Есть друг у друга

Никогда в жизни она не хотела бы, чтобы кто-то пережил то, что пережила она. Ни прямое похищение, ни прямые трансляции, ни жизнь после них. Это всё напоминало кромешный ад, который никогда не закончится. Каждый день мог оказаться последним, каждый день наполнялся болью и страданиями. У них вдвоём были странные отношения. Она к нему чувствовала скорее ненависть, чем что-то более тёплое. Когда как он, её мучитель, её надзиратель и её единственный собеседник, ощущал к ней… какие-то особые, ностальгические чувства. Он будто бы окунулся в омут собственных воспоминаний, когда мир только пестрил разноцветными красками, а боль от шрамов, оставленных им болели крайне сильно. Особенно в те самые долгие, томительные ночи одиночества. Когда труп ещё потихоньку гнил в грязной морозилке, забитой дешёвым пойлом и куриными сердечками. Тогда он ещё помнил своё имя, называл его всем, кто спросит. Не был ни ведущим, ни популярным стримером в глубинках теневого интернета. Был лишь обычным рыжеволосым мальчишкой, который с упоением вспоминал, как сильно любил его он. Считал, что он единственный, кто мог действительно любить его. Всю свою потребность в любви, жесткости тогда вымещал на других. Использовал его металлический ошейник, его дом, его инструменты. Даже становился поистине жестоким, когда на его любовь никто никогда не отвечал. Но всё же внутри был лишь обычным ребёнком, с полностью искажённой судьбой. Минуют годы, прежде чем псевдоним «Фокс» наглухо привяжется к нему. Мир станет чёрно-белым, а дни будут сменяться одним за другим, пока в жизни не появится лучик, так сильно греющий его сердце. Она напоминала ему одного человека, которого он знал давным-давно. У них было похожее выражение лица. Это было больше двадцати лет назад, но все эти события он помнит так, будто они были ещё вчера. И он так запутался в собственных воспоминаниях, что на одной из трансляций спрашивал её своё имя. Настоящее имя. Вбивал в неё гвозди, тяжело дышал и будто бы ожидал, что эта бедная душа скажет, как его зовут. Вот только откуда ей знать? Она совершенно другой человек, другая личность. В закромах собственного самосознания он слепо надеялся, что они окажутся одним человеком. Словно забыл, как самолично убил предыдущую копию этой девушки с таким же похожим взглядом. А может быть попросту до сих пор не свыкся со смертью единственного ему близкого человека. Он долго не понимал, почему же он тогда остановился. Почему прекратил трансляцию, почему не позволил ей умереть. Его терзало столько сомнений и размышлений, что от них болела голова каждый раз, когда он думал об этом. И даже сидя перед ней в кресле, смотря на то, как безмятежно её лицо во время комы, он не мог никак понять самого себя. Это бесило. Практически раздражало все фибры его души. Длинные острые когти царапали мягкую поверхность подлокотника, на лице застыло недовольство. Он бесился так сильно, что готов был задушить её прямо в больничной койке. Ему не нравилось становиться излишне сентиментальным; особенно, когда про такие чувства мужчина забыл. — Ты ведь меня не отпустишь? — дни длились безмятежно, его объект беспокойства наконец-то пришла в себя. Всё ещё не могла нормально двигаться из-за повязок на животе, зато из-за влитых наркотиков была особенно разговорчива. Порой несла несвязный бред, а порой даже говорила что-то осознанное, словно нормальный человек. В своём привычном состоянии, Фокс никогда не покидал её больше, чем на пару часов. Старался всегда быть рядом, словно боясь, что девушка исчезнет так же быстро, как и то воспоминание из прошлого. Он натянул на себя самодовольную улыбку и поудобнее уселся на своём месте, закидывая одну ногу на другую. Вложил подбородок в мозолистую ладонь и взглянул в лицо, полное безмятежности, что разглядывала потолок над головой. — Нет, — короткий ответ дал чётко понять, что последующих вопросов от неё не поступит. Да и девушка явно не хотела ничего у него спрашивать. Скорчила крайне недовольное лицо и отвернула свою моську в сторону, лишь бы больше не видеть Фокса. Он усмехнулся громко, забавляясь подобной реакции. Она была забавной в эти моменты, когда не смотрела на него полными страха глазами. Лечение девушки шло невероятно трудно. Постоянные перевязки, наркотики, антибиотики, капельницы. Она была увешена всевозможными датчиками; в вену даже поставили катетер, чтобы было удобнее всего вливать всевозможные препараты. Долгое время она противилась лечению, срывалась на круживших вокруг неё врачей, но присутствие мужчины всегда заставляло поумерить собственный пыл. Она теперь подкоркой собственного мозга знала, чем карается её непослушание. Даже будучи прикованной к койке, Фокс всегда мог грубо схватить девицу за подбородок, нажать когтём на челюсть, повернуть лицо к себе и заставить через силу взглянуть в свои яркие оранжевые глаза. Одного такого действия более, чем было достаточно, чтобы жертва терялась и глотала комок слюней, напрягаясь. Это были долгие, но очень приятные недели, когда её действительно никто не касался. Не причинял ей больше никакого физического насилия, конечно же. Фокс не оставил её без морального издевательства, надругаясь над сознанием девушки из раза в раз. Давил своими словами и действиями, заставлял вспоминать, что она едва не умерла. До последнего та противилась и кривилась, лишь бы не заглядывать под мокрые из-за крови повязки. Единожды он запустил острый коготь под нежную красную плоть, заставляя ту кровоточить. И ведь сделал это специально, чтобы она опять почувствовала сдавливающее чувство внутри себя и запаниковала, схватившись за его руку. Мужчине нравилось, когда она в такие моменты особенно была уязвима и держалась за него, будто бы он был единственным человеком на земле, готовым позаботиться о ней. Дни сменялись месяцами — жизнь под присмотром рыжеволосого лиса стала даже какой-то обыденностью. Конечно, она ещё долго проживала в той холодной комнате, без нормального света или нормальных условий, пока лихорадка окончательно не сбила её с ног. Вновь из-за мужчины та была на грани жизни и смерти, который переборщил с собственными когтями. Вскрыл ей несколько только заживших шрамов, едва не доведя до сепсиса. Если честно, она была бы рада всегда быть прикована к больничной койке до конца своей жизни. Здесь хотя бы стены не нагнетали так сильно, как та сырая комната, в которой ей приходится скоротать своё существование. Да и будучи больной, Фокс старается не издеваться над ней во всех смыслах. Конечно, раздражает тот факт, что маньяк всегда рядом с ней в эти периоды, но со стечением времени девушка уже прекратила так сильно злиться его компании. Было бы хотя бы не так одиноко. А тихое дыхание наоборот даже успокаивало. Между ними образовалась крайне странная связь, где они зависели друг от друга. Он был единственным живым и разговаривающим собеседником, а она просто интересный объект для его исследований. Фокс давно не ощущал ничего такого по отношению к своим жертвам. Они редко разговаривали. Не было ни одной темы, которую они могли обсудить вместе. Да и про какое непринуждённое общение можно было бы вообще говорить, когда та постоянно брюзжит ненавистью по отношению к мужчине? О, Фокс отлично это понимал, отчего старался лишний раз ничего ей не говорить. Это тоже было похоже на один его период жизни, про который мужчина старательно старался не вспоминать. — Думаю, скоро оформлю тебе переезд. Мне уже надоел твой знойный запах мертвечины, — но всё хорошее свойственно рано или поздно заканчиваться. И даже те «былые» деньки, когда можно было кружить по своей темнице, постепенно сходя с ума, должны были закончиться. Они закончились вместе с этой фразой. Фокс не удержал саркастичного смешка, когда девушка повернула к нему голову с лицом полного негодования. Он будто бы сказал ей какой-то несусветный бред, от которого ей стало дурно. — Что, не нравится? А мне казалось ты только будешь рада, — его рыжая голова слегка наклоняется в бок, длинные лисьи уши едва содрогнулись. — Будешь жить в месте куда лучше, чем твоя больничная койка или сырой матрас, — мужчина вальяжно закидывает одну ногу на другую и складывает когтистые ладони на колено. От него так и веет уверенностью в сказанное, пока как девица строит полное недоверия лицо. Что это вообще такое? Это его «милость» или очередное издевательство? Или он попросту расчувствовался к ней? Вдруг неожиданно почувствовал себя виноватым за содеянное? Боги, вряд ли. Это последнее, о чём он вообще может подумать. — …У меня есть выбор отказаться? — тихо спрашивает она, нахмуривая свои брови. Вопрос был скорее риторический, девушка и так знала ответ на него. Но это была лишь одна небольшая условность, чтобы точно удостовериться в услышанном. — Ты ведь и так знаешь ответ, милая, — зубы сжимаются до такой степени, что вполне могли бы раскрошиться. Губы поджимаются, а дышать становится трудно. Глупый был вопрос. У неё нет больше ни своего голоса, ни выбора в чём-либо. Она в его руках лишь марионетка, лишённая каких-либо прав. Практически рабство, если не хуже. Надо признаться — спать, нормально есть и иметь хоть какой-то доступ к современным предметам быта стало невероятным счастьем. Ещё какое-то время назад девушка отказывалась даже выходить из своей комнаты, наблюдая за огромными панорамными окнами и миром там, снизу. У неё всегда было ощущение, что Фокс был если не богат, то хотя бы обеспеченным, но это выходило за все рамки представления об его заработке. Представьте себе типичный киношный пентхаус с этой новомодной мебелью и невероятным количеством богатых вещей, который обычный человек позволить себе не может. Именно в такое место он поселил её. Про себя она горько усмехалась, представляла себя какой-нибудь героиней из фильма, которой повезло охмурить богатого папика. Жаль, что реальность была не такой радужной, как в кино. Весь её новый мир был пустой, в нём не было и той толики любви с теплом, которую можно было получить от домашнего дома. Проживание в новом месте напоминала жизнь с картинок. Здесь было практически стерильно. Сразу было понятно, что это лишь одно из множества мест, в которых проживал Фокс. Возможно, он их в принципе меняет, не оставаясь на одном месте надолго, но ей как-то было наплевать. Ей не нравилось находиться в этом месте. Жаль, что в кино никогда не рассказывают про такую жизнь. Фокс со временем показал себя во всей красе, когда они начали проживать вместе. И дело далеко не в новой порции боли или в новых глубоких шрамах, оставленными его руками. Он буквально заставлял проводить время с ним. Насильно клал женское тело себе на грудь, включая их совместную трансляцию. Боги, какая на них она ещё красивая — без каких-либо шрамов и со здоровым глазом. И кричала она тогда куда сильнее, чем сейчас. От этого зрелища всего выворачивало, тошнило и хотелось блевать. — Не рыпайся ты так, это моя любимая часть, — он вдавливает острые когти в плоть, придерживая девушку за плечи. — Ох, тебе так шёл этот кляп. Может быть, в следующий раз использовать его повторно? — саркастично хохочет рыжеволосый маньяк, поглаживая ту по волосам. Такие вечера стали практически обыденностью. Фокс любил пересматривать одни и те же записи своих трансляций, не забывая порой включать что-то новенькое. Жертв, как оказалось, было достаточно. Но только ни одна не дожила до своего счастливого конца. Вот только можно ли её нынешнюю жизнь назвать счастливым концом? Порой девушка завидовала всем тем, кого он застрелил, вскрыл брюхо или просто заколотил до смерти. Они мертвы, а она продолжает страдать. Фокс упивался её дрожащим телом, её испуганным взглядом. Это напоминало ему старые деньки, давно забытые. Когда-то он уже так сидел с кем-то, ел куриные сердечки и пересматривал любимые трансляции. Для красоты картины не хватает только уродливого металлического ошейника вокруг шеи. Мужчина поморщил нос и нахмурил брови. Только не ошейники. Людям свойственно привыкать ко всему хорошему, и она далеко не была исключением из правил. Да и представьте ситуацию: несколько долгих месяцев просидеть взаперти без цивилизации, не зная совершенно ни какой сегодня день, ни сколько сегодня времени. Ты не можешь помыться, переодеться или уткнуть в мягкую подушку лицом. Про такие бытовые вещи как туалет можно в принципе забыть. Это было мучением, пыткой. Не удивительно, что жертва одичала с той поры. Пугалась каждого шороха или вздрагивала от каждого прикосновения. Даже первый шаг в её новые угодья был совершен насильно. Фокс не выдержал такого поведения, потянув ту за волосы и протащил тело по всей квартире. А она упиралась и кричала, будто бы он будет её сейчас убивать. И ведь правильно думает — то, с каким взглядом она смотрела на него, вызывало только жалость внутри грудной клетки у Фокса. И это раздражало его, хотелось острыми зубами впиться в ярёмную вену и закончить мучения, но он лишь мог яростно сдавливать женскую шею во время их близости, стараясь заглушить её крики. Ему было невыносимо больно от того, как она напоминала того человека из воспоминаний. Находиться рядом с ней стало практически мучением. Фокс окунался в пучину собственных воспоминаний, зарывался с головой в себя и терпел невероятную боль, смешанную с горечью. Однажды это зашло слишком далеко. Долгожданный поцелуй впервые за долгое время отсутствия! Сладость движения языка, позабытые ощущения влажности и теплоты на своих губах. К нему смешивалась дикость происходящего, восхитительный аромат девушки, пряность её волос и прикосновения её шелковой кожи. Они редко целовались, Фокс всегда любил смотреть на то, какое выражение лица она состроит сейчас. Но сегодня она его бесила. Раздражала. Хотелось накрыть её лицо подушкой, лишь бы не видеть её лица. Вот он уже был на ней, легкий и крепкий, юркий и сильный. Мужские руки хватали жертву за упругую грудь, сжимая через ткань рубашки, потом начали расстегивать пуговицы, оголяя тело. Освобожденная грудь выплыла из рубашки и Фокс, присосался к её горошинами сосков. Он почти кусал их. Было даже больно. Но за долгие месяцы насилия над собой, тело постепенно начинало привыкать даже к такому. Пожалуй, даже лучше сказать, что она привыкла к этому. Начала принимать его действия за проявления заботы. Ей вдруг стало казаться, что мужчина не знает, как это делать по-другому. Сегодня он был особенно немногословен. Непривычно аккуратен, старался до последнего не причинять ей лишней боли. Даже не расцарапал кожу на талии, не оставив новые глубокие порезы. Чудной и непонятый — он казался ей другим. Хрупкое тело, с округлыми бедрами манило своими плавными линиями. Фокс ухватил взволнованную девушку крепче, не планируя отпускать. Его руки изучали её тело спереди и сзади, постепенно спускаясь к бёдрам. Прохладная кожа и мягкая упругость ягодиц манила взять их в ладони и мять бесконечно. Но ему нужно было ниже, между них. Мужская рука проникла в святая святых, почувствовав жар и влагу женского лона. Пальцы углубились между складок, нащупывая округлый бугорок. Рыжеволосый лис ласкал её влажную расщелину, стараясь приготовить её к проникновению. Даже когда Фокс пристроился к женскому естеству, в первую очередь проверил готова ли та. Даже не ввел пальцы с острыми когтями вовнутрь, а просто массировал женское влагалище, смотря куда-то сквозь неё. И почему-то это невероятно сильно возбуждало. Неужели окончательно с ума сошла? Или это ваш пресловутый стокгольмский синдром начал свою работу? Впервые девушка видит в нём не насильника и узурпатора, а простого уставшего от всего мужчину. Её окончательно добил аккуратный поцелуй углубление под коленом, от которого веяло такой нежностью и заботой, что она залилась краской, подобно невинной девственнице. — Я… — от его прикосновений ей стало тяжело дышать. Мысли в голове путались, а ей вдруг стало невероятно стыдно. Он бросил на неё единственный осознанный взгляд, прежде чем улыбнулся уголками губ и спуститься к женскому лону лицом. Рот заполняется слюной сразу, как в нос бьёт женский запах, дурманящий голову. Скалится, но подаётся ближе самостоятельно, словно ведомый силой неизвестной, незримой. Лицом вжимается прямо ей между ног, да губами трётся о ткань влагалища, смачивая его в обильно выделяющейся слюне. Фокс потирается носом о чувствительный клитор девушки. Обводит его по кругу, задевает кончик и вымазывает лицо в смазке чужой, облизываясь словно сытый кот, лишь после полной пробы накрывая её половые губы своим ртом, втягивая ту в пучину горячего вакуума и изучающе-умелого языка, касающегося самых чувствительных точек с глухим, глубоким мычанием. От таких фикций тяжело было устоять перед напором её насильника и не позволяя себе хоть на мгновение расслабиться и просто получить удовольствие от того, как умелый мягкий язык касается возбуждённой женской плоти. Возбуждение разливалось по всему телу, заставляло чувствовать скованность внизу живота, отчего начала выделяться смазка куда гуще, чем было до этого. Девушка выгибается слегка в спине, выпуская слюну изо рта, шумно выдыхая. Он подхватывает её за ноги, словно чувствует, как сложнее ей становится не дрожать и прижимается губами плотнее к возбуждённой, влажной плоти половых губ. Проводит кончиком от клитора вниз, кружит у входа и поднимается обратно, принимаясь посасывать выступ, усиленно проезжаясь по ней своим шершавым языком, всё это время смотря вверх на её лицо, словно ожидая, что наконец-то её страдальческое выражение сменится на что-то другое. Женское тело чувствовало это напряжение, поддаваясь манипуляциям языка, пока всё не дошло своего предела и девушку захлёстывает волна чего-то крайне тёплого внизу. Она прогибается назад, выгибаясь в спине. Оргазм был настолько яркий, что ещё бы чуть-чуть и она бы потеряла сознание. Голова закружилась, всё внутри сжалось, дышать было тяжело. Девица запрокинула голову назад, хватая собственным ртом воздух. Его рыжая копна волос поднимается, девушка видит влажное лицо из-за своих выделений и собственных слюней. Впервые она посчитала его таким красивым. — Где ты научился так?.. — вопрос вырывается самостоятельно. Ей честно не хотелось его спрашивать, не хотелось знать. Всё-таки она ведь далеко не последняя жертва, так почему бы ему не научиться за столько времени простым манипуляциям с языком? Это стало отправной точкой для Фокса. Он скривился, рыжий мех на жестком хвосте встал дыбом. Его уже спрашивали что-то подобное когда-то давно. Понимая, что девушка сболтнула лишнего, та искренне испугалась, прикрыв рот руками. — Это не важно, — моментально закипевший и резко остывший лис сполз к краю кровати, медленно одеваясь обратно. — Отдыхай, — шепчет мужчина, оставляя после себя только горечь их первого, нормального «первого раза». Он оставил её одну, как обычно это делает. Только теперь она не плачет от боли, а лишь искренне не понимает, что пошло не так.