nested with sin

— Я и не надеялся, что ты с первого раза подчинишься моему приказу, поэтому повторяю: мне не нужна помощь. Ни лекарей, ни твоя, Куай Лян, — Би-Хань хотел бы сказать это со злостью и строгостью, должной сквозить в его голосе после этого длинного, в худшем из худших смысле утомительного дня, но получается только заунывно-мёртвое спокойствие. Как будто бездушная машина отчиталась о переходе в гибернацию. — Я сам справлюсь. Занятый дезинфицированием небольшого пореза на плече, он даже не поворачивается, чтобы взглянуть на застывшего у двери брата — просто знает, что никого другого там по определению не может быть: прочих, даже Томаша, что всего с год как научился смешивать собственную дымную магию с изначальной энергией воздуха и благодаря этому умел теперь просачиваться в любую щель, он бы услышал. Вздумай к нему заявиться Сектор, он бы предупредил о своем появлении ещё по ту сторону двери — и был бы закономерно отослан обратно. Как и Сайракс, и другие немногие приближённые. Куай Лян это наверняка понимал, потому и прокрался в тихую. Он единственный, привыкший ступать легче майского ветра, едва трогающего по лепесткам тугих нераспустившихся голов пионов, мог обмануть чуткий слух брата, и, хотя обычно этим не пользовался — хватило всего однажды проломленной почти вовнутрь черепа переносицы, чтобы убедить его принять простое правило топать чуть погромче или хотя бы голос подавать, особенно подходя со спины — на этот раз, кажется, учение всё же забыл. Би-Хань его и не заметил бы до последнего, не увидь краем глаза в отражении оконного стекла сгустившиеся плотнее обычного тени возле двери. Они даже не двигались. Непроглядная безлунная ночь антрацитом заделала окна, в блестящей поверхности комната за плечом отражалась как в зеркале; взойди сегодня полная луна, Би-Хань был бы слеп. И щеголять тогда Куай Ляну на завтрашнем задании Лю Кана наполовину расквашенным красивым лицом — только потому, что в очередной раз он не смог удержать себя и пошёл наперекор приказу. Хотя… Чего-то подобного стоило ожидать. Наперёд зная все повадки брата, Би-Хань с лёгкостью уловил грядущее непослушание в упрямом выдохе Куай Ляна после категорического «нет», когда тот предложил помочь с раной. Надо было лично посадить его на цепь в его покоях, да только пожалел — не ронять же авторитет Скорпиона перед кланом даже в лице пары стражников. Зря пожалел, как оказалось. Царапина была пустяковой, на самом деле, под действием естественной ускоренной регенерации затянется ещё до утра, и раздражала больше тем фактом, что нанёс её наглый пацан-фермер, так что своим настойчивым вниманием к ней Куай Лян злил его всё сильнее. Как бы до окрика не дошло — Би-Ханю не хотелось на него кричать, поэтому он и не поворачивался; если зацепятся взглядами, пиши пропало. — Иди к себе, брат. — Брат… — Куай Лян тянет это слово неуловимо непохожим на самого себя голосом, с вопросительной интонацией, как будто даже не обращаясь к Би-Ханю, а просто обкатывая в горле звучание. — Да. Ты явно не удивлён моему появлению. Би-Хань ничего не отвечает, только медленно выпускает горячий воздух сквозь сжатые зубы, выкидывая в корзину вонючую от спирта, выпачканную тёмным ткань. Хватает же наглости — Куай Ляну лучше прочих известно, какое наказание будет полагаться воину, который, поддавшись на врождённое очарование младшего, пропустил его в покои Грандмастера в обход указания последнего не беспокоить его до утра. Вряд ли бедолага выживет. Правда, наверняка сейчас Куай Лян первым же делом примется упрашивать Би-Ханя отменить ещё даже не назначенную казнь. Он каждый раз так делал. И каждый раз Би-Хань шёл у него в поводу, словленный в аркан обаяния своего младшего так же, как и нерадивая охрана у дверей — даже крепче, если вдуматься, потому что свою колдовскую силу убеждения Куай Лян оттачивал на нём с юношества, годами крутил из него верёвки всё равно что хвосты своих кунаев. Резистентность к нему не вырабатывалась. Выкованный ледоставом иммунитет трещал и лопался, стоило младшему поднять на него свои невозможные глаза в оперении по-детски длинных мягких ресниц и чуть заломить бровь. Только вот никто — даже, пожалуй, сами Старшие Боги, — не мог предугадать, как сейчас наложится его сила на злость Би-Ханя. Скрадёт или, наоборот, сдетонирует сокрушающим взрывом? Они успокоятся? Подерутся, уничтожая в труху покои Грандмастера так, что Би-Ханю потом месяц придётся обретаться по незнакомым гостевым спальням? Решив, что показывать малодушие перед младшим не стоит, Би-Хань всё же оборачивается: — Последний раз, Куай… — и не договаривает, запинается на середине вдоха, когда понимает, что брат подошёл непозволительно близко. От этого по нервам бьёт шаровая молния, хоть Би-Хань и пытается успокоить себя из последних сил — ничего страшного, всё-таки это Куай Лян, у которого с пониманием личного пространства всегда были нелады. Младший прижимается к нему, протягивает обе руки за спину, словно хочет взять со стола бинт и начать перематывать ему плечо. Но руки не возвращаются. Того хуже — почему-то Куай Лян неаккуратно вписывается ртом прямо поверх раны. — Ты что, пьян? — от него и правда пахнет чем-то странным — не то чтобы алкоголем, но какой-то неуловимо-сладкой мерзостью, что цепляется за его кожу муаровым шлейфом; запах забивается Би-Ханю в пазухи носа, вопреки физиологии точит не вниз по горлу, проваливаясь в желудок, а напрямую вгрызаясь сквозь оболочку кости в спинной мозг. Он безуспешно пытается вспомнить, где мог чуять такой. — Или это Сайракс опять накурил тебя своим самосадом? Я же предупреждал, что оставлю его делянку в лекарских теплицах нетронутой только при условии, что больше ни один из моих воинов не потравится этой дрянью. Тем более ты! Куай Лян делает вид, что не слышит, продолжая вжиматься губами в резаный край царапины. Открывает рот. Лижет выступившую свежую кровь, словно молоко лакает. В голове Би-Ханя бьётся мысль, что происходит что-то неправильное, что так быть не должно — на удивление спокойная. Он должен бы уже вломить младшему за непослушание, а вместо этого просто… стоит. Как будто так и надо. У него самого в глазах плывёт, реальность кренится вбок неумолимой волной морского течения, когда Куай Лян от царапины поднимается языком к его горлу, с голодным — эту его эмоцию Би-Хань понимает слишком неожиданно для себя — желанием, неприкрытой плотской похотью в том самом гнусном её проявлении, с которым простолюдины наведываются в грязные бордели к потасканным шлюхам. Поначалу Би-Хань просто физически не может воспринять такое откровение, защитной реакцией сознания списывает на галлюцинации, на начавшуюся от заражения крови горячку: чакра прошла вскользь по бицепсу — правда, не увернись он на рефлексе, остро заточенный край пропахал бы ему грудину насквозь, — и мало ли какую грязь занесла на лезвии, туда что угодно могло прикипеть, покуда оружие трофейным украшением висело на крючке в той занюханной таверне. Его организм, безусловно, заражение переборет, но на это нужно время. И никакой горячкой не объяснишь, почему Куай Лян притирается к нему так настойчиво, вжимается бёдрами настолько плотно, что затвердевший член чётко ощущается на коже даже сквозь слои ткани — его игнорировать при всём желании не получится. Би-Хань хочет отвесить ему оплеуху. Но руки, поднявшись лишь до лопаток младшего, вязнут в спёртом воздухе, как в мокром песке. Он не понимает, что происходит. И, лишь когда Куай Лян целует уголок его правого глаза, а Би-Хань тут же чувствует ускользающую через точку тай ян энергию, всё встаёт на свои места. Губы невольно разбивает кровожадной улыбкой. В его спальню каким-то образом пробрался суккуб. Перекрыть точку, из которой внутренние силы тащат скользкой изматывающей лентой, не составит ему никакого труда; тонко обученный чувствовать и контролировать не только водоток собственной магии, но и всё окружение на милю вокруг, Би-Хань запросто заведёт нижнемирскую тварь в такую же обманную заводь, какой она поймала его на образ младшего брата — нужно лишь чуть сильнее откликнуться, усыпить бдительность, подтопить и там — раздавить. Вот только, стоит немного отпустить энергию, позволить ей из пересыхающего ручья превратиться в горный водопад, и суккуб почему-то валится на него всем телом, будто от слабости — чтобы совсем не рухнул на пол, приходится перехватить его поперёк спины. Отрывается на мгновение, сползает ртом на щёку, чвокает неумело зубами, пытаясь подобрать бесконтрольно потёкшие слюни. Би-Ханя едва ли не разбирает смехом. Наверное, ещё щусёнок совсем, вырвался из-под контроля своих родичей и побежал радостно охотиться куда глаза глядят, не думая о последствиях — в этом он и правда похож на Куай Ляна, даже притворяться не нужно. Другой вопрос, почему на пути у неразумного беса возникла обитель Лин Куэй, надёжно защищённая не только от физического проникновения регулярными патрулями по внешним стенам и изнутри, но и не пропускающая чужеродную магию благодаря многовековым охранным заклинаниям? Искать на него ответ Би-Хань не хочет. Не прямо сейчас, по крайней мере. Величественный дворец, для несведущего взгляда неотличимо похожий на окружающие его ледовые шапки гор, недаром выстроен их предками в лоне этой горной цепи — от сотворения миров в её основании спит прародитель морозной магии, чёрный дракон Сюаньлун, яростный и сильный настолько, что даже в глубоком сне на протяжении эонов его непримиримая энергия питает всех боевых магов клана, где бы они ни оказались, в любой точке земного шара или за его пределами. Здесь новопосвящённые учатся черпать магию без жадности и с благодарностью. Здесь, как нигде больше, сильна всепоглощающая зима. Би-Хань мог бы справиться с суккубом и сам, наверняка морозная вэй ци ему просто по конфликту элементов не подходит — только на то, чтобы банально переварить её, понадобится много времени и сил, ещё неизвестно, выйдет ли он вообще в ноль по усилиям, где уж там ему досыта наестся; но незаметно пересадить бесёныша на поток чистого изначального льда, бьющего тут исполинскими гейзерами до самого неба, кажется идеей куда более заманчивой. Он так и делает — и наградой ему служит ошеломленный выдох прямо перед тем, как спину под его руками скручивает судорогой. — Великоват кусок для твоего маленького рта, братец? Куай Лян даже не может завести глаза вверх, чтобы ответить на насмешку Би-Ханя хотя бы взглядом; его колошматит изнутри, рвёт насухую спазмами пищевода, как будто от переизбытка алкоголя и обильной пищи, хотя принцип действия, наверное, очень похож. Одним ударом Би-Хань откидывает суккуба на свою кровать, и теперь может рассмотреть его во всех подробностях. Личина Куай Ляна слеплена на диво хорошо — не до мельчайшей родинки, конечно, но таких деталей всё равно толком не увидишь в сумраке обсидиановой ночи, а лицо и приятная округлость плеч с раздражающим скорпионом на одном из них, витые руки и плавно перетекающая в крепкий зад сильная спина не вызывают в Би-Хане ни малейшего отторжения. Как будто действительно это его младший брат вьётся на простынях подожжённым фитилём. Его образ не сползает даже сейчас, когда тварь мучается, захлебнувшись слишком мощной магией, разве что поверх проступают самые характерные отличительные черты изначальной формы: коготки на руках, хвост и пролёгшая по центру лица до самого подбородка огненная полоса. Суккуб точно молодой, маленький ещё даже, не больше пятидесяти лет от роду, судя по тому, что на лбу не наросли пеньки рогов, хотя вот на хвосте костяной шип, заявляющий о половозрелости, уже имеется — он распорол штаны от колена к заднице, выставив последнюю напоказ, и теперь неистово свистит по воздуху, угрожая вот-вот оставить от постели Би-Ханя лоскутки величиной с ноготь. В пересчёте на человеческие года этот бесёныш Куай Ляну ровесник. Его немного — самую малость — жаль. Би-Хань уже поднимает ладони, перехватывая выступивший из воздуха по призыву магии ледяной топор, чтобы через секунду опустить его на хребет твари, как та вдруг — не она, Куай Лян, — поднимает на него влажные глаза, стонет с мольбой, хоть и не может ни слова выдавить. От его взгляда, от голоса что-то горячее, сладкое и неправильное травит по венам, стекает насквозь через мышцы живота и толкает головокружительной волной прямо в пах. Суккубья магия. Чёртов феромон плотских желаний, буром впивающийся напрямую в кровь. Рукоять топора крошится в пальцах от бессильной ярости. Никогда, ни в одном из миров и ни в одной из возможных и невозможных реальностей Би-Хань не задумался бы о подобном в отношении другого мужчины, и уж тем более — своего младшего брата. Сама мысль о том, что можно желать его тело, отдавалась мерзким привкусом отвращения на языке, жгла за глазными яблоками испепеляющей злобой, но… Сейчас, видя, как Куай Лян — почти настоящий, с такими родными глазами, что закатываются в нестерпимой муке, с голосом до глухоты в затылке знакомым, который не зовёт конкретно его, но молит о пощаде любого, кто бы ни отказался помочь, — свернулся калачиком на его кровати, Би-Хань ничего не может поделать с собственным грешным телом. Он успевает проклясть себя только раз, прежде чем опускается на колени позади суккуба. А дальше связность суждений в его сознании отступает перед нарастающим цунами горячей похоти. Член в штанах напрягается моментально, аж в висках шумит от настолько резкого оттока крови; с несчастным стоном сжав себя пальцами через одежду, Би-Хань склоняется над Куай Ляном. До боли в рёбрах вдыхает сладкий дымок его запаха. Хвост неприятно бьёт ему по груди, едва не задевает острым роговым кончиком по щеке — чуть ближе, и Би-Хань назавтра красовался бы перед Лю Каном и братьями располосованным лицом, — так что он ловит упругий тёплый отросток в ладонь инстинктивно, просто врождённым стремлением защититься, а вот дёргает назад и вверх уже от злости. То, как в ответ Куай Ляна пробирает до затылка гусиной кожей, а в полумраке разливается дрожащий жалкий стон — голодный вой даже — Би-Хань готов слушать вечно. Хвост в его руке ощутимо вибрирует напряжением. Такая нелепая ошибка эволюции для Нижнего Мира: продрать как следует снизу вверх, и за тонкими косточками репицы тут же зацепится крестец, хрустнут связки соединений с тазом, один за одним, отделяясь от рёбер, вытянутся наружу сквозь кожу спаянные хрящиками позвонки, прорубят спину до самого затылка, пока не останется отдельно — распавшаяся на две половины грудь и отдельно — костяно-желтый блестящий череп. Би-Хань без колебаний воплотил бы эту заманчивую фантазию в жизнь, накинь нижнемирская тварь на себя какой угодно другой образ. Лю Кана он прижал бы ногой между лопаток и тянул долго и мучительно — чтобы визг разливался кипящей музыкой по коридорам дворца, обдавал алыми волнами крови подножие гор, долетал бы брызгами до самого неба, чтобы звёзды могли поймать своими круглым белыми боками осколки огненных рубинов; Томашу была бы дарована быстрая, почти хирургически бесстрастная смерть. Морок верных Сайракса и Сектора Би-Хань вообще снял бы одним ударом ледяной секиры по шее. Но увидеть, как настолько ужасным образом гибнет его младший брат — да ещё от его собственных рук — это выше сил Би-Ханя. И без того ослепшими ночами в новолуния, такими же, как эта, он из раза в раз видит Куай Ляна мёртвым, по-разному мёртвым; а самыми страшными рисуются образы их поединков, против воли Би-Ханя заканчивающихся его победой. Он не готов перенести это в реальности, пусть даже зная, что под мороком скрывается паразит. Поэтому, проведя другой ладонью по красиво играющим под кожей мышцам спины, средним пальцем попутно огладив остистые выступы позвонков в обещающем прощании с фантазией, Би-Хань всё-таки хватает хвост у основания и подтягивает обеими руками вверх — но только затем, чтобы Куай Лян с непередаваемым стоном выгнулся ему навстречу, открывая взгляду туго сжатую розовую дырку. Оценить, насколько образ Куай Ляна верен и тут, Би-Хань так сходу не может. Разумеется, они видели друг друга в купальнях и на горячих источниках, в особо жаркие лета бродили, вымотанные солнцем, полностью обнажённые по духоте своих покоев, тогда за малостью лет общих, и в глупой подростковой гонке даже сравнивали, кто насколько подрос. Но чтобы смотреть на член и задницу брата как на объект желания? Как-то не приходило такой восхитительной идеи в голову. Впрочем, то, что Би-Хань видел сейчас в мороке суккуба, несказанно ему нравилось. Почему-то он был уверен, что с подобной специализацией существо из Нижнего Мира должно бы иметь в арсенале естественную смазку, но нет: задница у него сухая, хоть и дрожит отзывчиво, когда Би-Хань на пробу проводит по ней большим пальцем — сейчас внутрь при всём желании не протиснешься, только зазря порвёшь этой твари промежность пополам, что, в общем, совершенно не важно и в какой-то мере даже предпочтительно, а вот самому содрать в кровь нежную кожу крайней плоти уже как-то не улыбалось. Би-Хань замирает на мгновение, растерявшись. Никакого масла и — тем более — смазки из современных интернет-магазинов всяких приблуд для обогащения сексуальной жизни он при себе не держал, потому что его жизнь и без того была богата и разнообразна, пусть и не в лучшем смысле — а для секса так и вовсе практически не оставалось времени. Плюнуть в задницу тоже не кажется ему хорошей идеей: поначалу, может, слюна и подмажет, а потом они присохнут друг к другу так, что отдирать придётся с визгами и кусками шкуры. Задумавшись, Би-Хань не успевает понять, что произошло, только строго придерживает завозившегося Куай Ляна за основание хвоста и, чтобы успокоить, проминает стык кожи там, где хвост переходит в ложбинку между ягодицами. Ему по ушам обдаёт вызолоченной капелью тонкого-тонкого крика. Куай Лян вздрагивает, жмётся грудью к кровати, а трясущимися бёдрами — вверх, в руку Би-Ханя, и из его покрасневшего пульсирующего члена сперма бьёт с таким напором, словно давление внутри сильнее, чем на самой высокой горной вершине, а розовая звёздочка заднего прохода трогательно дёргается в одном ритме с этими выплесками. О, ну вот, одной проблемой меньше. Простыню и обрывки своих штанов суккуб уделал прямо-таки с завидной щедростью, лужа спермы под ним расплывается шириной в добрый локоть. Все молодые, наверное, этим и отличаются, лениво гоняет про себя Би-Хань. Он сует сразу все пальцы в тёплую вязкую жидкость, вымазывает как можно тщательнее, чтобы потом с протянувшимися струнами поднять руку обратно вверх и скользнуть внутрь мышечного кольца. Мышцы расходятся куда легче, чем могло по первости показаться на взгляд. Хватает всего пары минут, чтобы Куай Лян принял сзади уже три пальца. Почерпывая дополнительной смазки и вталкивая её глубже, Би-Хань невольно любуется этим зрелищем — из розового уже ставшая нежной красной, дырка послушно тянется на костяшках пальцев, обнимает его тепло и плотно. Не в его человеческих силах терпеть и дальше. Братец запрокидывается весь, пищит на одной высокой ноте, пока Би-Хань, навалившись грудью ему на спину и даже не ослабив толком пояс, только вытащив в пройму ширинки задубевший член, пропарывает почти незначительное уже сопротивление растянутых мышц, входит в него тяжким непрерывным движением; хвост под животом больше не бьётся, вместо этого ласково завиваясь по бедру Би-Ханя к колену. Внутри Куай Ляна до боли тесно и жарко, член по уздечке всё равно что огнём окатили, но эта боль — самая приятная из всех, что Би-Ханю удалось испытать. А испытал он многое. Его бёдра режут Куай Ляна толчками напополам, раскалывают по сердцевине, от ощущения влажного нутра кожа колется непроступившими ледяными кристаллами. Би-Хань растворяется в нём почти без остатка. Суккуб, похоже, чувствует себя не лучше. Под напускным образом кожа у Куай Ляна больше чёрная, чем белая, поначалу кажется, что сама по себе, естественным защитным пигментом укрытая от нестерпимого жара Нижнего Мира; но потом Би-Хань замечает в хаосе пятен закономерность. Краска. Не родная, нанесённая. Большие выштрихованные тушью плоскости перемежаются с завитками классического узора сян юнь и лэй вень, на обеих руках проступают Яцзы, кровожадные дети драконов — их легко узнать по серповидным клыкам. Морок идёт рябью — братцу явно не хватает сил удерживать его в нужном состоянии, так он потерялся в собственных ощущениях и мощных потоках энергии Би-Ханя, накрывающих его с головой, топящих по ноздри в пучине неизведанного блаженства — поэтому хищно вскинувший ядовитое жало скорпион с левого плеча непредсказуемо перескакивает по всей коже. Сначала он оказывается прямо поперёк позвоночника, словно специально раздражая воспалённый взгляд Би-Ханя; тот в отместку немедленно грызёт зубами между лопаток, но, очевидно, не успевает перекусить отвратительному насекомому хребет, потому что, исчезнув ненадолго из поля зрения, оно вдруг прорисовывается на лице Куай Ляна. На правой, повёрнутой к нему, как назло, стороне. Его зубы вцепляются в скулу до тут же брызнувшей по воздуху крови — Куай Лян стискивает его в ответ по всей длине, поджимается нутром, хнычет: — Больно… Больно! — и Би-Ханю, пожалуй, тоже довольно неприятно, потому что он затормозил в его заднице по самое основание, и кольцо мышц обхватывает его туже некуда, мешает подкатившей было сперме выплеснуться наружу. Когда он с мокрым чавком выпрастывает зубы из кожи и приподнимается на руках, скорпиона на лице Куай Ляна больше нет. Только вздувшееся красным и синим полукружье прокуса и перечерченные по носу дорожки слёз. Сев на пятки, Би-Хань и братца на себя тянет, грубо ловит хвост в один кулак и туго заплетённые узлом волосы на затылке — в другой, насаживает на свой член — задница Куай Ляна вжимается в него так плотно, что, кажется, даже яйца немного трещат от давления, и глубоко изнутри словно щуп пробирается по уретре, выманивает из него слишком быстрый оргазм. Он не выдерживает и кончает, шипя сквозь сжатые зубы; сперма хлещет, не переставая, минут пять кряду, под конец это даже чисто физически больно, но остановиться Би-Хань не может — лишь натягивает Куай Ляна ещё и ещё, подкидывая бёдрами навстречу, до тех пор, пока того не встряхивает опять волной наслаждения. Только теперь Би-Хан позволяет ему, наконец, соскочить с ледяного шипа пронизывающей насквозь первородной энергии. Куай Лян благодарно выдыхает, падает обессиленный лицом в подушку, хвост у него задирается вверх по позвоночнику — слишком, похоже, растревоженный, чтобы лежать как положено между ног. Белая липкая жижа пузырится, вытекая из растянутого отверстия, наплывает по основанию хвоста и соскальзывает братцу на поясницу. Зрелище отпечатывается на сетчатке глаз Би-Ханя жгучим грехом. Его от пережитого аж мутит. За шутку с изначальными энергиями бесёныш отплатил ему сполна. Би-Хань хмурится против воли, наблюдая, как медленно скрывается под мороком хвост, выцветает до приятной смуглости кожа, а лицо Куай Ляна разглаживается от сытого удовольствия. Его нужно немедленно убить. Само нахождение здесь этой твари уже ставило под угрозу не только титул Грандмастера Лин Куэй, не только жизнь Би-Ханя, но и безопасность хранимых здесь секретов — пусть в последнее время Би-Хань охранял их не из долга перед Лю Каном, а скорее как собственный долгосрочный актив; а уж знание, что он хотел бы сделать с собственным братом, что он уже сделал, опутанный искусной иллюзией суккуба, и вовсе выносило ему приговор. Им обоим. Не разжимая зубов из оскала, Би-Хань рычит: — Если ты наелся, то настоятельно рекомендую взять свою шлюшью задницу в руки и бежать отсюда как можно быстрее. Увижу тебя ещё раз — разделаю, как свинью на рынке, и скормлю по кусочку всему Нижнему Миру. Понял меня? Суккуб молча сползает с кровати, подхватывает свои располосованные штаны какой-то широкой тряпицей, просто чтобы прикрыть зияющую в прорехах кожу ягодиц, и исчезает как по щелчку. О том, что он вообще был рядом, напоминает только тошнота под горлом и сладкий послед запаха в воздухе. Наутро у Би-Ханя дурное настроение, тёмные круги под глазами и недосып, хотя мёртвым сном он провалялся гораздо дольше, чем то могли ему позволить обязанности Грандмастера; а вот ожидающий его на плацу Куай Лян в компании Томаша раздражающе свеж, подтянут и зубами своими красивыми сверкает непозволительно ярко. На мгновение в животе сводит страхом, когда Би-Хань замечает, что брат старается не поворачиваться к нему правой стороной, ведь для такого поведения есть только одно объяснение. Суккубы выносливые, изворотливые, хитрые и жадные до крови — и не только — твари, но залечивать раны им приходится так же долго, как и земным существам; даже будучи под завязку сытым, бесёныш не смог бы скрыть такой укус, который ему оставил Би-Хань. И, если он настолько потерял чувство самосохранения, что покусился на жизнь Куай Ляна, если вздумал заменить его собой, уверившись, будто сможет и при свете дня обмануть Би-Ханя так же, как в непроглядной ночной тиши… Куай Лян придерживает его ладонь на расстоянии пальца от своего лица. Он не против прямых контактов, но не при свидетелях, пусть даже из последних рядом только Томаш, по прихоти безвременно почившего отца притёршийся к ним ближе прочих и наверняка наслышанный о подобном взаимодействии между братьями от самого Куай Ляна. На его правой скуле ничего нет. Би-Хань смаргивает наваждение и видит в его глазах неподдельную тревогу: — Брат, ты что? Настоящий. Этот — настоящий. — Прости. У тебя к щеке что-то прилипло, — спокойно убрав руку, Би-Хань разворачивается на пятках и чеканит: — Выдвигаемся, Скорпион. Лю Кан ждёт нас у портала. Даже если тварь не вняла его предупреждению и всё-таки заявится снова, даже если вопреки собственной угрозе Би-Хань не сможет её убить, переживать за Куай Ляна — и пугающую перспективу однажды принять его за суккуба — ему незачем. Перепутать их будет просто невозможно.