Hush Now (You Were Lost but Now You’re Found)

Нога Томми больно ударяется о землю, скользя на мокрой слякоти и опрокидывая его вперёд с волной ослепляющей боли, раскаляющим добела потоком подстёгивающей нервные окончания его спины. Он все равно заставляет себя сделать следующий шаг, чувствуя, как сковывающее напряжение обхватывает плечи тугим кольцом. Его сердце громко колотится в груди, когда он обходит занятых покупателей, едва замечая шок и удивление на их лицах, пока, пошатываясь, тащится по слизкому асфальту. Позади раздаётся первый вскрик, и он ускоряется, распихивая кучи людей перед собой. Герой или злодей вспыхивает у него в голове толстый заголовок, и реальность того, кем он стал в глазах людей, которых поклялся защищать, оседает в груди тяжёлым грузом. Он перепрыгивает через коляску, выталкиваемую из магазина родителями с тускнеющими в то же мгновение улыбками, оборванным разговором и выпадающим из рук телефоном, с громким стуком ударяясь о землю, когда приземляется по другую сторону. Пелена боли мгновенно охватывает всё его тело, заставляя пошатнуться, прежде чем снова обрести равновесие. Возгласы и указывающие на него люди обступают подростка полукругом, и, в конце концов, вся эта суматоха привлекает внимание толпы впереди. Спешащие граждане начинают оборачиваться как раз в тот момент, когда он пулей проносится мимо них, раздражённо раздвигая губы и... — ИНФОРСЕРЫ... — Красный Хаос!.. — Кто-нибудь, позовите... Крики взлетают в небо, повисая над ним тяжёлым осознанием. Его шаги на мгновение запинаются, а сердце ускоряет ритм в груди. Шаткие ноги твёрдо впиваются в растоптанный асфальт, толкая его вперёд с новообретенным отчаянием. В голову плотными нитями вплетается понимание, что ему нужно убраться оттуда к чертям, прежде чем прибудут Герои, потому что в таком состоянии у Томми не будет против них ни единого грёбаного шанса. Это знание, гнилой и уродливой пенкой омывающее его внутренности, разгорается в нём с каждым болезненным вздохом, с каждым расширением лёгких за сломанными рёбрами, отчаянным и рваным по своей сути. — Нам нужны герои... — Где Дрим...! Он грубо врезается плечом в человека, выросшего на пути, выкручивая его руки и ударяя пяткой ноги в заднюю часть колена мужчины с достаточной силой, чтобы отправить того на землю и вырвать ткань толстовки из чужой хватки. Дрожь проходит по его позвоночнику, хриплый вздох застревает где-то в глотке, когда он накреняется и... …всего на миг встречается взглядом с испуганным ребёнком, цепляющимся за штанину своей матери, прежде чем двинуться вперёд, пробираясь сквозь толпу людей, дёргающих и отпихивающих его назад. Красный Хаос никогда не должен был быть таким. Реальность этого горит в его разуме, слишком реальная вне заголовков, ток-шоу и ночных выпусков новостей из его телевизора, отражаясь здесь, в глазах обычных мирных граждан. Людей, ради которых он пожертвовал всем. Понимание этого тесно обхватывает его грудь колючей проволокой, которая сжимается туже, когда он резко застывает, замечая впереди Инфорсера, уже разворачивающегося в его сторону. Служащий по обыкновению запахнут в тёмно-синюю экипировку с острой красной резьбой на лицевой стороне латунной застежки длинного пальто. В ту же секунду Томми, игнорируя оглушительные возгласы вокруг, спотыкается в сторону, ныряя в торговый центр с его яркими таблоидами и толпами покупателей. Ноги приносят его к стеклянной кружащейся двери, и он позволяет себе секунду передышки, утопая в криках ужаса, вспыхивающих за спиной. Гражданские, кратковременно оказавшиеся запертыми с ним в узком промежутке прохода, впиваются в него широко распахнутыми глазами, пока он отрывисто вдыхает и выдыхает в попытке восстановить подачу в лёгкие кислорода. Его конечности колотит от резкого и непрекращающегося выброса адреналина, на языке на мгновение вспыхивает привкус меди, прежде чем кровавая пенка с тугим глотком отправляется в горло. Пот ручьями омывает его лицо. Томми прижимает ладонь к рёбрам и морщится, оглядываясь за спину. — Красный Хаос? — Хриплый шёпот, пропитанный чем-то, чего он не может разобрать, привлекает его внимание к розоволосой девушке позади. Его глаза впиваются в неё, и узнавание вспыхивает где-то на подкорке при взгляде на одну из завсегдатаев Сэма. Её подбородок вскинут, в карих глазах смеркается что-то непонятное. Не смотри на меня, проносится вдруг в голове Томми, когда чужой взгляд пробегает по его телу. Плечи и грудь заходятся в лихорадочной тряске. Не смотри на меня-не-смотри-не-смотри-не... Её рука решительно взлетает к кнопке аварийной остановки. Он замирает. — Беги, — одними губами произносит она, и Томми устремляется вперёд, проталкиваясь сквозь человеческие тела и проскальзывая в достаточно широкую щель между дверью и стеной. Позади раздаётся низкий гул и возгласы непонимающих граждан, когда вращение двери останавливается. Механизм застывает, сдержанный одним-единственным ударом ладони. Яркие лампы радостно сияют над ним, поливая всё вокруг радужным светом. Из динамиков мелодично побрякивают рождественские джинглы. Огни, капающие из искусственных тающих сосулек, пробегают проблесками оттенков по разноцветному многообразию украшений. Тёплый воздух обволакивает Томми плотной плёнкой, и... Ебать, думает он с истеричным водоворотом, зарождающимся в груди. Вокруг снова начинается переполох – смесь страха и тревоги, вызванная у гражданских им самим, что, чёрт возьми, я делаю? Он убегает от Героев, от Инфорсеров. Тех самых, с которыми когда-то работал. Тех самых, в системе которых когда-то выживал. Каждый вдох слишком резко давит на его сломанные кости, посылая по всей груди ком тугой ноющей боли. Его горло дерёт от частого прерывистого дыхания. Адреналин в крови предпринимает отчаянную попытку перекрыть боль, вспыхивающую с каждым его шагом, чистой насыщенной паникой, пока Томми взбирается по эскалатору, шныряя мимо испуганных покупателей, переступая две ступеньки за шаг и в отчаянии разглядывая указатели над головой в поисках другого выхода. Толпа становится всё гуще, вынуждая его извиваться между телами людей, которые не могут просто убраться с его треклятого пути... — Шут говорит, что будет через десять минут, — шепчет ему на ухо Слаймсикл, цепко хватаясь за тёмную ткань капюшона. — Он говорит, тебе нужно выйти на улицу. Проще сказать, чем сделать, думает Томми, в последнюю секунду огибая девочку перед собой. Мать малышки резко хмурится, подтаскивая дочь ближе. Извинения по привычке слетают с его губ, и он разворачивается, отступая, чтобы убедиться, что ребёнок не пострадал, но... Лишь благодаря инстинктам успевает откинуться назад, ладонями упираясь в холодный пол, когда гигантская ужасающе острая коса проносится слишком близко для его грёбаного комфорта. Её деревянная рукоять, превосходящая в длине даже свою владелицу, переливается глубокими угольными оттенками, лезвие злобно поблёскивает в разноцветных бликах торгового центра, а Томми впивается зубами в щёку. Рёбра в груди кричат в знак протеста, когда он, изнемождено путаясь в ногах, отпрыгивает вбок и валится на пол с влажным хрипом, отдающимся на языке терпким привкусом железа. Его взгляд взлетает к глазам Героини, эффектно раскручивающей в руке чёрную, опутанную колючими лозами и завораживающими белыми бутонами ручку. Розоватые полупрозрачные крылышки часто трепещут позади неё, удерживая девушку в нескольких дюймах над землёй. Её голова с болезненным любопытством склоняется на бок, скрытая удивительно простой маской – обыкновенной розовой керамикой, полукругом перекрывающей верхнюю часть её лица. — Подумать только, и ты тут, Скарлет. — Коса привычным движением расчерчивает в воздухе ещё один круг. Её ботинки ударяются о землю, на лице расползается нахальная улыбка, и Томми пронзает буквально физическое предчувствие неприятностей. — Роуз, — выпаливает он, отставляя ногу назад. В каждом его движении сквозит настороженность. — Какого ты здесь забыла? Всё до единого в ней выглядит мягко: плиссированная юбка, укрывающая верх высоких укреплённых сапог, почти достигающих бёдер, и пушистая большая рубашка, смягчённая своим нежно-розовым оттенком. Всё до единого в ней – подлейшая ёбаная ложь. Роуз была Героем Номер Пять не без причины, и в его интересы не входило вовлечение её в бой, который он обречён проиграть. Они не так часто встречались до этого. Воспоминания расцветали в памяти пышным красным маком, увядающим на прикроватной тумбочке после того, как его грубо всунули Томми за ухо, когда Героиня застала подростка скрюченным в углу на одной из вечеринок в башне. Он был слишком занят, притворяясь, что не наблюдает за Шлаттом чёртовым ястребом, чтобы заметить приближение женщины. Тогда жесты ухмыляющегося мужчины, очаровывающие других Героев, как раз становились всё размашистее и шире, а тон переходил скорее к лихорадочному с каждым опрокинутым в глотку бокалом вина. Вечер закончился на неплохой ноте. Дрим был лишь слегка задумчив, прежде чем перейти к поддразниваниям, когда поймал Томми на кухне, наполняющим водой стакан с цветком. Плотный зеленоватый стебель был слишком длинным, оставляя бутон перевешиваться через стеклянный край. Крылья были чем-то новеньким. До Томми новости о них долетели лишь за пару недель до того, как всё пошло наперекосяк. О Роуз, разыгравшей грандиозное зрелище своими крыльями феи, распахнувшимися за спиной подобно бутону после того, как её бордовые розы лишили цвета иссушающие силы Эриды. Её голова, когда-то обведённая зеленоватым ободом растительности, укрылась колючими чёрными лозами, короной выступавшими на фоне побледневшей кожи. Эрида исчез в суматохе, взмахнув позолоченным плащом на прощанье, а Роуз... Томми знает, что что-то пошло не так. По тому, как заостряется её улыбка, когда они случайно встречаются всего за несколько дней до его предательства, как яркая мягкость её глаз сменяется чем-то гораздо более опасным, как сверкают жемчужно-белым её зубы, когда она, тихо напевая себе что-то под нос, едва слышно проплывает мимо него со сцепленными за спиной руками. — Я удивлена не меньше тебя! — Она снова прокручивает в руке косу, глядя на него театрально распахнутыми глазами. Неестественная невинность пропитывает каждое её движение насквозь. — Все тебя разыскались, Скарлет. — Говорил же не называть меня так, — выдавливает Томми, с опаской отступая от Героини на шаг. — Тебя Шлатт послал? Она наклоняет голову, улыбаясь. — Он ищет тебя. Слышала, очень расстроился, что ты посмел ворваться в его дом. Томми выпучивает на неё глаза. — Что я, блять, сде... Роуз срывается с места. Быстро, внезапно, и только инстинкты, укоренившиеся в Томми за годы тренировок, вынуждают его отклониться в сторону. Её тело тут же снова поворачивается к нему, обрушая ещё один удар, с пути которого подросток едва успевает уйти, слушая учащённое сердцебиение, отбивающее дробь о стенки его груди. Имея в запасе пару секунд, он бросает быстрый взгляд за спину, измеряя расстояние между ними и гражданскими, одним глазом поглядывая на Героиню, пока отступает. Люди вокруг них разбегаются в преддверии боя, но многие продолжают околачиваться слишком близко. Любопытство и ужас запечатлены на их лицах, пока они жмутся к витринам изнутри магазинов, направляя на них мобильники. — О-о, ну же, Скарлет. — Полупрозрачные крылья Роуз непрестанно подёргиваются у неё за спиной. Теперь уже бледно-высохшие, испещрённые чёрными витиеватыми жилками – эффектом иссушения. — Окажи мне честь хотя бы небольшого боя, подари парочку пикантных заголовков! Не каждый день удаётся вернуть бывшего питомца Дрима. Вместо того, чтобы дать ей то, о чём она просит, чего Героиня несомненно и ожидает, если судить по нарастающему в её позе напряжению, Томми разворачивается, рукой упираясь в деревянные перила, перенося на них весь свои вес и перемахивая через ограждение. За его спиной коса разрезает воздух там, где секунду назад были его лодыжки. Он врезается в большого дутого Санта-Клауса, словно марионетка свисающего с потолка на нитке, под которым безжизненными чёрными глазами-бусинами всматривается в пустоту олень. Их фигура неуклюже покачивается в воздухе, заставляя Томми крепче хвататься за пластик. — Мог бы просто сказать, что хочешь поиграть, — хихикает Роуз, и её ноги отрываются от земли с вибрацией больших крыльев, напоминающих ему случайных насекомых. Потные руки Томми начинают скользить вниз по бугристому телу пластикового Санта-Клауса, заставляя его усилить хватку, отчаянно впиваясь пальцами в едва заметные выемки и... Вода, неистовая и стремительная, внезапно спиралью вздымается к потолку откуда-то снизу, и Томми замирает, широко распахнутыми глазами наблюдая за бурлящей стихией, перетекающей в форму раскрытой ладони позади Роуз, которая успевает лишь раздвинуть губы в удивлённом восклицании, прежде чем бушующая жидкость сожмётся вокруг неё. Косу вырывает из ослабевшей руки и выплёвывает на пол с грохотом дерева и позвякиванием металла, пока Героиня истошно сопротивляется. Её руки безуспешно проталкиваются сквозь толщу воды, неумолимо обступающую корчащееся тело. Есть лишь один человек, обладающий такой силой, и грудь Томми вздымается, когда он медленно опускает взгляд вниз, на Немезиду, безмятежно застывшую с раскинутыми в стороны руками посреди этажа под ними. Вода вокруг неё вспенивается вверх кипящим барьером, клокоча в негласной угрозе и заставляя мирных жителей отступить как можно дальше. Стены торгового центра сковывает мрачный полог тишины, взгляды, полные ужаса, сосредоточены теперь исключительно на них двоих. Она склоняет голову на бок, признавая присутствие Томми лишь мерцанием маски и быстрым взглядом голубых глаз. Рука взмывает вверх, плавным, лёгким движением, и вода вокруг Роуз расходится, оставляя девушку задыхаться от резко нахлынувшего воздуха, прежде чем захлебнуться и булькать, когда жидкость снова смыкается в голубую тюрьму. Вода спокойна, когда трепещущим полотном воспаряет внизу, переформируясь в кулак. Секунду спустя под Томми уже раскрывается ладонь с мягкими, чуть согнутыми пальцами. — Прыгай! — долетает до него голос Злодейки, и костяшки пальцев Томми крепче вжимаются в пластик Санта-Клауса. Он встречается взглядом с Роуз, которая дёргается к нему, её каштановые волосы темнеют от влаги, окружившей всё тело. Что-то вспыхивает в глубине её глаз, и она наклоняется вперёд, протаскивая руку сквозь слои воды, изгибая губы и... Томми отпускает. Вода густой волной вздымается вверх, чтобы подняться и схватить его, и паника горячим взрывом обжигает внутренности Томми, когда жидкость обволакивает его тело, убаюкивая непривычной нежностью, в прошлом сокрушающей его грудь. У него перехватывает дыхание, когда уголки розовых губ, едва заметные из-под маски Злодейки, чуть приподнимаются, пока его неспешно справляет вниз на водном лифте. Спустившись с него нетвёрдым, шатким шагом, Томми обессиленно валится на колени, часто вдыхая и упираясь ладонями в холодный пол. — Здравствуй, Хаос, — приветствует его Немезида мягким тоном и шагает ближе, опускаясь перед подростком на корточки. Рука в перчатке с удивительной нежностью прижимается к его щеке, чуть потягивая за подбородок, не оставляя ему другого выбора, кроме как встретиться с девушкой взглядом. — Похоже, дела у тебя шли не очень с нашей последней встречи. Томми прикусывает язык, не зная, что ответить на это, всё ещё не в силах смириться с тем фактом, что его спас от Героя грёбаный Злодей. Дрожь охватывает тело, и это он прекрасно понимает, потому что раздвинул все возможные пределы своего тела до неразумного уровня, а угасающий адреналин оставил на своем месте только усталость, тошноту и головную боль, прожигающую его глазницы и сдавливающую виски. Он откидывает голову назад. Немезида рассматривает его ещё мгновение, прежде чем опустить руку. — Что ты здесь делаешь? — выдавливает из себя Томми, стараясь нащупать в голове остатки враждебности, но натыкаясь лишь на истощённое оцепенение, которое пронизывает его кости, разум и само сердце. — Я всегда возвращаю свои долги, — шепчет Немезида, достаточно тихо для него, но оглушающе громко в обступающей их тишине, и подросток вздрагивает, вжимая пальцы в ткань перчаток и гулко сглатывая. — Спасибо, — бормочет он, опуская руку к рёбрам, не в силах смотреть на лица людей вокруг. Голубые глаза взлетают обратно на Злодейку, когда та наклоняет голову, смеряя его задумчивым взглядом. Мгновение спустя Немезида выпрямляется, взмахивая плащом и делая небольшой шаг назад, прежде чем протянуть ему руку. Раскрытая ладонь с мягкими чуть согнутыми пальцами зависает перед его лицом. Это предложение, нечто большее, чем он готов принять, но Томми устал, боль сводит каждую часть его тела, пока разум кружится вокруг знания, что у него вообще нет союзников, к которым он мог бы обратиться, ему некуда идти, и... Он принимает руку. Его ладонь охватывает обжигающее покалывание там, где она касается чужой прохладной нежности, позволяя чужим пальцам сжаться крепче и с удивительной силой поднять его на ноги. Та же рука приземляется на его плечо, и всё тело Томми пронизывает напряжение. Немезида тут же отпускает, тактично отступая от него, и он медленно выпрямляется, делая один вдох за другим в безмолвье торгового центра. И… Нутром Томми понимает, что здесь, в этот самый момент, в том, чем он является и что олицетворяет, происходит сдвиг. Сейчас ему негде спрятаться от горожан, и он прекрасно понимает, как всё это должно выглядеть со стороны. Молчание охватывает зал, люди делают свои собственные выводы, исходя из их со Злодейкой взаимодействия, а подросток предпринимает тщетную попытку сглотнуть ком в горле. — Нам… нам нужно уйти отсюда, — бормочет он, сбитый с толку таким поворотом событий и своим собственным выбором. Девушка хмыкает, сводя с него взгляд, просто чтобы оглядеться вокруг. — Похоже на то, — соглашается она, идя вперёд. Томми напрягается, чувствуя, как что-то прохладное обвивает его стопу и ботинок, окружая раненую ногу. Переполненный неуверенностью, он делает первый шаг, чувствуя ватную опору её силы, пока хромает, идя со Злодейкой в ногу под понимающим взглядом голубых глаз. — Тебя Шут послал? — тихо спрашивает он, наблюдая, как с щелчком пальцев прямо на его глазах скручивается бурлящая пеной волна, хватающая двух Инфорсеров и отшвыривающая в стену. Мирные жители расступаются, прежде чем стихия успеет добраться и до них, оставляя жидкость кружить вокруг мерцающей синевой и бушующей опасностью. Позади раздаётся возглас Роуз, тут же резко оборванный влажным хлюпаньем. Томми не осмеливается оглянуться. Немезида всегда была опасным врагом. Люди могут забыть об этом, но Томми – никогда. — Не-а, — хмыкает она. — Просто случайно набрела на этот район. — Понятно, — неловко бурчит он, не зная, что чувствовать, дёргая капюшон и опуская голову ниже. Тяжесть всего произошедшего свинцом скапливается у него в суставах. Он весь покрыт грязью и потом, с плохо сидящими ботинками и туго перевязанными на них шнурками, кожаное покрытие которых заляпано вытекающей из гниющей пятки кровью. Спина согнута в три погибели, позволяя руке вжаться в сломанные рёбра. Тошнота заползает в глотку, её привкус становится всё ярче и ярче на языке с каждым неуверенным шагом, что подросток совершает за Злодейкой. Сердце гулкими, тягучими ударами бьётся в груди. — Выпрямись, — вдруг говорит ему Немезида вполголоса, и Томми вздрагивает, переводя на неё распахнутые глаза и слишком хорошо осознавая, насколько бледнющим, должно быть, выглядит. — Не давай им больше, чем уже дал. Не позволяй им увидеть твою слабость, отзывается голос Дрима откуда-то из глубины сознания. Это кажется убийственным. Но решение уже принято, нет никакого способа сомневаться или сожалеть о нём, теперь всё, что ему остаётся, – это продолжать идти вперёд. Шепотки и ужас в глазах заполоняют его уши и зрение. Томми выпрямляется, и зелёный смайлик с зачёркнутыми глазами ухмыляется с его спины с новой силой. Подбородок взлетает вверх, а хромота почти полностью пропадает при поддержке Немезиды, направляющей его шаги. - Я по-прежнему Дрима, отчаянно скандирует в своей голове Томми, когда они выходят под потоки ледяного ветра к чёрной гладкой машине с затемнёнными окнами, которая выезжает им навстречу. Немезида обходит автомобиль, пока сам он дрожащими пальцами тянется к ближайшей двери. Металл обжигает ладонь холодом, когда он дёргает ручку, проскальзывая в салон и тяжело усаживаясь на причудливое кресло, обитое чёрной кожей, не забыв при этом хлопнуть за собой дверью. Единственный карий глаз встречается с голубыми через зеркало заднего вида. Я по-прежнему Дрима. — Выглядишь хуёво, — сообщает ему Шут, когда Немезида садится на соседнее от подростка сиденье, скрещивая ноги и откидываясь на спинку. Небрежная элегантность пронизывает каждое её движение, так схоже с водой, которой она управляет. Лицо Томми морщится, приобретая уродливо-мрачное выражение. — Отъебись. - Он вдыхает. Выдыхает. — Сосредоточься. — Когда он закрывает глаза, то почти чувствует призрачное тепло ладони Дрима между лопаток. Прикосновение и внимание, которые он жадно впитывает. — Весь мир в твоих руках, Томми. Кем бы ты ни захотел стать, пока выкладываешься на полную – возможно всё. Они оба знают, что эти слова – полная глупость. Возможно, это просто то, во что Дрим хочет верить, с раннего возраста скованный выбранной за него судьбой, которую изо всех сил пытается подчинить своей воле, пока рядом с ним растёт Томми, добровольно становящийся его тенью. Дрим никогда не освободится от ответственности Героизма. У него никогда не будет выбора вне его – он был настолько юн, когда пришёл, что эта профессия стала аксиомой всей его жизни. То, насколько его решение стать Героем Номер Один было его, никогда не обговаривается в стенах их дома. Томми видит, как Дрим спотыкается. Видит ужас через его трясущиеся руки, туго сжимающие клочки тёмно-блондинистых волос. Видит его сгорбившимся на диване с пустыми, безжизненными глазами, слепо устремлёнными на кипы и кипы разбросанных в беспорядочном хаосе бумаг, каждая из которых ведёт по следам убийц и каждую из которых его наставник складывает в одну большую картину, будто бы расписывая в красках броский роман. Жизнь несправедлива. Томми с этой истиной знаком лучше большинства и именно поэтому сворачивается калачиком, упрямо вжимаясь спиной в диван, даже когда знает, что его компанию не оценят, так или иначе не желая оставлять своего наставника один на один с реальностью. Томми сам становится Героем для Дрима. Добровольно. Он взваливает на свои плечи все тяжесть и ужас этого решения с окровавленными руками, с привкусом меди на языке, который никогда по-настоящему не уходит изо рта, с ошмётками кожи и продолговатыми рубцами, с пулями, выкопанными из плоти, и швами, стягивающими тело после очередного боя. Очередной дышащей ему в затылок смерти, и очередной победы над ней. Он учится отводить глаза от плача и мольбы, находить тех, кому может помочь, и оставлять тех, кому не может. Узнаёт, что не может спасти всех, но всё ещё может чертовски пытаться, раздвигая свои пределы и сводя рассудок до одних-единственных пальцев, едва касающихся его, прежде чем их владелец летит вниз с дрожащих, складывающихся как карточный домик руин рушащегося здания. Его рот захлопывается, рука падает, а грудь пару мгновений ходит ходуном, прежде чем он развернётся и двинется к следующему человеку. Двигаться, всегда двигаться, не отдавая ни секунды колебаниям, вот чему учил его Дрим. Красный спиралью опоясывает его фигуру и сверкает огненным ореолом мощи, раздвигая пределы тела, когда он врезается в Злодея с уже оттянутым кулаком. Дикая ухмылка растягивается под маской от мелодии хруста чужих костей под его кулаками, и он разворачивается, мир вокруг кажется почти даже медленным, когда ноги несут его тело по земле и... Это адреналин, это жизнь, это вкус чего-то неистового и эйфорического в успехе, когда он крепко стоит на ногах, а враг валится на землю. Когда он поднимает голову в поисках своего наставника и мягкого блеска гордости в ярко-зелёных глазах. Красный Хаос – продукт их тяжелой работы, мятежный и дикий, неукротимый для всех, кроме того, за кем следует, и даже при этом... Томми противостоял Дриму. Он принял решение защитить Сирену. Мгновение, стоившее ему всего, отпечатываясь на его руке студёным металлом. — Иногда нам приходится принимать трудные решения, невозможные решения, решения, о которых мы сожалеем, и решения, о которых нет, — сказал ему Дрим и запрокинул голову назад, наслаждаясь прохладным бризом на вершине башни. Томми впился зубами в пластиковую упаковку, лениво покачивая над простирающимся внизу городом ногой, уютно расположившись рядом со своим другом, братом, в то же время не являющимся никем из них. — Такова реальность Героев. Все наши решения, даже самые незначительные, имеют неожиданные последствия, что-то типа ряби воды в пруду, если пульнуть туда камнем. — Звучит немного хуёво, — заявил Томми, ухмыляясь, когда плечо Дрима под его головой дрогнуло, и мужчина разразился испуганным смехом. - — Сирену разыскать будет потруднее.... Трудно, но возможно. Слова Наёмника безостановочно прокручиваются в его голове, пока он прикрывает ладонью гудящие рёбра. Тягучая ноющая боль соревнуется с нарастающей от потери крови мигренью и угасающим адреналином, оставляющим на месте себя какой-то вялый тусклый гул, густым, похожим на вату веществом обступающий каждый закоулок его мозга. Почему? Томми хмурится, впиваясь пальцами в ткань толстовки и болезненно стискивая челюсти. Почему из всех грёбаных людей это должен быть именно Сирена… Силой Сирены была способность становиться неосязаемым. Своего рода фантомный гибрид – кожа сияет голубыми оттенками, а глаза мерцают жутким золотым глянцем. Также у него был голос, способный остановить любого на своем пути одним только словечком, одной командой, вот почему его и прозвали Сиреной в первую очередь. Злодей прославился своим непреодолимым гласом, который мог заставить кого-либо сойти с моста, пока сам человек парит разумом в успокаивающей дымке. Сирена редко использовал его для таких вещей, в худшем случае Томми просто застывал на месте не в силах пошевелиться, да даже дёрнуться, пока подушечки аристократично-длинных пальцев с насмешливым воркованием пробегались по открытому участку кожи между его маской и очками. Лишь раз Сирена использовал свой голос, чтобы вытянуть из Томми информацию, когда тот был недостаточно быстр. Слова неохотно выползали из горла, срываясь с искривлённых в гримасе губ под взглядом золотистых глаз, переполненных мрачным нетерпением. В тот день всё закончилось лишь похлопыванием подростка по голове за доставленные неприятности, прежде чем Злодей скользнул в злоебучую темноту. Эта сила ужасала, но её действие обычно достаточно скоро заканчивалось, длительностью не превышая максимум пары минут. В любом случае этого Сирене более чем хватало, чтобы получить то, что было нужно, и свалить в туман, оставив Томми хвататься за прерывающееся дыхание и лихорадочно подрагивать, зажав ладонью рот и чувствуя судорожные вздымания его груди под скрещенными руками. Но Шлатт знал о способностях Сирены уже многие годы. Файл о них был доступен любому в их рядах, пока публика знать ни знала о чём-либо за пределами запечатлённого на камеру и рассказанного на интервью случайными Героями. Людям не было нужды знать, что по улицам бродит Злодей, способный контролировать их Героев одними лишь словами. Всё просто закончилось бы очередным общественным протестом, а злодейская способность была далеко не единственной вещью, утаённой в белоснежных стенах Башни Героев по приказу дяденек в удобных кожаных креслах. Шлатт нацелился на Сирену. Реальность этого медленно, словно сироп, пропитывает его кости, пока он жмётся на заднем сиденье машины Шута. Он думает об обмазанной слизкой грязью руке, прижатой к его рту. Вспоминает вкус крови, заполнившей рот, когда он вцепился зубами в чужую плоть, чтобы заглушить свой крик и... Его голова падает, желудок тошнотворно скручивает, потому что... Не защити он Сирену в ту ночь, Томми всё ещё был бы с Дримом, всё ещё имел бы при себе свои силы. Всё возвращается к той чёртовой ночи. К стылому металлу золочёного пистолета Сирены в дрожащей руке, возведённой на его наставника. К потной ладони, прижатой к груди Злодея и отсчитывающей её подъёмы и спуски, открытой кожей ощущая чужое рваное дыхание, странно посвистывающее через маску мужчины, пока сам Томми, стиснув зубы и сощурив глаза, прожигал взглядом белую маску с издевательски чернеющей на ней улыбкой. К человеку, живому человеку. Тому, кого Томми поклялся защищать, потому что именно этому его научил Дрим. — Услуга за услугу, понимаешь. И хрен с ним, если бы так, но нифига, обиженно думает Томми, с силой стискивая зубы. В ту ночь он покинул башню уже без своих способностей и, спотыкаясь, пробрался на территорию Злодея. Гнев тугой косой сжимал его нутро, и от пронзительной безысходности, поедавшей тело живьём, он набросился на мужчину единственным знакомым ему способом. Его нещадно превосходили как по наличию силы, так и по общему состоянию, и он это прекрасно знал, но это также было последним, что могло его ебать. По какой-то причине Сирена был там, чтобы разобраться с последствиями, и оставался с Томми достаточно долго, чтобы лицезреть его жалкие потуги вытолкнуть себя из лужи мерзостного бульона уличной воды и отходов и рухнуть на кирпичную стену, пока сломанная бесполезная рука болталась сбоку. Сирена видел Красного Хаоса в самом удручающем его состоянии. Несчастным и выброшенным. Грязной дворнягой без своих сил. Сирена держал Томми, когда тот сломался под гнётом осознания цены своих действий, осознания слов Дрима, следующих за ним по пятам и эхом отдающихся в ушах, пока он оттаскивал Сирену после противостояния, в котором выжил лишь потому, что Дрим позволил ему. — Ты не следовал правилам, простым правилам. — Вес Сирены тяжело давит ему на спину, в голове звенят слова его наставника. — Если уйдёшь сейчас – не трудись возвращаться. Тебе не понравится. Слова, которые Томми не успел осмыслить, верным псом приползая обратно в Башню только для того, чтобы у него отобрали силы и вырвали из рук инструменты, когда он в отчаянии потребовал ответов. Только для того, чтобы Сапнап, со сжатыми губами и предостерегающей тёмной искоркой в глазах, оттолкнул Томми от Дрима, уже повернувшегося к нему спиной. — Я был к тебе предельно снисходителен. — Что-то падает у него в груди, в воздухе повисает молчание. — Томми. Подумай о том, что натворил. И он подумал. Томми только и делал, что думал и... Сирена был не из тех, кто сидит сложа руки, просто позволяя манипулировать собой, а уж тем более – добровольно участвуя в играх Шлатта. Злодей был сладкоречивым куском дерьма, полным насмешек, дразнилок и слащавых слов, которые с лёгкостью использовал против тех глупцов, что осмеливались противостоять ему. В то время как Кровавый Бог преуспел в бою, именно слова сделали Сирену настолько опасным врагом. Даже Томми не раз ловил себя на том, что колеблется, отрешённый и пойманный в ловушку путаных фраз. — Мы здесь не ради власти. — Рука обхватывает его горло, вжимая в твёрдые кирпичи. Злодей нависает сверху, поднося своё лицо так близко к его, что даже в темени тусклого света, на фоне мерцающей синевы кожи Томми может уловить золотистый отблеск в чужих глазницах. — Послушай, знаешь ли ты вообще, сколько времени ушло и крови было пролито за тот Л'Мэнберг, что вы сейчас защищаете? Знаешь, что будет, если нам удастся вернуть Л'Мэнберг прошлого? Прольётся ещё больше крови, а мы обретём теневую власть над целой нацией. Большой палец поглаживает его обнаженную кожу. — Нет. Дело далеко не во власти, Герой. Тут зарыто нечто гораздо большее, и ты в этом неслабо так влип. — Золотые глаза болезненно сверкают. Хватка на его шее становится крепче, удерживая подростка у стены. — Вопрос только в том, за ту ли сторону ты воюешь? Способность Сирены заманивать в ловушку окружающих была как частью его способностей, так и чем-то неотъемлемо присущим ему в целом, и не раз Томми прибегал простому хуку в челюсть ублюдка, чтобы заткнуть его к чёртовой матери до того, как тот успеет заговорить. Этот его подход одновременно как приводил в ярость, так и дико забавлял уёбка, когда тот становился неосязаемым, разражаясь хохотом и драматически взмахивая своим тёмно-синим пальто. — О, смотри-ка! Затыкаешь меня ещё до того, как я успел открыть рот? Ты начинаешь опасно походить на правительство, которому служишь, Герой. Способность Сирены выводить Томми из себя не раз заставляла того чувствовать себя опустошенным после победы, что лишь сильнее подпитывало негодование, клокочущее внутри. Наряду с этим поднимался и уровень насилия между ними, часто вынуждая Ангела Смерти прерывать их поединки, раскинув в стороны тёмные крылья и сверкнув клинком, от чего Томми, спотыкаясь, отшатывался на пару шагов. — Ну же, ну же, давайте жить дружно, ладно? — упрекнул Ангел, когда Томми выдернул из-за пояса нож, поудобнее устраивая лезвие в ладони. — Ты его слышал, Герой. — поддакнул Злодей, заставляя Томми скалить зубы под маской, обхватывая своё тело плотными красными кольцами. Мужчина развернулся на каблуках, весело помахав ему рукой. — Оставляю вредителя на тебя, Ангел. — Сирена! — Ангел преградил путь Томми, дёрнувшемуся было вперёд, по-птичьи склоняя голову набок. Крылья его распахнулись с явной металлической угрозой в шорохе перьев, растерявших в мгновение любой признак мягкости, так часто притягивающей внимание Томми. Подросток замер, стиснув зубы. — Пиздуй обратно! — Звиняй, что разочаровываю, но я скорее писец, нежели боец! Так что, пожалуй, отсижусь! Было и правда редкостью увидеть Сирену за чем-то насильственным. Злодей предпочитал оставлять подобное Кровавому Богу и Ангелу Смерти, которые почти всегда кружили где-то неподалёку, когда мужчина выходил в свет, но это лишь делало его более непредсказуемым. И Томми... Красный Хаос спас ему жизнь. Он раскрывает ладони, до предела сгибая подрагивающие пальцы и рассматривая затупленные человеческие ногти. — Кусай, если придётся. — Сирена ударяется лбом о макушку Томми. Дыхание подростка становится прерывистым и захлебывающимся, а из широко открытых глаз начинают капать слёзы. — Всё в порядке, всё в порядке, всё в порядке.. мне жаль, блять, мне так пиздецки жаль... И… — Мы спасаем жизни, потому что все они что-то значат. — Голос Дрима решительно разносится над толпой звенящим грохотом, заставляя людей замолчать. — Вы не обязаны соглашаться со мной или даже понимать мою позицию, но.. как Герой я обязался защищать всё живое, без дискриминации и осуждения. Томми чуть наклоняет голову, изучая своего наставника. Его грудь часто поднимается и опускается под лаймово-зелёной тканью толстовки, а белая маска с улыбкой медленно проходит по толпе. — Это значит, что я буду защищать Героев и Линчевателей, что буду защищать вас, граждан, и сделаю всё возможное, чтобы защитить Злодеев. Это моё обещание вам. Моë обещание себе. — Напряжение медленно спадает с его плеч. — Я здесь не для того, чтобы играть роль судьи, присяжного или палача. Мы, Герои, далеко не идеальны, и решение о том, кому жить, а кому умереть, не должно быть в наших руках. И Томми сделал всё, что мог, чтобы жить в соответствии с этими словами. Чтобы видеть, как его наставник встаёт на ноги и воспаряет над остальными, восемь лет своей жизни посвятив поиску своего места рядом с Дримом, его поддержке. — Он хотел, чтобы ты побыл вне игры, понимаешь? Был также довольно настойчив. Казалось, прямо-таки жаждал, чтобы я увёз тебя как можно дальше от Л'Мэнберга, даже если это означало бы запереть тебя на пару месяцев. Томми крепко сжимает кулаки. По какой-то причине Дрим хотел, чтобы он был вне игры, зайдя настолько далеко, что даже запечатал его силы, низведя до неприметного штатского, запертого в квартире, записанной на фальшивое имя, и работающего в кафе, где получает зарплату «в конверте», просто потому что Сэм сжалился над ним. Дрим всегда знал, где он, но не предпринял ни одной попытки ни поговорить, ни даже просто связаться с ним. Защита, жестокая по своей сути, но действенная, и вправду убрала фигурку Красного Хаоса с поля, пока Томми не решился снова натянуть маску. Вот тогда-то Дрим и попытался увезти его куда подальше, но Томми... Томми больше не Герой. Ему не нужно следовать каким-либо правилам, кроме своих собственных. — Тут есть аптечка. — Он подпрыгивает, бросая быстрый взгляд на замершую в той же позе Немезиду, изучающую его. Её голова слегка наклонена к плечу. — У тебя вместо ноги кровавое месиво. Томми сжимает челюсти. — Просто дай Немезиде замотать твою ногу, чувак. — Большой палец Шута отбивает неслышный ритм по рулю. Машина подъезжает к светофору, горящему красным, и мужчина переводит на подростка взгляд. — Ты не принесёшь особо много пользы, если бахнешься в обморок, растеряв всю кровь. Он не сводит глаз с Шута, пока фонарь впереди не загорается зелёным, только после медленно кивая. Владелец Лас-Невадаса отворачивается обратно к дороге, с тихим ворчанием вскидывая средний палец в ответ на гудки машин позади. Немезида чуть наклоняется, вытаскивая из-под сиденья перед собой чёрную коробку на молнии. Томми страдальчески смотрит на изуродованную развалюху, когда-то бывшую кожаным ботинком, и закидывает ногу на сиденье, опираясь коленом о спинку кресла посередине. Он аккуратно потягивает закрученные им же петли, на развязку которых требуется много больше времени, чем хотелось бы. Потратив секунду на то, чтобы разглядеть открывшуюся ему картину, он окоченевшими пальцами цепляется за окровавленный задник и начинает медленно оттягивать ботинок от кожи ноги. Зубы впиваются в щеку, когда лента раскалённой добела боли, исходящей от ступни, простреливает весь его позвоночник. Глаза мгновенно заполняются жгучей жидкостью, а дыхание срывается на резком вдохе. Томми моргает до светлячков перед глазами и сглатывает волну желчи, не смея двигаться. — Давай помогу, — шепчет сбоку Немезида, и Томми... Томми не может ничего поделать, кроме как оцепенело пялится в пустоту, пока Немезида отводит его пальцы, поворачиваясь, чтобы вытянуть его ногу себе на колени. Она не выказывает ни капли недовольства от грязи и снега, в ту же секунду впитывающихся в синеву её плаща, когда начинает проворно выуживать шнурки из люверсов, пока Томми аккуратно подёргивается назад, чтобы прижаться спиной к двери машины. — От чего рана? — Лава. Из передней части машины доносится тихое шипение. — Шлатт? — Угу, — не отпирается Томми, ощущая, как по его коже разбегаются мурашки, когда Немезида открывает набор и вытаскивает ножницы. — Тот ещё ублюдок, — с горечью добавляет он уже тише. — Ясен пень, — испуганно смеётся Шут, и в том, как плотно его крылья прижимаются к спине, исчезая за передним креслом, чувствуется что-то личное. — Слайм говорил, что тебя вроде как Пунц захапал. — Ага, — ворчит Томми, поджимая губы. — Воистину дерьмовое похищение. Давление вокруг его ноги ослабевает, и ботинок спадает со ступни, отлетая куда-то в сторону. Ткань украденного им носка также раскраивается ловкими движениями ножниц, пока не остаётся лишь кусок, приросший к песчинкам и засохшей кровавой массе его пятки. Чужие пальцы вцепляются в его краешек, в то время как остаток ткани обступает прохлада возникшей из ниоткуда воды, вырывающая из Томми испуганный вдох. Его плечи взлетают к ушам. Немезида на миг поднимает глаза, встречаясь с ним взглядом, прежде чем снова сосредоточиться на задаче. Он не решается взглянуть на свою ступню, когда чувствует, как ткань носка чуть оттягивается от корки горелой плоти, и тёплая влага ручейком стекает по его коже. Злодейка делает паузу, её пальцы замирают. — Шут... — Всё в порядке! — почти рычит Томми. —…для этого может потребоваться Лимон. Томми почти подскакивает на сиденье. — Я не… просто перевяжи её к чертям и всё, я правда в п... — Ты не в порядке, — обрывает его Немезида, и подросток поднимает на неё взгляд, скаля зубы под красноватой маской. — Как плохо? — спрашивает Шут каким-то невнятным тоном, который Томми не может разобрать. — Задняя пятка сильно обожжена, понятия не имею, как он вообще двигался всё это время, но вполне возможно повреждение нервных окончаний... — Напряжение покалывающей волной омывает его позвоночник, что-то яростное, отчаянное и до белого шума в ушах разъярённое, булькает у него где-то в глотке, когда Немезида встречается с ним взглядом без страха и оговорок. — У тебя сломаны рёбра. — Отвали. — Мы так-то помочь тебе пытаемся, Хаос, — говорит Шут со вздохом. — Тогда просто забинтуйте её к чертям, — возмущённо восклицает Томми. — Больше мне ничего не нужно. На секунду в единственном видимом карем глазу, который встречает его голубые в зеркальце заднего вида, мелькает что-то нечитаемое. Хмурость тёмных бровей исчезает, морщина на лбу разглаживается. — Делай то, что он говорит. — Шут снова обращает всё своё внимание на дорогу. — Споры с упрямыми идиотами ни к чему не приведут. Томми ощетинивается, но проглатывает возражения, когтями продирающие его горло, прекрасно понимая, каким смертным приговором сейчас может стать его желание покачать права в том состоянии, в котором он находится. Гаситель энергии обдаёт кожу его запястья тёплым покалыванием, не позволяя себя игнорировать. Немезида склоняет голову. — Мне нужно удалить остывшую там лаву. — Так удаляй, — с досадой выдавливает Томми. — Просто… всё будет в порядке. Всё должно быть в порядке, отчаянно думает Томми, хватаясь пальцами за ткань джинсов. Костяшки его пальцев белеют, когда Немезида меняет свои привычные перчатки на чёрные медицинские, натирая спиртом щипцы. — Я не могу найти анесте... — Мне и не надо, — прерывает Томми, твёрдо поджав плечи к ушам. — Просто.. начни уже. Немезида окидывает его непонятным взглядом. — Ты хуже Сирены, — с чувством заявляет она, и уже готовая ответка Томми застревает у него во рту, когда металлические концы касаются его ступни, захватывают и резко тянут. Его ладони взлетают к глазам, с тугой болью врезаясь в глазницы, пока он отрывисто вдыхает открытым под маской ртом. Подрагивающие напряжённые плечи сильнее вжимаются в дверь, чтобы заземлить его, но мышцы ног сковывает лёд, не дающий ему отдёрнуться, пока Злодейка, ровно и удивительно мягко, вытаскивает из его ноги куски горелой плоти и плотные плёнки застывшей лавы. Какая-то часть его наполовину ожидала, что она вонзится ему в кожу железными резцами и расхреначит всё к чёртовой бабушке, и всё же... И всё же он сидит, изо всех сил пытаясь удержаться в сознании. Дыхание, слишком быстрое, резкое и тяжелое, прорывается сквозь заполненный вязкой слюной рот, ударяя стенками лёгких его многострадальные рёбра, сломанные, когда он упал, чтобы спастись от Шлатта. В любой другой день эта мысль показалась бы ему забавной, учитывая, что сейчас именно член Синдиката баюкает его сломанную ногу на своих коленях. Что-то отчаянно-истерическое вздымается в его груди. Мозолистые руки скользят вниз, впиваясь ладонями в маску, как будто бы в попытке поймать всхлип, так и не срывающийся с губ. Томми заставляет себя расслабиться и слегка сутулится, запрокидывая голову назад и впериваясь отстранённым взглядом в мягкий серый потолок машины. Спустя, казалось бы, вечность, Немезида заканчивает, убирает щипцы обратно в набор и обливает его ступню спиртом, прикладывая поверх компресс, чтобы дать жидкости впитаться. Его пятка теперь болезненно покалывает, но это ощущается чем-то отдалённым, ноющей болью, гудящей на подкорке. Томми сглатывает тошноту, подступающую к горлу. — Вы сказали, что должны мне услугу. В машине повисает тишина. Тихим, едва слышным шумом по асфальту скрипят шины. За окном мерцают уличные фонари. Томми не может заставить себя взглянуть ни на одного из Злодеев. — Пообещайте, — выдавливает он, — что моё участие останется между нами. Он отчаянно пытается игнорировать тот факт, что оба этих человека являются частью Синдиката, антитезой всего, чем он был и что олицетворял как тень Героя Номер Один. Сейчас весь его мир идёт наперекосяк, и Томми уже просто не знает, как остановить всё своё существование, свою жизнь от разрушения. Что он точно знает, так это то, что не может позволить Шлатту заполучить Сирену. — В чём именно услуга, Хаос? — спрашивает Шут с ленивым наклоном головы. — Пообещайте, — напряженно настаивает он. Шут и Немезида обмениваются долгим взглядом, прежде чем Злодейка слегка кивает. — Обещаю. — То же самое, — фыркает Злодей. — Ну и? — Мне нужно кое-кого выследить, — выпаливает Томми, старательно не обращая внимание на тяжесть, сдавливающую грудь. — Но я откровенно без понятия, где уёбок может быть. Итак, если вы поможете мне отыскать его – долг погашен. — Кого и зачем? — спрашивает Шут, задумчиво хмурясь. Томми глубоко вдыхает. Выдыхает. — Шлатт... он.. его следующая цель – Сирена, — заявляет он прямо, — и я намерен разыскать его первым.