Neighbourhood

Вещи в коробках постепенно исчезали, располагались на пустующих полках. Солнечные лучи проникали сквозь тонкие занавески, и Чонхо жмурился, ощущая долгожданное умиротворение и счастье. Наконец-то он в своей квартире, своём доме, полноправный хозяин. На фоне едва различимо играла очередная песня, свежий воздух проникал внутрь, дразнил ароматами. Кто-то готовил поздний завтрак или уже обед. Себе ли? Или, может, детям? Или второй половинке? Во всём была та непринужденная обстановка, о которой так долго грезил Чонхо. Наконец отступило чувство тяготения от обязанности перед кем-то. Можно было повсюду расставить любимые диффузоры, вазы с сухоцветами — его отдушина и лучшее средство для успокоения после энергозатратной работы. Никто не вторгнется в его пространство, не будет страдать от аллергии на дикие запахи. Он наконец стал ощущать себя в своём жилище. Он видел колышущиеся тени деревьев на стенах, чувствовал тепло паркета и приятный запах деревянной мебели. Момент единения нарушило лишь чувство голода. И хоть Чонхо ожидал приезда оставшихся вещей и своего дражайшего друга, он понимал, что пора отправиться на поиски пропитания, а заодно и осмотреть окрестности, где собирается провести по меньшей мере остаток сознательной жизни. Он быстро спустился, распахнул входную дверь и встретился с какофонией улицы, множеством запахов и ярким солнечным днем. Тут же появилась мысль, что куда бы Чонхо не переезжал, он всегда делал это весной. Вероятно, именно в это время как никогда ощущалось всеобщее оживление. Удивительно, но вся та живость и суета окружающих совершенно не мешали, а скорее, помогали ему существовать в обществе, хотя он и признавал себя абсолютным интровертом. Он неторопливо двинулся в сторону кофейни, которую заприметил, пока ехал в такси в обнимку с любимым фикусом. Музыка в наушниках задавала темп, он ускорился, и уже через пару минут показалась вывеска заведения. Чонхо, будучи маньяком до неординарных и, как говорил Уён, «хитровыебанных» типов кофе, не мог не радоваться стремительно растущему числу спешелти кофеен. Он был просто обязан до начала работы обзавестись списком мест, куда мог забежать и взять очередное «нечто» для бодрости тела и духа. Это то, что помогало ему на протяжении долгого времени сохранять стабильность в период учебы в университете и прошлых отношений, абсолютно непредсказуемых и энергозатратных. Целый ритуал заваривания, неторопливое наслаждение напитком заземляло. И вот сейчас он открывал дверь в совершенно незнакомое место, выбирал привычный фильтр и проходился взглядом по помещению. Ему определенно нравилось. Чонхо определился со столиком и, спустя долгое время, расслабился, забывая о проблемах с транспортной компанией, приезде Уёна и грядущем знакомстве с соседями. О последнем ему настойчиво напоминала мама. «Случись что, к кому тебе обратиться?» Конечно, она права. Как и всегда. Мама права всегда. Особенно насчёт Чонмина. Особенно насчёт того, что он разобьёт Чонхо сердце. Но мама тихо принимала его выбор строить отношения с ним. Выбор уехать из родного Пусана, броситься в пучину столицы, поступить в университет и сделать карьеру после. Выбор научиться слышать себя, учиться на ошибках, а не избегать их. И, наконец, понять про себя многое и, оставив всё, вернуться к тому, что по-настоящему дорого сердцу. Именно к маме он бежал, когда одноклассник дал ему пощечину после нелепого поцелуя в порыве радости от победы на школьном фестивале. Чонхо долго не понимал, что преступного он сделал. Родители научили не стесняться своих чувств, быть искренним и открытым. Но никто не рассказал Чонхо, что какие-то чувства могут быть неправильными и порицаемыми. Именно мама защищала его от едких и колких слов отца, когда тот узнал о предпочтениях сына. Родители тогда долго ругались, а Чонхо плакал и винил себя в маячащем разводе. Отец долго мирился с его выбором, переступая через себя, убеждая, что не может оставить единственного сына. А Чонхо всё ещё временами плакал, когда невольно подслушивал переживания отца, что тот лишился возможности иметь внуков. Мама его успокаивала, говорила, что живут же как-то бездетные семьи, да и вообще — собака или кошка тоже неплохой вариант. На этом моменте они все тихо посмеивались: отец в объятиях мамы, а Чонхо — прислонившись к двери и стирая соленые дорожки со щёк. Именно мама настаивала на его возвращении в Пусан после трехлетних отношений. Именно она сдерживала отца, когда тот собрался в Сеул защищать свою кровинушку («Я разорву его на куски, что родная мать не узнает! Так же, как он посмел сделать это с моим сыном!»). Мама никогда не подводила, несмотря на редкие и местами серьёзные ссоры. И даже сейчас, находясь за сотни километров, переживала за сына и то, как он расположился в своей новой квартире. Телефон завибрировал новым уведомлением. «Милый, как ты? Как добрался? Напиши мне обо всём, как только освободишься». Чонхо быстро пробежался глазами по тексту и заблокировал экран, мысленно сделав пометку ответить на все сообщения. Где-то на периферии всплыло уведомление от его будущего, как он надеялся, начальника с просьбой встретиться в грядущую среду и обсудить вопросы трудоустройства. Лёгкое волнение на секунду прошибло всё естество, но Чонхо быстро собрался с духом, вспомнив слова Уёна о том, какой он хороший специалист и классный хён. «Кстати об Уёне, — подумал Чонхо, — он, должно быть, уже приехал ко мне. Пора бы возвращаться и закончить со всеми квартирными делами». Он забрал недопитый кофе и, попрощавшись с работниками, бодро вышел из кофейни. Первое место в списке для посещения появилось. Обратный путь занял меньше времени: во-первых, Чонхо уже знал дорогу и не ошибался в поворотах среди маленьких зданий. А во-вторых, надо было поспешить и поскорее встретить близкого друга. То ли потому, что у него не было ключей. То ли потому, что неизвестно, что могло взбрести Уёну в голову от скуки и особенно после разборок с грузчиками. И именно эта способность Уёна — находить приключения там, где их не предполагалось, — ждала Чонхо, когда он поднялся на свой этаж. О приезде любимого тонсэна стало известно ещё на этапе входа в подъезд. Его звонкий и одновременно угрожающий голос Чонхо не спутал бы ни с чем. Устало вздохнув и приготовившись к встрече с чем-то, что уже успел наворотить младший, он ступил на лестницу.

***

Уён изрядно заскучал. Он сидел на лестнице, ведущей на следующий этаж, успел пересчитать искусственные кирпичи на стене лестничного пролёта, вспомнить содержимое коробок, несколько раз промотать в голове диалоги с грузчиками, похвалить себя, что смог выбить для любимого хёна денежную компенсацию. Наконец, пару раз прошёлся по своему расписанию на будущую неделю и убедился, что ничего не забыл. На моменте, когда он уже был готов приступить к дыхательным практикам, за которые отчаянно ратовал Чонхо, кто-то влетел в одну из коробок (Уён сразу вспомнил содержимое и приготовился стрясти пару сотен, если незнакомец разбил лампу хёна) и выругался: — Какой еблан разложил тут свои вещи?! — Ну, допустим, я, — показался из-за лифта Уён. — Головка от хуя, — последний раз подобную присказку он слышал на третьем году старшей школы. И образ незнакомца совершенно не соотносился с подростком, борющимся с акне и поллюцией. Уён решил не вестись на подобные провокации и спросил в лоб: — Ты вообще кто? — Хуй в пальто, — это начинало надоедать, но профессия обязывала быть терпимее. Подобных кадров с интересной психологической картиной Уен встречал уже сотни раз. — Слушай, раз ты не способен в диалог, чего тебя вообще заботят чужие вещи и место их нахождения? — А с того, дорогуша, что я здесь живу, — ехидно расплылось в улыбке двухметровое нечто. — Да? — Пизда! Уён был готов выдвинуть целую тираду о социальной недееспособности оппонента, о том, как неприлично обращаться к посторонним «дорогуша» и что нельзя винить людей за плохой вестибулярный аппарат. Но его перебили. Он ненавидел, когда его перебивали. Когда позволяли неформальное и к тому же пренебрежительное отношение. Истеричные нотки в его голосе исчезли, и он вкрадчиво произнёс: — Я скажу лишь раз и, если до тебя не дойдёт, въебу сотейником хёна. Я торчу здесь хер знает сколько времени и не намерен выслушивать твой словесный спермотоксикозный шлак, который ты, ошибка природы, странным образом идентифицируешь как коммуникацию с людьми. Тебя ебать не должны ни эти коробки, ни кто их сюда положил. — Дорогуша, обычно ебу я, а не меня. Подобные интонации Уён использовал крайне редко: нужно было очень постараться, чтобы вывести его из душевного равновесия. И у этого полудурка человека отлично получилось. Настолько, что Уён опешил и не нашёлся с ответом. Ошеломлённый вид, видимо, обрадовал незнакомца, поэтому он, ухмыляясь, продолжил: — Что, удивлён? Я ведь здоровый по этой части, да и вполне привлекательный, так что проблем у меня не наблюдается. Чего не скажешь о тебе, — он усмехнулся и оттянул щёку языком. Скандалы с грузчиками, недельный недосып, постоянные перестановки в расписании, ссора с родителями, коробки, которые он тащил на третий этаж, самодовольные придурки — всё это навалилось в одну секунду и вылилось в громкий искренний крик: — Не лезь в мою личную жизнь! Уён отчаянно впился ногтями в ладони, пытаясь побороть подступающие слезы гнева и отчаяния. Ему определённо нужен перерыв. Внезапно он услышал ответный крик: — Уён-и! — у него резко возникло желание упасть в объятия хена и надышаться противными ароматами жженого дерева и пряностей. Личная жизнь Уёна была, мягко говоря, тяжелая, если она вообще была. И Чонхо знал об этом, как никто другой. Он знал, что затрагивать эту тему можно только при условии, что Уён готов и сам хочет поговорить. Нужно слушать очень внимательно, подбирать слова. Он был, словно хрустальная ваза в фамильном сервизе (они, кстати, были примерно ровесниками): хрупкая, тщательно оберегаемая и использовавшаяся только по особым, крайне редким случаям. Быстро взбираясь по лестнице Чонхо, чуть чуть было не влетел в собственные коробки и спину паршивца, рискнувшего потревожить тонкую душевную организацию любимого тонсена.

***

Первое, что увидел Чонхо, была широкая спина, а после пухлые губы. Первое, что увидел Минги, были мягкие щёчки, которые тут же захотелось засосать. Первое, что увидел Уён, было спасение в лице хёна и похабная улыбка словесного противника.

***

Чонхо еще не успел сообразить толком, что стало причиной спора и перехода за личные границы, как незнакомец приблизил своё лицо к нему и выдохнул едва уловимый запах мяты, томно пробормотав: — И что же за куколка к нам пожаловала? Чонхо бросил на него воинственный взгляд и тут же произнес: — Я тебе не куколка. Следи за языком. — Я был бы не прочь посоревноваться с твоим языком, в твоем рту, куколка, — вкрадчиво прошептал парень, ещё больше наклоняясь к Чонхо. Тотальное отсутствие какого-либо представления о личном пространстве со сторонв странного малознакомого человека возвело возмущение Чонхо в абсолют, так что он не сдержался и яростно бросил: — Пошёл на хуй! — Если только на твой, — видимо, этого человека не возьмёшь ничем. — Видишь, куколка, ради тебя я даже готов подставиться, — хохотнул парень и провел языком по нижней губе. На секунду Чонхо даже потерялся. Однако быстро взял себя в руки и отпихнул его от себя: — Извращенец. — О д-а-а, трахни меня, папочка, — деланно простонал парень, на что Уён тихо, но отчетливо бросил «пиздец», с чем Чонхо был полностью согласен. — Чего ты здесь торчишь? Иди, куда шёл, — возразил Чонхо и отодвинулся на безопасное расстояние. — Куда мне надо, я вообще-то пришёл. Почти. Если бы не эта баррикада, которую заботливо выстроил твой, судя по всему, дружок. — Дружок у тебя в штанах, придурок, — тут же съязвил Уён. — Надо же, у кого-то появился голосок, — он даже не соизволил посмотреть в лицо. Его взгляд был прикован к Чонхо и медленно гулял по его фигуре. Но зацепило Чонхо другое. Нехорошие мысли появились в голове, и он поспешил уточнить: — Что ты имеешь в виду под «пришёл»? — А то, куколка, что твой дружелюбный тонсен перегородил вход в мою квартиру. Вот оно. То, чего так ждал Чонхо. К чему готовила мама. О чем он волновался в кофейне. Встреча с соседями. — Ахуеть, — Чонхо был благодарен Уёну, что тот озвучил его мысли. Лучше и лаконичнее не подберёшь. — Ты будешь жить с этим?! А вот сейчас обидно. Мог бы и посочувствовать. — Боже, ради такого соседства я готов хоть каждый день протискиваться через коробки, — незнакомец наконец взглянул на Уёна, — тебе крупно повезло, малец. Скажи «спасибо» куколке и его сладким щёчкам. — Мерзость, — Уён поморщился. Чонхо старался не обращать внимания на извращённого соседа, а сосредоточиться на том, чтобы побыстрее увести Уёна в квартиру, запихнуть туда же остатки вещей и напоить в благодарность чаем. Ну или чем покрепче. — Всё очень здорово, но нам пора. Полагаю, тебе тоже, — обратился Чонхо к новоявленному соседу, — не сказал бы, что было приятно познакомиться, но тебе придётся потерпеть неудобства ещё какое-то время, пока мы не уберем все коробки в квартиру. — Я с радостью вам помогу, — растянулся в улыбке сосед, — я, кстати, Минги. — Не стоит, — не хватало ещё его присутствия в чистой, красивой квартире. Он пропустил сведения об имени и, подхватив Уёна, быстро открыл дверь и запихнул по дороге одну из коробок. — У нас ещё будет возможность как следует узнать друг друга, — усмехнулся сосед и скрылся за своей дверью. Как именно он собрался узнавать друг друга, Чонхо и знать не хотел, лишь сосчитал до пяти про себя и тоже зашёл внутрь.

***

— Уён-и, я… — Чонхо ещё не ощущал подобного дискомфорта и напряжения между ними. Он видел опущенные плечи друга, боялся даже подумать о том, сколько в последнее время свалилось на него. Уён вздохнул и, развернувшись, сказал: — Хён, мне правда жаль, — Чонхо напрягся, морально готовясь к худшему. — Сменить работу, переехать после 7 лет жизни в Сеуле, пройти все круги ада с перевозкой вещей, и за всё это словить куш в виде придурка-соседа. Чонхо выдохнул и даже в какой-то мере обрадовался, что такие мелочи тяготили младшего. По крайней мере, с ним всё в порядке после очевидно неприятного разговора. В какой-то степени это удивляло: странное умение Уёна преувеличивать подобные недоразумения и хладнокровно решать глобальные проблемы, из-за которых сам Чонхо нередко стрессовал и нарушал режим сна. — Уён-и, думаю, я смогу справиться с ним, — искренне улыбнулся Чонхо, — в конце концов у меня есть опыт работы и с кризисными трехлетками, и с подростковыми язвами, — стало ещё легче, когда Уён растянул сжатые до этого губы в улыбке. — Уж я найду способ надрать задницу этому засранцу. Уён расхохотался: — Хён, прости, но не думаю, что он воспримет это в качестве наказания, — на это Чонхо деланно поморщился и мысленно согласился. Конечно, он прокручивал разные сценарии встречи с соседями, пока молчаливо смотрел в окно папиной машины. Он ссорился с ними, он плакал над разбитой неаккуратным соседом чайной парой, он оттирал оскорбления, которые оставила на двери старушка-гомофобка. Но он определённо не становился объектом странных подкатов и предметом интереса молодого (что удивительно для контингента старого фонда квартир) соседа, не прошедшего этап пестиков и тычинок. — Да, похоже, ты прав. Надеюсь, тебе не пришлось меня долго ждать? Мне захотелось прогуляться и заодно присмотреть парочку мест, куда можно зайти с утра пораньше. — Хён, лучше бы ты присмотрел места, куда зайти с вечера попозже, — закатил глаза Уён, — ты что, старик? Будешь, как бабки, в семь утра спешить на чей-то зов? В твоём случае на зов перемалывания кофе. — Ну, по сравнению с тобой вполне себе старик, — хохотнул Чонхо, — но я серьёзно. Давай я компенсирую тебе время ожидания. На этих слова Уён оживился: — Чем будешь угощать? — Не торопись, — прерывая довольное потирание рук, сказал Чонхо, — выпьем чаю, — и заметив резко погрустневший вид друга, добавил, — ладно, добавлю папин секретный ингредиент для поднятия боевого духа. — Люблю тебя, хён! — Пойдем, алкаш малолетний. Уён возмущённо ткнул его в бок, на что Чонхо показательно охнул и, посмеиваясь, двинулся на кухню вместе с гостем.

***

Их отчасти праздничные посиделки затянулись, спровоцированные длительной разлукой, несовпадающим графиком и накопившимися темами для обсуждений. От чая с секретным ингредиентом они плавно перешли к вину, которое притащил Уён на новоселье, а чтобы отговорить его от поиска мест на вечер, Чонхо предложил соджу, оставшееся после долгожданного завершения ремонта. Они говорили обо всём и ни о чем одновременно: вспоминали университетские времена, как впервые познакомились (Уён воображал себе идеальное знакомство за одной партой, а в результате стал тем, кто по общибке донёс на Чонхо в ректорат), как потеряли связь на долгие три года, а после сошлись по глупому стечению обстоятельств, когда Уён читал лекцию по детской психологии в ординатуре Чонхо. Тогда он шутил, что ученик превзошёл учителя. На деле же виноват академический отпуск и работа над психологическим состоянием. Вспоминали первый «Космополитен», мичеладу и ежевичный джин-тоник со съедобными блестками, после трех порций которого пьяный Уён с восторгом смотрел на испачканный, но сияющий пол в кабинке туалета. Вспоминали переход Уёна в частный хоспис под покровительство сына маминой подруги (в буквальном смысле) и первую коробку конфет с водкой от пациента. И тихо, про себя вспоминали, между прочим, тяжёлое расставание Чонхо, болезненные опыты Уёна, карательный горячий душ и снотворное, смешанное с молоком с мёдом (чтобы наверняка). Наконец подошли к последней вехе — придурку-соседу, с которым, как выразился Уён, куковать ему ещё долго, но, главное, не скуковаться самому. Так они пришли к тому, что уже совсем поздно, завтра у Уёна рабочий день, а Чонхо необходимо закончить расставления и приготовления к комфортной жизни. Поэтому, перебрасываясь заключительными фразами, они вышли в прихожую. — Ты точно в порядке? Доедешь до дома? — беспокойно осматривал Уёна Чонхо. — Хён, ну я же не маленький. Такси будет через три минуты, хочешь, можешь из окошка посмотреть, как твой сыночек садится к страшному дяденьке, записать номера и висеть со мной на проводе, пока я не зайду в квартиру. — Дурак, я же беспокоюсь о тебе, — пихнул его Чонхо в отместку за колкие слова. Он всё никак не мог побороть «приступ мамки» (термин, конечно же, за авторством Уёна) в отношении своего друга: уж слишком много передряг ему пришлось повидать, спасая друга. — Беспокоиться буду я. За тебя. И за то, что может натворить твой соседушка, — Чонхо хотел было что-то сказать, но его прервало оповещение на телефоне Уёна. — Всё, я побежал, я не готов платить за то, что водитель будет сидеть лишние пять минут. Береги себя, квартиру и прекрасную пятую точку от похотливых поползновений. И случайных проникновений. Чонхо хотел ударить его, но Уён был изворотливее и быстро захлопнул перед его носом дверь. Чонхо её всё же гневно открыл, но уловил лишь шкодливый смех Уёна, эхом доносящийся с первого этажа. Он мягко улыбнулся. Тому, что оказался дома, что дорогой друг был рядом с ним сегодня, что он в порядке. И даже тому, что у него появился сосед. Вздохнув, он закрыл дверь и отправился в спальню, забыться в целительном сне без сновидений.