— Значит, это здесь? — выскочив из автобуса, сказал Миша, боковым зрением замечая, как споткнулся Саша. — Не падай. Ловить не буду.
— Да держусь я, — чуть нервно ответил Невский и начал озираться по сторонам. — Да, на месте. Вот та площадка.
Длинные пальцы Александра указали в сторону зеленой местности. Это был небольших размеров парк, недалеко от которого стоял памятник солдату. Миша кивнул Саше, мол, вперед.
Молча они двинулись через небольшое пространство, разделяющее их от парка. Невский двигался увереннее Московского, зная местность как свои пять пальцев. Михаил же сканировал каждый уголок на предмет чего-нибудь не такого. Годы на фронте не прошли даром — он совершенно точно превратился в параноика. По его скромному мнению, все выглядело слишком мирно для места, где произошло массовое убийство.
Впрочем, так можно было сказать обо всем Ленинграде.
Спокойная обстановка была всюду: ветер тревожил листву, недалеко на повышенных тонах болтала группа подростков, какая-то женщина громко предлагала купить мороженое за семь копеек, а дети гомонили вокруг нее. Московский чувствовал, как с каждой секундой все больше растет напряжение.
— Михаил Юрьевич, — тихо, но четко произнес Саша. — Может быть присядем?
— С чего бы?
— У вас учащенное дыхание.
Мишу как ведром воды окатило. Он почувствовал, что все это время сердце колотилось, а сам он находился где-то в прострации. Московский неоднозначно махнул рукой, и Саша направился в сторону скамеек. Едва ли отдавая себе отчет, Московский последовал за ним.
Присев на лавку, Михаил потер переносицу. Он начал глубоко дышать и почувствовал, что дыхание успокаивается. Приступы паники были редким и раздражающем явлением, одним из многочисленных последствий войны. Сколько бы раз Московский не пытался разобраться, что провоцирует эти «припадки», никогда не мог найти ничего конкретного.
Могло быть и хуже, конечно.
— Ты заметил что-то интересное? Что-то, что могло служить напоминанием о произошедшей здесь трагедии? — начал Миша, стараясь нормализовать тембр голоса. Почему-то горло сильно пересохло.
— Нет, товарищ Московский, — покорно ответил Невский. — Скорее всего, дело замяли настолько хорошо, насколько возможно. У них были на это связи и средства. В конце концов, речь идет о Комитете Государственной Безопасности, а не о какой-то там милиции.
— Саш, мой тебе совет как человека, не раз достигавшего серьезного карьерного роста: не критикуй свое рабочее место нигде и ни с кем. А особенно начальство. Исключение, разве что, твои близкие. Я больше пятнадцати лет в этих структурах, так что повидал всякого. До сих пор единственная, кто все это слушает и знает — это моя жена. Остальные не стоят твоего доверия. Особенно Косарев, чтоб его, — Московский резко подорвался, осмотрел еще раз местность и стал нарезать круги. — Опять ничего… Мы сдвинемся с мертвой точки?! Самое медленное дело, которое у меня было. Может быть, убийца прямо сейчас пытает новую жертву, пока мы тут сидим!
Невский все это время молча слушал следователя. Слова Московского показались ему очень мудрыми. Открыто критиковать место, через которое ты можешь добиться высот действительно кажется неуважительным. А вдруг недоброжелательные коллеги или начальство обернут твои слова против тебя?
Саша обещал себе подумать об этом позднее и обратил свой взор на людей. Толпа подростков лет 14-16 вышла из здания музыкальной школы. Кто-то что-то напевал, у кого-то в руках нотные тетради. Невский не мог противиться чувству ностальгии, глядя на это. Сам же когда-то выходил из этого здания, только редко в окружении друзей. За все годы там он завел дружбу с, от силы, парой человек. А теперь выяснилось, что в нескольких десятках метров от школы произошло зверское убийство. Кто знает, может быть Саша сидел на сольфеджио, пока под окнами убивали детей? От собственных мыслей шли мурашки по коже.
Тем не менее, Саша пошел за уже отдалившимся Михаилом в сторону парка, но и там ничего не было. Невский чувствовал, как с каждой минутой накалялась атмосфера. Московский явно был в ярости от отсутствия улик или значимых деталей местности. Несмотря на то, что Саше хотелось сгладить обстановку, он решил перемолчать. Мало ли, как на эту попытку отреагирует напряженный и раздраженный москвич. Последнее, чего хотел Саша — это ссоры.
А вчера ведь так хорошо сработались.
— Предложения есть? — через пару минут раздался голос Миша. Саша поднял глаза, столкнувшись с ледяным взором москвича. — Что-нибудь заметил?
— Деревья создают много слепых зон, а места, где сидят родители, отдалены от основной площади детской площадки, — в этот момент послышался детский крик. Миша и Саша обернулись в сторону звука почти одновременно. Но невелика была беда: какая-то девочка просто упала с качелей. Плохо, но уж точно не убийство. К упавшей тут же подбежала мама. — А нам что-нибудь известно о родителях убитых детей? Их допрашивали?
— Да, вот только их показания ничего нам не дают, — покачал головой Миша. — Четверо ничего не услышали, а двое слышали какие-то всхлипы. Но было поздно. К моменту, когда родители опомнились, дети уже были… смертельно ранены или мертвы. Почему никто из родителей не посмотрел в сторону площадки хоть на пару минут раньше, я в упор не понимаю. Еще в протоколе было сказано, что около площадки были двое учителей из музыкалки напротив. Но обе были достаточно далеко от места и, в принципе, непричастны, так что их почти сразу отпустили. В следствие их показаний даже нет.
— Как вернемся, можете передать мне этот протокол? Хочу посмотреть своими глазами.
— Да надо было это еще с утра сделать, — нахмурился Московский. — Мой прокол, каюсь.
На этом диалог подошел к концу, а Саша ухватился за слова, сказанные Мишей. Он точно слышал, что тот упомянул «двух учителей из музыкалки напротив». Надо будет посмотреть, записаны ли ФИО учителей. Если это знакомые Саше педагоги, то обязательно нужно будет организовать "случайную" встречу и поговорить. А если это не его учителя, то все равно попробовать докопаться до кого-то, мол, как поживает остальной рабочий коллектив. Саша осознавал наивность своей идеи, но если ему повезет — если ему повезет так повезет — то он узнает важные детали.
Сейчас Саша точно знал только одно: во время долгих перемен или после занятий учителя действительно любили выходить на улицу и просто болтать друг с другом. Так они могли поступить и в тот роковой день.
Пока Невский продолжал вынашивать свой план, Миша хотел просто бежать. Бежать как можно дальше, дальше от непонятного Косарева и, тем более, от змеи Кирьянова.
То, что эти двое знакомы было очевидно. Но при дальнейшем анализе вчерашнего диалога Московский выявил огромную проблему.
Если верить Сергею, то Кирьянов позвонил ему, чтобы сообщить
о массовом убийстве, прикрытием которого занималось само КГБ, а также приказать заморозить это дело.
У Московского это просто в голове не укладывалось: закрытое дело по массовому убийству
детей, тайные документы, которые они бы при нормальных обстоятельствах никогда бы не нашли, никаких улик в обоих делах…
Да как так-то?!
Сквозь приятные мысли о том, как он скинет и Косарева, и Кирьянова поплавать в Неве, до него дошла пустяковая, но важная сейчас мысль.
Камалия.
Надо позвонить Камалии.
У него же всегда так. Сначала накрутит себя до состояния комка из нервов, а потом вспомнит о ней.
Камалия же всегда его поддерживала. Начиная от унизительно-низких милиционерских должностей, заканчивая работой оперативником в главной разведслужбе страны. Ей было все равно на первоначальные маленькие зарплаты. Она любила Мишу достаточно, чтобы преодолеть эти невзгоды вместе с ним. Говорила, что после всего, что они пережили поодиночке и вдвоем, посредственные условия жизни — это последнее, что их должно было смущать.
Миша соглашался. Московский проходил, пролетал и проползал тысячи километров в тылу и на передовой, чтобы спасти свою родину. Зилант же получала первый опыт работы учителем под бомбежками в Москве, потом самостоятельно выбралась в Тбилиси, а конец войны встретила в родном Чистополе, вместе с родителями и сестрами.
Камалия была чертовски права. После всего, что было, их мелочные бытовые проблемы не стоили внимания.
Московский вынырнул из своих мыслей и повернулся к Саше. Еще раз на всякий случай осмотрелся. К черту. Здесь ловить нечего, Миша не понаслышке знал, как мастерски КГБ заметают следы. Они здесь только время потратят и ничего толком не найдут. А тратить время впустую Московский ненавидел.
— Саш, послушай, — не успел Миша толком озвучить свою мысль обернувшемуся коллеге, как его посетила еще более гениальная мысль. — Сворачиваемся.
— Что? — после секундной заминки спросил Невский.
— Ты прав. Территория чиста, надеяться найти улики просто смешно. Давай так: я вспомнил о том, что у меня есть дела. Важные. И чем раньше я к ним приступлю, тем лучше. Сейчас два часа дня, все отчеты сданы. Сойдемся на том, что рабочий день окончен, — только Саша хотел открыть рот, как москвич покачал головой. — Не переживай, Косарев с тебя шкуру не сдерет. Я скажу, что это я тебе разрешил. Думаю, что у тебя точно есть планы на вечер субботы.
— Ладно, это было неожиданно, — приподнял бровь Александр. — Благодарю за предложение, товарищ Московский, но я буду отрабатывать свою стажировку полностью. Без чьих-либо поблажек. Я добивался этой стажировки не ради того, чтобы проседать на задних рядах. Мне есть, чем заняться. К тому же, я просто мечтаю посмотреть документы по этому делу.
Дослушав монолог до конца, Московский усмехнулся и по-новому взглянул на Невского. Кажется, он недооценил своего юного коллегу.
— Уважаю, товарищ Невский, — кивнул Миша и не мог не заметить того, как засиял после этих Саша. Кажется, он первый, кто обратился к Невскому «товарищ». Оно и к лучшему. — В таком случае предлагаю поехать назад в отделение. Там и распрощаемся.
В конце концов, он не работает здесь. Московский находится под прикрытием. График работы он имеет полное право игнорировать.
Для Саши же объяснение казалось куда проще. Товарищ Московский совершенно не иронично был из Москвы. Скорее всего, внештатным сотрудникам дается больше свободы действий, чем местным милиционерам.
Одно оставалось непонятным для Саши: почему об этом
важном деле москвич вспомнил только сейчас?
***
За окном начинался дождь, с каждой секундой обещавший перерасти в настоящий ливень, когда из соседней комнаты послышался грохот.
Камалия, в тот момент яростно шинковавшая лук, обернулась в сторону шума. Через несколько секунд на пороге кухни показались два лица: одно виноватое, а другое напуганное. Камалия посмотрела на сыновей, стараясь сделать максимально строгое лицо. Учитывая, что нож она до сих пор держала в руках, желаемый эффект был получен.
— Что за шум? Что-то разбили?
— Все в норме, — сказал Костя.
— Вазу разбили, — признался Данила.
На этот раз тяжелый вздох Камалии сдержать не удалось.
— Я не то, чтобы сильно ее любила, но бабушка вас за это по головке не погладит. Ваза досталась ей еще от ее мамы.
— Мы не хотели ее разбить!
— Еще бы вы хотели! — возмутилась Камалия.
— Она просто стояла на комоде, — попытался оправдаться Костя. — А Данила решил меня выбесить и устроил догонялки!
— Это кто еще кого выбесил?! — возмутился младший.
— Хватит! — перекричала обоих Камалия, для пущего эффекта швырнув грязный нож в раковину. — Наказывать не буду. Но әби все равно узнает. Расскажете ей сами. И претензии ее тоже будете выслушивать сами, — улыбнулась под конец Камалия. — Поняли?
Мальчики закивали, заметно поникнув. Частые беспричинные причитания бабушки в семье не любил никто. А тут еще и за дело.
Не успела Камалия вернуться к готовке, как из прихожей послышался звонок телефона. Быстро всполоснув руки, она направилась к телефону.
— Кстати, я эту вазу никогда не любила, — призналась Камалия. — На ней столько пыли собирается ужас. Вы бы знали, если бы хоть раз нормально убрались.
Причитания сыновей Камалия больше не слушала. Она подняла трубку.
— Слушаю?
— И я рад тебя слушать, яраткан, — послышался голос Миши, и Камалия неосознанно улыбнулась. — Есть разговор. Надолго. Сможешь сейчас?
— Конечно. Только курицу поставлю в духовку и вся внимание.
— Я подожду.
Меньше, чем через минуту Камалия вернулась, подняв оставленную на столе трубку.
— У тебя все хорошо? Обычно ты звонишь позднее, — поинтересовалась супруга.
— Ну, у меня
все хорошо, — протянул Московский, что заставило Камалию напрячься. Что-то было в его голосе не то. — А вот дело и к нему причастный вызывают вопросы.
— Подозрительный коллега? — предположила бывшая Зилант, а ныне Московская.
В трубке послышался нервный смешок.
— Подозрительный начальник! Еще и Кирьянов там содействовал, жуть… — Московский тяжело вздохнул. — В общем, я направился в Ленинград расследовать убийство, так? В первый день я до Ленинграда даже не доехал. Сразу было убийство в Гатчине. Потом мы гонялись за каким-то придурком женоненавистником, который вообще оказался просто трусом. Кто угодно, но не убийца. И — чисто случайно — копаясь в архивах, мой коллега нашел дело с идентичным почерком, совершенное год назад, о котором нам не сказали ни слова! Ты же меня знаешь — я пошел на разборки. И только через десять минут моих возмущений он соизволил рассказать мне предисторию того дела,
которое я расследую. Как оказалось, даже сам Комитет был заинтересован в том, чтобы замять это дело. И, пойди все по плану, я должен был остаться в неведении! А как раскрывать дело, не зная его?!
— Так, притормози-ка, — попросила Камалия, облокотившись о стенку. — Дело твой начальник скрывал? Или скрыть его было распоряжение сверху?
— Комитет закрыл это дело. Но сначала они хотели самостоятельно разобраться с этим ним, но кое-что пошло не так и… такое я тебе лучше лично расскажу. Просто трагикомедия какая-то. Сам слушал и сам не верил.
— Ты говорил что-то о Кирьянове. Он в этом замешан? Они знакомы?
— Они знакомы. У Кирьянова достаточно власти, чтобы закрыть дело, но только своего отделения. А работало там другое. Хотя, он мог повлиять, намекнуть, там все очень запутанно. Вопрос в том, какой размах у этой круговой поруки. Ками, у тебя ведь скоро отпуск. Давай ты приедешь сюда чуть быстрее, чем это дело добьет меня окончательно. Июнь, белые ночи, культурная столица… как тебе?
— Я только за, но детей наших мы на кого оставим? — усмехнулась Камалия.
— Обижаешь! — деланно возмутился Миша. — Две путевки в ленинградский пионерлагерь уже куплены.
— А ты подсуетился! — одновременно восхищенно и возмущенно ответила Камалия. — Мы доехать-то успеем?
— Успеете, — резюмировал Московский. — Второго июля начало. Дай только один совет, у тебя плохих не бывает. Мне звонить Кирьянову?
— Нет, — просто ответила Камалия. — То, что ты знаешь, что КГБ замешано в деле, это хорошо. Но если ты подозреваешь их в чем-то масштабном, то раскрывать карты равно самоубийству. Ты говорил, что они хотели закрыть дело, но получилась какая-то трагикомедия, как ты выразился. Ты веришь в это? Лучшая спецслужба в стране, если не в мире с плохим оправданием. Слишком нереалистично. Короче, просто наблюдай за происходящим. Если появится идеальный момент, ты его заметишь. А еще я буду рядом. Увидимся.
— Что бы я без тебя делал, Ками? — расплылся в улыбке Московский. — Ты просто подарок свыше, не иначе.
— Я тоже тебя люблю, Миш, — улыбнулась Камалия. — А теперь, когда ты успокоился, возвращайся к работе. Наверняка есть много улик, которые требуют твоего внимания.
Улыбка с лица Московского мгновенно исчезла.
— Даже здесь все не так просто. К моему огромному сожалению.
***
Тяжелый вздох сорвался с губ Саши, когда он в очередной раз приложился лбом об протокол. Просто ни-че-го. Как будто ластиком стерли. Никаких новых улик.
Облокотившись на стул, Невский посмотрел на время. Пол шестого. Еще тридцать минут и его первая рабочая неделя подойдет к концу. А сдвигов никаких. Саша тер виски и судорожно пытался вспомнить, что ему показалось любопытным в рассказе Миши.
Кто бы мог подумать, что раскрытию дела помешает даже его память?!
Саша судорожно барабанил пальцами по столу. Это было что-то важное, на что Михаил не обратил внимание, но Невский заметил. Сейчас Саша не мог это вспомнить, тупо смотря сквозь пальцы.
Сквозь собственные длинные пальцы, как у пианиста…
— Ну конечно! — воскликнул Саша, сам себе удивившись. — Учителя из музыкалки, которые были на той площадке, конечно. Это их я хотел найти в протоколе.
Саша начал рыться в протоколе, ища в графе «свидетели» знакомые фамилии и имена. К своему счастью и ужасу, он их нашел.
Годлевская Кристина Юрьевна. Она была учителем игры на скрипке. Саша с ней редко пересекался, но у них были хорошие отношения. А вот Галина Алексеевна — это совершенно другое. Она учила фортепиано. Она не только была учителем Саши, но в то же время и его ночным кошмаром. Гроза всей музыкальной школы, всегда у всех на устах — ее боялись все. Но увидеть ее имя в графе «свидетели» к зверскому убийству все равно было невероятно. Да и Кристины Юрьевны, если честно, тоже.
Через несколько минут сверления взглядом документа Саша медленно закрыл папку, решив начать с легкого.
Кристина Юрьевна, как бы удивительно то ни было, жила в той же глуши, что и их семья. "Случайно" встретиться было проще простого.
А вот с Галиной Алексеевной он не то, чтобы не хотел встречаться. Нет, дело было не в этом.
Саша до сих пор безумно ее боялся.
