тот кто ей нужен, и что лучшего она не найдёт. Дело было не только во внешности, красивом сексуальном теле, в притягательном сочетании почти циничной взрослости и чего-то детского во взгляде и улыбке… Он нравился ей сам по себе. Он подошёл к совершенно незнакомой девушке в аэропорту и предложил ей помощь. Это уже о многом говорило.       Она даже не знала, на самом ли деле его звали Чонгуком или нет. Он мог назвать другое имя так же, как это сделала она. Она чуть было не произнесла настоящее, но на полуслове поправилась, так что из фамилии и половинки имени получилась «Суджин». Ей даже понравилось это имя… Понравилось быть той свободной, смелой девушкой, которой хватило духу поехать в отель с незнакомым парнем – просто потому, что он ей понравился, – а потом заняться с ним сексом.       Су Джинён с детства была ответственной, правильной, рассудительной, и эта рассудительность всегда велела ей заниматься более важными делами, чем отношения или даже просто свидания. У неё был брат, которого надо было поддерживать, и начальница, постоянно чего-то требовавшая. Ей некогда было думать об отношениях, некогда было заниматься поисками парня. Для этого надо было как минимум где-то бывать кроме дома и работы, а Су Джинён почти ничего и не видела кроме них, если не считать посещений салона красоты через квартал от дома: несвежий маникюр для секретаря директора Ли был делом непростительным.       Джинён так и не дочистила зубы – обычно она считала до двухсот, но сегодня сумела дойти только до ста пяти. Пустое место там, где были вещи Чонгука, не давало покоя. Она прополоскала рот и вышла из ванной.       В гостиной Чонгука не было, не было и ноутбука, который обычно лежал на рабочем столе. Она проверила в гардеробной – чемодан и все прочие вещи исчезли.       В состоянии, слишком похожем на испуг, она остановилась в дверях гардеробной, чтобы отдышаться. Ей не хватало воздуха, потому что в груди что-то сжималось, стук сердца в груди был пугающе быстрым.       Он ушёл. Исчез среди ночи, даже не попрощавшись…       Но ведь она знала, что это произойдёт, так? Знала, что это ненадолго, и они скоро расстанутся… Так почему же так горько, словно её кто-то обманул? Он говорил о номере в гостинице, ни о чём больше. Большего захотела она… Так откуда тогда эта боль?       Джинён медленно подошла к кровати, провела рукой по скомканному одеялу, разглаживая складки, и только тогда заметила белый листок рядом со своим телефоном.       Она вскочила на ноги и схватила записку.       «Было очень жаль тебя будить!       Оставайся в номере, сколько тебе нужно, он забронирован до понедельника. Думаю, что погода исправится даже раньше. И легко тебе добраться до места»       И больше ничего. Джинён понятия не имела, что бы ещё она хотела прочитать в записке. Не признание же в любви. Но от этих доброжелательных, заботливых, но по сути ничего не значащих слов стало лишь хуже. За ними была холодная пустота. Чонгук этой запиской делил её жизнь на до и после, указывал, что за пределами этого номера начинается другая жизнь, где у них нет и быть не может ничего общего. Намёк, что всё кончено и продолжение невозможно.       На столике с другой стороны кровати зазвонил телефон. Джинён взяла трубку и еле сумела произнесли «Слушаю» – горло как будто перехватила и сжимала чья-то тяжёлая рука.       Её спросили, пора ли подавать завтрак или она желает прийти в ресторан.       Джинён завтракала в номере, как и раньше, и потом ела, не чувствуя вкуса еды.       Вся эта роскошь без него словно потускнела.       Держа чашку с кофе в руках, она подошла к окну. Небо закрывали тяжёлые тучи, но ветер. кажется, был уже не настолько сильным.       Она прижалась лбом к стеклу, забрызганному каплями недавнего дождя. Не надо о нём думать, не надо, не надо… А если и думать, то просто вспоминать то, как он улыбался, как целовал её, как шутил за последним их ужином, и не сожалеть об ином. О большем. О том, чего она никогда не узнает. Чего у них никогда не будет.       Снова зазвонил телефон. Это была директор Ли. Перечислив, что ей нужно в ближайшие полчаса, а лучше немедленно, начальница спросила, когда её в конце концов ждать.       А Джинён даже не знала, что ответить. Последние два дня она не реже чем раз в час проверяла погоду и последние новости, но сегодня… Она проснулась почти час назад, и до сих пор даже не проверила, прислала ли что-то авиакомпания. Быстро заглянув в сообщения на телефоне, Джинён ответила:       – Рассчитывают, что аэропорт заработает к десяти вечера.       – Постарайся не опоздать на свой рейс, – посоветовала директор Ли.       Допив кофе, Джинён начала собирать вещи.       В ванной она задержалась. Посмотрела на баночки и флаконы и нашла тот, которых пах так же, как прошлой ночью пахло её тело и волосы… Густой обволакивающий аромат ванили и чего-то сладкого и тёплого, но не приторного.       Она постаралась его запомнить. Так пахла лучшая ночь в её жизни.       Перед тем, как выйти из номера, она ещё раз посмотрела на расправленную кровать… На примятую подушку со стороны Чонгука и откинутое к ногам одеяло.       Если бы она смотрела на свою половину постели, то, возможно, заметила бы в щели меж кроватью и ночным столиком белый прямоугольник бумаги – карточку Чонгука, которую она сбросила вниз, пока наощупь искала звонящий телефон.