Hush Now (You Were Lost but Now You’re Found)

Ауч, становится первым, что пролетает в голове Томми. Подросток ощущает странную пустоту в голове, когда морщится в попытке приоткрыть глаза, ошеломленный атакой слепящего света слишком маленькой комнаты с белоснежными стенами и мерцающей лампой, болтающейся у потолка. Он – наполовину ожидавший пробуждения в мрачном подвале с решётками или даже тёмными обсидиановыми стенами Пандоры вокруг – непонятливо хмурится и тихо вздыхает, выкручивая руки, крепко связанные за спиной. Верёвка вокруг его запястий слишком тугая, и Томми устало морщится, ощущая, насколько от этого распухли пальцы. Мысли в его голове текут расплывчатой мыльной кашей, когда он медленно переворачивается на бок, болезненно впиваясь руками в спину, чтобы чуть оттянуть узел одним из пальцев, и... — Красный! — Голос Чарли заставляет его подпрыгнуть. Томми машинально дёргает голову в сторону звука, прежде чем опомниться. Он чувствует движение крошечных ног внутри своего капюшона, скользкое прикосновение чужих ручек к уху, и его грудь опускается с облегченным выдохом. — Рад, что ты проснулся! — Голос человечка пронизан тревогой, заставляя его слова звучать в сотню раз серьёзнее, когда сам он прижимается ещё ближе к его ушной раковине и начинает стремительно шептать. — Не знаю, что он сделал, — признаётся Чарли, пока Томми работает над тем, чтобы обхватить один большой палец другим, — но тебе было очень, очень плохо, мне это не понравилось. — Да мне в целом тоже, — тихо фыркает Томми сквозь маску. —...Что произошло, пока я был в отключке? Чарли оживляется. — Мы сели в машину! Я не уверен, но не думаю, что он знал про меня? — Мокрые пальчики касаются его кожи на точке пульса, отмеряя частые удары. — Он трогал твою маску, но так и не снял её, так что твой секрет в безопасности! — Этот факт снимает с него неощутимое доселе напряжение, но Томми откладывает радость на потом, старательно рассоединяя руки. — Мы были в машине, — продолжает пересказ Чарли, когда Томми грубо дёргает большой палец в сторону, стискивая зубы и резко вдыхая, — а потом здесь, и он... он вроде как сделал что-то забавное там, с вентиляцией? — С вентиляцией? — переспрашивает Томми, чуть приподнимаясь, чтобы вытянуть запястье из узлов бечёвки. Вывихнутый палец тягуче ноет, когда верёвка окончательно спадает с его руки. Он потягивается, сгибая чуть посиневшие конечности, и морщит лоб, разглядывая белую металлическую пластину на стене, прежде чем поднять взгляд к потолку, осматривая углы, но... Ни там, ни на стенах он не замечает ни единой камеры. Как и вообще чего-либо, очевидно говорящего о слежке. Томми рассеянно стягивает верёвку со второго запястья, бросая её на пол, и хорошо отрепетированным движением вправляет себе палец. По комнате разносится тихий хруст, и его брови опускаются, когда руку окутывает тонкая плёнка колющей боли. — Достаточно дерьмовое похищение, — заявляет он в пустоту, засовывая руку в капюшон и потирая шею. — Ахуеть, чтобы ещё хоть раз я испытал на себе его способности, да ни в жизнь, — ворчит он, чувствуя напряжение, всё ещё плотно сковывающее его тело. Страх, не похожий ни на что, когда-либо испытанное им. Инстинктивный и подчиняющий внутренности самой глубины его существа. Последствия его до сих пор донимают Томми через нервное подёргивание пальцев и невозможность остановить взгляд, метнувшийся к двери, и плечи, взлетевшие к ушам, при единой мысли о возвращении Пунца... Томми и раньше боялся, кривыми надломленными когтями впиваясь в исполосованные трещинами металл и камень, разукрашивая их своей багряной кровью, пока вокруг него и ребёнка, хныкающего у его груди, всё выше и жарче разгоралось пламя. Когда оба они, покрытые пеплом и сажей, оказались в ловушке под рухнувшей крышей. Обвал произошел внезапно, и он едва успел среагировать, обхватив ребенка и защитно сгорбившись над ним, приземляясь коленями на землю. Было удушающе жарко. Страшно, когда он осознал, что не может использовать свои силы в том крошечном пространстве, тогда как дышать становилось всё труднее и труднее. Дым густо клубился в горле, а его маска-респиратор была прижата ко рту ребёнка, который вздрагивал и хныкал, тихо всхлипывая ему в плечо, пока Томми не мог сделать ничего, кроме как бормотать малышу заверения, в которые сам то едва верил, напрягая слух, чтобы уловить хоть какой-нибудь звук от своего наставника. Когда Дрим нашёл его, он был настолько не в себе, что едва сумел сделать нечто большее, чем отрывисто вдохнуть, когда его ногу вытащили из-под толстой каменной плиты, а кислородную маска прижали, наконец, ко рту. После Томми просто упал, свернувшись калачиком в руках своего наставника, который прикрыл его лицо, натянув ниже капюшон и осторожно вытянув над его головой ладонь, пока они добирались до безопасного места. Но сила Пунца коснулась чего-то первобытного, чего-то за пределами здравомыслия и ощущений. Он напряжённо вдыхает, чувствуя, как расширяются его лёгкие, и, уже чуть более успокоено, выдыхает. — Я сказал Шуту, — сознаётся Чарли в наступившей тишине, и Томми вздрагивает, цепко хватаясь пальцами за штанину, чтобы обуздать рефлекторное желание протянуть руку и цапануть в кулак примостившуюся в капюшоне слизь. — Я обещал… но тебе было больно, и ты долго не отвечал, и я подумал.. подумал, что он собирается обидеть тебя, — выдает несчастное признание человечек. — Почему бы он вообще пришёл? — с сомнением спрашивает Томми, поднимаясь с пола. У него болит горло, и только сейчас он довольно отвлечённо понимает, насколько сильно хочет пить. Повисает долгое молчание. Чарли ничего не говорит, наблюдая, как Томми опускается на колени перед вентиляционной решёткой, пальцами пробегая по её углам. Подросток стискивает челюсти, натыкаясь на ослабленные винты. И… Если раньше ситуация не была очевидным красным флажком, то теперь во всём этом явно было что-то чертовски неладное. Пунц был Наёмником Ямы. Он не имел права на глупые просчёты, и, что уж точно, не имел никаких причин оставлять Томми настолько лёгкий выход. И всё же, вот они, улики, лежат прямо перед ним во всей своей красе, будто бы призывая его начать действовать. Он проводит большим пальцем по верхнему винту, чувствуя, как легко тот выкручивается из своей надёжной хватки за стену, и буквально ощущает невысказанный вызов, некое предложение, вспыхивающее в воздухе. — Шлатт здесь, — очень тихо говорит Чарли, и Томми замирает, чувствуя, как тело маленького человечка прижимается к нему со слабой дрожью. — Шут.. Шут ненавидит Шлатта, так что я знал, что он придёт, когда Пунц… он сказал, что везёт тебя к нему, и он был здесь, и я так… я так испугался. Что-то гнилое, тошнотворный коктейль неловкости и вины, заполняет его горло, обволакивая сердце неприятной поволокой, и Томми обессиленно выдыхает, аккуратно протягивая руку в капюшон, чтобы обхватить крошечного человечка двумя пальцами и осторожно вытащить на свет. Он опускается спиной к стене, удерживая Чарли в ладонях. Слизняк выглядит откровенно несчастным, низко опустив плечи и утонув в маленькой толстовке, которую Томми связал для него. Белая ткань, теперь местами растянутая, покрылась извилистыми слизкими пятнами, зеленеющими на свету. Он сцепляет свои маленькие ручонки в замок, опуская глаза так низко, что те почти скрываются за оправой очков. — Шут спас меня, дал мне дом, место, которое я могу называть своим, — тихо признаётся Слаймсикл, сильнее сжимая руки. — Он добрый. — Слизняк слабо улыбается, и в этом отчётливо прослеживается какая-то беспомощная убеждённость, вера. — Он бы не... он хочет помочь, но всего вокруг так много, и.. я не могу сказать, я обещал, обещал, обещал, но я... — Чарли вздрагивает, ещё сильнее сжимаясь. — Шут говорит… он говорит что Шлатт плохой, а ты добрый, ты хороший, я не.. не хочу, чтобы он обидел тебя, как Шута. Взгляд карих глаз, серьёзный и отчаянный, встречается с его, и... Томми смотрит на маленькое существо, по лицу которого потоками стекают слои слизи, всё ещё ощущая знакомый, скорее интуитивный гнев, подступающий к глотке, потому что тот обещал ему, но... Он чертовски устал быть один, полагаться только на себя. Его сердце разрывается от боли за Дрима и за Уилбура. За мягкость карих глаза и за проблеск гордости в зелёных. Томми вздыхает, опускает голову чуть ниже и подносит слизь на уровень глаз. Крошечные ладошки взлетают вверх, прижимаясь к его лбу. — Полагаю, — слабо говорит он, — лучше уж Шут, чем Шлатт. Потому что Шлатт… Шлатт – грёбаный мудак, но Шут – жених Сапнапа. И к тому же, на его языке все еще пенится привкус дымного виски, под звуки непрерывных шепотков предложенного ему внутри шумных стен Лас-Невадаса, за дверями которого Шут, со своими маленькими крыльями за спиной, позже выступил против Шлатта, отказав Герою в охоте на Красного Хаоса. Томми может быть многим, но иррациональный глупец не входит их с число – по крайней мере, он себя таковым не считает. Он знает, что Шут защитил его, и это одна из причин, почему он отказался от услуги, кроме, конечно, личной неприязни и дискомфорта. — Ты не злишься? — с надеждой спрашивает Слаймсикл. — О-о, нет, я пиздец как злюсь, — фыркает Томми. — Ты дал обещание на мизинцах, а потом нарушил его. — Он выдыхает. — Но я... благодарен, наверное. Томми тоже не раз нарушал обещания, чтобы защитить Дрима. Уж кто-кто, а он это дерьмо понимает. — Оу. — Чарли моргает, когда подросток отстраняется, глядя на слизня сверху вниз. — Хорошая злость? — Думаю, можно и так сказать. — Томми бросает взгляд на все еще закрытую дверь. — Пунц упоминал что-нибудь о том, когда приедет Шлатт? — Он сказал, что через три часа примерно... — Слизняк замирает, нахмурив брови. — Два часа и тридцать две минуты назад. — Чарли гордо кивает, и… ага, Томми может сложить дважды два. Пунц знал, что Чарли был там, но ничего не предпринял, даже дал ему время, чтобы рассказать всё Томми, что было ахуеть как подозрительно. Какая причина была у Наёмника? О чём он вообще думал? Почему… Томми судорожно вздыхает, прежде чем засунуть Чарли обратно в капюшон, где слизняк, очень даже охотно, карабкается обратно в темноту. Сам же он тянется к двум винтам, поспешно вывинчивая их из проёмов. Не было особого смысла беспокоиться о почему. Томми не собирался сидеть на попе ровно, дожидаясь прихода грёбаного Шлатта. Он скорее рискнет с вентиляцией и коварными планами сраного Пунца. - Дело в том, что... Томми знает, что Дрим знает, где он живет, так какого хрена он просто не связался с ним? Или послал кого-блять-либо, кроме злоебучего Пунца? В чем причина? Наверняка Дрим ещё хоть как-то контачится с Сапнапом? С грёбаным Джорджем? Единственное, о чем Томми может думать, так это о том, что по какой-то причине Дрим не смог этого сделать. Это приводит к мысли, а не следят ли за его наставником, не шантажируют ли его или... Он не знает. В этой ситуации нюансов и всего остального в разы больше, чем Томми знает, и поэтому он просто продолжает извиваться внутри вентиляционной шахты, отталкиваясь от её стен босыми ногами, потому что Пунц, подлинный ублюдок во плоти, забрал его чёртовы ботинки. И носки. Как грёбаный варвар и... Его палки эскримы также пропали, а ремень с инструментами был по-свински снят, и Томми, стиснув зубы, хватается за острый угол крутого поворота, поджимая плечи и изо всех сил проталкиваясь вперёд пальцами ног, чтобы проползти сквозь особо скованный лаз с возвышающимися над ним стенками. Когда шахта вновь становится чуть шире, он выдыхает с облегчением, чувствуя, как с шеи на металл стекает пара капель пота, потому что... Томми никогда не был фанатом тесных пространств, и с годами его нелюбовь переросла в ненависть, но он запихивает дискомфорт в глубины подсознания, благодаря всё на свете за свою маску, которая фильтрует пыль, кружащую вокруг, пока он протаскивает себя вперёд по тоннелю. Ясно одно: он нужен Дриму. И будь Томми проклят, если снова подведёт его. - —…как всё прошло? — Томми замирает. Теперь в темноте вентиляции он может слышать лишь своё тяжёлое дыхание. По его лбу ручьями скатывается пот. Подросток медленно поворачивает голову влево, вглядываясь в узкое пространство вентиляционной шахты, в самом конце которой виднеется едва заметный свет. — Как и ожидалось. — Голос Шлатта пробуждает внутри него что-то тёмное и колючее, резко проводя метафорическим когтём по внутренностям подростка. — Все Герои, которые не явились, уже отмечены, их имена записываются. До публикации ежегодного рейтинга осталось не так уж долго... уверен, мы увидим некоторые изменения. Томми разворачивается, прежде чем успевает подумать дважды, и решительно направляется в сторону голосов. Он осторожно протискивается вперёд, стараясь не издавать слишком много шума своей одеждой, а руками, ногами, да даже пальцами подтаскивая себя всё ближе и ближе к окошку света в конце. Чарли уползает глубже, погружаясь в защитную темноту его капюшона. — Некоторые бы назвали это злоупотреблением властью, — беспечно говорит Пунц своим нечитабельным тоном, и, когда Томми, наконец, доползает до решётки и внимательно вглядывается в проём сквозь металлические прутья, он видит Наёмника со сцепленными за спиной руками и расслабленной спиной. Шлатт проводит рукой по волосам. Мужчина растянулся на роскошном кожаном диване с бокалом тёмно-красного вина, обрамлённым элегантной колыбелью его тонких пальцев, ослабленным галстуком на шее и буквально сочащимся вокруг себя удовлетворением. На заднем плане едва слышно играет незнакомая мелодия, что-то классическое. Шлатт взбалтывает рубиновую жидкость, прежде чем, откинув голову назад, запрокинуть бокал и сделать щедрый глоток. Герой претенциозно облизывается, схватывая каплю в уголке губ с острой ухмылкой. — Так некоторые и скажут, — мягко соглашается он, и Томми прижимается ещё ближе к решётке, не сводя глаз с человека, сидящего так близко. Были бы у него его силы... — А Красный Хаос? Он не сбежит? — Нет, — отзывается Пунц, и ничто в его тоне не выдает ни грамма лжи. Сердце Томми ускоряет свой ритм в груди. — Зачем он вам вообще понадобился? — Пунц склоняет голову на бок. — Он верен Дриму, не так ли? Не похоже, чтобы он был вам как-либо полезен. — Именно поэтому. — Шлатт закидывает на стол сначала одну модную туфлю, а потом и вторую, откидываясь назад с едва ли не искрящимся во всей своей позе наслаждением. — Теперь, когда Красный Хаос больше не путается у меня под ногами, Дриму не к кому обратиться. Он в моём полном распоряжении. — Его рот растягивается в зубастой усмешке, и Томми раздражается от одной только мысли, что... — У Дрима нет привязанностей, но любой, у кого есть глаза, может видеть, что Красный Хаос – его слабость, как бы сильно он это не отрицал. Ему не всё равно. — Значит, вы собираетесь использовать его в качестве шантажа, — подмечает Пунц, и Томми опускает голову, встречаясь с голубыми глазами. Наёмник мгновение предостерегающе смотрит на него, прежде чем снова сосредоточиться на Шлатте. — Деньги, конечно, уже переведены тебе, — невозмутимо говорит Шлатт, не подтверждая чужую догадку, и Томми раздражённо впивается ногтями в ладони. — Ты довольно дорогой. — И довольно результативный, — хмыкает Пунц, поднимая запястье, чтобы постучать большим пальцем по экранчику часов, и быстро просматривает на нём что-то, прежде чем поднять глаза. — Естественно, Сирену разыскать будет потруднее... — Но ты можешь это сделать, — перебивает Шлатт, поднимая голову, чтобы посмотреть на Наёмника. Плотные воздушные завитки, обвивающие его рога, на мгновение вспыхивают горячим пламенем в качестве предупреждения. И… Сирена, думает Томми, скривив лицо в горькой гримасе, конечно, всё всегда возвращается к этому ублюдку... — Безусловно, — бесстрастно соглашается Пунц. — Конечно, с животными гибридами всегда надо действовать чуть более деликатно. Мои силы, как правило, немного... непредсказуемо влияют на них. — Он слегка перемещается, переминаясь с ноги на ногу. — Признаться, никогда раньше не испытывал их на гибриде фантома. Шлатт фыркает. — Мне всё равно, как ты это сделаешь, всё, что меня волнует, – результат. Долгое время Пунц ничего не говорит, молчаливо изучая Героя Номер Два, который запрокидывает голову назад, чтобы проглотить ещё вина. Его горло подрагивает, пока бокал не пустеет. Когда голова мужчины возвращается в вертикальное положение, Пунц проскальзывает ближе и хватает со стола бутылку под потемневшим взглядом гибрида барана, внимательно наблюдающего за его действиями. — Как я понял по нашему с ним разговору, Красный Хаос не особо осведомлён обо всём произошедшем. — Пунц обходит стол и слегка наклоняется вперёд, чтобы наполнить протянутый ему бокал. Шлатт просто продолжает сверлить его взглядом. — Не удивительно. — Мужчина отмахивается от Наёмника, когда жидкость почти достигает края, и Пунц эффектно прокручивает бутылку в руке, поднимая её, чтобы набрать полный рот вина, прежде чем поставить обратно на стол. Томми наблюдает, как в то же мгновение расслабляются плечи Шлатта, и Герой поднимает свой бокал, жадно заглатывая напиток. — Он всегда был шавкой, готовой беспрекословно подчиняться каждому приказу Дрима, — говорит Шлатт с горечью, от которой рот Томми кривится. — Дрим никогда не требовал больше необходимого. Потому что Дрим в разы лучше тебя, злобно думает он, смеряя мужчину с дурацкой бородкой и кручёными рогами мрачным взглядом. Такой человек, как ты, никогда не получит моей преданности. — Во всяком случае, это уже не имеет никакого значения. — Жестокое самодовольство переливается в блеске его тёмных глаз. — Дрим следует за мной, как потерянный щенок, Красный Хаос пойман и заперт, и совсем скоро Сирена падёт передо мной на колени. — А что насчёт Кровавого Бога и Ангела Смерти? — спрашивает Пунц с толикой любопытства в голосе. — Не думаю, что они будут особо довольны этим. — Не долго им осталось причинять неудобства, — говорит Шлатт, пренебрежительно помахивая рукой, и Томми чувствует, как холодок пробегает по его спине, потому что, что... — Слишком долго мы позволяли Синдикату, вредителям, пачкающим улицы Л'Мэнберга, править в этом городе. Снисхождение Дрима продолжалось слишком долго, но я это пересеку. — Бокал с резким звоном ударяется о стол, и Шлатт дёргается вперед, встречая взгляд Пунца, застывшего на месте в безучастной невозмутимости. — Присоединись ко мне окончательно. Я хорошо заплачу. — Заманчивое предложение, — признаёт тот, опуская голову. — Но я предпочитаю держаться подальше от конфликтов. Шлатт удивленно фыркает. — Извечный Наёмник, никому не обязанный своей преданностью и сидящий на двух стульях. Люди из Ямы все одинаковые. — Возможно, — говорит Пунц, и шею Томми пронзает неприятное покалывание. Он опускает голову, потому что даже подобная идея ему ни черта не понятна. — Думаю, мне пора. — Пунц делает шаг назад и разворачивается. — Не так быстро. — Шлатт поднимается с дивана, грациозно выпрямляясь, поправляя галстук и зачесывая волосы назад, а Томми погружается обратно в темноту вентиляции, наблюдая за почти незаметным напряжением в плечах Пунца. — Сначала отведи меня к Красному Хаосу. — И... да, эта ухмылка на лице Шлатта не сулит ничего хорошего. — Хочу лицезреть этого ублюдка своими глазами. — Как пожелаете, — говорит Пунц, и Томми, всё ещё не смея дышать, наблюдает за тем, как Шлатт следует за наемником резкими отточенными шагами. - — Красный? — Нам нужно убраться отсюда нахер. — Томми тяжело сглатывает, рывком подаваясь вперёд и упираясь плечом в стену. Его грудь часто вздымается от паники, усиленной тесным пространством вокруг. — Прямо сейчас... - Дело в том, что... Вентиляционные шахты очень тесные, и даже довольно долговязому Томми всё ещё приходится выворачиваться по полной, чтобы иметь возможность протаскивать себя вперёд оббитыми об стены ладонями. Дышать, даже через его маску, становится сложнее, его горло начинает гореть. Он извивается от нетерпения и спешки, потому как Шлатт мог быть многим, но он точно не был идиотом. — Я знаю, что ты там! — Голос Героя эхом отскакивает от стен вокруг, когда подросток неуклюже сворачивает за угол, вжимая руки в стенки вентиляции, чтобы собраться с силами, так как тоннель уходит резко вниз, прямо в пугающую темноту. Ебать, если он сейчас застрянет... — Не будь дураком, Красный Хаос! Выйди и встреться со мной как мужчина! Заткнись, думает Томми с гневом и разочарованием, бурлящими в груди. Подросток медленно отводит ладони от металла, позволяя себе скользнуть вниз, прежде чем снова схватиться за стены, часто подрагивая. Он задыхается, стараясь делать один вдох за другим. Пот струится по его лбу, каплями падая вниз, вниз, вниз... — От меня не спрячешься! — Голос Шлатта разносится по шахте вентиляции, не давая ни единой подсказки о том, откуда именно он исходит. Томми зажмуривается, поворачивая голову, чтобы грубо вытереть лоб о плечо, прежде чем позволить себе скользить ниже. Слишком быстро. Стены проскальзывают под его вспотевшими ладонями... — Красный? — тихо шепчет ему на ухо Слаймсикл. — Он нас найдёт? — Возможно, — шипит Томми с напряжением, которое не желает признавать. — Ты сказал, что Шут уже в пути, верно? — Большой я так сказал, — нервно говорит Чарли, крепче вжимаясь в его шею и... Темнота туннеля вдруг резко светлеет, и Томми не задумывается. Едва успев ощутить жар, обжигающий его спину, он напрягается, втискиваясь в первый же возможный закоулок вентиляционной системы, и упирается ногами в стену, вталкивая себя внутрь. Его зубы впиваются в щёку, заглушая крик, когда он отдёргивает ногу с пути стекающей сверху лавы. Кожа его стопы шипит, начиная истлевать, и запах горящей плоти наполняет терпкий воздух вентиляции. Когтями Томми врезается в металл стен вокруг себя, сгибаясь в спине и сворачиваясь в замкнутом пространстве, таком тёмном, узком и... Снизу раздаётся какой-то шум, и к жару его ноги прижимается что-то мокрое. Томми передёргивает, по его спине от ступни жидким пламенем растекается невыносимая жгучая боль, когда он медленно поворачивает голову к своей ноге, только чтобы увидеть зелёный... — Давай! — настаивает Слаймсикл, упрямо удерживая себя на ране цепкими руками. Томми переводит взгляд широко распахнутых глаз назад, не в силах урегулировать резкие вдохи и выдохи, срывающиеся с его губ. Всё больше и больше лавы капает вниз на то самое место, где он был секунду назад. Намерения её владельца становятся болезненно ясны. — Красный, Красный… нам нужно уползать! Томми поворачивается и проталкивается глубже в вентиляционную шахту, чувствуя, как кровь стекает по его стопе, когда он упирается ей в стену. Шипение вырывается сквозь стиснутые зубы, когда подросток вынужденно изгибается, руками цепляясь за угол и силой протаскивая себя вперёд. Он чувствует себя грёбаной мышью в мышеловке, отчаянно извиваясь и корчась под звуки ублюдского смеха Шлатта, эхом пролетающего по туннелям вентиляции. — Выходи, выходи, где бы ты ни был, — насмехается тот, словно шёпот в его голове, словно это всё догонялки. Воздух вокруг Томми раскаляется до предела. — Мне не хотелось бы, чтобы ты сварился там заживо, а тебе, Хаос? Да пошёл ты, думает Томми, и дрожь пробегает по его спине, пот заливает глаза. — Нам нужно выйти отсюда нахер... — задыхаясь, выплёвывает он, проползая ещё один поворот. — Я не могу дышать... Слизняк издаёт низкий тревожный звук, и Томми цокает языком, стиснув челюсти, прекрасно осознавая своё учащённое дыхание. Жар, заполонивший всю систему вентиляции, щиплет его глаза, раскалённый металл жалит босые ноги и руки, и... Он понимает, что Шлатт, должно быть, уже совсем близко, но не может позволить себе дольше оставаться внутри узких стен и толкается ногами в горизонтальный спуск, заприметив в его конце металлическую решётку. Ещё пару секунд подросток неуклюже извивается в попытке опуститься ниже, и... Его босые ноги ударяются о металлические прутья. Томми сглатывает. — Чарли… тебе нужно слезть с меня, — выдавливает он, сгибаясь в три погибели, чтобы упереться ладонями в потолок вентиляционной шахты. — Но... — Прочь, — рычит Томми, слыша в ответ писк. Маленькие ножки ударяются о металл под ним, когда слизняк отцепляется от его пятки, и Томми отводит обе ноги назад, делает вдох, а затем резко, вкладывая все оставшиеся силы, толкается вперёд. Раскалённая до бела боль пронзает оголённую плоть, но Томми игнорирует её, продолжая толкаться в решётку под собой. По вентиляции разносится оглушающий грохот, на металл под его ногами что-то брызгает, но он лишь вкладывает в удары всё больше и больше силы. Отчаяние окутывает его вязкой пеленой, когда он чувствует пекло, подступающее к плечам. Пот делает его тело скользким, кожа лица горит под накалённой от жара маской, и... Он слышит где-то над собой влажное шипение, бурлящее и гулко урчащее, пока лава растапливает металлические туннели, по которым он совсем недавно проползал. Правый угол металлической решетки вдруг едва заметно отсоединяется, и Томми в последний раз ударяет по ней ногами, прежде чем металл окончательно отрывается, оставляя подростка скользить вниз, неуклюже цепляясь коленями за края вентиляции. С громким треском вентиляционный потолок обрушается, проливая реки лавы на то самое место, откуда он вылетел секунду назад, расплавляя и прожигая всё на своем пути. Томми падает вниз, болезненно ударяясь об пол и задыхаясь, распахнув рот под маской. Он вскакивает на ноги и тут же спотыкается с тихим ругательством, когда боль в ноге напоминает о себе. Его ладони приземляются на комод, удерживая очень разочарованного Томми в горизонтальном положении. Он замолкает, вдавливая руку себе в грудь в попытке восстановить дыхание после столь долгого его отсутствия. Его глаза медленно пробегают по комнате вокруг. Дрожь из-за резкого контраста прохлады и жара колюче подстёгивает позвоночник. В окончательно пересохших рту и горле у него чувствуется привкус желчи. Странная смесь оцепенения и испуга заполняет вены, тревога обволакивает внутренности. Он делает медленный шаг глубже в комнату. Его левая нога опускается на пушистый ковёр, оставляя на нём кровавый отпечаток. Взгляд скользит по детскому покрывалу на кровати, пестрящему радостно порхающими пчёлками, по стопкам книг, оставленных пылиться, по альбому с раскрасками, открытому и брошенному, с грубыми, резкими каракулями, чернеющими в тусклом свете и перекрывающими изначальные цвета и фигуры. По домашним заданиям, загромождающим стол. Томми хмурится, замечая смутно знакомые примеры, когда пробегает пальцами по сложным уравнениям, прежде чем потянуться, чтобы открыть верхний ящик. Больше рисунков. Все они стёрты, помяты, а некоторые просто агрессивно размазаны ластиком. Томми бережно проводит по одному из них большим пальцем, и его шею неприятно покалывает, когда он замечает на обезображенном листе влажные пятна. Он медленно отступает от стола, бумаги выскальзывают из его рук. Эта комната похожа на могилу, прекрасно сохранившуюся под слоем пыли. В углу едва заметно поблёскивают стёклышки разбитой бутылки, на белом ковре на полу темнеют непонятные выцветшие пятна, а в стене напротив виднеется гигантская вмятина. Сердце ускоряет свой ритм в его груди, отдаваясь учащённым грохотом в ушах, когда он отрывисто вдыхает воздух ртом. Выдыхает. Это детская комната. Осознание тяжело оседает у него в желудке. Его плечи сковывает шлейф напряжения. Красная кровь, горячей и влажной лужей растекающаяся под пяткой, пропитывает мохнатый ковер. Ноющая тягучая боль пульсирует у него где-то в подсознании, задвинутая за дымку адреналина, который все еще вспыхивает при каждом гулком ударе сердца. Он переводит невидящий взгляд на окно. Там темно – в начале зимы всегда темно – но он достаточно легко узнаёт вид, и кусочки складываются воедино... Он в многоквартирном доме Шлатта, все этажи которого принадлежат Герою Номер Два. В здании элегантного чёрного цвета, прямо контрастирующего с белой спиралевидной Башней Героев. В здании, чья облицовка была настолько тусклой, что отражала город в своих черных настенных плитах. В здании, где сквозь окна можно было смотреть лишь изнутри, никогда не снаружи. Он хмурит брови, переводит взгляд с пола на потолок, на комод, изучающе рассматривает ковер, осторожно переступая с ноги на ногу, на мгновение задерживает взгляд на двери, неприступной глыбой возвышающейся над ним. Сейчас из-за неё не доносится ни звука; он не слышит Шлатта, но это нихуя не значит. Он должен уйти, но... — Красный? — Мне нужно.. нам нужно найти доказательства. — Томми нервно облизывает губы и пихает руку в капюшон, хватая и вытаскивая оттуда ни капли не сопротивляющегося слизняка. Его глазёнки широко распахнуты за стёклышками очков, толстовка с капюшоном немного выжжена спереди, потеряв одно из красных сердечек. — Я ведь обещал тебе приключение, верно? — говорит он шёпотом. — Нам просто нужно вести себя тихо и работать быстро. Глаза Слаймсикла становятся ещё шире, а затем, впервые за всю поездку, начинают сверкать. — Я буду детективом? — Да! Ага, просто... да. — Томми опускается на колени. — Поищи что-нибудь в ковре, типа... не знаю, может, дыру какую-нибудь или что-нибудь спрятанное. Нам нужно… да в целом всё, что могло бы рассказать о том, кто здесь жил. Имя… буква, хотя бы что-то, что угодно. Слизняк серьёзно кивает, уже оглядываясь на мебель, которая возвышается вокруг, и немного неуклюже соскальзывая с руки Томми. На ладони остаётся зелёная липкая слизь, которую подросток вытирает о джинсы с едва заметной гримасой. Он мгновение наблюдает за пробежкой слизня по шероховатому полу, прежде чем нерешительно взглянуть на свою ногу. Лицо его морщится, когда он решается таки осторожно приподнять края штанины. Нижняя часть его ступни приняла на себя основной удар жара. Кожа на пятке обгорела, её обожжённая плоть свернулась по краям ожога влажными комками, оставив открытым кровавое месиво вперемешку с зернистыми чёрными камешками и шерстью от свитера Чарли. Там же, под слоем тёмно-багровой массы, слегка поблёскивающей в оконном свете, белела полая пяточная кость. Весь этот кроваво-красный бульон яростно пульсирует в такт биению его сердца, крайне активно выплёвывая из прожжённой дыры клочья его обугленной плоти. Томми глубоко вдыхает, опускаясь на спину и чувствуя уже знакомое ему головокружение, с силой выпускает воздух из лёгких. Его ладонь изнемождённо проходит по лбу, всё ещё вымазанному липким потом. — Ебать, — с чувством выдыхает он, сидя на полу детской, которой было не место в доме Шлатта. Что-то истерическое бурлит в его груди, когда к нему приходит осознание всего. На ковёр перед ним закатывается рулон бинтов. Его взгляд скользит вверх, останавливаясь на неуверенно улыбающемся Слаймсикле. — Я нашел их вон там. — Он тыкает пальцем в сторону кровати, и Томми щурится на приоткрытую коробку, крышка которой свисает наискось, спихнутая слизняком. Бинтам было не место в комнате ребёнка. Уж точно не спрятанным в старой пыльной коробке под кроватью. — Конечно, — фыркает подросток, хватая марлю. — Спасибо, — запоздало добавляет он. Слизь оживляется и улыбается ему уже чуть более решительно, прежде чем снова исчезнуть в под кроватной темноте, оставляя Томми один на один с его пяткой. Он ничего не может с ней сделать, кроме как обернуть и надеяться на лучшее. Лава буквально расплавила его кожу, и лишь удача и быстрая реакция Чарли спасли его от того, чтобы она проела его ногу насквозь. Он видел разрушения, вызванные Шлаттом, испытал на себе этот его ебучий хлыст, позволяющий владельцу сосредотачивать свои силы в форме кнута для большей точности и силы удара, но это было ничто по сравнению с тем, каким беспомощным против Шлатта он ощущал себя сейчас. После его рук на бинтах остаются кровавые разводы, где жар металлических стен прожёг кончики его пальцев и ладоней, но Томми едва удосуживается взглянуть на них, зажмуривая глаза и с тихим шипением начиная обматывать пятку, натягивая бинт и на лодыжку. Его слегка потрясывает, и он прикусывает зубами щёку. Всхлип замирает за стиснутыми челюстями, так и не срываясь с губ, когда он заставляет себя затянуть марлю ещё туже, завязав её сверху неповоротливыми подрагивающими пальцами. — Дай... — его голос срывается, и он прочищает горло, смаргивая с глаз блеск влаги, а когда это не работает, протирая глаза грубой тканью рукава. — Дай знать, если заприметишь какую-нибудь обувь, — окончательно выдавливает из себя подросток, поднимаясь с пола, и, пошатываясь, хромает к прикроватной тумбочке. Он открывает верхний ящик, пару секунд тупо глядя на изуродованную плюшевую игрушку барана, лежащую внутри, прежде чем медленно задвинуть его обратно. Верно. Он кидает обеспокоенный взгляд на дверь. Тишина всё ещё окутывает комнату, посылая по его коже мурашки. Металлические обломки вентиляции, изломанные и искорёженные, хмуро поглядывают на него из тоннеля, откуда он выпал. Вполне вероятно, что Шлатт закинул его на один из верхних, никем не используемых этажей, и побег через вентиляцию привел Томми на личные этажи мужчины, где его явно не ждали. Конечно, появление их жильца было лишь вопросом времени, особенно если Пунц... Томми морщится и распахивает следующий ящик, приседая на корточки, чтобы порыться в его содержимом. Он нетерпеливо раздвигает ручки и скомканные рисунки в стороны, пальцами барабаня по краям и деревянному дну, чтобы проверить, нет ли там чего-либо спрятанного... — Я нашёл обувь! — Голос Слизняка, приглушённый, но не менее торжествующий, прерывается жалобным писком, и Томми поднимает голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как слизняк эффектно врезается в пол, свалившись с полки большого, встроенного в стену комода, дверцу которого заменяло огромное зеркало. Он проверяет самый нижний ящик тумбочки, прежде чем разочарованно захлопнуть его и захромать в сторону Слаймсикла, который осторожно отлипает от пола с надутыми губами и обидой в глазах. Томми наклоняется к той полке, которую проверял человечек, хватая ботинки, припихнутые к самой стенке и спрятанные за стопкой аккуратно сложенных фраков и претенциозных строгих костюмов, при виде которых его лицо кривится в гримасе. Эта обувь пиздец насколько мала ему, но Томми работал и с худшим. Он чуть нагибается вперёд, дёргая шнурки капюшона, прежде чем сгорбится. Лишь убедившись, что его лицо скрыто, подросток осторожно стягивает маску и подносит ботинок ко рту. Зубы, слишком острые и не совсем человеческие, впиваются в твёрдую кожу, разрывая остроконечный носок. Горечь ярким уколом вспыхивает у него на языке, и он кривится, предпочитая не задумываться о том, где эта обувь успела побывать до его рта. Когда всё наконец готово, подросток сплёвывает откушенную часть куда-то на пол и выдыхает. Он откидывается назад, хватая запримеченные только что носки, и осторожно натягивает их, прежде чем просунуть ногу в дырявый ботинок. Пульсирующая боль из его пятки проносится по всему телу, вызывая тихое шипение, когда он на мгновение переносит вес на больную ногу. Томми зажмуривает глаза с судорожным вздохом, привыкая к ощущениям. Бинты слишком сильно давят на дыру в его ступне, пальцы ноги немного неуклюже торчат спереди, но это лучше, чем ничего. Он проделывает то же самое с другим ботинком и, не без облегчения, натягивает маску обратно на нос, когда заканчивает. По его ушам вдруг проходит едва ощутимое покалывание, взгляд мгновенно взлетает к двери, и... — Я кое-что нашел! — восклицает Чарли слишком громко, пытаясь удержать край ковра своими маленькими ручками, и Томми не раздумывает. Он ныряет за слизняком и откидывает ковёр в сторону. Ногти вонзаются в деревянный пол, вслепую выискивая в нём любые трещины или выемки, пока его пальцы не смыкаются на бумаге, которую Томми, не теряя времени, запихивает в карман, улавливая знакомое резкое цоканье дорогих туфель по полу. Он хватает Слаймсикла и запихивает его в капюшон, переползая через кровать за настольной лампой, чтобы секундой спустя расхреначить ей окно, вдребезги разнося его одним точным ударом светильника в место рядом с оконной рамой, вовремя вспомнив о чрезмерной прочности подобных стёкол. Тёмные осколки вылетают на улицу, вызывая испуганный крик прохожего снизу. Дверь в комнату распахивается с громким хлопком. Томми останавливается, уже задрав одну ногу на подоконник, и поворачивает голову, чтобы встретиться с тёмными, яростными глазами своими собственными, голубыми, сияющими хитрым переблеском. Его губы под маской трогает усмешка, даже когда костяшки пальцев Героя белеют вокруг рукоятки покачивающегося в его ладони хлыста. — Я бы остался поболтать, — выплёвывает Томми, чувствуя, как Слаймсикл зарывается глубже в капюшон. — Но ты и сам знаешь, как это бывает: надо ещё людей повидать, работу повыполнять, мы, Герои, в целом люди занятые. — Ты забываешься, Красный Хаос. — Ярость злобно тлеет в голосе гибрида барана, на его лице расплывается слишком резкая, опасная улыбка. — Ты больше не Герой. — Он выдержанным движением подплывает ближе к Томми, и подросток скорее инстинктивно сжимает кулаки, когда Шлатт вытягивается перед ним во весь рост. Свет из окна падает на его фигуру, растягивая тень за спиной. — Дрим вышвырнул тебя, а ты всё цепляешься за поводок и ошейник, которые носил для него, будто это единственная жизнь, которую ты знаешь. — Ты всегда был тем ещё уёбком, — рычит Томми, обнажая зубы под маской и не обращая внимания на то, как слизняк отчаянно дёргает его за воротник. Ветер яростно хлещет их фигуры, завывая в пустой оконной раме. — Какого ты вообще задумал, Шлатт? На кой чёрт тебе сдались Сирена и Дрим? — Любопытно? — Шлатт забавно склоняет голову набок, насмешливо улыбаясь. — Там ты не в безопасности, Хаос. Я сделал тебе одолжение, приведя сюда, и ты дурак, если уйдешь сейчас. — Он делает ещё один шаг вперёд. — Твоё имя у всех на устах, и за тобой будут охотиться, как за дворнягой, коей ты и являешься. — Мужчина протягивает ему руку ладонью вверх. — Останься здесь, и будешь в безопасности, рядом со мной, там, где тебе суждено было быть. — Да-а уж, пожалуй, откажусь, — фыркает Томми, и лава оглушающим жаром вспыхивает на раскалённых докрасна рогах Героя Номер Два. — Я скорее подохну, чем пойду за таким как ты. — Какая жалость. — Шлатт опускает руку. — Но, полагаю, я могу это устроить. В глазах Томми вспыхивает огонёк. Хлыст, тёмный и пылающий ошмётками раскалённой лавы, взметается в воздух, но подросток уже срывается с места, на полной скорости вылетая в окно и целясь руками в подоконник. Он успевает схватиться за него только пальцами, настолько скользкими, что это не имеет никакого проку, и спустя мгновение снова летит вниз. Ветер оглушает Томми лишь секунду падения, прежде чем он приземляется на вывеску с извилистым завитком рогов, которая гордо величает главный вход в здание. Из его горла вырывается хрип, а дыхание застревает где-то в глотке. Уши, словно на повторе, безумным перезвоном заполоняет громкий уродливый хруст костей, который не прекращается, даже когда он шатко поднимается. Томми трясёт, пока он судорожно пытается вдохнуть, ощупывая пропитанную маревом боли грудь подрагивающей рукой. Он щурится, глядя наверх, туда, где маячит Шлатт, презрительно поглядывающий на него сверху вниз. — Слышал, Страж развязал на тебя охоту! — восклицает мужчина, и голос его эхом разносится в ночи. Томми опускает глаза, морщась от понимания, что ещё не на земле, и осторожно перебрасывая ноги через край вывески. — Ты умрёшь до конца недели! М-да, ну что ж, ещё посмотрим на это, думает Томми, стискивая зубы и позволяя себе упасть.