Бесследно

— Учитывая одного из моих спутников, я обязан кое-что спросить. Вы позволите мне самому внести лепту в раскрытие дела, товарищ Московский? Московский мгновенно выбрался из своего полусонного состояния и серьезно взглянул на Сашу. — Разве это не ваша работа? — спросил Московский. — Позволяю. Но кто, черт возьми, ваш спутник? После этого вопроса Невский почувствовал, как ему немного поплохело. Кажется, рассказ о наличии его знакомых в следственном деле должен был затянуться надолго. С одной стороны, Саша бы об этом рассказал при нормальных обстоятельствах и в понедельник. А с другой… не сочтет ли Московский его молчание за недоверие или, хуже того, пособничество? Ведь не просто знакомые, а люди, с которыми Саша провел львиную долю своего детства. — Я бы сказал, но боюсь, что без контекста ничего не будет понятно. — Так поделитесь сей увлекательной предысторией, — немного недовольно проговорил Московский. Камалия, почувствовав нарастающее напряжение, добавила. — Александр, до концерта еще полчаса. Вы успеете рассказать все, что нужно. Невский глубоко вдохнул и начал монолог. — Ладно, начну сначала. Когда я начал просматривать протокол по делу, то в графе «свидетели» увидел знакомые мне имена. Вы упоминали, что в следствие не было показаний двух фигурантов, так как они были лишь неподалеку и ничего не могли знать, — Московский на эти слова кивнул, вспоминая недавний разговор. — Это были учителя из той музыкальной школы, что напротив них. Я знаю их обеих, поскольку я учился там, и одна из них была моим учителем, а вторая завучем. Ну… не только завучем, но это неважно! — Саша заставил себя успокоиться. Подумаешь, просто осечка вышла. — Я пытаюсь сказать то, что это не чужие для меня люди. Именно поэтому я взял на себя смелость пообщаться с ними. То есть, с одной из них. Чтобы как-то подвести к теме того дня, когда произошло убийство. И, возможно, узнать какие-то подробности. Мало ли, что их отпустили, следствие могло ошибаться. К тому же, если улик нет, то что мы теряем? Вдруг мы узнаем что-то новое, а не просто будем стоять на месте, как все это время? Почему бы и не попробовать? Прослушав все это, Михаил медленно скрестил руки на груди. Невский нервничал и вполне ощутимо. Оно и понятно: первая собственноручно найденная зацепка еще никого не оставляла равнодушным. Тем более самого Мишу. А тут он, «старший товарищ», как выразился Косарев, что может похвалить или раскритиковать. Но Миша себя не на помойке нашел — он сделает и то, и другое. — Саша, выдыхай, — попросил его Московский. — Честное слово, я рад, что хоть у кого-то появились зацепки. Как я уже сказал, это твоя работа. Проверяй. Но проверяй тщательно — если возьмем не того, то потом возьмут нас. За шею. Это опасная стезя, поэтому будь осторожнее, — прежде чем слабая, но искренняя улыбка Невского успела затуманить рассудок, Михаил осадил. — Но мне кажется, что ничего нового ты не услышишь. Женщины, знаешь ли, не любят обсуждать темы вроде смерти, убийств или войн. Если ты ее разговоришь, я буду впечатлен. Но только не приплетай эмоции. За отсутствие аналитики в отсчетах нас по голове не погладят. Вперед. — Я вас услышал, товарищ Московский, — кивнул Саша, отступая два шага назад. — Благодарю за доверие. Обещаю сделать все, что в моих силах. Хорошего вам вечера, — закончил он, переведя взгляд и на Камалию. После чего Невский исчез в толпе. — Глазам своим не верю, да и ушам тоже, — послышался чуть смеющийся голос Камалии, на который Миша ответил недоумевающим взглядом. — Товарищ Московский, неужели вы привязались к этому юноше? Московский, который терпеть не мог приплетать личную жизнь к рабочей, сменил взгляд с недоуменного на возмущенный. — Немыслимая чепуха, — пробубнил Миша, заставив Московскую засмеяться. — На кой, Ками? У нас двое сыновей, зачем мне обращать внимание на парня из Ленинграда? — Вот этого я не знаю, — призналась Камалия. — Но я не услышала ни одного бранного слова. Никаких возмущений, драматичных вздохов и язвительности, которыми ты обычно поливаешь своих коллег с ног до головы. — Ну ты сравнила, — ответил Миша. — Рядовые милиционеры и недалекие оперативники, которые ничего не умеют, кроме как стрелять и драться. Их умственные способности заканчиваются заполнением отсчетов по образцу. А тут этот… парень. Его еще не успела сожрать эта система, потому и адекватный. — А может быть не будешь хоронить его карьеру раньше времени? Даже своих друзей по работе ты чаще всего с любовью кроешь матом. А с этим парнишкой все не так. Ты даже немного милый в своей строгости к нему. Рассказывай, Миша. Что в нем особенного? Московский вздохнул, глядя в карий омут напротив. Почему ее это волнует? Неужели снисходительное отношение к коллеге вызывает такой интерес? Или это он что-то упускает? Впрочем, Камалия разбиралась в его чувствах лучше, чем он. Секундная догадка пронеслась в голове у Миши, заставив его несолидно выпучить глаза. Догадка до того бредовая, что ее хочется затолкать в закромы разума и не вспоминать больше никогда. Но она, как ни крути, единственное, что поможет ему увильнуть от вопроса Камалии. Миша чуть настороженно глянул в сторону супруги. — В принципе, он мне понравился с самого начала, — монотонно начал Московский. — Работоспособный и тихий — мой любимый тип работников. Однако вскоре он начал смелеть. Я в какой-то степени вижу в нем молодого себя, — Миша помолчал пару секунд. — Хотя, нет. Здесь неуместны сравнения со мной. Саша может потерять работу, а ценой моей ошибки могла быть жизнь. Камалия вздохнула и подошла поближе к Мише. В ее глазах отражалась поддержка и какая-то скрытая горечь. — Миша, давай будем реалистами, — сказала она, беря Михаила за руку. — Ценой его ошибки тоже может быть жизнь. Не обязательно его и не обязательно одна. От этой фразы у Московского пробежал холодок по коже. Чем запутаннее дело, тем опаснее его конец. — Несмотря на то, что для меня он в первую очередь просто коллега, — признался Миша, посмотрев в сторону, куда недавно направился Невский. — Я бы не хотел, чтобы он пострадал. Нет ничего проще, чем выкинуть проштрафившегося новичка. А зная их методы… не думаю, что он отмоется от такого. Это черное пятно на всю оставшуюся жизнь. Даже без твоих ужасающих теорий. И вообще, с каких пор ты такая пессимистичная? — Я вышла за тебя замуж, — просто ответила Московская. — С твоей работой и не к такому привыкнешь. Михаил просто пожал плечами и начал «с интересом» разглядывать колышущиеся от ветра листья деревьев. Темнеть даже не начинало. Камалия быстро перевела взгляд на бегающих неподалеку детей. Идея взять сыновей в филармонию, пусть и была хорошей, но сулила уйму проблем. Если Сережа еще мог усидеть на месте около часа, то скулеж Дани Ками мерещился уже сейчас. Мишенька явно что-то недоговаривал. Камалия была готова понять уважение к Саше, но не беспокойство за него. И пока благоверный усиленно рассматривал деревья, Камалия пыталась найти зацепку. Что-то было не так: Миша знает мальчика около недели, но уже переживает о нем. Плюс, он все-таки в этом признается, пусть и неохотно, что вообще выходит за рамки понимания Ками. В семье Зилант среди женщин господствовало мнение, что с сужеными надо говорить даже о том, о чем они не хотят. Камалия умела применять эту практику, не навязываясь, но сейчас она не знала, с чего подступиться. Все, что она могла спросить, она спросила. Дело оставалось только за Мишей. Впрочем, по пути назад в конспиративную квартиру у нее будет время еще раз попытать удачу.

***

— Должна признать, что концерт вышел на славу, — заявила Кристина Юрьевна, входя в уже переполненный вестибюль. — Пусть я не ценитель Моцарта, но некоторые партии мне понравились. Что насчет Вас, Александр? — А вы поймали общую атмосферу, Кристина Юрьевна, — чуть усмехнулся Саша. — Давно вы ко мне на «Вы» не обращались. Понравилось, безусловно. Хотя грядущий концерт в честь семидесятилетия со дня смерти великого Чайковского я ожидаю намного больше. — Ничего себе, — покачала головой учительница. — Странно, что я об этом не слышала. Хотя, я появляюсь в школе не так уж и часто, действительно много могу упустить из виду. О. Вот она. Лазейка. — А почему вы редко там появляетесь? — спросил Саша, передавая номерок гардеробщице. Та недовольно посмотрела на Невского, потом на учительницу и удалилась за пальто. Ни Саша, ни Годлевская этого даже не заметили, увлеченные общением. — Меня от администрации района попросили побыть скрипачкой на школьных выпускных, во Дворце Пионеров и в некоторых других местах. Сейчас лето — дети не заняты учебой и ходят на всякие кружки. Вот и решили, что для такой работы прекрасно подхожу я. Кто знает, может кого-то вдохновлю начать учиться, — мечтательно вздохнула Кристина Юрьевна. — Так вас выбрали как лучшего учителя? — Не льсти мне, Саша. От каждого района Ленинграда по двое — скрипач и пианист. Но обязательно учитель музыкальной школы. Я считаю себя хорошим педагогом, но уж точно не лучшим. Хотя, твоя сестра другого мнения. Невский хмыкнул, вспоминая о том, как долго и упорно София порой готовилась к выступлениям и проверкам, мешаю ему спать. В такие моменты "отчаяния" можно было услышать от нее что угодно, но точно не "Кристина Юрьевна — лучший учитель". Впрочем, о том, что Саша все это слышал, София не подозревала и по сей день. — Так завтра уже второй месяц лета, — внезапно понял Саша. — Не говори! Две недели уже по всем кружкам да школам хожу, а конца праздникам все нет и нет, — Годлевская рассмеялась. — Впрочем, не сильно меня это и огорчает. Порой хочется играть для души, а в присутствии детей это сделать проще простого. — Наверное, это здорово. Ну, чувствовать обратную связь от детей, пусть они ничего и не понимают. — А так почти всегда, Саш, — ответила Кристина, надевая пальто. — Мы привязываемся к ученикам, успешным и не очень. Может быть, в этом и состоит суть работы учителя. Честно говоря, сама не до конца в этом разобралась. И я надеюсь, что никогда не пойму тех учителей, которые сознательно мучают детей. — Как Галина Алексеевна, например? — со слабой улыбкой спросил Саша, хотя улыбаться не хотелось. — Это вообще за гранью, — намного тише ответила учительница. — Ладно уж, что некоторый учителя строгие — это личный выбор каждого. Но бить по рукам, да еще и пианистов. Все равно, что лыжника с ног сбить. Невский вздохнул, отгоняя уже потускневшие, но все еще неприятные воспоминания. Галина Алексеевна была на слуху не только в их музыкальной школе, но и во всем музыкальном сообществе Ленинграда. Пережившая блокаду от начала до конца, награжденная орденом Ленина «За трудовую доблесть» и знаком «Жителю блокадного Ленинграда», она к тому же являлась и первоклассной пианисткой. Слухи ходили разные, но самый известный был о том, что ее отец был преподавателем в элитном музыкальном училище царской России. Дескать, от него она и унаследовала свои невероятные способности к игре на пианино. Но, несмотря на очевидный талант к музыке, для всех она была в первую очередь учителем-тираном. Когда маленький Саша попал к ней, люди уже говорили о ее скором уходе на пенсию. Но прошло почти десять лет, а она все еще преподавала. И методы ее оставались около-средневековыми. Указкой по рукам — главный способ наказания для Галины Алексеевны. Взял не ту ноту — удар, пропустил ее — тоже удар. Когда у нее было хорошее настроение, удары приходились чаще по корпусу пианино, чем по пальцам. Но если ты, не дай Бог, не готов к уроку, то крышка захлопнется с таким грохотом, что весь этаж вздрогнет. И окажутся твои руки под ней или нет — зависит только от твоей скорости. Саша не успел выдернуть руки раз двадцать. По честному мнению одноклассников он был в этом плане безнадежен. Саша и сам это понимал, но поделать ничего не мог. Было и было. И хорошо, что прошло. — А где она сейчас? Все еще не на пенсии? — поинтересовался Саша. — Увы, Саш, — ответила Кристина Юрьевна. — Могу позволить себе откровенность, раз уж ты больше не ученик. Я мечтаю, чтобы она ушла. Столько лет мучать детей — уму непостижимо. Как можно насиловать детей с таким рвением, так еще и не сталкиваться с последствиями? Я просто не понимаю. Добравшись на последнем автобусе до их глубинки, они перестали говорить о музыке. Вектор разговора сместился в сторону Оксаны. Увидев резко повеселевшее лицо девушки, Невский невольно напрягся. Несмотря на то, что большую часть времени Оксана помалкивала, Саша буквально чувствовал, как она пожирала его взглядом на протяжении всего концерта. И это было, к сожалению, не преувеличение. Вчерашние догадки Невского по поводу мотивов двух дам все больше подтверждались. Оставалось только надеяться, что Уводова не начнет лезть к нему. При мысли о такой перспективе Невский покачал головой. Только этого сейчас не хватало. Нужно было встретиться с Галиной Алексеевной. Человеческий фактор сейчас не имел значения. Саша мог хоть проклинать бывшую учительницу, но встретиться с ней надо было любой ценой. В этот раз он не останется без пальцев. Невский внезапно почувствовал, как земля уходит из-под ног. — Саш, ты чего? — послышался как в тумане обеспокоенный голос… Оксаны? Или ее матери? Саша не ответил — паника застилала взгляд. Весь недавний диалог с Кристиной Юрьевной проносился в голове с неимоверной скоростью. "Ладно уж, что некоторый учителя строгие — это личный выбор каждого. Но бить по рукам, да еще и пианистов. Все равно, что лыжника с ног сбить". Голос Кристины Юрьевны звучал в голове приглушенно, но суть уловить было можно. Непрошеные и неприятные воспоминания сами по себе всплывали в памяти. — Руки! Руки откуда у тебя растут?! — доносился звонкий голос учительницы, пока Саша тер пострадавшую руку. — Ты понимаешь, что музыка — это больше, чем хобби? Это твоя жизнь на долгие годы, Александр! Прекращай скулить и играй заново. И запомни, что искусство — это смирение. Невский-то запомнил. Вот только к пианино притронулся лишь полгода назад. Слишком много плохих воспоминаний было от этого инструмента. А теперь выясняется, что садистские наклонности его ненавистной учительницы очень похожи на почерк убийцы, которого они разыскивают. Пальцы, насилие, дети, пианино… все настолько хорошо сочетается, что и без того бледная кожа Саши становится сравнима по цвету только с первым снегом. Опасливо оглянувшись на замерших спутниц, Невский тяжело вздохнул. Почти полночь, еще километр до дома, ранний подъем, очевидно долгое прощание и уже подступающая головная боль. Надо избавляться от лишних элементов, иначе завтра толку от него будет примерно никакого. А рассказать есть, что. Даже слишком. — Я только что понял, что завтра мне нужно прийти в отделение на час раньше и начать заполнять недоделанные протоколы, — придумал самую тупую, но все же действенную отговорку. — Вы бы знали, какая нудная эта стажировка. Подай-принеси-заполни и все тут. А я-то думал, — Невский нервно засмеялся, сам от себя того не ожидая. — Так что искренне прошу простить меня. Было приятно провести вечер. — Взаимно, Саша, — ответила Кристина Юрьевна. — Приходи как-нибудь на огонек. Еще поболтаем. — Да, пока, Саш! — помахала рукой Оксана. — Все в силе? Невский не понял, о чем говорила девушка, но для приличия кивнул и спешно ретировался. Ему необходимо было обдумать все одному и в блаженной тишине.

***

Угомонив детей, шумно обсуждавший завтрашние сборы в пионерлагерь, Камалия тяжело вздохнула. Концерт ей очень понравился. Омрачить его, однако, смогла вся ее мужская компания. Начиная с клевавшего носом Миши, заканчивая болтающими детьми. В целом, однако, она была довольна. Войдя в спальню, из которой открывался хороший вид на город, Камалия сразу заметила Мишу. В полной темноте, освещаемый только уличными фонарями, его силуэт смотрелся вполне аутентично. Московский становился тихим и незаметным только тогда, когда о чем-то усиленно размышлял. Недолго думая, Ками решила начать разговор. Во время возвращения из филармонии поговорить о Саше не удалось — все время заняло обсуждение "скучнейшего вечера в жизни". Конечно же, Миша участие в обсуждении тоже принимал. Что тут сказать? Трое на одного — это нечестно. Хотя Костя отмалчивался. Хоть какой-то росток культуры со стороны Московских был. И бывшая Зилант обязана была его взрастить. Начиная с банальных вопросов о вечере, беседа плавно перетекла в восхваление белых ночей, культурной столицы СССР, архитектуры города и, наконец, достигла кульминации — работы. — Завтра надо пораньше встать. Оставшиеся коллеги еще два дня назад попросили поджать Косарева, чтоб тот дал добро ехать в Архангельск. Нашли очень похожее дело. Надеюсь, что это стоит внимания. — Что-то ты их не упоминал раньше, — нахмурилась Камалия. — Тебе достались одни новички, что ли? — Нет, — выдохнул Миша. — Хотя создается впечатление, что я работаю с умственно отсталыми. Но, учитывая наши "находки", я один из них. Неприятно. А вообще я возмущен и обязательно докопаюсь завтра до обоих, — Миша внезапно заходил по комнате. — Такие послужные списки, что даже я был впечатлен. Но от обоих никакой полезной информации нет до сих пор. В общем, я в ожидании. Принесут что-то достойное — отлично. Не принесут — я им устрою проверку на профпригодность. Не моя забота, конечно, но ты же знаешь, как я презираю некомпетентность. Получат они у меня. — В таком случае, им придется искать новую работу, — решила Камалия. — А ты вообще Косареву звонил? — Миша кивнул. — И что он сказал? — Вчера. Его еще тогда не было на работе. Говорил, что у дочери день рождение. Я сбросил почти сразу. Эти двое могут и подождать. — А…? Миша посмотрел на Камалию. В ее глазах читалось недопонимание. — А не спросил сразу потому, что Косарев был уже веселенький, — пожал плечами Миша. — Говорить о работе с нетрезвым начальником — отвратительная затея. Был у меня такой случай — два месяца окопы копал после этого. Пьяный был капитан, а виноват оказался я! — Н-да уж, — покачала головой Ками. — Давай все-таки сменим тему. Я понимаю, что у тебя разные друзья и знакомые. С некоторыми ты общаешься хорошо, а с некоторыми для галочки. Но этот Александр, который к нам подходил… ты знаком с ним меньше недели, а уже так хорошо о нем отзываешься. Более того, ты с ним хорошо общаешься. Я тебя очень хорошо знаю, Миша. Для меня это как минимум странно. Я не желаю знать о Саше, но я хочу понять тебя. Что такого особенного в этом мальчике? Ответом ей послужила короткая пауза. — Это так заметно? — наконец выдавил из себя Миша под кивок Камалии. — Ну хорошо. Хочешь знать? Узнаешь. Каюсь, я никогда об этом не рассказывал, но рано или поздно должен был, — Московский замялся, но, откашлявшись, продолжил. — Близился выпускной десятого класса…